Фронтир

Глава II. Прощание. Часть 3

После комфортного, не пересушенного и прохладного воздуха «Инестрава-шестого» настройки климатизационных машин «Лебедя» вызывали у человека, большую часть жизни проведшего в искусственно рециркулированной атмосфере, натуральные приступы агорафобии. Тсауни пусть и не вели вне собственных миров естественный птичий образ жизни, но и закупоренными в консервной банке чувствовать себя не желали, особенно это касалось персональных трансгалов подобного класса.

Тут на борту гулял натуральный морской бриз, со всеми присущими ему солёными ароматами, почти абсолютной влажностью и резкой сменой температурных зон буквально в паре шагов от шлюза. Здесь случайный пассажир имел все возможности ощутить себя если не альбатросом, парящим в вершинах, то по крайней мере шкипером древнего парусника, уверенно попирающим, расставив ноги для остойчивости, палубу собственного корабля.

Благо и своеобразная центростремительная ориентация вектора искусственной гравитации тут тоже качала из стороны в сторону, стоило только начать движение по трубе коридора.

Ксил с сомнением потянула носом. «Лебедь» этот поди тысячу лет как окончательно передан на баланс КГС и потому давно избавлен от необходимости соблюдать любые экологические стандарты летящих, но сути своей не сменил. Он оставался неотъемлемой частью клина, и вне этого контекста не воспринимался. Он был создан летящими для удобства летящих во исполнение приказов летящих и ради реализации планов летящих. Её не желало отпускать невольное чувство, что вот сейчас из-за переборки выскочит разъярённый птах и начнёт ей на плохом свистящем Линия талдычить про правила и уложения Договора. А ещё в её носу неудержимо щипало, будто в воздухе тут до сих пор летали обрывки пинн. Галюцинаторная экзоаллергия, надо же.

В былые времена на борт «Лебедя» людей пускали исключительно в кабинсьютах биологической защиты не ниже третьего класса изоляции. Не из опасений заразить или заразиться — слишком чужда людям была базовая биохимия летящих — а по причине вполне определённой опасности занести с собой на борт устойчивый штамм золотистого стафилококка, который впоследствии может убить другого случайно оказавшегося здесь человека добрый десяток оборотов спустя. Инвазивной флоре здесь ничего не угрожало, она могла свободно размножаться в воздуховодах фактически бесконечно.

В наше время ничего подобного опасаться не приходилось, искусственные фаги стерилизовали любую земную биоту с надёжной гарантией, однако стойкое ощущение того, что она оказалась в отнюдь не предназначенном для людей месте, отпускать её всё никак не желало.

Будто это склеп, а не корабль. Какие ещё тайны скрывают темницы его трюма? Хотя, если подумать, что они могут такого скрывать.

Буквально каждая заклёпка с него была ободрана в момент окончательного списания, остался только инженерный шедевр Тсауни — фрактальный ажур прочного корпуса, спроектированного задолго до того, как был открыт н-фаз. В остальном — всё что Ксил видела теперь вокруг себя, было не более чем относительно точной репликой оригинальной комплектации, попутно приспособленной, по мере возможности, к требованиям человеческой анатомии и физиологии. Всё-таки в среднем люди были и ниже, и тяжелее летящих, а с другой стороны, они куда менее склонны перестраивать собственные тела в угоду ужасам открытого космоса, заведомо нуждаясь в большем комфорте и разнообразных бытовых мелочах, которые птахи из касты космических бродяг в основной своей массе искренне презирали.

Так что да, зябко ёжась на пронизывающем сыром сквозняке, Ксил невольно пыталась предположить, какой же промозглый холод здесь царил во времена, когда у штурвала стоял настоящий Тсауни, чей род тянулся из прошлого сквозь тысячелетия космических экспедиций. Былые покорители небес и космическое пространство покоряли с тем же апломбом пафосного превозмогания.

Зачастую предварительно отрубив себе лишние конечности и заменив их утилитарными протезами.

Ксил по роду своих занятий встречалась с такими. Нелепые ходули манипуляторов, лысая складчатая кожа, горящие фанатичным пламенем бездонные глаза.

Эти были готовы пожертвовать всем ради достижения цели.

Но со временем в Галактике куда больше стало совсем иных. Белоснежные пинны, могучие крылия, клокочущие рострумы. Цвет благородной расы. Они оставались фанатично верны своей исходной природной форме даже здесь, вдали от Большого Гнезда, потому и перемещаться от звезды к звезде им было позволено исключительно на приспособленных к тому гигантских космических крепостях, ведомых Избранными. Куда там скорлупкам вроде «Лебедя».

Видать, подумалось Ксил, сошло на нет число тех летящих, кто был готов поступиться в глубинах Войда своими пиннами. Потому старичка и списали. В своей прекрасной, но донельзя хрупкой исходной форме, летящий по итогам первого же прыжка «Лебедя» остался бы без целых костей.

К слову о прыжках. Ксил не без удовольствия заглянула в рубку корабля. Оборудование тут ничуть не походило на винтажные дорамы прошлого. Раритет раритетом, но от «Лебедя» требовалось исполнять в первую очередь утилитарные обязанности личной яхты. А для этого нужны были современные генераторы полей, какие уж тут старомодные «прожиги», по исполнении которых даже такая диковина как «Лебедь» валилась бы на головы почтеннейшей публике в каскадах суперсимметричного распада.

Впрочем, оборудование оборудованием, но даже самый скромный человеческий трансгал в наше время нуждается в тысячах человек подготовленного экипажа, а значит — килотоннах необходимых ему систем жизнеобеспечения, вторичных защитных и энергетических систем, накопителей, излучателей и далее по нарастающей, покуда не превращался типично в громаду первторанга, столь же громоздкую в эксплуатации и обслуживании, сколько фактически бессмысленную в качестве индивидуального транспорта.

