Демон в подарок

Глава 10

Я проснулась не от криков, не от боли, не от огня.

А от запаха.

Такого родного и обволакивающего, что захотелось мурлыкать. Сладкая выпечка, лёгкая ваниль, обжигающе-сладкий привкус, который был только у одного демона на свете. Моего.

Открыв глаза, я увидела его — Зефирос стоял возле кровати с подносом. Пироги. Маленькие, румяные, такие, что только из печи.

— Ты уже успел? — я приподнялась на локтях, не веря. — Когда умудрился от меня ускользнуть?

— Конечно, ты же любишь такое на завтрак, верно? — его голос бархатной лентой касался кожи, вызывая мурашки и обжигающее желание снова накинуться на него с поцелуями.

Я взяла пирожок, откусила… и закрыла глаза от удовольствия.

— Всё. Можешь меня больше не соблазнять, я уже вся твоя.

Он ухмыльнулся так, что у меня жар пошёл по коже.

— Я, как приличный демон, буду вовек тебя баловать и… доставлять удовольствие.

Я только довольно чмокнула его в щёку и продолжила жевать, с трепетом думая о том, что теперь каждый день, каждый миг — мы можем провести вместе.

Но вот его родня… она меня поражала, и в то же время я чётко видела, в кого он пошёл не только внешне, но и по характеру.

Быт с демонами оказался удивительно… милым. Их «опекать» означало буквально носить меня на руках. Старшая сестра тащила платья, нижнее бельё и шкатулки с украшениями, каждый раз утверждая, что «это подчёркивает твою красоту». Брат угрюмо приносил фрукты и заставлял есть их «для восстановления магии», даже если я была сыта по горло. А мать Зефироса всё пыталась научить меня, как завязывать волосы так, чтобы «он умирал от вида».

— Вы меня откормите и замучаете, — жаловалась я, а Зефирос, устроившийся рядом, только мурлыкал:

— Вот и отлично. Тогда точно от меня не сбежишь, — урчал и целовал меня то в плечо, то в висок. Он напоминал довольного кота. Но я бурчала только для вида, а внутри слегка дрожала от волнения и неверия, что все эти прекрасные создания — теперь моя семья.

Лишь спустя месяц, когда моё здоровье было полностью восстановлено, я решила поинтересоваться за семейным ужином, что же случилось с драконом.

— Его не убили, — сказал старший брат, подкладывая мне ещё мяса в тарелку. То, что там уже была гора всего — каждого мне что-то подсовывал — его не смущало. В рубиновом пламени его глаз не было и тени сожаления. — Но лишили всего. Его изолировали в глуши, где нет ни роскоши, ни слуг.

— Мы были против того, чтобы его убили, — лениво произнёс отец, откидываясь на спинку кресла. В его голосе была та хищная небрежность, от которой по спине пробегали мурашки. — Смерть — слишком лёгкая награда для такого наглеца.

Сестра, поправляя прядь чёрных волос, усмехнулась кровожадно-мило:

— Теперь он живёт в глуши. Без титула, без денег, без власти. Его истинная плевалась и визжала, ведь только ради золота была с ним. Дракону это страшно не понравилось, и он привязал её к себе магическими кандалами, чтобы не сбежала. Теперь пусть живут, как собаки на цепи. Ненавидят друг друга, но разойтись не могут.

Я задумчиво прожевала своё мясо и зазубоскалила.

— Так им и надо, — ну а что? Мне их не было жаль, ведь получила за то, что творили со мной.

Зефирос посмотрел на меня с тенью усмешки, накрыв мою руку своей:

— Моя хорошая. Знал, что ты оценишь, — поцеловал костяшки моих пальцев. — Мы всего лишь сделали так, чтобы он медленно гнил в собственной клетке.

— И не в одиночку, — подхватила сестра. — Его истинная будет напоминать ему каждый день, что даже в «своей паре» он потерпел крах.

Отец, допив вино, добавил тихо, но так, что в комнате стало холоднее:

— Пусть помнит, что демоны не прощают тех, кто трогает их семью. И пусть гниёт, зная, что смерть для него — милосердие, которого мы ему не дадим.

И всё. Точка. Для них вопрос был закрыт.

Но меня грызло любопытство дальше, ведь я знала дурной нрав и лютую гордыню драконов.

