Демон в подарок

Глава 7

За окнами всё глубже врастала осень: серые тучи и сырой холод облепляли стены, вгрызались в кости, пробирали под кожу. Но внутри, рядом с Зефиросом, я училась держать тепло силы.

Он оказался тем ещё мучителем: днём — бытовая магия, чтобы я не взорвала полдома, пытаясь зажечь свечу или вскипятить воду; вечером — боевые приёмы, где чаще получала по пальцам и по самолюбию, чем удавалось что-то правильно. Но всё равно… с каждым днём я чувствовала, как меняюсь.

Дневник я упрямо откладывала, избегала его так же, как и собственных мыслей о демоне. И Зефирос позволял. Не торопил. Вместо этого снова и снова заставлял поднимать силу, учил держать её в узде, направлять, не терять. И каждый раз, когда я думала, что сдамся, вдруг понимала — я могу чуть больше, чем вчера.

Иногда я ловила себя на том, что пальцы слушаются лучше, чем прежде, да и движения выходят более плавными: символы складывались ровнее, нити силы уже не разбегались во все стороны, а шли туда, куда я велела. Пусть мелочь — зажечь свечу одним движением ладони или поднять книгу с пола, не вставая, — но для меня это было почти чудом.

Зефирос не хвалил, но в его взгляде иногда проскальзывало то редкое удовлетворение, и от этого я держалась ещё упрямее. С каждым днём я меньше боялась силы и больше верила себе.

И вот однажды я решилась. Вернула на колени дневник Лайлы — тот самый, что до сих пор жёг мои ладони страхом и чужим безумием. Сердце сжалось, но я открыла его, и иллюзия, словно почувствовав перемены во мне, дрогнула.

Строчка вылезла из текста жирной язвительной змейкой:

«Он привязан к камню. Камень — сердце. Сердце — тюрьма. Разбей одно, и освободишь другое».

Слова кровоточили, будто были выцарапаны прямо по коже. Я перечитывала их снова и снова, пока не начала сомневаться — не придумала ли их сама? Но нет. Они оставались. И всё же слишком многое в этих словах было туманным.

Я захлопнула дневник и зарылась в другие книги. Часы сливались в вечера, вечера — в дни, и однажды среди сухих трактатов о печатях и ограничивающих контурах я наткнулась на то, что искала. Там, на полях старого тома, дрожащей рукой был приписан способ расширить круг проклятия. Не разрушить — пока не хватало сил. Но растянуть границы так, чтобы демон смог хотя бы выйти за стены поместья.

Потому что иногда я ловила его на том, с какой тоской он смотрел вдаль, стоя у окна. И мне было даже страшно представить, что он чувствовал, будучи запертым здесь столько времени, еще и не имея возможности повидаться с семьей.

Пальцы дрогнули на жёлтых страницах. Мне захотелось в ту же секунду сорваться и бежать на кухню, броситься к Зефиросу, готовящему очередной кулинарный шедевр, и рассказать и о словах из дневника, и о том, что я могу хотя бы попытаться выпустить его за порог… Сердце гнало вперёд, кровь билась горячими ударами в висках. А разум тянул назад, в холод: вдруг это всего лишь пустая зацепка? Вдруг ошибка? Или, хуже того, ловушка?

Я закрыла книгу и прижала её к груди, будто могла спрятать от самой себя. Нет, слишком рано. Сначала я должна проверить, перечитать ещё раз, убедиться. Не хватало ещё, чтобы он посмотрел на меня своими глазами, полными этого вечного спокойствия, и мягко сказал, что я ошиблась. Потому что он потерял надежду.

Я глубоко вздохнула, пытаясь сбить ритм сердца. Надо быть осторожнее. Надо помнить: не стоит слишком сильно привязываться к нему. Мысли скребли внутри, как недовольные кошки.

Да, сейчас мы вместе, да, он учит меня и защищает, но всё это — временно. Я ещё надеялась, что однажды вернусь в свой мир. А он… он вернётся к своим. К родичам, к тем, кто ждёт. Наши пути всё равно разойдутся. Так зачем позволять себе чувствовать больше?

И всё же, когда я закрыла глаза, в груди оставался жар. Упрямый, живой, тот самый, что приносил не чай, не книги и не тренировки — а только он.