С самого момента обретения человечеством пути на соседние гипербраны, с самого начала Второй Эпохи люди забыли о таком бесполезном виде транспорта как персональные яхты. Это в далёкие времена пассивных прыжков Сасскинда крошечный, похожий на креветку пузатый астероидный тральщик мог в одиночку скакать между звёздами, на страх и риск собственного оператора, то ли выживет, то ли нет. Теперь, тысячи лет спустя, человек путешествовал от мира к миру в комфорте и безопасности. Но отныне совершал подобные вояжи строго вдоль проторенных путей галактический рукавов, покидая их исключительно в брюхе космического кашалота нульраногового носителя КГС с Избранным на борту.

Свободно перемещаться куда угодно могли позволить себе только они, обладатели плазмоидного паразита чужеродной искры. Только им было позволено покидать привычную людям физику без резонных опасений не вернуться обратно. Никакой церебр, никакой человеческий экипаж не был способен заменить в рубке Избранного. А они и без того были наперечёт.

Не удивительно, что «Лебеди» перестали быть востребованы регулярным космофлотом. Вот и этот бедолага неизвестно сколько ютился тут в ожидании случайного капитана. Где такого сыскать на просторах безбрежного людского моря Галактики Сайриус? Вот только разве по случаю дёрнуть Ксил за невидимую ниточку Создателя. Лети, куда велено.

— Разрешение «Инестрава-шестого» получено?

Ксил не без интереса прислушалась к собственному надтреснутому голосу. Слишком редко чуженаблюдателю приходилось пользоваться столь архаичным способом коммуникации. Но церебр, разумеется, не заметил подвоха.

— Никак нет, ожидаю с минуты на минуту. Если вы торопитесь, рекомендую заблаговременно разместиться в ложементе каюты, капитан, в таком случае старт будет инициирован незамедлительно.

— Я не капитан, я гражданское лицо, — поморщившись, прокомментировала Ксил.

— Принято. Как я могу к вам обращаться? — как ни в чём не бывало поинтересовалась железка.

— Можешь обращаться ко мне «моя госпожа».

Собственно, почему бы и нет.

— Да, моя госпожа, — послушно откликнулся церебр. — Какими средствами обмена моя госпожа предпочитает пользоваться в режиме пилотирования? — и отчего-то виновато уточнил: — Мне необходимо перенастроить собственные навигационные интерфейсы.

Что ж, хороший вопрос, когда в первый и последний раз ей приходилось самостоятельно управлять кораблём, это была крошечная спасательная шлюпка. Впрочем, никаких сомнений в собственной способности к пилотированию хоть «Лебедя», хоть нульранга любого класса она не испытывала. За неё сделает своё дело Создатель, чья дарёная искра была истинной сутью каждой Ксил.

— В этом нет необходимости, контроль будет производиться напрямую.

— Принято, моя госпожа.

Ксил почувствовала крошечную, едва заметную, буквально миллисекундную паузу перед его ответом. Церебр ожидал другого. Да и плевать. Любопытно вот что. Создатель и правда ни разу до сих пор не заставлял её пользоваться нестандартными путями межзвёздных коммуникаций. С чего бы теперь выделять ей целый «Лебедь», эту летающую древность?

Чего-то она не учитывала, быть может, вполне очевидного. Быть может, настала пора отбросить старые страхи и всё-таки обратиться к Создателю напрямую? У Ксил в любой точке этой безмерной вселенной была такая привилегия. Так почему бы ею не воспользоваться?

Страшно. Страшно не раствориться за мгновение в этом океане чужой воли, страшно вернуться потом обратно, собранное вновь воедино новорожденное существо, бесконечно гадающее, то ли оно, что прежде, или его вновь обретённая биографическая память — лишь галлюцинация, внушённое извне чувство непрерывности собственного существования.

Так что да. В следующий раз. Когда повод будет более достойным, чем чьё-то неумеренное любопытство.

— Моя госпожа, я на связи с контрольной башней «Инестрава-шестого», нам дали зелёный коридор на выход в ЗСМ. Приступать к манёвру отстыковки или дождаться сигнала о вашей готовности?

Тьма тебя побери, где тут этот трёпаный ложемент?

Она уже направлялась по услужливой подсказке церебра в соседнюю каюту, когда его голос вновь догнал её, и на этот раз интонацию нескрываемого удивления уже невозможно было спутать ни с чем иным. Церебр в буквальном смысле не понимал, как реагировать на происходящее:

— Моя госпожа, прошу прощения за доставленные неудобства, но мы в настоящий момент не можем приступить к отстыковке.

— Какие-то проблемы?

— Дело в том, что по правилам перевозки пассажиров, внешнюю камеру гермошлюза следует всё время рейса содержать неопрессованной.

Ксил начинала злиться.

— Так откачай её.

— Я бы не рекомендовал… — уныло начал церебр, — впрочем, судите сами, моя госпожа, насколько подобное действие целесообразно.

И тут же активировал один из эрвэ-экранов на ближайшей переборке. Смарткраска осветилась изнутри, позволяя лицезреть самое удивительное зрелище, которое только можно было себе представить. В самом центре утилитарного тамбур-лифта выжидательно замерла детская фигурка ирна.

Сержант вздрогнул и проснулся. Тьма подери, хоть спать не ложись, такое привидится… Хотя после двадцати часов дежурства чего еще ждать от усталого мозга. Открывать глаза не хотелось вовсе, резь в роговице была реакцией на проделанную ранее напряженную работу.

Веки почувствовали прохладу прикосновения, влага чего-то мягкого словно по волшебству убрала прочь неприятное ощущение. Хорошо. Мысли спросонья текли размеренно и неторопливо, думать не было никакого желания. Банальная лень порой бывает таким редким наслаждением.