Я поинтересовалась, как это они так быстро согласились, отказавшись от своего. И не абы кого, а герцога, чей род имел давнюю родословную. И услышала то, что заставило меня удивиться.

— Мы пригрозили войной, — просто сказал Зефирос. — Наша семья стоит выше остальных. Любой, кто тронет нас, прольёт кровь. И они знали: это не пустые слова. Мы не остановились бы, пока их земли не утонули в огне.

Я сглотнула. Догадывалась, что они высокородные, но чтобы настолько…

— А вам не жалко, что о вас по свету ходят такие слухи? Что вас считают чудовищами?

Он рассмеялся, накрывая мою ладонь своей. Смех его был мягким и глубоким, будто сквозь гул рассветного моря.

— Пусть думают. Пусть боятся. Тем лучше — к нам не лезут. А мы живём спокойно. И этого нам достаточно.

Его смех был как треск дров в камине: уверенный, домашний и в то же время немного хищный. Я смотрела на него и мысленно восхищалась этой семейкой. Рука Зефироса сжимала мою так, будто держала якорь в бурю, а взгляд был полон обожания и доверия, настолько чистого, что внутри меня что-то тихо треснуло — и на это место встала решимость. Я понимала: должна ответить тем же. Должна ему рассказать правду.

Очередное утро в доме текло лениво, словно мед густым золотом. Слуги шуршали где-то в коридорах, демоны ещё нежились в своих спальнях.

Я сжала чашку в руках так крепко, будто фарфор мог удержать меня от паники. Горячий пар щекотал лицо, но внутри было холодно, словно кто-то сжал ледяными пальцами сердце. Эти слова — о другой жизни, о другой я — стояли комом в горле уже несколько дней. И каждый раз, когда он смотрел на меня так… с обожанием, с верой, с этим чёртовым спокойствием вулкана, я едва не срывалась. Но останавливала мысль: а если он не примет? Если посчитает ложью всё, что между нами было?

Зефирос сидел рядом, локоть на столе, голова чуть наклонена. Он смотрел так внимательно, что казалось — видит сквозь меня, до самой души. В его глазах не было ни давления, ни подозрений, но именно эта мягкость и жгла. Потому что становилось ясно: вот сейчас скажу, и могу потерять то самое «всё».

— Тебя что-то тревожит, — сказал он негромко, и голос был таким тёплым, что хотелось спрятаться в нём, как под одеялом. — Говори. Я слушаю.

Я отставила чашку, чтобы руки не дрожали так заметно. Вдохнула, выдохнула. Плечи сами собой дёрнулись, будто я готовилась не к разговору, а к удару.

— Я не та, кем выгляжу, — слова выскользнули слишком резко, и я торопливо добавила: — У меня была другая жизнь. Другой мир. — Миг тишины. Его лицо — спокойное, будто я призналась в чём-то вроде «люблю есть сладкое перед сном». Только ладонь легла поверх моей, горячая, тяжелая, уверяющая: «я здесь».

Сердце ухнуло куда-то в живот. Я продолжила, уже торопясь, боясь, что потеряю храбрость:

— Я попала сюда из-за настоящей Софи. Ты её видел. Ты называл фальшивкой… Но если подумать, фальшивка — я. Душа, которой тут не должно быть. Я должна была рассказать раньше, но… боялась. Что ты разочаруешься. Что отвернёшься. — Голос дрогнул, и я сжала губы, чтобы не сорваться на плач.

Он молчал. Только пальцы крепче сжали мои. Никакой злости, ни холодного прищура, ни гнева. Просто тишина, в которой моё сердце билось так громко, что казалось — он слышит каждое его судорожное движение.

И вдруг — его губы коснулись моих. Тихо, по-домашнему, как будто это был самый естественный ответ.

— Спасибо, — пробормотал он у самого уха, и в этих двух словах было столько тепла, что меня накрыло новой волной растерянности.

— И это всё? — выдохнула я, моргая, будто не поняла смысла. — Где злость? Где обида? Я ведь из другого мира. Я… чужая!

Он рассмеялся. Смех низкий, тягучий, как мёд, с хищной искрой.

