Звезды должны подождать

Глава 25

Как только я оказался на приличном расстоянии от территории дворца, я нашел укрытие от ветра под живой изгородью и растянулся отдохнуть на минутку. Я мгновенно заснул. Мое тело достаточно упражнялось без еды и отдыха. Я проснулся, чувствуя себя лучше, хотя и дрожал. На самом деле было не так уж холодно — градусов может шестьдесят[37], — но было еще темно. Освещение в отеле — упс, во “Дворце” — снова включилось. Вероятно, ярость Тоби иссякла, и Ренада вернулась в баронские апартаменты, чтобы без проблем отдохнуть. В любом случае, я ничего не мог поделать, пока все не уляжется и я не вылечусь. Все, что я мог сделать для нее сейчас, это сделать так, чтобы ее убили.

Теперь я мог видеть слабое свечение в небе к западу от большого города, там были крошечные оранжевые огоньки, вероятно, от масляных ламп, разбросанные средней густотой по долине и в районе Джаспертона. Жизнь продолжалась, если не на уровне, предшествующем Обрушению, то, по крайней мере, в целом.

Я впервые начал задумываться о том, на что это было похоже на самом деле, что делают выжившие — или их потомки. Например, семья Ренады. Правда я не решился выяснять это, я просто вернулся на дорогу и направился к ближайшим фонарям, которые больше походили на электрические, чем на масляные. Через некоторое время я услышал шум двигателя генератора.

Я двигался по бездорожью, продираясь сквозь сорняки, которые вовсю осваивали территорию. Я подошел к ржавой изгороди из колючей проволоки. Нити оборвались, когда я приподнял их, чтобы поднырнуть под них.

Я застыл на месте, услышав звук. Он раздался снова: протяжный стон, доносившийся из тени под большим дубом. Я направился в сторону звука, который повторялся снова и снова, с интервалом, достаточным лишь для затрудненного дыхания, которое я тоже теперь мог слышать.

Я остановился и внимательно посмотрел в направлении звука. Из-за нагромождения досок исходило тусклое свечение. Мне было мало что видно, луны не было. Я решил рискнуть и воспользоваться фонариком, не забыв предварительно похлопать по своему пистолету 38-го калибра, который я нашел в кармане Дангера, просто чтобы успокоить ту часть себя, которая говорила: “убирайся отсюда к черту и занимайся своими проблемами”.

Белый луч осветил что-то вроде укрытия, сделанного из сгнивших досок и сухих веток у развалин бетонной стены, и накрытого куском синего пластикового листа. Внизу на утоптанной земле лежал мужчина, одетый в одежду, по-видимому, сшитую из старого брезентового тента. Ноги у него были босые, и я заметил, что одна нога у него была подвернута так, как не смог бы ни один человек, у которого не было переломов. Я на мгновение осветил его лицо фонарем, все, что я увидел, это усы и пару маленьких глаз, которые моргали на свету. Он закрыл лицо рукой и попытался что-то сказать, но поперхнулся, закашлялся, сплюнул и сказал:

— Потуши это, Джаспер! — он пошарил в мусоре, и свет в хижине погас.

— Тебе нужна помощь? — спросил я его. Его рука шевельнулась, слабо потянувшись ко мне.

— Повредил немного свою ногу, — сказал он.

Я направил луч в землю, чтобы пробраться к нему через завал из упавших веток. Это был крепко сбитый мужчина средних лет. Я чувствовал его запах за десять футов. Я обошел его, чтобы зайти сбоку, и, когда я переступил через него, он взмахнул рукой, схватил меня за лодыжку, словно силовым захватом, и выдернул ее из-под меня. Я упал практически на него, и его хватка мгновенно переместилась на мою шею. Я отбросил его руку, потянулся за фонариком и увидел ноги второго мужчины, стоявшего прямо передо мной. Грубый голос произнес:

— Посмотри вверх, придурок.

Я высвободился из его хватки и перекатился на спину, отсюда я мог видеть стоящего человека, одетого в облезлые, наполовину вытертые шкуры, он был выше и толще другого парня, но такой же усатый. У него было круглое лицо с грубыми чертами, на котором застыла улыбка, в которой не хватало многих зубов. Он ухмыльнулся, наклонился, схватил фонарь, секунду-другую поводил им по сторонам, а затем направил его прямо мне в лицо.

— Тут у нас Незнакомец, Пошляк, — сказал он. — Ну, — продолжил он, переводя взгляд на меня, — что тебе здесь нужно, а, Незнакомец? Здесь не так-то просто найти такого, как ты.

— Я услышал, как он стонет, — сказал я ему и достал из-под куртки пистолет 38-го калибра. — Я подумал, что ему нужна помощь.

— О, да ты один из этих Добрых Марсиан, а? — усмехнулся он. — И куда ты направлялся по той полосе?

Тишина была абсолютной, щемящая пустота бесшумности, даже стонов не было слышно. Я взглянул на Усатого Номер Один. Он сидел, шаря в мусоре. Он заметил, что я наблюдаю за ним, и потянулся, чтобы выдернуть из-под себя подвернутую ногу и задрать штанину с рваными краями, позволив мне увидеть блестящий металлический стержень вместо голени. Он небрежно вывернул стержень на шарнире и поднялся на ноги.

— Титан, — прокомментировал он. — Лучше, чем родная.

— Зачем? — поинтересовался я вслух. — Почему я?

— Сначала давай посмотрим, что у тебя есть, — сказал он и шагнул ко мне. Я показал ему револьвер, направленный ему в живот, и велел оставаться на месте. Я махнул рукой Номеру Два, но он ухмыльнулся и сделал широкий шаг в мою сторону. — Да ладно, Пошляк, — сказал он. — У него нет ни одной пули для этой штуки.

Я нажал и всадил одну в обветшалую доску рядом с ним. Они оба уставились на меня с открытыми ртами. У Номера Второго был один черный зуб, почти в центре наверху.

— Чья была идея заманить меня сюда? — спросил я их. — Движение здесь не могло быть очень интенсивным, вы ждали меня.

— Приказы, — пробормотал Пошляк. — Но они ничего не говорили ни о каких волшебных штуках, вроде этой палки для дневного света и штуки бум-бум.

— О пистолете, Пошляк, — презрительно поправил его другой парень. — Не дай Незнакомцу подумать, что мы невежественные деревенщины.

— Я задал вопрос, — напомнил я болтливому собеседнику. — Чего вы от меня хотели?

— О, дело не в тебе, — заверил он меня. — Дело в том, что у тебя при себе — например, пистолет и фонарик. Не все мы здесь тупицы. — Он протянул грязную и сильно мозолистую руку. — У тебя нет ни единого шанса, Незнакомец, — спокойно сказал он. — Лучше отдай это мне, и, может быть, я не стану тебя обижать, потому что ты не знал как лучше.

Я ответил еще одним выстрелом, на этот раз достаточно близко, чтобы щепки попали ему в голень. Он взвизгнул и схватился за ногу, чтобы прикрыть свой выпад в мою сторону. Я тщательно прицелился и выстрелил в складки засаленных мехов. Он вскрикнул и упал навзничь. Лежа там и уставившись на меня своими маленькими поросячьими глазками, он пробежался по списку непристойностей, среди которых была парочка, которую я никогда раньше не слышал.

Я зевнул, прицелился ему в нос и сказал:

— Заткнись, дурачок, или я подпущу свежего воздуха в твой IQ.

За моей спиной расхохотался Пошляк.

— У старины Уолта его нет, — сказал он между приступами хохота. — Так и надо матери.

Я подвинулся так, чтобы можно было видеть их обоих.

— Заткни дыру, — сказал я Пошляку. — Он не ранен, может быть, просто сломал пару ребер.

— Я сильно ранен, — простонал Уолт и ударил Пошляка, когда тот наклонился, чтобы осмотреть рану. Пошляк пнул его в здоровые ребра и сказал:

— Ты что-то перепутал, Уолт-бой. Это ты лежишь на спине, а я стою. Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, то ты будешь вести себя хорошо.

— Помоги мне, Пошляк! — забормотал Уолт и распахнул заплесневелое пальто из собачьей шкуры, под которым оказалось на удивление много крови и большой участок грязной шкуры с рваной раной и белыми осколками кости. Пошляк вздрогнул и сказал:

— Ну, Уолти, это же всего лишь царапина. — он потрогал багрово-черный синяк вокруг раны и ухмыльнулся, когда Уолт крикнул:

— Полегче, Пошляк!

— Можешь на это рассчитывать! — весело сказал Пошляк, он плюнул на пучок травы и начал вытирать им кровь. Я наблюдал, как рука Уолта ощупывала небольшую кучку мусора, в то время как он брыкался и горбился, чтобы скрыть движение.

— Ну, Уолт, это же совсем не больно, — сказал ему Пошляк. Он все еще ухмылялся, когда кусок ржавого железа с хлюпающим звуком врезался ему в череп. Уолт оттолкнул труп в сторону, неуклюже поднялся на колени и посмотрел на меня снизу вверх.

— Теперь только ты и я, партнер, — сказал он мне. — Без меня ты никуда не доберешься, куда бы ты ни пошел. У тебя есть вещи, а у меня есть знания. — он протянул грязную руку с толстыми пальцами. — Просто помоги мне подняться, — тараторил он. — Я покажу тебе, где спрятано кое-что, что поможет нам сговориться с тем Человеком, старина.

Я сумел удержаться от соблазна подружиться с Уолтом, и его удар ржавым прутом промахнулся на добрый дюйм, когда я отступил назад, вместо того чтобы приблизиться. Уолт усмехнулся и вытер рот тыльной стороной ладони.

— Я хотел убедиться, что ты не настолько глуп, что на тебя можно было положиться, — сказал он мне конфиденциальным тоном, как между приятелями.

— На кого ты работаешь, дурачок? — спросил я его.

— Ты неправильно меня понял, приятель, — заныл он. — Старина Думдум на посту вон там, — он наклонил лохматую голову, указывая направление на ближайшую группу желтых огней — тех самых, к которым я направлялся.

— Не-а, — покачал он головой, отвергая мои ошибочные идеи. — Мы со стариной Пошляком, по понедельникам, живем здесь сами по себе. Понимаешь, какой-то бедолага-простофиля предложил нам поработать с ним. Сказал, что нашел кой чего, когда ходил за покупками по торговому центру.

— Расскажи мне об этом, — приказал я. Он прошел вперед, пока мое внимание было отвлечено его проницательной беседой. Я велел ему бросить железный прут, и он осторожно положил его на землю, на расстоянии вытянутой руки.

— Сказал, что это магические штуки, — усмехнулся Уолт. — Скорее всего, электронные компоненты. Такой человек, как ты, должен знать, что с этим делать.

— Вы не верите в магию? — спросил я, поднимая пистолет.