Я долго ходила по комнате, кусая губу и теребя книгу, пока в конце концов не сдалась. Если не спрошу — сойду с ума. Если спрошу — возможно, сойду чуть быстрее. Но хоть узнаю, верна ли зацепка.

Я спустилась на кухню, но там его не обнаружила, поэтому пошла во вторую библиотеку, стараясь держаться так, будто просто иду за очередным томиком. Зефирос, как всегда, сидел в кресле, и я уже заранее знала этот ленивый изгиб его спины, эти пальцы, неторопливо перелистывающие страницы. Казалось, он мог часами быть неподвижным, и всё же именно в этой тишине ощущалась сила, сдержанная, как хищник перед прыжком.

— Зефирос, — начала я нарочито ровным голосом, подходя к столу, — я читала о том, что круг проклятия можно расширить. В теории.

Он оторвал взгляд от книги. Красные глаза задержались на мне чуть дольше, чем следовало бы. Уголок его губ дрогнул.

— В теории, — повторил он медленно, словно пробуя вкус моих слов. — Ты любишь теорию, Софи.

— Ну… да. — Я постаралась не выдать, как сжимаю в пальцах край переплёта. — Так вот… если круг не разрушать, а расширить границы, то ведь есть вероятность того, что ты сможешь выйти. Временно.

Он вальяжно откинулся на спинку кресла, переплёл пальцы и задумчиво коснулся подбородка. Я же не знала на что больше залипать — его пальцы или же губы…

— Верно. Это возможно. Но требует осторожности. Теория и практика редко совпадают идеально.

Я кивнула, стараясь не выдать, как сердце стучит в груди.

— Я просто… хотела уточнить.

Он прищурился и вдруг выдал:

— А в теории ты знала, что демоны считаются лучшими мужьями?

Я моргнула. Мозг завис.

— … Что?

— Именно так. — Его голос был спокойным, ленивым, будто он обсуждал погоду, которая и дальше была мерзопакостной. — В отличие от людей, мы умеем слушать и слышать. Заботиться. И, что самое важное… — он слегка наклонился вперёд, и его взгляд скользнул по моему лицу так, что дыхание сбилось, — мы умеем приносить своим жёнам истинное удовольствие.

У меня в голове зазвенело, будто молния ударила прямо в виски. Я открыла рот — и закрыла его снова. Умные слова покинули меня.

— Я… я не об этом спрашивала, — выдавила я. Голос предательски дрогнул.

— Знаю. — Он улыбнулся открыто и сладко, а в глазах его плясали задорные искорки. — Но это тоже теория, — пожал он плечами, словно совершенно ничего особенного сейчас не сказал.

Я судорожно выдохнула и вцепилась в книгу, словно она могла спасти от жара, что разливался под кожей.

Святая шикарная задница Зефироса, зачем я вообще пришла?

— Я серьёзно, — выдохнула я и тут же закашлялась, потому что горло будто пересохло. — Речь идёт о магии. О круге. Не о… мужьях.

— Магия и мужья ближе, чем ты думаешь, — спокойно отозвался он, словно обсуждал нечто абсолютно академическое. — Обе темы требуют терпения, постоянства. И доверия.

Я едва не уронила книгу. Знал бы он какие усилия я прикладываю, чтобы не повиснуть на нём, точно оценил бы. А так — нагло играет на моих нервах.

— Ты издеваешься.

— Отнюдь. — Его пальцы легко постучали по подлокотнику кресла. — Ты же сама спросила о теории. Вот я и рассказываю.

Я зажмурилась, досчитала до трёх и открыла глаза. Не надо вестись, не надо.

— Хорошо. Допустим… если я расширю круг, тебе станет доступна территория за пределами поместья?

— Временно. — Его голос стал ровным, холоднее. Он всегда так делал, когда возвращался к сути. — Но граница будет зыбкой. Стоит оступиться — и всё может обрушиться. А ещё это потребует от тебя огромного запаса магической силы.

Я кивнула, стараясь вцепиться в это объяснение, как в спасательный круг. Но его взгляд снова приковал меня к месту. Он изучал меня слишком внимательно, будто видел все мои мысли насквозь. Особенно пошлые. Поэтому и лыбился.

— Ты волнуешься, — произнёс он тихо.