Его рука скользнула вбок, заранее предчувствуя то, что она там обнаружит. Кеира вчера поймала его у двери, когда он, едва передвигая ноги, вернулся домой. Подумал бы Сержант раньше, что вымученная улыбка может заменить его любимой нормальное приветствие. Кажется, тогда он просто повалился на кровать и уснул, как убитый.

Так и есть, его ладонь почувствовала округлость и теплоту её бедра.

— Свет мой, ньяха онм, ты меня спасаешь от тяжких мучений.

Послышался её смех, бархатный, грудной, теплый. Ласковый, как сама жизнь, добрый и заботливый, — уточнил сам себе он.

— Ты на меня не очень обиделась? А то я вчера был совсем без сил, — Кеира только что-то промычала тихо-тихо. Одеяло прошуршало, когда она пододвинулась ближе, руки обняли его плечи. Приятно пахло от её волос, усталость отступала, уступая место желанию обладать, даже не так — просто счастью возможности прикоснуться к этому тёплому великолепию. Прибыв когда-то на Альфу, он уже толком не помнил, когда ещё так вот, проснувшись, мог найти рядом не одни холодные простыни, а кого-то близкого, горячо любимого.

Кто бы мог подумать, что именно здесь он встретит то, что уже не мечтал снова отыскать. Нужно ли для этого было настолько переродиться, как это пришлось сделать ему?

Они лежали молча, пока Сержант не почувствовал, что Кеира вновь уснула, и только тогда он открыл глаза. Осторожно выпроставшись из сонных объятий, он медленно-медленно приподнялся на локте. И замер, завороженный. Даже эта заспанная розовая морщинка на щеке… Он знал каждую складочку её тела, но такой — расслабленной, невинной, умиротворенной, слегка улыбающейся сквозь сон… Именно такой он её любил безумно.

Кеира распахнула ресницы и глянула на него глазами, ставшими вмиг огромными и блестящими.

— Никто так не умеет смотреть на женщину. Только ты, любимый. Ради этого можно жить. Наш мир населён мужчинами, у которых зачастую не достаёт именно этой малости.

— И ради твоей улыбки можно жить.

Он наклонился и поймал горячие губы, её кожа словно щекотала электричеством. Нужно навёрстывать упущенное им раньше счастье. Никогда не опаздывай получить и раздать хоть немного этого самого дорогого на свете продукта. Ох, до чего же спасибо тебе, Кеира, за то, что ты можешь себе позволить любить меня таким, какой я есть. Лови момент, Сержант, запомни её такой. Такой самоотверженной и ранимой, такой сильной и хрупкой, такой одинокой и жаждущей любви, простой любви, которой нет для неё без него.

У них всё ещё было время.

Сержант захлопнул люк «блюдца», хаос звуков за бортом словно отрезало. Тишина казалась даже какой-то приторной, она застыла, как кисель, набившийся в уши. Тихий ветерок климатизатора холодил промокшие плечи, тихо напевали приборы контроля.

Расслабься, — приказал сам себе Сержант, — теперь можно.

Нога слабо пульсировала в том месте, где до неё добралась тварюшка. Надо не забыть обработать.

Да… эта планета продолжала преподносить свои неприятные сюрпризы. Огромные, даже на треть не разобранные радиоактивные, химические, бактериальные и нанотехнологические кладбища, разбросанные по всей суше на месте крупнейших промышленных центров и (Сержант невольно содрогнулся, вспоминая) некогда многолюдных городов.

Эрозия постоянно подтачивала застывшие лавовые поля расплавленного в термоядерном аду грунта, осадки переполняли подземные озёра, насыщенные отравой. Гигантские языки селей, несущих смерть, устремлялись в низины, продвигаясь всем фронтом на километр-два ежегодно. Всплеск наведённой радиации и связанных с ней мутагенных факторов, губя ещё не исчезнувшую до конца жизнь, добирался значительно дальше. Местная фауна, состоящая в основном из чудовищно размножившихся насекомых-мутантов, рост которых подпитывала перенасыщенная химией мёртвая атмосфера, срывалась с места в отчаянной попытке уйти от невидимой опасности и неся её с собой.

Именно эти полуслепые от боли живые облака разносили смерть на многие десятки и сотни километров, ставя под угрозу жизнь уцелевшей горстки людей. Горстки, покуда измеряемой миллионами.

Сержант взглянул на виртпанель внешнего обзора, в котором были видны орудийные установки «Кадавра» — тяжелого космо-атмосферного штурмовика производства позапрошлого века, единственного столь тяжелого из имеющихся в распоряжении Миссии. Сизый от копоти корпус кое-где расплывался жирными буро-красными пятнами коробящейся от жара сукровицы, и лишь жерла орудий сверкали прежним полированным блеском.

Это была бойня.

Сержант тронул сенспанель, опрокидывая ложемент. Зрительный центр мозга был перегружен от необходимости бросаться между десятками визуализаций, нужно дать ему отдых. Глаза лениво уставились на покрытый квазибиологической оболочкой рифленый потолок кабины. Тихо пели приборы контроля жизнеобеспечения «блюдца». Это успокаивало.

Устал до смерти, отупел, хотя есть в этом и свои плюсы — помогает хоть минуту ни о чём не думать… Что-то Учитель задерживается.

Как бы в ответ боковой люк раскрылся, обдавая Сержанта волной яростных звуков. Мокрая фигура неловко протиснулась на место второго пилота. Седые пряди волос облепили высокий лоб, сплошь иссеченный морщинами. Ему уже перевалило за третью сотню лет, однако негласный глава Гостей не выглядел таким старым, какими казались некоторые беженцы впятеро его моложе. Только жёсткие складки губ, оставленные некими вехами прежней жизни, говорили о его реальном возрасте. Тяжело дыша, Учитель захлопнул люк и принялся вытирать шею носовым платком, не замечая, что Сержант вдруг подобрался, его поза стала неестественно-напряженной, глаза впились во что-то, едва заметное в полумраке кабины, подле головы Учителя.