— О Боже, да, сэр! — поспешил заверить он меня. — Я имею в виду, я знаю, что это работает, но верю ли я в это? Черт возьми, я знаю, что это то, что они называют “наукой” и все такое. Я проводил юность там, во дворце, — добавил он в качестве объяснения.

— Почему ты ушел? — поинтересовался я вслух.

— Наверное, по той же причине что и ты, — проворчал он и приблизился еще на дюйм ко мне. — Я давно присматривался к торговому центру, — признался он. — Я подумал, что человек может неплохо устроиться в баронском бизнесе, если у него будет все это. Если тот бедолага, которого мы зарыли, смог войти, то и мы сможем.

— Он рассказал тебе, как, прежде чем ты убил его? — спросил я.

Уолт сплюнул.

— Я видел, как этот придурок выходил — как и мы с тобой. Мы рассмотрели все маршруты. Видел, как он это сделал, мы можем пойти тем же путем.

— Как ты думаешь, что там внутри? — потребовал я ответа и ткнул в него пистолетом, когда он заколебался. Он подпрыгнул и, изобразив испуг, схватился рукой за стойку.

— Боже мой, сэр, — заскулил он. — Думал, все это знают, сэр, без обид. — Он подобрал под себя ноги. Я выбил прут у него из рук, как бы невзначай. Он взвыл и растопырил пальцы, а затем засунул их в рот.

— Это было немного больно, сэр, — простонал он.

— Ничто не сравнится с ударом в коленную чашечку, — сказал я. — Но мы же приятели, помнишь? — передразнил я его. — Ты же не собирался использовать прут против меня, правда, дурачок?

— Не-а, — возразил он, выбрасывая руку так, что она оказалась в двенадцати дюймах от него. — Вы можете доверять мне, сэр, — вкрадчиво произнес он. — У нас с вами может быть все, сэр. Вы нужны мне, и я это знаю, а я нужен вам. — Он выглядел настолько довольным, насколько может выглядеть пучок усов с красной дырочкой в них.

— Что это за огни там? — спросил я.

— О, эти огни. Поселение, дом старика Банни. Считает себя умным, старина Банни. Понял, что Бриггс затеял, и пытался пристроить меня на работу. Меня! Рабский труд на Банни! — Он сделал паузу, чтобы показать мне черный обрубок своей воспаленной десны. — Это здорово, — усмехнулся он. — Эти его телохранители: один из них пытался встать у меня на пути. — Голос Уолта стал мечтательным. — Можешь не сомневаться, я немного поколотил его, прежде чем смыться. В тот раз я поквитался за многое, — удовлетворенно добавил он и наклонился в сторону ровно настолько, чтобы попробовать подсечку ногой, которая не совсем удалась. Я нацелился прямо на его губы. — С таким же успехом я мог бы сделать это сейчас, — сказал я ему. — Рано или поздно мне все равно придется это сделать.

Он зевнул так широко, что мог бы целиком проглотить маленького цыпленка, и поднялся на ноги, слегка поморщившись, когда выпрямил свое могучее туловище. Он сделал вид, что подтягивает свои окровавленные меха, повернулся ко мне спиной и сказал.

— Валяй, Незнакомец, только ты этого не сделаешь. — Он сделал шаг вперед и повернулся ко мне лицом. — Вот почему такие, как ты, никогда не смогут победить, — усмехнулся он. — Ты прекрасно знаешь, что я проломлю тебе череп при первой же возможности, но ты ничего не можешь с этим поделать. Ты не можешь, Незнакомец! Давай, сделай из меня лжеца.

Я прицелился ему в промежность и всадил пулю во внутреннюю часть бедра. Он отскочил назад с воплем, по сравнению с которым все его предыдущие показались писком птенца. Он упал, запутавшись в опавших листьях, и перекатился прямо через перекладину, которой почему-то не оказалось на месте после того, как он откатился в сторону.

— ”Не убий” не означает “не позабавься немного”, — сказал я ему. — Если ты потеряешь слишком много крови, то сдохнешь.

— Ты жестокий человек, — огорчился он. — В сообщении говорилось… — Он прервал себя, чтобы одернуть одежду и взглянуть на рану. Крови было много, но я был осторожен и не задел бедренную артерию. Он вытер рану рукавом, затем набрал немного земли и использовал ее, чтобы заткнуть отверстие. Возможно, он решил, что его прививки от столбняка были самыми современными.

— Хватит паясничать, — сказал я. — А теперь иди туда и аккуратно уложи Пошляка, а потом ляг рядом с ним.

Он начал жевать.

— Посмотри на моего приятеля Пошляка, у него мозги на лице. Ты сделал это! Я могу засвидетельствовать как очевидец! Старина Банни увидит это и и накинет на тебя петлю, чем ты успеешь сказать “Джейк Рубинштейн”!

Я пнул его в голень, и он пополз к мертвецу. Как только он оказался в пределах досягаемости, он начал обыскивать труп, рассовывая по своим мешковатым карманам мусор — пуговицу, ржавый складной нож, какую-то кашицу, которая когда-то могла быть сваренным вкрутую яйцом. Я наклонился, чтобы легонько треснуть его дулом пистолета по голове, но он этого даже не заметил.

— Скунс что-то от меня скрывал, — потрясенно заметил он и показал дешевое кольцо с драгоценным камнем из красного стекла. Он примерил его на руку и, наконец, надел на кончик мизинца. Я напомнил ему о его инструкциях, он прекратил болтовню и обиженно сказал:

— Я собирался!

Я потратил еще десять минут, безуспешно пытаясь убедить Уолта, что на этот раз он проиграл. В конце концов мне пришлось сбить его с ног и привязать к паре молодых деревцев еще свежей нейлоновой веревкой, которую я нашел в разваливающейся хижине. Он выразил свое неодобрение, поэтому я вернулся и уложил Пошляка рядом с ним.

— Эй, ты же не бросишь меня здесь в таком виде! — закричал он, отодвигаясь от тела так далеко, как позволяли путы.

— Дня через три от него не будет сильно пахнуть, — успокоил я его. — К тому времени тебе будет все равно.

— Пристрели меня из этого огнестрельного оружия, — простонал он. — Покончи с этим побыстрее. Давай, Странный, дай парню сдохнуть.

Я сурово посмотрел на него сверху вниз.

— Послушай себя, дурачок, — приказал я. — Ты умоляешь меня убить тебя. Неужели до тебя еще не дошло? Это значит, что на этот раз твоя ложь и хитрость не сработают. Ты и твой приятель решили делать жертвой, в первую очередь, любого, кто пытался вам помочь. Славные парни: не довольствуясь тем, что просто набрасывались на невинного прохожего, вы убивали того, у кого еще сохранился человеческий порыв помочь собрату, страдающему от боли. Ладно, веселье закончилось. Советую тебе орать, пока не пойдет кровь из горла, а потом воевать с этим нейлоном, пока не сдерешь кожу на запястьях, а потом ударить себя по голове тем стержнем, который ты так ловко спрятал в рукаве. Конечно, для этого тебе придется зажать его в деснах. Та-дам.

Я пошел в сторону огней и, к своему отвращению, почувствовал, что меня мучает проклятая совесть. Но к черту все это; мне нужно было разобраться еще с каким-то Банни. Но все оказалось не так просто, как я ожидал. Я услышал хлопок слева от меня в зарослях кустарника, и мое тело рухнуло наземь, не дожидаясь указаний. Что-то просвистело надо мной, ударилось о траву и унеслось прочь. Я повернулся в ту сторону, откуда раздался хлопок и прилетел снаряд, и увидел его силуэт на фоне слабого зарева на востоке. Боже мой! Уже почти рассвело!

Мне предстояло проделать большую работу, прежде чем я смогу позволить себе гулять средь бела дня, но мне не пришлось бы беспокоиться о том, где я буду гулять, если в следующий новичок будет метче стрелять из лука. Я увидел короткий, толстый, изогнутый лук в его руках. Он прилаживал к нему еще одну стрелу. Отсюда я мог видеть большой треугольный охотничий наконечник. Я подождал, пока он приладит стрелу и прицелится в моем направлении, высматривая этот предательский намек на движение, затем дослал патрон в патронник. Изогнутый лук расслабился в его руках, и он, блея, отшатнулся назад.

— Ладно, Купидон, — крикнул я. — Иди сюда, медленно и спокойно. Не пытайся делать что-нибудь умное, ты для этого не приспособлен.

Он был достаточно умен, чтобы выполнять приказы. Казалось, он плохо видел дорогу; он налетел на дерево и неуклюже ударился о низкую ветку, которая не могла убраться с его пути. Я посветил фонариком ему в лицо: оно превратилось в кровавое месиво. Он продолжал тереть глаза.

— Убери руки от лица, — сказал я ему. — Теперь подвинься влево. — Я подобрал под себя ноги, убрал фонарь и снова взял в руку старый револьвер. У меня оставался один патрон. Он подошел, тяжело дыша и издавая тонкие скулящие звуки. Я велел ему сесть на руки и лечь спиной на листву. Он что-то пробормотал, но сделал, как было приказано. Я посветил фонариком ему в лицо и вздрогнул.

— Я собираюсь осмотреть твое лицо, — сказал я ему. — Это не значит, что сейчас подходящее время выкидывать фокусы. Пистолет будет направлен тебе в сердце. — Я ткнул его в грудь, куда-то под ворох кишащего блохами меха, а-ля Уолт. Зажав фонарик в зубах, я направил его ему в лицо. Сначала я увидел лишь скопище осколков, торчащих из окровавленного мяса. Где-то там поблескивало белое глазное яблоко. Я осмотрел глаз. Если не считать мелких осколков, проколовших веко, он выглядел целым. Я сказал:

— Не двигайся, — и начал вытаскивать их. Они легко поддавались, и после того, как я удалил около дюжины, я сказал:

— Моргни глазом.

— Я не могу! — закричал он. — Я слепой! — затем он замолчал и несколько раз моргнул, открывая и закрывая глаза.

— Так лучше, Незнакомец, — прокомментировал он. — Не очень хорошо, но уже лучше. Ты вытяни еще несколько — вот, я подержу для тебя этот пистолет, чтобы тебе было легче работать.

Я сильнее ткнул его стволом в ребра и отвел в сторону его руку, которая поднялась, готовая забрать оружие, что свидетельствовало о его глубоком убеждении в том, что доброта — это глупость, и что я отдам оружие по команде.

— Я всегда могу вогнать их обратно, прямо в середину зрачка, — напомнил я ему. — Забудь на время о своих идеях.

— О, Хики, — печально прозвучал голос Уолта с его места в тени. — Поторопись, деревенщина! Пока он не набросился на тебя. Ты бы видел, что он сделал с нашим старым приятелем Пошляком: размозжил ему голову, вот и все!