— Нет, — выпалила я. Слишком быстро. Слишком резко.

Уголок его губ снова тронуло то самое выражение — не улыбка, а дьявольская отметка «я всё знаю».

— Волнуешься, но всё равно пришла ко мне. Это мило.

Я прикусила язык. Хотела сказать: «Я пришла только ради практики», но слова застряли. Потому что это была бы ложь.

Он поднялся с кресла и, не торопясь, подошёл ближе. Тень его легла на стол, на книгу, на меня.

— Софи, — его голос скользнул по воздуху, как лезвие по шёлку. — Ты ведь понимаешь: теория теорией, но всё по-настоящему узнаётся только на практике.

Я сжала пальцы на переплёте так сильно, что кожа побелела.

— Мы говорим о магии, — процедила я, пытаясь быть серьёзной, а не потечь желейкой.

— Конечно, — почти мурлыкнул демон, наклоняясь чуть ниже, так что его дыхание горячей тенью скользнуло по щеке. — Я всегда говорю о магии.

Мир закружился, словно я оказалась в буре. Я сделала шаг назад, иначе точно прокусила бы себе губы до крови, лишь бы не поцеловать его.

— Хватит! — голос сорвался, но я пыталась держать его ровным. Вышел жалкий писк. — Я… мне нужно подумать.

Зефирос выпрямился и легко пожал плечами, будто ему всё равно. Но в глазах блеснуло — слишком ярко, чтобы быть равнодушием.

— Подумай, — сказал он мягко. — Но не слишком долго. Теории скучны, если их не проверять.

Я отвернулась, прижимая книгу к груди, и мысленно возопила: Святые пирожки, зачем я вообще открываю рот в его присутствии⁈

И, чтобы хоть как-то успокоить бешеных бабочек внутри, я почти бегом отправилась на кухню. Решительно. Гордо. Как боец.

А по факту — заедать свои нервы пирожками. Я же туда заглядывала, видела, что уже готовые стоят скромненько и только меня и дожидаются.

На кухне было тепло и пахло выпечкой. Я без колебаний взяла парочку пирогов и наложила тарелку. Села за стол, решительно надкусила один, как воин, и зажмурилась от удовольствия. Сила, магия, книги — всё это хорошо, но пирожки были лучше любого заклинания.

— Ты воюешь с ними или ешь? — лениво прозвучал за спиной знакомый голос. Опять сразу пришел за мной, противный.

Но я не дёрнулась. Даже не повернулась. Просто демонстративно доела первый пирожок и взяла второй. Моя прелесть.

— Ем, — ответила я спокойно, словно между нами пару минут назад искры не летали.

Зефирос облокотился на дверной косяк, и уголки его губ приподнялись.

— Думал позвать тебя попробовать мои пирожки, но ты и сама первая к ним прибежала.

— Ну да. — Я фыркнула и откусила ещё. — Еда — это не только топливо, но и счастье. И в отличие от тебя, оно не издевается надо мной и не доводит до белого каления.

Он медленно зашёл внутрь, сел напротив и, не дожидаясь приглашения, протянул руку — взял пирожок прямо с моей тарелки.

— Эй! — возмутилась я. — Это вообще-то моё!

— Мы же делимся, — мурлыкнул он. — Всё самое вкусное лучше пробовать вместе.

Я едва не поперхнулась — не от пирожка, а от того, как он это сказал: низко, сладко, с намёком, который точно не относился к выпечке.

— Ты невыносим, — буркнула я, но тарелку ближе не придвинула. Пусть ворует, если так хочется.

Зефирос откусил кусок, облизал пальцы — и этот жест выглядел чертовски… неправильным. Слишком много в нём было чего-то интимного, будто он пробует не тесто, а меня.

Зефирос откусил кусок, облизал пальцы — и этот жест выглядел чертовски… неправильным. Слишком много в нём было чего-то интимного, будто он пробует не тесто, а меня.

— Неплохо, — протянул он, и в его голосе мурлыкало довольство. — Но, думаю, тебе стоит попробовать кое-что другое.

Я сузила глаза.

— Ещё скажи, что ты решил открыть кулинарную лавку.

Зефирос откинулся на спинку стула, задумчиво коснулся пальцем губ и произнёс так, будто рассуждал о вещах предельно обыденных:

— Нет. Испеку торт. Многослойный. С мягкими коржами, пропитанными сладким сиропом… с нежным кремом, который тает во рту, и ягодами, что лопаются от сока.