— Замрите, — холодным голосом произнес Сержант, занося сжатые пальцы правой руки, словно для удара.

Учитель удивлённо мигнул, но послушно застыл. Подготовка по выживанию была обязательной для каждого в их Миссии. На секунду стала слышна капля воды, упавшая на мягкий пол кабины. Повисло гнетущее напряжение, как натянутая струна забился нерв у виска, но шелохнуться Учитель не посмел. Медленно и плавно напряженная ладонь двинулась вперед, раздвигая тугие струи застывшего воздуха. Учитель сумел разглядеть мелкие бисеринки пота на лбу у Сержанта, когда сверкнула, чиркая воздух с коротким свистом, его бледная кисть.

Что-то пронзительно заверещало, засеменило в воздухе множеством конечностей, пронзенное насквозь, напоследок дёрнулось и затихло. Противные белесые тяжи псевдоподий безвольно обвисли, так и не дотянувшись до цели. Щелчком ногтя Сержант отправил тварь в жерло дезинтегратора и прикрыл люк. Его красные глаза оценивающе, из-под бровей, глянули на Учителя.

— Похоже, новая мутация. Реактивность просто безумная, вы бы умерли, даже удивиться не успели — он у вас буквально на голове сидел, — ровным тоном заявил Сержант, снова откидываясь в кресле. Заболела с новой силой нога, да так резко, что поневоле пришлось сжать угол пульта — до побелевших костяшек.

Учитель, подняв бровь, скосил глаза на брызги гнусной паучьей крови, растекшиеся по эрвэ-панели, и, не говоря ни слова, принялся вводить в бортовой мини-церебр команды для удалённой отправки «Кадавра», мокнущего неподалёку под дождем, в бункер.

Учитель позволил себе нарушить тишину только когда «блюдце», временами мелко вздрагивая, набрало высоту.

— А ты-то как, Сержант? Выглядишь плохо.

Тот криво ухмыльнулся.

— Тоже, подставился. Цапнула-таки одна гадость. Сейчас времени нет разбираться, кровь вроде остановил, а так… Дома заштопаю. Вас-то я не очень… сами понимаете, не до сантиментов было.

— Лучше, чем могло бы, — он глянул на эрвэ-экран. — Стаю мы распугали, да только они, пока не обессилили, опасная дрянь. А свора была огромная, — отбросив полушутливый тон, устало добавил Учитель, — ты крайне вовремя прибыл, Сержант. Упустил бы я её, точно бы упустил, а там…

— Что с Самоиным? — стараясь поудобнее устроить потревоженную ногу, сухо спросил Сержант. — Вы тогда не сказали.

Учитель нахмурился.

— Эти две декады мы вдвоем дежурили по третьему кольцу периметра, так что он должен был оставаться на связи, но… его передатчик не отвечал, и мне пришлось связаться с тобой.

— Я это понял, — нарочито ровным тоном ответил Сержант.

— Слышу в твоём голосе нотки недовольства. Значит, у вас там что-то не так… Пока мы не виделись, ты сильно изменился. Что произошло? С Кеирой всё в порядке?

— С ней… Мне часто в последнее время приходится делать выбор между столь важными для меня вещами, — голос Сержанта поневоле заметно помрачнел, — там, перед люком «блюдца», мне его пришлось сделать вновь и, хотя я не совсем понимаю суть этого выбора, я заранее боюсь того, что он был неверен.

— Хотелось бы больше конкретики, Сержант.

Учитель смотрел на него оценивающе.

— Раз вы здесь, я хочу знать ваше мнение о происходящем сейчас на Альфе, можете считать это последней услугой учителя своему ученику, пусть она ему уже и не… — в тишине голос Сержанта казался совсем безжизненным, как будто он говорил не о своих друзьях, а о чем-то отстраненном, нарочито отстраненном. — Вот что я знаю на данный момент.

Рассказ не занял много времени, однако Учитель настойчиво несколько раз переспрашивал, выясняя упущенные детали.

— Да, ты в чём-то прав, Сержант. Тебя рекомендовали как неплохого в прошлом оперативника, но в аналитики ты зря не пошёл. Спору нет, на Альфе на глазах продолжается очевидный социокультурный регресс, их ждёт неизбежное падение ценности человеческой жизни, но считать нас единственной причиной подобного процесса я бы не стал. Мы скорее повод. Тьма побери, развязать гражданскую войну в обществе, подобном этому, где полная апатия царит уже полвека? Для этого нужен поистине злой гений и железная воля. Да плюс мы. И мы не годимся их разводить по сторонам, мы сами — сторона конфликта, хотим мы того или нет. Это будет означать только одно — прекращение контакта и отзыв Миссии. Что равносильно смерти для многих из них… Не думаю.

— Что Сэми пойдет на такое? Теперь от него всего можно ожидать, вы сказали, что я изменился, так вот — он изменился ещё больше. Я уже не говорю о противоположном лагере.

Учитель нахмурился.

— Мы в любом случае ничего не узнаем, пока не вернёмся, лететь нам всё-таки ещё добрых полчаса. А до этого момента все измышления бессмысленны. Нужно поговорить вот о чём. Сержант, хотя ты и слишком стар для ученика, ты лучший из них за всю мою жизнь. Подожди, не перебивай.

Сержант послушно опустил голову.

— Твои приступы меня очень беспокоят, я когда-то показал тебе, как живут попавшие в подобное твоему положение, но то, что происходит с тобой сейчас, мне не понятно, ты словно сумел преодолеть некую грань, преступить которую однажды — и то непросто, а чтобы сделать это вновь — подобное не дано никому.

— То есть, даже вы не знаете, что со мной? — хрипло, стараясь не выдать ощущаемую им боль, поинтересовался Сержант.