— Я видел это, Уолт, — крикнул мой пациент. — Ты его убил.

— Да никогда, — причитал Уолт. — Мы ждали здесь, хотели спросить у Незнакомца, не нужно ли ему чего-нибудь, а он вскочил и ударил старину Пошляка!

— Заткнись, — сказал я Хики, прежде чем он успел ответить. Я вытащил еще несколько осколков из его глаза, затем встал. Он с трудом поднялся на ноги и сделал шаг к Уолту и Пошляку, прежде чем я сказал:

— Стой на месте.

Он на мгновение заколебался, затем сделал еще один шаг.

— Мне нужно присмотреть за стариной Уолтом, — сказал он, словно констатируя очевидное.

Я велел ему повернуться, и он повернулся.

— Теперь можешь сам достать остальное, — сказал я ему. Он поднес руку к глазу, осторожно пошарил, выбрал самый большой осколок и выдернул его, вскрикнув при этом.

— Я сильно ранен, — сказал он. — Кое-что вижу, но не очень хорошо. Когда человек плохо видит, у него нет шансов.

— А когда человек слишком много говорит, у меня чешется палец, — ответил я.

— Думаю, мне лучше вернуться. — Он начал смещаться влево, в сторону светофора. — Мне нужно забрать его, — объяснил он. Он все еще был уверен, что имеет дело с идиотом.

— Еще раз пошевелишься без разрешения и я прострелю тебе колено, — сказал я ему. Он огляделся, словно прислушиваясь к какому-то ожидаемому звуку, например, к прибытию подкрепления. Я указал ему на прогибающиеся доски разваливающейся хижины.

— Включи свет, — сказал я ему.

— Боже мой, Незнакомец, я не могу этого сделать. — Его голос звучал потрясенно, но он сунул руку под доску, и световая полоска, работающая на батарейках, слабо ожила.

— Ложись, — приказал я. Он посмотрел на мусор под ногами и спросил:

— Куда? — Затем отбросил в сторону несколько ржавых банок.

Я подошел и поднял одну из петель из ржавой проволоки, которую заметил, и велел ему заложить руки за спину, скрестив запястья. Он начал буянить, но заткнулся, когда я сильно пнул его в голень. Когда его грязные запястья были скрещены, я связал их проволокой. Он начал скулить, делая вид, что пытается высвободиться.

— Больно, Незнакомец! — заявил он. — Очень больно! Не могу дотянуться до лица, оно сильно чешется и причиняет боль! Отпусти меня, Незнакомец! Я страдаю! — Он сделал сценическое падение и перевернулся на спину. Я обошел его, чтобы не попасть под удар, и встал над ним, изучая, насколько мог, его заросшее бакенбардами, покрытое коркой грязи, окровавленное лицо. Увы, оно никогда не было красивым. Выражение его лица было наполовину хитрым, наполовину как у недовольного ребенка.

— Ты интересный человек, Хики, — сказал я ему. — Ты действительно веришь, что тот факт, что я помог тебе и, между прочим, не дал тебе ослепнуть, вынув из глаза эти осколки, доказывает, что у меня не все в порядке с головой. Ты не просто тянешь время, ты на самом деле веришь, что я настолько туп, что отпущу тебя, чтобы ты мог еще раз попытаться убить меня.

— Нет, ничего подобного, Незнакомец, — ответил он, перестав изображать плачущего ребенка, как обычно. — Слушай, я тебе нужен, парень, ты же планируешь убить старину Банни. Видишь ли, я знаю, как пройти мимо его охраны и все такое. Так что отпусти меня и давай начнем!

— О, неужели я хотел убить Банни? — с интересом спросил я. — Как ты думаешь, зачем? И кто он такой, в конце концов?

— Ты не должен быть со мной скрытным, парень, — доверительно признался он. — Я хотел убить его сам, — последнее замечание прозвучало как раскрытие ценного секрета.

— Никогда бы не догадался.

Он энергично закивал.

— Факт, — подтвердил он. — Видишь, он отобрал мою крепость, моих женщин, даже пару детей, которых я приручил, рабов, припасы, все дела! Проделал это хитростью, воспользовался моим добродушием и все такое. — Он помолчал, словно размышляя о пороках человечества. — Я поклялся, что поймаю его, — добавил он, кивая в знак согласия с самим собой. — Просто ждал подходящего момента, вот и все. Теперь я вижу, что время пришло! — Он сплюнул в сторону и бросил на меня взгляд, чтобы посмотреть, как я это воспринял.

Я плюнул в том же направлении.

— Ты смешной придурок, Хики, — сказал я ему и отступил на шаг. Я взглянул туда, где Уолт спокойно отдыхал рядом с Пошляком, который был еще тише. Хики с трудом поднялся на ноги. Я позволил ему.

— Вот что нам нужно сделать, — продолжал он, воодушевленный моей беспечностью, завершить сделку, пока молокосос все еще был увлечен его красноречием, — нам нужно устроиться подальше от этого поста. Лучше перетащить их сюда и поджечь, вместе с хижиной и всем остальным. — Он лениво пнул разбросанные вокруг опавшие листья и гниющие доски. — Хорошо горит, — предсказал он. — Мы с тобой едва выбрались, пытались спасти тех двух парней, но не смогли. Нет, подожди! — прервал он сам себя, когда его посетило вдохновение. — У меня есть план еще лучше: они сбегутся, чтобы попытаться спасти хижину и все остальное, а мы с тобой заляжем вон там. — Он указал ухом на ближайший выступ низкорослого дуба. — Снимай по две штуки за раз, и у нас получатся отличные пирожки, понимаешь? — Он высунул толстый розовый язык и коснулся своих чересчур красных губ в предвкушении веселья. — Просто развяжи меня, вот и все, — добавил он, подумав, и повернулся ко мне спиной, чтобы я мог дотянуться до провода, немного окровавленного от его театральности.

Я подобрал ветку длиной в фут и протянул ее, коснувшись его запястья, а он развернулся, как подпружиненная дверь, и сделал красивый взмах ногой, но промахнулся от меня всего на два фута. Инерция отбросила его вниз, на его израненное лицо. Он взвизгнул, а затем посмотрел на меня, теперь уже лукаво. Я посмотрел на него в ответ без одобрения.

— Ты один из тех, кто медленно учится, — заметил я. — Попробуй, Хики, вложить мысль в этот комок шерсти, который ты используешь вместо мозгов: ты не съешь меня на ужин. Да, я был настолько глуп, что попытался помочь раненому, но не попытавшись я испортил бы себе настроение. Ясно?

— Эй, парень, это не считается. Я просто пошутил, — попытался он возразить без особого энтузиазма. — Слушай! Его глаза расширились, и он склонил голову набок, изображая настороженность. — Тише, — приказал он и сделал руками успокаивающее движение. — Пригнись! Не хотелось бы, чтобы старина Банни застал нас здесь в таком виде. Но ты сделаешь, как я сказал, и мы сможем уйти. — Он повысил голос. — Я же сказал, что отведу тебя к этому Человеку! Затем шепотом:

— Незнакомец, ты должен мне помочь! Если Банни меня увидит, он выпотрошит меня на своем алтаре!

— Как помочь тебе, ты, вероломный подонок? — спросил я. Он сделал жест, заставляющий замолчать, и зашипел. — Потише! Старина Банни слышит, как летучая мышь! За что его и прозвали Банни, за большие уши, понял?

Я признал, что понял, и добавил, что все еще не совсем понимаю, почему он решил, что я дам ему еще один шанс убить меня. Он скривил свое уродливое лицо и прошептал:

— Нет, все это было раньше, до того, как я узнал, какой ты сообразительный, парень. Я должен был убедиться, что могу доверять тебе и что ты не облажаешься, прежде чем пойти и рассказать тебе о сокровище. — Он все еще выжидающе протягивал мне свои связанные запястья.

И тут я услышал, как хрустнула ветка, где-то в темноте слева. До этого момента я думал, что это просто очередная игра Хики. Я не хотел встречаться с мистером Банни, не больше, чем он сам.

— Пригнись! — сказал я Хики, и он опустился на колени, а затем рухнул ничком в подстилку.

Я прислонился спиной к единственному дереву на вытоптанной площадке и замер. Не более чем в десяти футах от меня кто-то бесшумно приближался из-за обломков рухнувшей хижины. Я нащупал ногой сломанный лук Хики и наклонился, чтобы осмотреть его. Тетива, по-видимому, нейлоновая, была цела. Тетива состояла из двух кусков одинаковой длины. Все повреждения были в области захвата. Я согнул одну из половинок, и на ощупь она оказалась слоистой, состоящей из слоев дерева и рога. Она все еще была упругой. Я продел петлю на тетиве в одну выемку и обвязал другой конец вокруг сломанной рукояти, затем пошарил вокруг в поисках стрел, которые выронил Хики. Я нашел одну, наложил ее на тетиву и, подняв достаточно высоко, чтобы его силуэт выделялся на фоне предрассветного неба, смог разглядеть его достаточно хорошо, чтобы прицелиться более или менее в густую тень, где поджидал своего часа наш гость. Я выстрелил и услышал удар и вскрик, быстро заглушенный.

Хики опустился на колени и пополз в ту сторону. Я услышал звуки, которые, как я решил, лучше не исследовать, и увидел очертания второго человека, который двигался боком, обходя хижину. Затем послышался шепот.

Я ждал, готовя еще одну стрелу. Раздались звуки молотьбы, и Хики вернулся, неуклюже ползая на коленях, все еще держа руки за спиной. Я не отрывался от своего дерева. Когда он добрался до того места, где видел меня в последний раз, он упал вперед, и я мельком увидел его запястья, они были свободны. Он вернул их на место, как будто они все еще были связаны, и сказал:

— Я поймал этого сукина сына. Старый Пики, старался действовать быстро. Даже если ты был настороже, его поймал я! Теперь нам нужно… — его голос затих.

Я видел, что он оглядывается по сторонам, пытаясь найти меня. Я бросил камешек ему за спину, и он взмахнул рукой, блеснув ножом в кулаке. Он хмыкнул, когда не обнаружил ожидающей его цели, и рявкнул:

— Где ты, приятель?

Я проигнорировал его и переключил свое внимание на другого зверя, который обходил хижину, издавая негромкие звуки, но теперь уже немного небрежно. Я мог бы подстрелить его, но залег и продолжал целиться из своего самодельного лука. Справа от разрушенной хижины заросли были высокими и густыми: вероятно, это была уборная. Я увидел, как зашевелились кусты и в поле зрения показалась рука. Видимость быстро улучшалась. Рука, которая шарила по мусору на земле, была маленькой, почти изящной. Мне удалось протиснуться поближе к новоприбывшей, которая уже убрала руку, и показалась копна длинных волос перетянутая грязной лентой.