Он говорил медленно, и каждое слово звучало как колдовство.

— От первого кусочка ты закроешь глаза, чувствуя, как сладость разливается по языку. А потом проведёшь губами по ложке, собирая остатки крема… и сама не заметишь, как застонешь от удовольствия.

Я захлопнула рот, потому что поняла — он нарочно подбирал эти фразы. Торт он описывал или… или чертовски не торт?

Так, он совсем уже обнаглел! Или это, как всегда, просто у меня слишком бурная фантазия?

— Ясно, — выдохнула я, решив уткнуться в тарелку и не поднимать головы. — Ты явно мстишь мне едой.

Его улыбка скользнула мягко, почти лениво.

— Я просто хочу, чтобы ты поняла: удовольствие — в деталях. Даже самые простые вещи могут стать настоящим искусством, если делать их правильно.

У меня в висках звенело, будто он объяснял что-то совсем не про выпечку. И именно поэтому я решила резко сменить тему — но он оказался быстрее.

— Кстати, — продолжил демон, будто между делом, — если ты всерьёз хочешь попробовать расширить круг проклятия, придётся соблюдать одно условие.

Я моргнула, вцепившись в чашку с чаем, которая появился передо мной благодаря демону минуту назад. Он уже знал и помнил, что сладкое я люблю запивать чем-то горяченьким.

И я была рада, что он перестал щекотать мне нервы своим флиртом и решил перейти к серьёзным вопросам.

— Какое?

— Минимум неделю ты не должна использовать магию. Совсем. Нужно, чтобы она накопилась в тебе, как в сосуде. Тогда у тебя будет шанс.

— Неделю⁈ — вырвалось у меня. — Ты серьёзно?

— Абсолютно, — его голос стал спокойнее, деловитее. — Без этого всё остальное бессмысленно.

Я вжалась в спинку стула, тяжело вздохнув. Неделю без магии… Неделю без тренировок. С одной стороны — плохо, но… я была так рада!

Я ведь, как только попала в это тело, мечтала о спокойной жизни. А всё завертелось так, что приходилось действовать, снова и снова брать себя за шкирку. А теперь — целая неделя отдыха!

А ведь мысленно я не раз молила всех богов — Дайте ведьме отдохнуть!

И, может, для местных магов, нелюдей и ведьм — обходиться без магии было сродни наказанию, я же ликовала и да, довольный оскал сдерживать не стала.

Зефирос хмыкнул беззлобно и смотрел на меня с каким-то умилением. Ладно, фиг с ним — я целую неделею, а может и больше, буду бездельничать — так что готова всё ему простить.

Но, когда он вдруг поднял, наклонился черед стол и… лизнул уголок моих губ, я аж зависла и окаменела. Бабочки шмякнулись в обморок, сердце сбежало в пятки.

В его рубиновых глазах было что-то настолько манящее, глубокое, что у меня сорвало крышу.

К чёрту здравый смысл, когда я ещё получу в свои лапы такого мужчину? Завода с адресом, где таких делают, не знаю.

Да, он просто слизал вишневый джем, который остался после булочки. Но он должен был понимать, что я рано или поздно сорвусь, верно? Так что не виновата я.

Я схватила его за ворот рубахи и, не дав отстраниться, притянула обратно. Моя дерзость ударила сильнее, чем я ожидала, но удержаться было невозможно. Губы коснулись его губ, язык скользнул — и всё, пропала.

На миг его зрачки расширились, будто он не верил, что я решилась. Но в следующую секунду он ответил. Слишком яростно, слишком жадно, будто сам сдерживался до этого мгновения.

Мир качнулся. Стол оказался для него пустяком: одним движением он перепрыгнул через него, схватил меня за талию и приподнял. Его руки обжигали, как расплавленный воск, и я застонала, теряя остатки самообладания.

Ох, каким же вкусным он был. Слаще булочек, слаще всего. И эти вишневая кислинка лишь прибавляла ощущений своим контрастом.