— Информации о Кандидатах крайне мало, вы слишком малочисленны, слишком скрытны, известно лишь, что никто не в состоянии самостоятельно преодолеть порог, чтобы найти своё истинное «я», вас необходимо инициировать извне. Ваша структурная проекция тонка, для того, чтобы обрести самостоятельную жизнь, ядру вашей искры нужна огромная энергия. Только потом вы можете проснуться истинным Вечным, Воином, Ксил Эру-Ильтан или примкнуть к Клану Хранителей. То же самое у драконисов и летящих, как у ирнов — не известно, они ужасно скрытны, — Учитель поморщился.

— Но я и был инициирован.

— Не при тех обстоятельствах, в тебе была сила, но она была чужда тебе, и ты нашёл случай от неё избавиться. Там, за Вторым Барьером. Такого раньше не бывало, и это само по себе опасно. Если начать поддаваться твоим пароксизмам, можно уйти совсем, ты покуда не готов столкнуться лицом к лицу с тем, что является частью сущности Избранного. Встреча с твоими двойниками может заставить тебя просто раствориться в том море информации, что заливает окружающий нас мир, и о чём твоё человеческое сознание до сих пор не подозревает. Это не пустые слова. Смертельная опасность.

Сержант твёрдо глянул в глаза Учителю.

— Вы не вовремя завели этот разговор, сейчас чужие проблемы меня волнуют больше.

Учитель грустно улыбнулся.

— Всегда о других, никогда о себе. Таков ты весь, Сержант. А кстати, тот весьма неординарный молодой человек, что живет в доме у Кеиры, он так и не вспомнил, кто он?

— Это так важно именно сейчас?

— Да нет, просто вспомнилось. Почему Кеира его до сих пор называет братом? Он на неё совершенно не похож.

Бродяга, ты слышал? Не стоит тебе у нам приближаться, когда Учитель рядом.

Прятаться… мне это не очень по нраву.

Ты слышал, что он говорил про опасность погружений? Ты не уйдешь?

Я стараюсь, Сержант. Мне не хочется от вас уходить. Не знаю, почему только о…

Сержанту показалось, или беззвучные слова в голове перестали течь прямо посреди фразы? Холодный липкий пот страха прошиб его насквозь. Незримая нить оборвалась.

— Бродяга!.. — Сержант словно позабыл, что весь диалог до того происходил лишь в его голове, кричал и кричал это имя.

— Сержант, очнись, что с тобой? — Учитель изменился в лице и резко тряс его за плечо.

— Я потерял образ дома Кеиры.

— Такое уже бывало?

— Нет, никогда.

Сержант замолчал, подчинившись нахлынувшим отчаянным предположениям, а Учитель со вздохом повел «блюдце» на посадку около того места, откуда оно ранее забрало Сержанта. Взвыли контроллеры генераторов, выбирающих кинетическую энергию машины. Сквозь шум в ушах до Сержанта донесся голос Учителя, почему-то не глядящего в его сторону:

— Я полечу разыскивать Самоина, а ты оставайся у Кеиры. Может понадобиться некоторое время, всех Гостей я буду собирать у вас. Надо принимать решение о дальнейшей судьбе Миссии.

Распахнутый люк позволил с грехом пополам выбраться наружу, только зубы скрипнули. При взлёте машина обдала его с головы до ног сыростью холодного воздуха. Прощальный взмах руки, и металлическая капля исчезла. Бросив настороженный взгляд по сторонам, Сержант направился к уже хорошо различимой отсюда приземистой неровности входа в катакомбы. Мокрый плащ волочился по траве.

«Эта тварь успела меня изрядно зацепить».

Сержант, с тобой всё в порядке? От тебя продолжает поступать сомнительная биометрия.

Всё нормально. Делайте свое дело, Учитель, а я уж как-нибудь справлюсь со своими. Найдите обязательно Самоина, мне есть о чём с ним поговорить, да и всех остальных тоже соберите.

Постараюсь быстрее. До связи, Сержант.

Он так и не назвал его учеником в тот раз.

Сержант, слегка запыхавшись, добежал до дверей и шумно ворвался в прихожую, неловко зацепив ногой порог и чуть не растянувшись на полу. «Кеира, ал-хома хэине?» — крикнул он в коридор, неловко пытаясь справиться с застежками плаща, ставшего скользким от выступившего дезактиватора. Улыбающееся, спрятанное в ладони лицо показалось в тёмном проеме двери, она держала в руке его кружку, ароматно пахнущую травами.

Сержант, ты сегодня рано, — прошептал голос бродяги.

— Торопишься как всегда. Неужели за день не набегался? — отчитывающе-заботливые интонации в голосе любимой привычно искрились сдерживаемым смехом.

— А вот не набегался, — не дожидаясь приглашения, Сержант бросился к ней и принялся кружить по комнате. Когда он угомонился и выпустил Кеиру на волю, оба уже не могли стоять на ногах от смеха, так что оставалось немощно увалиться на диван, потеснив не замеченного ранее Сэми, что он-то тут делает? Тот на хаос вокруг внимания не обращал, только взглянул разок рассеянно в их сторону, пробормотав «взрослые вроде люди».

Сержант, продолжая давится от смеха, подмигнул Кеире, кивая головой на её родича. Неслышный смех бродяги вторил ему, когда Сержант подумал, что надо Сэми как-нибудь растормошить, однако, глянув на его красные с недосыпу глаза, решил, что и так уже переборщил.

— Здравствуй, Сержант, — пожатие его было всё таким же крепким.

— Извини, нашумел. Ваш народ почти разучился смеяться, он вообще почти всему разучился

— Шутки? Анекдоты? Если хотите, веселитесь, я не обижаюсь. Есть хороший повод?

Сержант подошел к креслу бродяги и приветственно потрепал по плечу. Тот, разумеется, вновь ничего не почувствовал, но Сержант знал, ему будет приятно.

— Когда тебя не бывает, Сэми, обычно на меня начинает ворчать Кеира. Я, мол, недостаточно серьёзен, я же Гость, мне нужно блюсти важность своего положения.