— Стой там, — сказал я ей. Она обернулась на мой голос и замерла в ожидании. Красавицей ее не назовешь. На вид ей было около сорока, с грубоватыми чертами лица, приплюснутым носом и разбитыми губами, как у одного из тех парней из трущоб, которые думали, что умеют драться. Она смахнула с лица листок и спросила:

— Хики, ты в порядке?

— С Хики не все в порядке, сестренка. Сделка сорвалась. А теперь выходи, чтобы я мог тебя видеть.

Она на четвереньках протиснулась сквозь заросли дурмана и посмотрела в мою сторону, пытаясь разглядеть, с кем разговаривает.

— Ты не посмеешь снова выстрелить из этого огнестрела, — сказала она непринужденным тоном. Голос у нее был хриплый, но не сексуальный. — Может быть, мы могли бы что-нибудь придумать, Незнакомец, — предложила она. — Ты прекрасно знаешь, что у меня нет причин жаловать Банни.

— Меня зовут лейтенант-коммандер Джексон, — сказал я ей. По какой-то причине я устал от того, что меня называют “Незнакомец”.

— Черт возьми, а я адмирал Бетси Блэк, — ответила она. — Ну и что? Думаю, что эти модные титулы здесь мало что значат.

— Почему вы крадетесь по этой дыре в темноте, адмирал? — была моя следующая попытка.

— Посмотреть, кто это тут стреляет из огнестрела, — сказала она мне как ни в чем не бывало. — Не многие стали бы тратить магию впустую.

— Сколько их с тобой? — спросил я.

— Только старина Пики. Хикки здорово порезал Пикки шею, после того как Пикки освободил его. Не слишком он умен, наш Пикки.

— Хикки надул его, да?

— Ха, обманул, черт возьми, — усмехнулась она. — Он перерезал себе горло собственным ножом, и вскоре у него развязалась рука.

— А потом он должен был занять меня, пока ты будешь подкрадываться справа, да? — подсказал я.

Она покачала головой.

— Утверждал, что вы были приятелями. Сказал, что хочет всадить нож тебе в шею, прежде чем ты узнаешь, что он больше не в состоянии сражаться.

— Он промахнулся, — сказала я ей.

— Жаль, — посочувствовала она. — И тебя, дружище, тоже.

— Послушай, Бетси, — попытался я. — Мне нужна информация. Может, ты согласишься мне помочь?

— Почему ты так думаешь? — спросила она. — Старина Хики рассказал мне и Пикки о тебе, прежде чем перерезать Пику горло. Подошел тихо, рассказал, как сбежал, чтобы предупредить нас, ты был плохим парнем, выстрелил в Уолта из огнестрела, когда он пытался тебя убить. — Она сделала паузу, чтобы до него дошло. — Сказал, что он прокрадется и прикончит тебя — только так мы сможем помешать тебе пристрелить нас троих. Заставил тупого Пики развязать его — я говорила ему, что не надо этого делать, но к тому времени Хики вырвался на свободу, схватил железку Пики и порезал его от уха до уха. Отвратительное зрелище, насколько я могу судить. Но вот я подхожу посмотреть, как ты выглядишь, — плохо вижу, — но точно знаю, что никогда тебя раньше не видела. Кто ты, парень? — Она пристально посмотрела на меня. — Ты, должно быть, Тори, — сказала она мне. — Я тоже Тори, — добавила она с гордостью в голосе, а затем вернулась к делу. — Полагаю, Уолт и Пошляк застали тебя выходящим вон из того дворца. Ты, должно быть, из компании барона, да? Не сочтите за неуважение, лейтенант.

— Лейтенант-коммандер, — поправил я ее. — Да, я из дворца, но буду с вами откровенен: я не из его окружения.

— Что значит “откровенный”?

Я попросил ее пропустить это мимо ушей.

— Я просто не в курсе, — сказал я. — Мне нужно знать ситуацию здесь, в сельской местности. Так как насчет того, чтобы проинформировать меня?

— Все плохо, — сказала она. — Ничего, если мы присядем? Я устала. — Мы прикрепили пару досок к разбитым бетонным блокам, и я обнаружил потрескавшуюся и выцветшую эмалированную вывеску с надписью “Заправка EXXON Боба”.

У меня внезапно возникло ощущение дежавю: маленький, аккуратный магазинчик, совмещенный со станцией, в паре миль от шоссе 39. Я имею в виду “станцию техобслуживания”, Боб обычно выходил, заправлял бензин, проверял масло и протирал лобовое стекло. Раньше я специально сворачивал с пути, чтобы заехать туда — сюда, — потому что был сыт по горло другими заправщиками, которые сидели, укрывшись от моросящего дождя, и ничего не делали, в то время как молодые, нарядно одетые жены военнослужащих выходили из своих машин и пачкали свои хорошенькие ручки, проверяя, заправлено ли у них масло, по цене достаточно высокой, чтобы заплатить за ручную очистку серебряной чайной ложкой. Трудно было найти связь между маленьким квадратиком безупречной лужайки Боба с клумбами роз и этим участком, заросшим мусором и сорняками. Неважно: то было тогда, а в “сейчас” мир уже рухнул.

— Расскажи мне обо всем, — попросил я ее. — Анархия? В страну вторглись? Существуют ли еще президент и Вооруженные силы?

— Я ничего не знаю ни о чем подобном, — сказала она мне с почти чосеровским[38] пренебрежением к множеству негативных моментов. — Мало еды, — продолжила она. — Не хватает сухих мест для сна, и все дерутся из-за того, что есть, кроме случаев когда Банни рядом. Ты это имеешь в виду? — резко спросила она. — Как будто ты прилетел с Марса?

Я кивнул.

— Именно так, Бетси, — ободряюще сказал я. — И давно это продолжается? — мне пришло в голову спросить ее.

Она покачала головой.

— Я думаю, так было всегда, — ответила она. — По крайней мере, с тех пор, как я живу. Однажды я слышала, как старики говорили, что раньше все было лучше, все магические штучки работали, говорили они. Наверное, это шутка, ты же знаешь, какими бывают старики.

— Нет, расскажи мне, как они? — я надавил на нее.

— В основном, мертвы, — сказала она мне без всякого выражения. — Знаешь, когда они старею настолько, что больше не могут работать, не могут даже позаботиться о себе, их приходится выгонять, оставлять собакам.

— Мило, — прокомментировал я. — То же самое касается любого, кто настолько глуп, чтобы заболеть, или родиться?

— Конечно, — без колебаний подтвердила она. — Я делаю все, что в моих силах, чтобы прокормиться. Где я возьму еды, чтобы накормить личинку, которую выбросила какая-то неряшливая самка?

— Хороший вопрос, — согласился я. — Где ты достаешь себе еду?

— Не пытайтесь совать нос в мои дела, мистер, — резко отчитала она меня. — У каждого где-то есть свои запасы. Слышала, что даже в этом магазине когда-то были хорошие товары. — Она посмотрела на то, что осталось от аккуратного магазинчика Боба. — А как насчет тебя, парень? Что ты здесь делаешь? Банни и остальные услышали стрельбу над штаб-квартирой, увидели огни и подумали, что кто-нибудь может пройти этим путем. Поэтому старину Уолта и Пошляка выставили здесь. Мы с Пиком подошли, когда услышали звук близкой стрельбы. Думаю, нам лучше поторопиться. — Она резко сменила тему. — Лучше убраться отсюда подальше. Банни находить трупы своих солдат. — Она кивнула в сторону, где неопрятной кучей лежали Уолт и Пошляк.

— Уолт не умер, — сказала я ей.

— Почему нет? — в ее голосе звучало отвращение. — Ты приберегаешь его для особого случая или как?

— В этом не было необходимости. Он обездвижен. Этого достаточно.

— Значит, он будет лежать там и умирать с голоду, если собаки не найдут его первыми, — подумала она. Она бросила на меня настороженный взгляд. Стало уже достаточно светло, чтобы видеть.

— Ты права насчет того, что надо убраться отсюда. Ничто из того, что я слышал об этом Банни, не вызывает у меня желания встретиться с ним в невыгодном положении.

— Не знаю, где это “невыгодное”, — проворчала она, — но мы можем спрятаться вон за тем растением. — Она мотнула растрепанной головой, указывая на запад. Я изо всех сил старался уловить связь между дикой местностью, в которой я стоял, и видом, открывающимся с шоссе 39. Я вспомнил новый сборочный завод в той стороне, одно из японо-американских совместных предприятий, которое должно было создать в Джаспертоне две тысячи новых рабочих мест. Теперь в той стороне не было никаких огней.

— Что там? — спросил я ее. Она скривила лицо и ответила: — Всякая всячина. Еды нет, зато много металла. Эй, парень, ты откуда? Ты один из тех, кто летает на самолетах над Ланстером?

Я покачал головой.

— Не обращай внимания, адмирал, это долгая история.

— Я так и подумала, — объяснила она. — Ты выглядишь так, будто тебя хорошо кормили и все такое. Только у одного из этих парней обычно нет огнестрельного оружия и они не бывают одни.

Я махнул рукой.

— Раньше здесь были фермы, аккуратные, как письменный стол. Раньше работали все механизмы: автомобили и электроприборы. Люди жили в красивых домах и держали собак в качестве домашних любимцев. Что случилось?

Она присела на корточки, и настала ее очередь покачать головой.

— До моего рождения, — равнодушно проворчала она. — Слышала рассказы о том, как все должно быть. Потом что-то пошло не так. Не знаю, что именно. — Она огляделась, словно в поисках подсказки, которую раньше не замечала. — Я была в городе вон там. — Она кивнула в сторону Джаспертона. — Интересно, почему люди жили так близко друг к другу и без решеток на окнах. Видела все эти атомобили. Кажется, почти в каждом доме такой был. Уродливые штуки. Интересно, для чего они? Слышала, что они используются для передвижения, и люди могут на них садиться и кататься, видела, как они сидят внутри некоторых из них. Не верю в эту чушь. И почему их так много?

— Земля была дорогой, — сказал я ей. — Поэтому строители втиснули на принадлежащую им землю столько домов, сколько смогли. Людям нужны были машины, чтобы добираться на работу, в магазин, навещать друзей, ходить на выставки или просто кататься за город.

— О, ты меня дурачишь, Незнакомец. Я многого не знаю, но ты говоришь, что земля принадлежала людям, как будто это было что-то, что они создали или украли? Это довольно глупо, парень. И я никогда не видела останков лошадей, так как же ездили эти машины? Ты же не хочешь сказать, что они были живыми и могли передвигаться самостоятельно?

— У них есть двигатели, — сказал я без особого энтузиазма. — Как у Банни Бриггса, только больше.

Она поднялась на ноги.

— Знаешь, ты ужасный лжец. Я не тупая, просто невежественная. Не может такая огромная куча мусора никуда ехать.