Поцелуй стал глубже, безумнее. Он целовал так, будто хотел вытянуть из меня воздух и сам же вернуть его обратно. Я тонула в этом жаре, в его вкусе — слаще всех булочек, с пряной вишнёвой кислинкой, что только добавляла остроты. Мы целовались, как два голодных путника, что наконец нашли источник воды, но никак не могли остановиться.

Его губы накрыли мои так жадно, что я потеряла ощущение времени. Поцелуй тянул в бездну, где не было воздуха, не было мыслей — только мы. Его пальцы впились в талию, прижимая ближе, так что ткань платья казалась лишней преградой между нами. Я ощущала жар его тела каждой клеткой, и этот жар был сильнее любого костра, который я могла зажечь заклинанием.

Я судорожно вцепилась в его плечи, будто он был моей единственной опорой в этом стремительном падении. И в то же время именно он толкал меня вниз — глубже, туда, где уже не существовало ни страхов, ни сомнений.

Его дыхание смешивалось с моим, пальцы скользнули по щеке, потом — к шее, вниз, туда, где кровь пульсировала слишком быстро. Словно проверял: жива ли я ещё после этого поцелуя или уже растворилась в нём.

В голове звенело: глупость, ошибка, запрет… Но сердце знало: нет, это правильнее всего, что я когда-либо делала. Здесь не было места стыду или сомнениям. Всё, что было — это он.

Зефирос чуть прикусил мою нижнюю губу, и я выдохнула в его рот, дрожа, будто от удара молнии. Мир качнулся, стены особняка исчезли, и остались только эти губы, эти руки и желание, которое обжигало сильнее любой магии.

Я жаждала большего. Ещё ближе. Ещё глубже. Хотелось раствориться в нём, стать частью этого безумного, сладкого жара. Хотелось перестать быть «я» и наконец стать «мы».

Когда он на миг отстранился, лоб к лбу, дыхание рваное, горячее, я увидела в его глазах то же безумие, что бушевало во мне. Не хищную насмешку, не демонскую холодность — а ту самую жажду, от которой мы оба теряли голову.

— София… — его голос сорвался на хрип. — Если я продолжу, назад уже не будет дороги.

Я улыбнулась — дерзко, чуть хищно, с дрожью

— А я не хочу назад, — я не узнавала свой голос, я не узнавала себя.

Это слова были безрассудны, опасны и тянущие в неизвестность ради продолжение наслаждения

И снова потянулась к его губам.

И именно в тот миг, когда казалось — ещё шаг, и мы перейдём точку невозврата, он резко оторвался.

Я выдохнула сдавленно, потерянно.

— Почему?.. — сорвалось само.

Зефирос стоял всё так же близко, дыхание его было тяжёлым, как и моё. Красные глаза полыхали огнём, но он держал себя в руках — едва.

— Потому что, Софи, — его голос был низким, рваным, — дальше будет не поцелуй. Дальше будет всё. Или ничего.

Он говорил серьёзно. Без насмешки, без ленивого бархата. И от этого стало ещё жарче.

Я прижала дрожащие пальцы к губам. Они горели, будто он всё ещё целовал меня.

Он сделал шаг назад — медленно, с усилием, словно каждый мускул протестовал против этого.

— Пока что, — хрипло добавил он, и в этом «пока что» пульсировало обещание.

Мир снова наполнился воздухом, но я не могла вдохнуть. Сердце колотилось так, что плед на груди дрожал бы, будь он там.

И я поняла: он прав. Это была грань. За ней — только огонь, после которого может остаться пепел от моего сердца.

Он посмотрел на меня — полсекунды, и в его взгляде мелькнуло что-то странное: не злость, не разочарование, а тихая, голодная заинтересованность. Я чувствовала, как та граница, которую он поставил, дико манит. И в тот же миг, когда сердце требовало реванша, во мне что-то щёлкнуло.

Я отстранилась, остывшая — только чуточку — и выдохнула через нос. В голове нарастал странный, почти детский приступ обиды. Он завёл меня — и не дал. Ну все дела. Зефирос, ты меня заманил и оставил нюхать пыль. Инстинкт меня толкал на ответную операцию. Я использую его метод — соблазнять заботой и вниманием. Отомщу этим же оружием, только наоборот.

Я не собиралась ду́ться или прятаться. Нет. Теперь я буду его пыткой. Медленной, изысканной и сладкой.