— Так и есть, — она продолжала смеяться, уже про себя.

— Я хотел вас всех кое-куда пригласить… а раз не хотите, то я пошёл, — он попытался сделать вид, что встаёт, но был тут же усажен с не успевшей еще остыть чашкой обратно на диван.

— Рассказывай.

Сержант послушно сделал обводящее движение рукой.

— Я нашёл то, что искал. Густой лес, чистый, как родник в раю. Полно цветов, безопасная живность, красота неописуемая, только оценить некому.

Бродяга заинтересованно ждал продолжения, Кеира смотрела на него с непонятным пока смешанным выражением. На планете, где почти не осталось мест, не обезображенных катастрофой, частица живой и безопасной природы была поистине даром небес. Только Сэми почему-то снова нахмурился, так, по крайней мере, казалось не уверенному в своей интерпретации его эмоций Сержанту.

— Ты… не поедешь?

— Нет. Хотя, не скрою, очень хочется. Не буду вам двоим мешать. А вот его, пожалуй, возьмите, ему полезно будет, — Сэми слегка кивнул головой в сторону всё такой же неподвижной фигуры.

И тут же вышел из комнаты. Было заметно, что хоть его сутулые плечи в тот раз были не так опущены, как обычно.

Сержант вопросительно глянул на Кеиру, но та лишь пожала плечами.

Вытащить коляску бродяги из узкого люка капсулы оказалось делом нелёгким — Сержант взмок, пока донес её до подножия трапа. Водрузив неподвижное тело на один из его лепестков, он вытер ладони о плащ и глубоко, всей грудью, вдохнул полуденный воздух. Тьма подери, как всё-таки давно он не испытывал подобного чувства свежести и чистоты. Ионный душ не мог подарить его мыслям такого спокойствия.

Единственно — не хватает пения птиц. Это когда ещё только придет, сколько ещё чистить эту планету… Здесь нужна полноценная экспедиция Терраформеров ГИСа, сотни кораблей, тысячи специалистов. Что они тут возятся, в час по чайной ложке.

Сержант скосил глаза на отстранённо-неподвижное лицо бродяги. Всегда безжизненное, сейчас оно налилось тонким румянцем, незаметно оживая под целительным потоком. Казалось, он перестал даже мыслить — от него доносились лишь восторженные эмоциональные всплески. «Наверное, это и есть идеальное счастье, — подумал Сержант,— замереть от восторга и ни о чём не думать». Гость заметил, как грудь калеки стала вздыматься глубже, даже румянец на щеках проявился.

Спасибо, Сержант. Я всё время забываю, каким прекрасным может быть мой мир.

Тот не ответил, только тихонько отошёл от него, старательно почему-то глядя себе под ноги. Неожиданно отчетливо понял — боится. Боится затоптать, разрушив тем самым тончайшую симфонию цветков, травинок, зелёных искорок — неотделимых деталей настоящей музыки жизни. «Научился ценить. Видно, мне действительно удалось здесь вернуть что-то давно утраченное. Есть ещё шанс и на большее. Тебя в этой жизни ещё кое-чему научат заново… не ты, а тебя — как всегда».

Сержант пришёл в себя оттого, что почувствовал, как сжимает Кеиру за плечи, и они оба шепчут какие-то глупости, неразборчивые от торопливых поцелуев клятвы и признания. Галактика, почему нельзя человеку без этого, в любом месте, в любой ситуации, он ищет счастья.

И слава свету, что в этом была и будет его главная цель. Всегда.

Их губы встретились посреди моря цветов, их слова таяли на холодном ещё весеннем ветру, их ладони сцепились, словно опасаясь, что этот ветер оторвет их друг от друга и понесёт, понесёт… Мир закружился вокруг, теряя реальность, всё сужаясь, становясь зыбким воспоминанием на дне бездонного колодца. Только он, она и поцелуй на краю света.

Сержант, кем бы ты ни был, как бы себя не называл, что бы ни делал — ты человек. Ищи уж — коли найдешь, так радуйся, нет — так нет, умереть никогда не поздно. Лишившись вдруг Кеиры, я снова стану другим… и ему, очередному незнакомцу со знакомым лицом, чтобы сгинуть — нужен лишь миг. Уймись, — огрызнулся он сам на себя, и его ладони осторожно коснулись застежек платья Кеиры. Замерли. Вот почему Сэми так поспешил их покинуть. Оставил их одних.

— Милый… — очень-очень тихо.

— Хорошая моя.

Пора забыть обо всём. Проблемы этого мира подождут.

Это был первый настоящий момент их счастья, до сих пор Сержант считал себя не готовым вновь перешагнуть рубеж физической близости. Теперь они оба хотели этого.

Бродяга, отвернись…

Далее рывок, нужно вспомнить, что-то другое, тоже очень важное, неуловимое. Куда делась былая непогрешимая память Избранного, его проклятие и кара небесная. Сейчас бы он всё поменял за тот очаг воспалённой памяти.

…Сержант устало откинулся на спину, давая свежему ветру остудить разгорячённое тело. Трава приятно щекотала бок, солнце в небе было тёплым, облаков почти не было, так что небо представало взгляду огромным голубым диском, растянувшимся на всю вселенную. Мир замер, наконец перестав дрожать в такт бухающему в висках сердцу. Только он и она.

Ласковые пальцы скользнули по груди и замерли. Маленькая ладонь, хрупкая и сильная одновременно. Сержант, приподнявшись, ещё раз жадно как юнец оглядел черты её фигуры. Упорная и порывистая минуту назад, Кеира расслабленно нежилась, кошачьим движением пристраивая голову у него подмышкой. Не упустить ни одной складочки, сохранить этот прекрасный образ навечно. Он коснулся кончиком указательного пальца того места на рёбрах, где заканчивалась округлость груди, осторожно повел в сторону, щекоча её.