— А как насчет колес? — предложил я. — Судя по колесам, они должны были двигаться.

— Да ведь трое мужчин едва ли смогут толкать один атмобил! Колеса спущены с нижней стороны. Передвигать их нелегко. Ты когда-нибудь пробовал управлять такой машиной, парень?

— Они развивали скорость около ста миль в час. Это, конечно, было в те времена, когда дороги были хорошими. — Я кивнул в сторону изрытого выбоинами шоссе, едва видневшегося сквозь высокие сорняки.

— Ты имеешь в виду полосу? — спросила она. — Что значит ‘хороший’?

— Они назывались дорогами, — сказал я ей. — А хорошая дорога — это ровная, без выбоин и трещин. На большинстве из них были установлены фонари и нарисованные линии, чтобы вы не выбивались из своей полосы движения, а рядом с ними — информационные знаки. Там были заправочные станции, мотели и рестораны, когда это было необходимо. Одна из наших лучших вещей. Никогда раньше и никогда больше у человечества не будет подобной системы. — Я ощутил, как начинаю читать нравоучения. — Они пролегали прямо через пустыни и горы, через болота и реки, соединяя каждый город с каждым другим.

— Не-а. — Она отмахнулась от моей лекции. — Никто не стал бы тратить столько времени на то, что не нужно.

— Ими часто пользовались.

— В любом случае, это было бы невозможно, — продолжила она, игнорируя меня. — Ты когда-нибудь трогал, насколько жестка эта полоса? Ни за что на свете никто не сможет сложить все эти твердые штуки в такой последовательности.

— Люди их построили!

— Хватит издеваться надо мной, Незнакомец. Я родилась не позавчера.

Я пытался определить ее диалект, но безуспешно. Он был чисто американским, но, похоже, представлял собой смесь сельского и городского говора с некоторыми ее собственными вкраплениями.

— Где ты родилась, адмирал? — спросил я.

Она махнула рукой.

— Там, конечно, — отрезала она тоном, в котором слышалось недоверие к хитрым незнакомцам.

— Что означает “там” в данном контексте? — Я надавил на нее.

— Поселение, — проворчала она. — Вряд ли я могла родиться где-то еще. Там находится приют.

— Я не знал.

— Ты многого не знаешь, — проворчала она. — Не могу тебя понять, Незнакомец. Не убил старину Уолта и Хики и даже не Пика. Забавно. Меня тоже не убил, — пришло ей в голову. — Чего ты ждешь от меня? Тебе не нужно мое тело, — признала она, оценивающе оглядывая себя. — Никогда не была хорошенькой. Теперь я старая, и даже не торгую товарами. Зачем ты хочешь сохранить мне жизнь?

— Ты говоришь так, словно хочешь, чтобы я тебя пристрелил, — предположил я.

— Черт возьми, нет, Незнакомец. Во мне еще много жизни. И знаю я тоже много. Я нужна тебе, парень, вот почему ты меня еще не прикончил. — Она посмотрела на меня, как мне показалось, с надеждой.

Я улыбнулся ей совершенно спонтанно. На мгновение она улыбнулась в ответ, но затем улыбка исчезла.

— Гримасничанье ничего не изменит, — резко отчитала она меня.

— А что изменит? — хотел я знать. — Ты прокралась сюда, чтобы убить меня, согласно твоей собственной истории, — заметил я. — Я не дал тебе шанса, и мы поговорили. Что мы будем делать дальше? Куда пойдем?

Она выглядела озадаченной и почесала зад, словно в подтверждение своих слов, затем на мгновение задумалась.

— Насчет этих полосок: куда все эти люди ехали, а? — Теперь она казалась самодовольной, как будто заработала очко.

— На работу, — сказал я, — домой, в отпуск, в гости, развозить товары, а иногда просто подышать свежим воздухом.

Она сомневалась.

— Дома полно работы. Что это за “опук”, о котором ты говорил?

— Отпуск. Каникулы. Это время, когда ты отрываешься от своей обычной работы, чтобы сменить обстановку, заняться чем-нибудь интересным.

— Зачем кого-то убивать только для того, чтобы сменить обстановку, как ты сказал? — тут же спросила она меня. — И что это за “интересное”?

Я попытался ей объяснить.

— Это все, что тебе нравится, от чего ты получаешь удовольствие; что-то, что тебе нравится делать ради самого себя.

— Ох… — Она кивнула. — Все равно что застрелить вон тех старину Уолта и Пошляка из огнестрельного оружия.

— Я такого не говорил, — повторил я. — Иди посмотри, Уолт не умер, а размозжил голову Пошляку.

Она поднялась.

— Ладно, Незнакомец, — устало произнесла она. — Думаю, ты это имел в виду. Но я могу это сделать, если ты не сможешь.

— Что сделать? — спросил я без необходимости.

— Убить мать. — Она констатировала очевидное.

— Зачем?

— Из-за того “веселья”, о котором ты говорил, — нетерпеливо сказала она мне.

— Нет, — сказал я.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Послушай, парень, я не собираюсь, чтобы старина Уолт вернулся и набросился на меня в темноте. Если он не умер, то слышал все, что я тебе говорила.

— Почему ты, а не я?

— Теперь, когда они знают, что ты слишком напуган, чтобы сделать это, им, так или иначе, будет на тебя наплевать, — серьезно сообщила она мне.

— Сколько людей живет там? — спросил я, указывая на огни Поселения, видневшиеся в полумиле.

Она неопределенно качнула головой.

— О, у Банни, наверное, вот столько солдат, — заявила она, подняв обе руки с растопыренными пальцами.

— Всего десять? — пробормотал я.

— То есть, солдат, — повторила она. — И вот еще, — она дважды раскрыла и закрыла ладони, — рабов. Конечно, еще есть женщины и несколько их детенышей.

— Он не любит детей?

— А кто любит? Судя по крикам, которые я слышу, заводить их адски больно. А потом от них одни неприятности. Грязь с одного конца и шум с другого. Заставляют маму все время работать, готовить вкусную еду и ничего не делают.

— Значит, Банни не любит, когда они рядом.

— В основном, скармливает их свиньям, — фыркнула она. — Свиньи их обожают. Это то, что он называет мешком с мухами для Бассера-Сумбиша — Свиного бога. Она помолчала, а затем добавила: — И помои тоже экономит. Другие остаются в укрытии, — добавила она, между прочим.

— А как насчет будущего? Кто будет управлять городом, когда ты, Банни, его солдаты и рабы умрут?

— Кого это волнует? — Она снова бросила на меня удивленный взгляд. — Покойнику какая разница?

— Полагаю, это одна из точек зрения, — согласился я.

Она сказала:

— Черт возьми! Ты хочешь сказать, что тебя интересует, что произойдет после твоей смерти?

— Да, это так.

— Почему? — был ее следующий вопрос.

Я подумал об этом.

— Я действительно не знаю, — вынужден был признать я. — Но полагаю, отчасти это связано с беспокойством о мире, в котором будут жить мои дети.

Она повернулась и одарила меня жгучим взглядом.

- Ты утверждаешь, что ты сделал некоторых из этих личинок? — огрызнулась она. — Черт, даже если бы ты это сделал, как бы ты его узнал? Я имею в виду, от кого?

— Когда я рос, все было по-другому, — сказала я ей. — А как насчет тебя? Ты сама когда-то была личинкой.

Она сплюнула.

— У тебя нет права говорить гадости, — сказала она мне. — Я была хорошей, не так ли?

— Ты еще не дала мне прямого ответа, — заметил я.

— Ты тоже не сказал, откуда ты, Незнакомец, — парировала она. — Ты не человек Барона. Я уже видел их раньше. Сначала изобьют, а потом буду говорить.

— Я родом из славных дней одного странного места под названием Соединенные Штаты, о защите которого никто не заботился. В любом случае, это было не идеальное место, — признал я, — но мы могли бы его усовершенствовать.

— Я слышала об этих “Славных деньках”, — сказала она мне. — а еще про “Оз”, и “Волшебную страну”. Таких мест нет. Людей, которые все время ходят и делают что-то друг для друга, не существует. Никогда не могла себе такого представить. — Она подняла ногу, обутую в армейский ботинок. — Мне нравятся вот эти ботинки, — продолжила она. — Нашла целый магазин, где их полно — на все размеры. Итак, кто пошел и собрал всю эту обувь? Никто не мог носить одежду больше, чем на один размер. И еда, в этих маленьких квадратных зданиях, похожих на пещеры. Почему тот, кто ее туда положил, не съел ее сам? Все что угодно. Пришлось потрудиться, чтобы обработать шкуры и сшить обувь. Зачем?

— Это называлось “общество”, — сказал я. — Нашим предкам потребовалось пятьдесят тысяч лет, чтобы развить его, мучительно делая шаг за шагом. Потом мы от него отказались.

— Теперь я понимаю, что ты меня дурачишь. Никто ничего не знает о том, что происходило пятьдесят тысяч лет назад, даже за тысячу. Это очень много, я это точно знаю.

— Лично никто не помнит, адмирал, — объяснил я. — Но в Шумере есть письменные свидетельства, датируемые семью тысячами лет назад, и археологи многое узнали о еще более ранних временах, вплоть до зарождения человечества.

— Что это за “Шмерия”? — спросила она. — Ты говоришь, там хорошо? Зови меня Бетси.

— Это далеко, — признался я. — Шумерия была страной, расположенной между двумя реками. Она рухнула тысячи лет назад. На этой же территории сейчас царит нищета, населенная фанатичными смутьянами.

— Звучит ничуть не лучше, чем в Филадельфии или Джерси, — прокомментировала она. — Семь тысяч лет! У человека с трудом укладывается в голове такое большое число. В любом случае, для чего все это? — Она огляделась, как будто впервые заметила разрушенную бензоколонку и бесплодные поля.

— Это вопрос, который каждый должен решить для себя сам. Лучшие мыслители, которые у нас были, пришли к выводу, что не просто ради острых ощущений, которые мы могли бы получить. Это связано с такими абстрактными понятиями, как этика, честность и отношение к другим…

— Да, я знаю эту фразу: “Поступай с другими так, как они хотели бы, чтобы поступали с тобой, только ты сделай это первой”.

— Не совсем, Бетси, — поправил я ее. — Давным-давно люди начали замечать, что они чувствуют себя счастливее, если люди вокруг них тоже счастливы. Секрет в сотрудничестве, а не в том, что люди едят друг друга все как собаки.

— Да, однажды я видела большую стаю, — вспоминает она. — Мы поздно вечером отправились в рейд по Милфорду, и нас чуть не перерезали собаки-разведчики. Зима. У нас были парусные сани, мы их обогнали. У Зигги был огнестрел, он стрелял в них, и вся компания остановилась, чтобы съесть того, кого он подстрелил. Сработало хорошо. — Она закончила с чувством удовлетворения.