Я посмотрела на него в упор и разразилась тихим, едва слышным смехом — те самым смехом, который предвещал шалость.

Зефирос наблюдал за мной, его лицо выражало ровно одну мысль: «Ага. Будет интересно». Он не возражал — и в этом молчаливом согласии я услышала свою победу.

Решила начать сегодня же. Сперва ушла от него, чтобы успокоиться, остыть и всё продумать. Заявилась же на кухню только во время ужина.

И первым оружием по плану — еда.

Когда он снова поставил передо мной тарелку, я, конечно, могла бы съесть всё как обычно: быстро и радостно, ведь готовил он божественно. Но нет. Сегодня я нарочито медленно провела пальцем по ложке, подцепила соус и слизнула его с губ так, будто дегустировала не еду, а… ну, кое-что другое.

Зефирос даже моргнул. Только раз. Но я заметила, как задрожали его ресницы и как шумно он втянул воздух носом.

Моей радости, что он уже так бурно реагировал — не было предела. И я собиралась продолжать.

На следующий день, сидя рядом с ним в библиотеке, я наклонилась ближе, чем требовалось, якобы чтобы заглянуть в книгу, и невинно задела его плечо грудью.

— Ой, — выдохнула я самым искренним голосом, — случайно.

А потом провела кончиком языка по губам. Специально. И улыбнулась настолько мило, насколько позволяла мне мимика, хотя внутри и хотела заржать с самой себя, ведь такое поведение считала глупы. Но обида женщины — дело страшное.

Он только приподнял бровь. Но книга в его руках чуть дрогнула.

На третий день он испёк пирожки. Я отломила кусочек, поднесла к губам и чуть слышно простонала:

— Ммм… вкуснее, чем вишнёвый поцелуй.

И посмотрела нагло и прямо в его глаза.

Не улыбаться, чувствуя победу, было крайне сложно, но я держалась.

Воздух в комнате стал густым. Я видела, как у него на мгновение напряглась челюсть, и это только подзадоривало меня.

Дальше я пошла ва-банк. На кухне «случайно» провела пальцами по его запястью, забирая у него нож. В коридоре прошла так близко, что ткани наших одежд зашуршали друг о друга. За обедом облизывала пальцы дольше, чем требовалось, и улыбалась — сладко, невинно.

А он всё терпел. Красные глаза вспыхивали то жаром, то холодом, но он держался, словно это было испытанием на прочность.

И чем сильнее он сдерживался, тем азартнее становилась я. Потому что знала: где-то глубоко внутри этот демон сгорает точно так же, как и я.

И каждый раз думала: «Ну что, Зефирос, каково это — быть на грани, но не получать желаемого?»

Да, я не могла простить ему действия — возбудим и не дадим. Ведь столько меня соблазнял, а потом дал заднюю!

Но однажды всё-таки сорвался.

Я снова сидела рядом, уткнувшись в книгу, и лениво водила пальцем по губам — будто там всё ещё оставался сладкий крем. И вот тогда его рука метнулась быстрее молнии. Он схватил меня за запястье, сжал крепко, жарко, и наклонился так близко, что его дыхание полоснуло по коже.

— Ещё раз, София… — прошипел он низко, срываясь на звериный хрип. — Ещё раз, и я не остановлюсь.

Я широко распахнула глаза, изобразив саму невинность. Даже ресничками захлопала.

— Ой, — протянула я сладко, — а я думала, ты любишь терпение.

Он замер. Долго смотрел, будто решая, стоит ли прямо сейчас доказать обратное. А потом резко отпустил, откинулся на спинку кресла и устало провёл рукой по лицу.

Я же, довольная, зубоскалила во все тридцать два.

— Что, Зефирос, тяжело? — протянула я с самым ангельским видом.

Он бросил в меня взгляд, от которого у нормального человека ноги бы подкосились. А я только ещё шире улыбнулась.

Ведь знала: эта игра только начинается. Потому что я мщу и мстя моя будет страшна.

Очередные посиделки на кухне, и я снова решила действовать. Ему на нервы, ага.

На десерт он принёс клубничный торт со сливками и бисквитом.

Отломив вилкой кусочек, я медленно поднесла его к губам, попробовала — и застонала. Да, громко. Сладко. Так, что у самой аж мурашки пошли. Несите мне Оскара, срочно!