— За что мне злиться? Душа приходит откуда хочет. Первой я встретил тебя. Влюбился — тоже в тебя. Разве остальное важно? — Он щёлкнул пальцами, легко усадив меня к себе на колени. Его руки сомкнулись на моей талии, а губы скользнули по щеке, к виску, оставляя дрожь. — И потом… даже если бы я рискнул нагрубить тебе, моя семья набросилась бы на меня так, что дракон ещё бы радовался, что с ним мягче обошлись.

Я фыркнула сквозь смех, но щеки горели. Он обнимал не только телом — сам голос, сама кожа, сам запах обволакивали, будто он намеренно играл, доводил меня до состояния, где хочется и смеяться, и реветь одновременно.

В тот момент в дверях появилась его старшая сестра, и за ней — вся родня, будто по чьему-то бесшумному знаку. Они шли не торжественно, а с весёлым задором, словно готовили маленький сюрприз: кто-то держал красную ленточку, кто-то — маленькую шкатулочку с лентой, а матушка — гордо вытянув руку вперёд, несла мою блестящую сковородку, украшенную ленточкой, как почётный символ семейной дисциплины.

— За честность награждаем, — торжественно заявила сестра, подмигнув.

Они передали сковородку мне прямо на ладонь, под фанфары (хотя фанфар не было — только громкое одобрение и смех), и вся комната наполнилась таким домашним, диким теплом, что я невольно рассмеялась и почти заплакала одновременно.

Такие на вид серьёзные и холодные, а на самом деле самые теплые и добрые создания за всю мою жизнь.

Зефирос усмехнулся и прижал лоб к моему.

— Вот видишь. Моя родня уже больше любит тебя, чем меня. Даже готовы дать тебе оружие массового поражения, чтобы наказывать меня в случае чего.

Я взглянула на него — и в ответ увидела такую преданность и спокойствие, что все мои страхи, будто ветром сдулись. Он не требовал объяснений, не устраивал допросов, не просил доказательств. Вместо этого он дарил мне пространство, поддержку и обещание: эти люди — и он — будут рядом, даже если мир под ногами захочет изменить форму.

— Ладно, — сказала я наконец, сжимая сковородку в руках и позволяя улыбке расползтись по лицу. — Только если он посмеет мне нагрубить, я первая его ею… — я приподняла бровь, и они все дружно рассмеялись.

— Мы подстрахуем, — хмыкнула сестра, а мать только кивнула. — Ты нам дорога так же, как и он.

И пока дом наполнялся разговорами о пирогах, о мелочах — где повесить новое зеркало, какой цвет кружева лучше — в моей груди распускалось тихое, доброе понимание: я рассказала правду, и меня не отвергли. Я выбрала честность — и за это получила награду. Это был дар, которому не могла бы сравниться никакая магия.

Желание отдохнуть, наконец, начало сбываться. Я грезила о долгих годах ленивого счастья, о нежных утратах сна в объятиях Зефирки. Его руки были моим домом, его голос — колыбелью, а его смех — тем самым светом, что гнал прочь все тени прошлого.

И теперь, не тревожась о будущем и будучи достаточно богатой, я решила подарить кусочек этого покоя другой. Ведьме, что помогла мне в начале пути, когда я ещё блуждала в темноте. Её жизнь была бедной, дом — едва держался на ветхих стенах, но сердце… оно оказалось крепче многих замков. И потому я выбрала для неё особенное место — большой участок с милым домиком у озера.

Озеро казалось гладким зеркалом, что скрывает в глубине целый мир. Его гладь таила обещания и тайны, о которых я пока не знала. Но знала одно: там ведьма сможет забыть о нужде и обрести покой.

А мои демоны, узнав о моём желании, тут же решили отблагодарить её тоже. Так что она невольно, но уже оказалась под их покровительством — словно в сети, сотканной из рубиновых нитей силы и защиты.

Я могла гордиться собой. Я могла целовать своего почти мужа каждое утро, не тревожась больше ни о долгах, ни о бывших. Моё прошлое растворилось в пламени, а настоящее оказалось сладким, как пироги Зефироса.

И где-то, там, у безмятежной глади озера, уже начиналась новая история.

В его тёмной глубине что-то дышало — древнее, терпеливое, как сама вечность. Оно ждало.

Ждало, когда чьи-то шаги нарушат тишину, когда тёплая рука коснётся холодной воды, и две судьбы столкнутся так же внезапно, как моя встретилась с Зефиркой.

Конец первой книги дилогии.