— Люди наконец-то обнаружили, что есть способ получше, — объяснил я. — Если каждый заботится обо всех остальных, то за тобой присматривает множество людей, а не только один.

Она выглядела удивленной; по крайней мере, у нее отвисла челюсть.

— Да, — сказала она. — Я понимаю, как это могло бы быть. Но как ты вообще заставишь кого-то это делать?

— Ты начни с того, что сделай это сама, — сказал я ей.

— Я что, сумасшедшая? — спросила она. — Я подхожу к Бэнгеру или Сниду и говорю: — Вы, ребята, здоровы? У меня тут есть кое-что перекусить, приходите и поешьте. Они бьют меня по голове. Никто не любит психов. Не вини их. Я и сама не люблю психов. — Она отступила на шаг, не сводя с меня глаз. — Ты ведь не сумасшедший, правда?

— Откуда мне знать? — спросил я ее. — Но давай перейдем от философских абстракций к насущному: что сделает этот Банни, если я просто зайду в его штаб-квартиру?

— Убьет тебя, — проворчала она. — Ты же не думаешь об этом, правда?

— А тебе не все равно, если меня убьют? — спросил я, искренне желая знать.

— А должно? — без колебаний ответила она.

— Вопрос не в этом, — заметил я.

— Ну, я думаю, что с моей задницей не будет ничего страшного, если ты хочешь, чтобы тебя убили, — размышляла она вслух. — Похоже, у тебя есть неплохая заначка в таком месте, о котором никто не знает. Жаль ее терять. Расскажи мне о ней, парень, прежде чем отправишься на тот свет.

— Это очень привлекательно, Бетси, — сказал я. — Но это только начало. Может, мы поработаем вместе какое-то время? Ты приведешь меня в поселение, и я буду уверен, что ты первая узнаешь все мои ценные секреты.

Она ответила:

— Ха! Если кто-нибудь увидит тебя, они убьют тебя. Ты же Незнакомец, — напомнила она мне. — Я не убила тебя только потому, что у тебя огнестрел, и не понимаю, почему ты до сих пор не убил меня.

— Я не убиваю всех, кого вижу, — заметила я.

— Неплохо поработал над стариной Уолтом и Пошляком, и над Хикки тоже.

— Уолт и Хикки не умерли, — сказал я ей в третий раз. — Они безобидны. Зачем их убивать?

— Потому что, когда они увидят тебя в следующий раз, они точно убьют тебя! — устало ответила она. Похоже, я был очень медленным учеником.

— Ты знаешь Бада и Мэриан? — спросил я ее.

Она уставилась на меня.

— Тех психов, которые держат приют длч личинок? — спросила она недоверчивым тоном.

— Все, что я знаю, это их имена, — сказал я ей. — Они там? — я кивнул в сторону огней.

— В последний раз, когда я смотрела, да, — призналась она. — Что тебе нужно от этого мусора?

— Личное дело, — сказала я. — У меня для них сообщение от одного человека. — Я думал о ней, о твердой руке Тоби, сжимавшей ее плечо, и надеялся, что после всего, через что она прошла, с ней все в порядке. Она была находчивой девушкой с большим мужеством. Тоби бы справился со своей вспышкой гнева и лучше подумал о своих угрозах.

Но адмирал Бетси продолжала говорить.

— Не может он быть шпионом, — говорила она. — Банни мне не нужен, но то, что случается со шпионами — с этим никто не хотел бы столкнуться.

— Забудь всю эту чепуху. — Я чувствовал нетерпение. — Все, чего я хочу, это встретиться с Бадом и Мэриан и получить представление о том, как обстоят дела здесь, вдали от дворца Тоби.

— Дела идут плохо, — ответила она мне. — С каждым днем все труднее найти что-нибудь съестное. И вещи разваливаются — хорошие вещи. А парни из Джерси становятся все настойчивее, суют нос не в свое дело. Поэтому старина Банни установил охрану на полосе именно здесь и все такое. Теперь ты понимаешь, почему не стоит приходить и вынюхивать все вокруг.

— Я собираюсь быть очень незаметным, — заверил я ее, но потом понял, что она не знает этого слова. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я здесь, — объяснил я. — Просто помоги мне добраться до Бада и Мэриан.

Она рассеянно кивнула.

— Тогда ты покажешь мне свой клад, да? Только мне, не будем говорить Банни. Это, конечно, против правил, но мы будем осторожны, надеюсь, нас никто не побеспокоит.

— Что касается еды, — поинтересовался я. — Вы что, не занимаетесь сельским хозяйством? Здесь первоклассные сельскохозяйственные угодья.

— Что это? — спросила она. — Всегда употребляешь эти странные слова, — придиралась она.

— Фермерство, — сказал я ей, — это обработка почвы, посадка растений и уход за ними, пока они не будут готовы к сбору урожая. А потом вы их съедаете.

— Есть сорняки? — усмехнулась она. Я покачал головой. — Свежие фрукты и овощи, — сказал я ей, — а также полезное сырье и корм для животных.

— Теперь ты собираешься кормить животных? — съязвила она. — Каких именно? В основном ты видишь собак. Они сами добывают себе пищу; скорее всего, это будем мы.

— Я говорю о сельскохозяйственных животных, — постарался я объяснить терпеливо. — Крупный рогатый скот, а также овцы, свиньи, лошади.

— Я слышала о некоторых из них, — призналась она. — Однажды я видела большую старую тварь, какие-то парни заманили ее в ловушку за забором. У нее были рога, вот такие. — она указала пространство в шесть футов. — Она чуть не убила одного из нас, воткнув этот здоровенный старый рог прямо в ногу. У него началось кровотечение, после которого он не мог нормально ходить, — вздохнула она. — Они сказали, что ее пришлось ловить. Чертова тварь преследовала их всякий раз, когда они пытались сделать покупки в торговом центре. Итак, вы хотите поймать нескольких из этих монстров и накормить их; зачем?

— Да, я полагаю, что крупный рогатый скот в какой-то степени вернулся бы к первоначальному архитипу зубров, — размышлял я. — Лошади были бы в порядке вещей, как и дикие мустанги на западе. Свиньи, о которых вы упомянули. Я не знаю, может, они больше похожи на кабанов, но с овцами было бы проще, у них нет генов жестокости.

— Я спрашиваю тебя, для чего, — напомнила мне Бетси.

— Овцы — для шерсти и мяса, — сказала я ей. — Свинина и говядина, мясо; лошади, тягловые животные, а также куры и индейки в пищу.

— Я слышала, что сумасшедшие едят грязь, — сказала она мне с отвращением. — Ты говоришь о поедании животных? Может быть, собак? Это отвратительно. — Она сплюнула.

— Нет ничего противного в том, чтобы съесть американский портерхаус[39] весом в тридцать восемь унций, нарезанный ломтиками толщиной в полтора дюйма и прожаренный с кровью, — сказал я ей и внезапно почувствовал, что проголодался.

Она нетерпеливо покачала головой.

— Я ничего об этом не знаю, — отмахнулась она от моего замечания. — Я пытаюсь представить, как откусываю кусок от этого большого монстра с рогами.

Я покачал головой.

— Сначала вы приручаете их, затем можете разводить по размеру, характеру и так далее. Затем его нужно как следует нарезать, отрезать заднюю часть, чтобы получилась филейная часть; затем его нужно выдерживать; затем обжаривать по пять минут с каждой стороны. К нему можно добавить побольше соли, хорошего хлеба и хорошего вина. Ты увидишь, — заверил я ее.

Она снова покачала головой.

— Я не хочу видеть, — заявила она. Я буду придерживаться обычной диеты.

— И на что она похожа? — продолжил я.

— Ты знаешь, — сказала она мне. — Ты хорошо питаешься, это всем видно.

— Там, — я кивнул в сторону огней дворца, — все хорошо питаются.

— Ты действительно не знаешь, как добывать еду, — сказала она, словно разговаривая сама с собой.

— Я не могу поверить, что все эти годы все питались одними консервами. Они все умерли бы от авитаминоза.

Она встала, отряхнула зад.

— Пошли, — приказала она и махнула мне за спину. — Тише, пожалуйста. — Она направилась в кусты. Я последовал за ней, прислушиваясь к шуму, который издавали мои ноги, раздавливая сухие стебли. Я не слышал Бетси, которая была в десяти футах впереди. В предрассветных сумерках идти было довольно легко, если не считать шиповника, вшей и усиливающегося запаха. Мы пересекли пару полей и свернули налево, чтобы подойти к отдаленным палаткам и хижинам, которые окружали более солидное строение ближе к середине — похоже, бывшее здание средней школы. Я безуспешно пытался вспомнить, что же здесь было в то утро, когда я проезжал мимо. Главным звуком было жужжание генератора. Холодный ветерок донес до меня сильную вонь. Я услышал что-то похожее на куриный визг. Значит, они все-таки оставили несколько штук. Впереди, в низенькой хижине справа, послышались голоса. Затем я услышал, как кто-то пробирается сквозь сорняки с не большей ловкостью, чем я сам, неуклюже ступая на цыпочках. Бетси остановилась и махнула мне рукой. Когда я подошел к ней, она прижалась лицом к моему уху и прошептала:

— Это старина Расти вышел на природу. Остерегайся траншей, ты же не хочешь в них свалиться. И пригнись. — Я услышал еще один звук, который, как оказалось, издавала свинья, роющаяся в мусоре и щелях траншей. Было бы лучше, если бы местные жители этого не ели.

— Почему бы нам не развернуться и не обойти это? — Спросил я ее, увидев, что мы приближаемся к выступающему холму, густо застроенному хижинами.

— Не могу, — призналась она. — Нужно добраться вон до той ямы.

— Что это за яма? — хотел узнать я.

— Где я живу, — проворчала она. Она остановилась и огляделась вокруг, как будто искала что-то на земле. Она сказала:

— Ха! — и, сделав шаг вправо, опустилась на колени. Уже рассвело достаточно, чтобы разглядеть все уродство убогого лагеря, под стать его вони.

— Пригнись, черт возьми! — прошипела она и сделала отталкивающее движение. Я присел на корточки и наблюдал, как она ощупывает голый участок земли, покрытый галькой; я подпрыгнул, когда поднялся люк, сделанный из досок, из которого посыпалась пыль. Бетси немедленно просунула ноги в открывшееся таким образом черное отверстие и повернула ко мне напряженное лицо.

— Следуй за мной, — прошипела она. — Только никому ничего не говори: я за тобой присмотрю. Иди до конца туннеля. — Затем она соскользнула вниз и осторожно прикрыла дверь. Я поднял ее, и меня обдало волной горячего, вонючего воздуха. Я с трудом нащупал ногами пол. Туннель с дощатыми стенами освещался тусклым светом керосиновой лампы.