— Ммм… какое удовольствие, — выдохнула я нарочито томно, облизав губы. — Зефирос, ты даже не представляешь, как это божественно, — добавила чуть погодя, заметив, что демон смотрел на меня и свою порцию не кушал.

Его вилка в руках хрустнула. Не шутка. Сложилась пополам, бедняжка.

А потом из его груди вырвалось низкое рычание — такое, от которого меня саму пробрало до дрожи.

Я уставилась на него с самым ангельским выражением.

— Что-то не так?

Он молчал. Только смотрел на меня так, будто решал: схватить меня прямо сейчас и стереть с губ эту издевательскую улыбку поцелуями, или выкинуть из кухни и больше десертами никогда не радовать.

Я нарочито медленно слизнула крем.

— Ты же говорил, демоны терпеливые… — и подмигнула.

Он резко поднялся из-за стола, стул скрипнул по каменному полу. Но вместо того, чтобы сорваться — развернулся и ушёл. Просто ушёл.

А я, довольная, откинулась на спинку и захохотала.

И вот так прошли две недели. Но сезон дождей вгрызся в стены так, что даже кристаллы на стенах не спасали, я решилась на новый ход. Хотя и сомневалась долго, но потом решила, что моё здоровье всё же важнее, чем его терпение.

Я распахнула дверь в его спальню без стука. Мы разошлись после ужина и больше не пересекались, но ночью я, не выдержав, заявилась к нему.

— Софи? — его голос донёсся из полутьмы, ленивый, с хрипотцой, будто он уже дремал. Упс.

— Тут холодно, — заявила я, будто это всё объясняло. — А ты печка идеальная.

И, не дав ему вставить ни слова, зашла, захлопнула дверь и… нагло забралась под одеяло.

Он даже не успел отреагировать. Просто замер, когда я придвинулась ближе и холодными пальцами коснулась его обнаженной груди.

— Ах, — простонал он почти жалобно. — София, ты ледяная! — я даже уловила нотку волнения в его голосе, и моя уверенности в правильности действий только усилилась.

Я довольно улыбнулась, уткнулась носом в его плечо. Ну, чтобы он мою довольную морду не видел. А ещё да, чтобы и нос пригреть.

— Вот именно. Мне нужно согреться. Не волнуйся, я тихая.

И демонстративно притулила к нему ещё и ноги — абсолютно ледяные.

— Софи… — он стиснул зубы так, что я услышала хруст. — Ты играешься с огнём.

— Конечно, — мурлыкнула я, устраиваясь удобнее. — Но ведь ты сам говорил: демоны терпеливые.

Он зарычал. По-настоящему. Глухо, низко, так, что у меня внутри всё сладко затрепетало. Но с места не сдвинулся.

Я нарочито сладко зевнула и протянула ноги так, чтобы его окончательно парализовало от ледяного прикосновения.

— Софи! — он стиснул зубы, рыкнул так, что одеяло завибрировало. — Это пытка.

— Ну прости, — протянула я сонным голосом, совсем не извиняясь. — Я ведьма, я не обязана играть по честным правилам.

Я закрыла глаза, но внутри откровенно ликовала. Его мышцы были натянуты, как струны, дыхание сбивалось, а я только уютнее устраивалась на его груди.

— Спокойной ночи, — прошептала я ещё раз, будто ставя точку.

— Ведьма… — его голос был таким низким, что вибрация прокатилась по моей коже. — Ты играешь с силами, которых не понимаешь.

Я хмыкнула, не открывая глаз.

— Может, когда-нибудь и пойму. Но пока… ты просто моя грелка.

Он замолчал. Но его пальцы всё-таки дрогнули — лёгкое, почти невольное движение по моей талии. Будто он хотел оттолкнуть… но вместо этого прижал сильнее.

— Спокойной ночи, Зефирос, — прошептала я невинно.

— Это не ночь будет, а пытка, — прорычал он в ответ, прижимая меня ближе, полностью заключая в свои объятия.

Внутри меня сладко кольнуло: я знала, что выиграла.

Я улыбнулась, спрятавшись под одеялом, и сладко выдохнула, делая вид, что засыпаю.

А он, бедняжка, теперь всю ночь будет держать рядом льдинку, которая прикидывается невинной, и выть в подушку от того, что трогать нельзя.