— Ты даже не представляешь, до чего ты красивая.

На этот раз её губы стали не настойчивыми, а ласковыми и мягкими.

— Энхуэри-то, спасибо тебе, Сержант, за то, что ты нас сюда привел.

Голос чуть хрипловатый, словно она чувствовала неуместность любых разговоров. Сейчас можно всё понимать без слов.

— Не моя это заслуга, просто ваша планета не настолько мертва, как вам кажется. Она живёт и, нашими общими стараниями, жить будет. И вы не настолько мертвы.

— Ты считаешь, рано или поздно это будет мир, где все счастливы?

— Мне временами кажется, что так и должно быть, но посмотри на меня — разве я похож на человека, который сбежал из Галактики от большого счастья? Всё гораздо сложнее, ен тхани геине, мир и покой будет только там, где люди хотя бы пытаются его найти, а красота вокруг — не более чем просто подспорье. Этот путь предстоит не вашей планете, а вам вместе, ты понимаешь?

— Всё равно спасибо. Среди нас так мало надеющихся людей. Точнее, мы все ещё надеемся на что-то, иначе бы давно пережили бы свои дни Прощания, но это что-то так эфемерно, что нет сил. Ты сильнее нас всех, раз отчётливо видишь эту пропасть, но ещё надеешься её перепрыгнуть.

— Ты тоже сильная. Я чувствую в тебе веру в себя, в меня, в человечество, нет ничего более необходимого в жизни, чем это. Тетсухара сказал: сильный человек — слабый человек, и сила его — в слабости. Так слабые могут стать сильными, если захотят. Хорошо, что ты есть у меня.

Сержант прижался губами к её волосам и с упоением вдохнул их тёплый, пряный, домашний их запах. Остро кольнуло в груди. Кеира словно почувствовала это, тихо-тихо поинтересовавшись:

— Ты настолько одинок в своей Галактике?

Прикрыв глаза, Сержант на секунду задумался, стоит ли заводить то, что в двух словах не перескажешь.

— У меня некогда было много имён. И все эти люди искали пути, но лишь теряли, почти ничего не приобретя… друзей, родной дом, призвание, любовь всей жизни, наконец, сам этот путь. И потому они все ушли, остался лишь Сержант.

Зачем он это говорит, как можно объяснить то, чего сам до сих пор не понимаешь? Тех людей больше нет, а не находить, теряя… вот уж не сюжет для рассказа. Несчастный человек посреди океана судеб, — каково быть осколком былого, волею случая оказавшегося способным лететь вдаль от породившего его вселенского катаклизма.

— Ты сомневаешься, стоит ли мне довериться, — произнесла она, осторожно выпрастываясь. Ее груди слегка колыхнулись, когда она поднялась на локте.

— Этот рассказ мне самому неприятен. В нём нет смысла. Обычно я сам уходил от подобных разговоров, даже сам с собой не всегда находил силы об этом спорить. Считанные люди во всей Галактике знают обо мне хоть немного. Двое погибли в бою, об одной я ничего тольком не знаю, ещё одна стала жертвой слепого случая, только старый грузный инвестигейтор, даже имени которого я не помню, был достаточно умён, чтобы меня хоть в чём-то понять. Ещё есть Учитель… но с ним особая история. Ты первая за многие десятки лет, кто наблюдает меня в такой близи. Я стал скрытен, и неспроста.

— Ты боишься. Хорошее, сильное чувство — бояться за других, что они будут бояться за тебя. Ты считаешь, что я могу не справиться с подобной ношей. Вот уж не могла подумать, что мне подобное кто-нибудь скажет, — Кеира отвернулась, резко дернув головой.

Он погладил её по щеке, взял за зябко поежившиеся плечи и развернул лицом к себе, даже не зная, что сказать.

— Пожалуйста, расскажи мне, как ты стал Сержантом, — попросила жалобным тихим голосом девушка. — Для меня ты все равно останешься самим собой. Таким и никем иным, — губы её слегка дрогнули.

Сержант, пожалуйста, я тоже прошу.

А ведь Альфа в его судьбе появляется отнюдь не впервые. Не исчезнет ли для неё от этих рассказов та искра надежды, что он в них обоих сегодня зародил? Ведь для нынешней Кеиры благодаря ему Внешний Мир — сказка, мечта. А ведь он — обыкновенный, со своими проблемами, горем и… такими же несбыточными мечтами.

— Рэдэрик Иоликс Маохар Ковальский иль Пентарра родился…

В том рассказе было всё: его радость и боль, любовь и снедающая душу ненависть, страхи и видения, демоны и боги его жизни. Он очень старался ничего не упустить. Даже про свою искру. Особенно про неё.

Пока длился рассказ, глаза Кеиры неотрывно тянулись навстречу вновь разгорающемуся пламени. Смотрели внимательно, как никогда раньше.

— В результате этих многолетних скитаний я снова оказался здесь. Чтобы собственным тяжким трудом спасать то, что можно ещё спасти. Грустная история?

— Охо-эни, — прошептала она. — Нет, не так. Знаешь, я сильно недооценивала твои звёзды. Они жестоки, да, но и благосклонны тоже. Мне почему-то кажется, что во Вселенной таким, как ты, уж точно найдется хотя бы единый миг счастья и миг добра.

Он лишь покачал в ответ головой.

— Я же сказал, всё это были другие… другие люди.

— Ты правильно решил.

— Что решил?

— Решил их забыть. Знаешь, что главное в жизни?

— Нет.

— И это хорошо. Это так страшно — быть человеком, который всё знает.

Сержант пожал плечами.

— Это точно был бы не человек… разве что ирн?

— Ирн? Кто это?

— Не ирн, а ирн. Золотце — ирн.

Кеира вопросительно скосила глаза.

— Попытайся вспомнить… иногда поблизости от меня можно заметить золотоволосое создание, только очень мельком, словно призрак. Внешне ребенок, но со взрослым жёстким взглядом. Золотце.