Какой-то мужчина оторвался от стены и двинулся ко мне, чтобы преградить путь, но Бетси схватила его за руку и что-то сказала. Все, что я расслышал, было:

— …Со мной, Придурок. Уйди с дороги!

Он отступил, а Бетси подошла и схватила меня за руку.

— Ты молодец, — сказала она. — Ничего не говори, скоро они услышат, как странно ты говоришь, и у нас будут неприятности. — Она направилась к дощатой двери, которая перекрывала проход примерно в двадцати футах от меня. Я подошел как раз в тот момент, когда она открыла ее и вошла внутрь.

Я последовал за ней в зловоние, по сравнению с которым первоначальная вонь показалась духами. Даже Бетси фыркнула.

— Надо заняться вентиляторами, — заметила она.

Это была большая комната неправильной формы с множеством бетонных колонн; по всему полу были разбросаны кучи тряпья и хлама, слабо освещенная несколькими керосиновыми лампами. Люди — на вид им было в основном меньше пятидесяти — стояли, сидели или лежали на тряпках. Казалось, они не обращали на нас особого внимания. Я оглянулся.

Дверь, через которую мы вошли, была грубо вырублена в голой, покрытой пятнами бетонной стене. Похоже, это был подвал. Черная громада угольной печи возвышалась в центре комнаты, в центре множества выкрашенных в черный цвет воздуховодов. Бетси продвигалась вперед по смутно очерченному проходу, который тянулся между мешками для мусора, которые спокойно грызли большие крысы. Я последовал за ней, оглядывая изможденных, одетых в лохмотья людей, мужчин и женщин, с ввалившимися глазами, изможденных и очень грязных. Никто не пытался поймать мой взгляд, никто не заговаривал, никому не было до этого дела. Большинство из них ничего не делали, разве что лениво выуживали блох; те, кто был занят, приводя в порядок свои подстилки или возясь с ржавым хламом, работали в одиночку. Не было никаких признаков сотрудничества. Небольшой переполох, вызванный нашим появлением, затих в радиусе двадцати футов. Никто не обратил внимания, когда Бетси подошла к металлической двери и открыла ее, с большим трудом, под скрежет несмазанных петель. Там были бетонные ступени с ржавыми перилами, верхняя поверхность которых была сильно изношена. Бетси поднялась и подождала на площадке. Люди внизу попятились.

— Испугались Нуклера, — объяснила она, когда я подошел.

— Удачи, — продолжила она. — Старины Смайли здесь нет. Он не испугался; однажды попытался войти, пришлось врезать ему по башке. Теперь все, что нам нужно сделать, это подняться на второй и без проблем спуститься ко мне. Пошли. — Она не стала дожидаться моего мнения или вопросов, а поднялась прямо на следующую лестничную площадку, где была дверь с большой цифрой “2”. Она тихо открылась; она придержала ее и заглянула внутрь, затем жестом пригласила меня войти. После того, как я прошел внутрь и оказался на полу, усеянном скрученными кусочками композитной плитки, она вошла, закрыла дверь и заперла ее на засов. Только я собрался спросить ее, куда мы направляемся, как она протиснулась мимо меня и направилась прямиком к двери в конце широкого коридора. Дверь распахнулась, и в нее вошел мужчина в объемистых мехах, увидел ее и зарычал. У него было помятое лицо, возможно, он был немного упитаннее, чем те, кто сидел в подвале, и выглядел недовольным, пока не увидел меня; тогда он пришел в ярость. Бетси преградила ему дорогу.

Он оттолкнул ее в сторону и подошел ко мне широкими, размашистыми шагами.

— Это твой новый сосунок? — бросил он через плечо. Он жевал какую-то жвачку, и из уголков его рта вытекали две струйки коричневого сока, стекавшие в по-настоящему грязную седоватую бороду, спутанную, в пятнах и набитую веточками, опавшими листьями или чем-то похуже. Я увидел, как большая, здоровая вошь выскочила из укрытия в области усов. Он слегка скосил глаза; это движение привлекло его внимание. Он отвесил себе звонкую пощечину, от которой у меня заболело лицо.

— Чертовы букашки, — заметил он и снова обратил свое внимание на меня. Огромная рука уперлась мне в грудь и отшвырнула к стене. Мне удалось не упасть.

Я понял, что все еще слаб. Он держал меня там, и я видел, как он сжал кулак размером с ананас и отвел руку назад. Мой взгляд скользнул мимо него к Бетси, которая порылась у себя под одеждой и вытащила потертый мясницкий нож, заточенный до тонкости стального пальца; не было ничего неуклюжего в том, как она подошла к нему сзади и с размаху вонзила нож ему в спину. Его затуманенные глаза широко раскрылись, он издал отвратительный звук, и из левого уголка его потрескавшегося рта потекла коричневая струйка крови. Затем он выгнул спину и изогнулся, пытаясь положить руку на больное место. Он отшатнулся, и внезапно изо рта у него хлынула кровь; затем он издал глубокий стон и резко упал на спину, неуклюже опираясь на рукоять ножа. Бетси перешагнула через него.

— Ты молодец, — заявила она. — Пойдем. — Она схватила меня за руку и потащила прочь. Я смотрела на мертвое лицо, которое всего мгновение назад было живым и полным ярости. Теперь оно было вялым и пустым. Один глаз был полуоткрыт, как будто он понимающе подмигивал.

— Это старина Рэтси, — сказала мне Бетси. — Любит крыс. Некоторые говорят, что он их ест. — Она издала преувеличенный звук рвотного позыва. — Теперь они его съедят, — добавила она, как будто это было в духе старины Рэтси.

Я не обратил внимания на то, что меня представили.

— Ты убила его, — сказал я, — просто так. Что он делал в твоем доме?

— Наверное, грабил, — предположила она. — Надо было спрятать его там, где он не смог бы поднять тревогу. Старина Крысеныш, не любит Незнакомцев, как и большинство людей, — она провела меня через открытую дверь в относительно чистую и опрятную комнату, обставленную множеством деревянных ящиков, сломанным стулом и подстилкой из тряпок.

— Неплохо, а? — радостно спросила она. — Не знаю, как Крысеныш сюда попал, если не считать… — Она прервала себя и задумчиво посмотрела на единственное окно, за которым уже вовсю разгорался рассвет, розовые облака на голубом с золотом небе, таком прекрасном, как будто мир не лежал мертвым у ее ног.

— Похоже, он ничего не получил, — заметила она. — Нечего получить.

— А что с телом снаружи?

— Крысы съедят его к завтрашнему дню, — равнодушно сказала она. — Кости и все такое, — добавила она, — если только кто-нибудь из этих психов не найдет его первым. Вряд ли; никто сюда не ходит, потому что это место в моем полном распоряжении.

— Почему нет? Я имею в виду, почему люди сюда не приходят, — объяснил я.

— Напуганы, — сказала она мне с довольным видом. — Не знаю, как старина Крысеныш набрался наглости. Должно быть, он перебрал какой-то дури. Удивительно, что он никогда не продавал ее, он же сам ее пил. И допился, — добавила она. Она взглянула на меня. — Я имею в виду, что он мертв и все такое, — уточнила она.

— Напуганы чем? — был мой следующий вопрос.

— Нуклером конечно. — Она хмыкнула.

— Ядерным? Ядерным чем?

— Глупой шуткой, Нуклером, — пробормотала она, как будто эта тема была деликатной.

— Извини, — сказал я, — я не понимаю, что это значит.

— Большой старый монстр, вероятно, живет в этих старых темных местах, — прошептала она, как будто упоминание монстра могло вызвать его.

— А ты почему не боишься этого пугала? — спросил я. Теперь она выглядела нервозной, насколько могут нервничать пять футов и тридцать дюймов[40] сплошных мускулов помноженных на экстремальное умение выживать.

— Не могу себе этого позволить, — сказала она мне немного успокоившись. — Пробралась сюда и бродила тут давным-давно. Тогда я была еще ребенком. Не видела ничего, кроме крыс. — Она резко сменила тему. — Надо вернуть ножичек. — Затем она замолчала. — Но подождать, пока крысы закончат кушать, — посоветовала она себе и принялась рыться в окованной железом коробке у двери.

Она достала несколько банок без этикеток, ржавых только слегка.

— Надо поесть. Старина Рэтси так и не узнал о моей заначке. — Я заглянул ей через плечо. Под толстым слоем тряпья были сложены консервные банки.

— Боюсь совать нос в эти тряпки, — объяснила она. — Полно насекомых. — Она похлопала себя по предплечью, как бы подтверждая это, а затем стукнула банками друг о друга. — Немного грязи на них, никому не повредит. — Она подошла к столу, чтобы начать приготовления. Я подумал, не собирается ли она предложить мне что-нибудь и соглашусь ли я.

— У тебя все это время был этот нож, — произнес я свои мысли вслух. — Когда мы были там, в темноте, у тебя было много шансов. Почему ты не ударила меня ножом?

Она одарила меня взглядом “терпеливого презрения”.

— Потому что ты мне доверял, — сказала она. — Раньше мне никто не доверял. Видела, какой ты беспомощный тип. Мне даже нравится, не нужно следить за каждым твоим движением. — Затем она обнажила свои коричневые зубы в улыбке, такой же радостной, как у эксгибициониста, пойманного в дамской комнате.

— У меня есть идея, — сказал я ей. — Давай будем друзьями. Но, думаю, ты не знаешь, что это такое.

Она покачала головой.

— Читала об этом в книге, — заявила она почти вызывающе. Она посмотрела на меня так, словно хотела, чтобы я назвал ее лгуньей. Она энергично кивнула. — Да, я умею читать, — подтвердила она. — Меня научила старая леди, которая раньше была, как они говорят, учительницей, прямо здесь, в этом здании. — Она мотнула головой, как бы указывая на бывшую школу наверху. — Я была просто личинкой. Мне нравились кртинки[41] в тех книгах, я нашла кое-что о месте, которое называется “Оз”. Эти книги мне очень нравились. Хотела бы как-нибудь побывать там.

— Значит, мы друзья? — настаивал я на своем. Она прервала свои попытки открыть консервы старой открывашкой для пивных банок. — Будь я проклята, если знаю, как это делается, — сказала она мне. — Ты должен будешь сказать мне, если я облажаюсь или что-то в этом роде.

— Договорились, — сказал я. — А теперь, как друг, как насчет того, чтобы ответить на несколько вопросов, которые у меня есть обо всем.

— Только никакого шпионажа, — напомнила она мне. — О чем ты хочешь знать?

— В страну вторглись и оккупировали ее?

Она покачала головой.

— Тебе лучше спросить о чем-нибудь попроще, — сказала она. — Я не знаю, что это значит.

— Была ли война с русскими? Мы проиграли?

— Никогда не слышала об этих “рушшких”, — нахмурившись, сказала она. — Единственная война, о которой я знаю, это когда Джерси пытался свергнуть Ди-Си. Джерси проиграли, поэтому они так и не захватили Филли. Тебе это надо было узнать, когда ты спрашивал о вещах, которые все знают?

— В далеком прошлом, — поправил я ее. — Джерси, Ди-Си и Филли были просто городами Соединенных Штатов.

Она неопределенно кивнула.

— Вот тебе и “ничего себе”, — заметила она с мягким упреком. — Всегда думала, что это просто одна из сказок, которые я читала.

Интересно, она верила в страну Оз, но не в Соединенные Штаты, которые для нее были всего лишь легендой под названием “Славные деньки”.

В банках оказались тунец, фасоль и томатный суп. Она извлекла откуда-то металлическую миску и вывалила все это в нее. У нее было две ложки. Получилось вкусно.

После ужина я попытался рассказать ей, где я был последние девяносто лет. Она рассмеялась надо мной.

— Мне нравится дружить, — сказала она мне. — Может быть, это часть того “развлечения”, о котором ты говорил.

— Где ты достала консервы? — был мой следующий вопрос.

— Нашла склад далеко вон там, — рассеянно ответила она, кивнув в том направлении, куда мы направлялись незадолго до встречи с покойным Крысенышем. — Не просто так искала, — призналась она, — старая леди сказала, что у тут есть эта кладовая, сказала, что школа — это специально оборудованное убежище, если я правильно это поняла, где есть еда и все такое, вот я и отправилась на поиски. Нашла и консервы, прежде чем нашла свое место здесь. Хорошая еда, верно, приятель?

— Почему бы тебе не называть меня Джексон, — предложил я.

Она сказала:

— Конечно, — встала, отошла в отгороженный угол и вернулась с покореженным пластиковым кувшином, наполовину наполненным слегка мутноватой водой.

— Я тоже не ем всухомятку, — гордо заметила она и налила в виниловый стаканчик половину для меня и еще половину для себя. Я понюхал воду и отпил глоток. Вода показалась мне вкусной, и я вдруг понял, что хочу пить как верблюд. Я выпил — если это убьет меня, то пускай.

Но она была прохладной и сладкой. Очевидно, старая средняя школа была хорошо оборудована на случай чрезвычайных ситуаций; вероятно, воду брали из глубокого колодца с помощью резервного насоса постоянного тока.

— Здесь люди готовы убить за это, — заметила она, потягивая свое “Шато Ля Насос”. — Она тщательно вытирала тарелки и складывала пустые в пластиковый пакет, которых у нее, похоже, было предостаточно.

— Сожгем это позже, — объяснила она. — Чтобы не завелись чокнутые жуки.

— Не думаю, что где-нибудь поблизости остался запас старых журналов и газет, — сказал я.

Я был удивлен, когда она утвердительно кивнула.

— Знаю, что такое газеты, — заявила она с некоторой гордостью. — Старая леди рассказывала мне о былых временах, показывала мне кртинки и всякие газеты. У нее было не в порядке с головой. — Бетси постучала по своей твердой на вид тыкве. — Рассказывала о том, что люди ходили по округе средь бела дня, заглядывали в тайники и обменивали бумагу на еду, хорошую обувь и все такое прочее. Впрочем, она была хорошей старушкой. Хотя, по ее словам, она помнила те времена не точно. Читала об этом. Потом были забастовки.

— Расскажи мне подробнее, — попросил я. — Какие забастовки?

— Ну, — она загнула несколько пальцев, чтобы считать, — была банковская забастовка, и налоговая забастовка, по ее словам большая, и большие потери денег, но не совсем забастовка, и забастовка законников — не понимаю, что это такое — и, кажется, была еще забастовка в больницах, это первая, и крупная забастовка энергетиков, и — подожди минутку, Джексон, я покажу тебе книжный магазин. Держу пари, ты умеешь читать, верно? Ну давай же. Больше не будет попрошаек. Время Хранителей.

— Кто такие Хранители? — был мой следующий наивный вопрос. Она только усмехнулась, не сказав мне, что “все это знают”, и добавила:

— Центральные нападающие Банни, вот кто они такие. Никто не шевелится, когда, мать их, они совершают обход.

— Они заходят сюда? — спросил я. Она покачала головой.

— Грила ж тебе, они все боятся Нуклера. Все, крме меня — и, думаю, тебя тоже, — Незна… Джексон. — Она поднялась на ноги. — Пошли, — поторопила она. — Недалеко. — Она приоткрыла дверь и выглянула наружу. Я мельком увидел кипящую кучу серо-коричневых крыс, покрывающих безвременно усопшего Крысеныша: подходящий конец для человека с таким именем. Она обошла его и пошла по коридору, не оглядываясь, чтобы проверить, иду ли я за ней. Я миновал широкий поперечный коридор с большим количеством загадочных знаков, на которых было написано AM-AB-7-13 и ST ONE, ph 03L. Она прошла мимо них; здесь было не так светло, но все же достаточно, чтобы разглядеть разбросанные по полу крысиные кости, осколки стекла, пластика и металла, которые остались после поступления приказа об эвакуации.

Бетси остановилась перед дверью, похожей на все остальные, прогнала крысу размером с кошку и открыла дверь. Внутри я увидел покосившиеся полки, заваленные пыльными кипами старой бумаги, еще больше кип на полу и несколько разрозненных экземпляров, а также пыль, пыль и еще раз пыль. Я прошел мимо них и подобрал разрозненную бумагу. Она была в традиционном газетном формате, но “бумага” была синтетической с гладкой текстурой. Я стряхнул с нее порошкообразную пыль, среди которой было несколько хлопьев с отпечатками. Газетная бумага не выдержала испытания временем, но я надеялся, что переход на более постоянную версию произошел вовремя, чтобы сохранить информацию — я надеялся.

В руках у меня был номер джаспертонской газеты “Таймс-курьер”, дата публикации — 18 февраля 2013 года. Передовица была озаглавлена “ЦЕНТР РАСПРОСТРАНЕНИЯ ЗАКРЫВАЕТСЯ“, а первые несколько строк были посвящены заверениям в том, что статья одобрена на всех уровнях де-факто “правительства”. Честно. Казалось, легкая жизнь закончилась. С пятницы был прекращен всякий контроль за распределением товаров в центральных и отдаленных точках. Окей, что бы ни случилось, государственный контроль этого не пережил.

Я просмотрел разрозненные выпуски “Курьера”; самый ранний номер, который я нашел, был датирован 2008 годом. Я мельком просмотрел заголовки и нашел один о налоговой забастовке, о которой упоминала Бетси. Я прочитал несколько абзацев, прежде чем запутался в неясных ссылках на то, что, должно было быть организациями линчевателей и “временными мерами”.

Казалось, терпеливым жителям того, что Бетси называла “Славными деньками”, наконец надоело усердно работать, чтобы оплачивать подарки из-за рубежа и внутри страны, и они просто перестали платить. Они не могли посадить за решетку триста миллионов человек, поэтому правительство — на всех уровнях — попыталось импровизировать, напечатав бумажные деньги. Это не сработало; в 2009 году все закончилось массовым банкротством. Там были фотографии горящих банкнот размером со стог сена, в то время как нетерпеливые граждане подбрасывали в огонь еще больше.

После этого началась военная забастовка, и парни в форме решили разойтись по домам, послав к черту все это. Никто не удосужился прийти проголосовать на выборах 2012 года. Когда фабрики и системы распределения вышли из строя, вслед за ними закрылись шахты и другие источники теперь никому не нужного сырья, а нехватка продовольствия породила массу людей, которые, казалось, были поражены тем, что в старом знакомом “Пигли Вигли”[42] больше не продавались все их любимые бренды. Поджоги магазинов тоже не помогли.

Последним остаткам армии было приказано разграбить склады и запасти непортящиеся продукты, в то же время была ускорена работа по консервированию мяса, сушеных бобов, молочных продуктов, яиц и круп. Им удалось вовремя подготовить и сохранить значительные запасы продуктов первой необходимости. Это была последняя организованная попытка, и, по-видимому, она была героической, если даже сейчас можно было раздобыть “съестное”.

После этого практически все рухнуло. Власть толпы была свергнута властью главаря толпы. “Бароны” передрались между собой. Казалось, что общество вернулось к досредневековому состоянию, а феодальная система была изобретена заново. Все это читалось между строк и состояло из наспех сымпровизированного жаргона о “патриотических добровольцах” и “массовых акциях протеста”. Наконец, Мэллон вмешался и потребовал свою долю. В газете не было никаких зарубежных новостей, за исключением парочки косвенных упоминаний о Майской революции в России и поспешном формировании давно обсуждавшегося Западноевропейского союза, а также еще одного в Южной Америке, которые оба вскоре распались. Азия вернулась к изоляционизму после уничтожения Японии, которая пыталась “восстановить порядок”.

Бетси терпеливо сидела и ждала, время от времени спрашивая меня, что я делаю. Мы оба часто чихали, и через некоторое время я устал от своих исследований. Какое, в конце концов, это имело значение? Это произошло — не ужасная ядерная война, страх перед которой все еще рождал в воображении руины разрушенных зданий и подземных сооружений, — а внутренний коллапс, поскольку люди просто перестали следовать правилам. Человечеству потребовалось пятьдесят тысяч лет, чтобы выработать эти правила, но всего несколько десятилетий, чтобы уничтожить и их и культуру, которая их породила. Даже в мое время уже начиналась атака на “Истеблишмент”, со стороны людей, которые, должно быть, были поражены, когда внезапно не стало никакого истеблишмента, — а заодно ни электричества, ни телефонов, ни системы водоснабжения, и — что немыслимо — никакого телевизора. Им и в голову не приходило, что преследование, а затем и уничтожение “псевдоинтеллектуалов” может привести к таким результатам. Их идея вернуться к природе заключалась в том, чтобы отправиться в парк на кемпере[43] с кондиционером и питаться консервированными персиками. Они были похожи на детей, которые под “едой” подразумевали “то, что мама ставит на стол и заставляет есть”. А машина была “той штукой, которая стоит на подъездной дорожке, а твой батя не хочет давать тебе ключи”.

На вопрос “Откуда берутся машины?” вы получали ответ: “Их покупают в автосалоне”.

Теперь они на собственном горьком опыте убедились, что свет — это не просто то, что получаешь, когда щелкаешь выключателем, и вода — это не просто то, что течет, когда поворачиваешь кран, и даже телевизора не обязательно включается, когда вы поворачиваете ручку. Это вызвало большое возмущение, которое выразилось в выслеживании и повешении бывших менеджеров, топ-менеджеров высшего звена, финансистов и всех, кто не был членом профсоюзов. По моим оценкам, к 2060 году общество достигло дна, и то, что осталось от населения, прочно, хотя и хаотично, оказалось под пятой баронов.