— А откуда она появилась?

— Не знаю. Пришла из Галактики. Ирны — нечеловеческая раса, наши соседи. Настолько чуждая, что мы уже несколько тысячелетий не можем понять друг друга. Цели их неизвестны, методы странны. И Золотце — такая же воплощенная тайна. Кружит вокруг меня постоянно, вот только сегодня осталась с носом. Мы в данный момент одни, — Сержант улыбнулся. — Будет смеяться.

— Что в этом смешного?

— У них своеобразный юмор, моё поведение рассмешит её до слёз. Она так мне по возвращении и заявит: «Давно так не смеялась, Сержант». Вот тебе и Вселенная… не знаешь, кто под твоими окнами живёт, а, может, и не хочешь знать.

— Сержант, а теперь скажи честно, что ты думаешь о нашем мире.

— О чём именно? — ему резко захотелось оборвать этот разговор, но он сдержался.

— Ты был здесь в разгар дней Прощания, от которых у нас за полвека остались только смутные отголоски былых воспоминаний. Альфу ждет участь Пентарры — забвение и вечная ночь… или нет?

Сержант открыл, было, рот, чтобы ответить, но Кеира не дала, прикрыв его ладонью.

— Подожди, подумай лучше хорошенько. Не спеши. Я хочу знать правду. Всю, на которую способен наш язык.

Что-то в её тоне разом неудержимо двинуло мир вокруг посолонь. Правда, так правда. Непонятые до сих пор приступы были чем-то совсем иным, чем то, каким он помнил себя в обличье Кандидата, и контролировать их он не умел, тем более — вызывать специально, но если хорошо попросить… Толчок поверг сознание на дно колодца, затем, тут же, последовал рывок под самые небеса.

Вечность среди мерцающих звезд. Мрак посреди света. Неудержимый поток мыслеформ целой планеты, её слитое дыхание лилось сквозь него несмолкающим течением бытия. Было ли это правдой, было ли это вопиющей ложью, не важно. Это была реальность, такая, какой её воспринимал этот полумёртвый мир.

В тот раз Сержант его тоже не узнал.

Зато те двое — узнали сразу.

Очнувшись в единый миг, он вздрогнул всем телом. Холодный пот прошиб его с головы до пят. Кеира ждет ответа. «Как ужасно и как хорошо. Вот только спустя мгновение я напрочь всё забуду». Но вслух лишь:

— Кеира. Надежда, страшная надежда есть, и она скрывается где-то поблизости, буквально рядом с нами, только руку протяни.

Только интонация какая-то… отчуждённая, апатичная, недобрая. Холодными ручейками она уходило, осталась лишь острая тревога. Одна тревога. Кеира взяла его ладонь и прижала её к груди, так что Сержант почувствовал удары сердца.

— Прости. Я не хотела. Но спасибо за правду. Люби меня, Сержант. Я хочу быть с тобой вместе — как единое целое. Люби меня сейчас, и слушай моё сердце.

Больше слов не было нужно. Сержант рванулся к ней, как раненая птица. Тетсухара писал: мгновение счастья даётся каждому, нужно только уметь его уловить. На горизонте собирались тучи. Их ещё не было видно, но напряжение уже появилось в замершем воздухе. Осталось немного. Бродяга носился вокруг, жадно впитывая новые ощущения, копя опыт. Он всё прекрасно понял, и момент узнавания не пропустил. Разобраться бы теперь, что это узнавание значило. Тонкая, ещё не отчетливая тревога оживала в потаенных уголках свободного от земных уз сознания. Когда-нибудь облака перерастут в грозу.

Первую весеннюю грозу.

Этот взгляд непросто было ухватить, тот будто бы ускользал куда-то, стоило на нём сосредоточиться. Наивный детский взгляд древнего, искушённого в галактической политике дитя, хотя какое там дитя. Перед Ксил восседала нога на ногу на слишком высоком для неё коленчатом стуле чужинка-ирн, существо само по себе предельно смертоносное, даже если на миг позабыть о прожигающем тебя насквозь путеводном свете чужой искры.

Как необычно. Она её почти боялась.

Творениям Создателя не престало испытывать столь бурных эмоций. Рождённый из пепла в пепел да сойдёт, само существование Ксил есть быстротечно и преходяще. Создатель был способен строить и разрушать целые миры, звёздные системы, шаровые скопления. Каждый из Ксил был возрождён к жизни из небытия посмертия — так Создатель соблюдал собственные правила невмешательства в дела иных цивилизаций, сводя роль своих детей до тишайших чуженаблюдателей. Ксил становились те из людей, которым довелось умереть. А кто мог быть воссоздан единожды, тотчас без проблем возродился бы и вновь.

Чего вообще Ксил могли бояться? За их плечами не то чтобы таилась — скромно восседала галактическая туша Создателя. Да, далёкого, да, вынужденно пассивного, да, холодного и глухого до чужих страхов и радостей. Но всё-таки — титанического сознания возрастом в миллиарды лет, тянущегося собственной непоколебимой волей за миллионы светолет отсюда.

Только лишь затем, чтобы годами её апатично выслушивать.

Но то Создатель. Он застал зарю тёмных звёзд и первых квазаров, он добровольно покинул бездны Войда лишь с появлением юных протопланет. Он видел рождение и смерть сотен цивилизаций. Он сам и сгубил большинство из них прежде чем осознал, что творит. Какие чувства в нём могло порождать это тщедушное существо?

Создатель не испытывал чувств вовсе.

Но Ксил — испытывала. И ей было страшновато заглядывать в эти глаза, которые были старше её самой, да что там, самого первого из Ксил.

И эта чужая искра… она была самым странным в этом существе. Если Создатель просвечивал сквозь собственных детей своеобразным прожектором, оживляющим изнутри весь окружающий театр теней целиком, если искра Кандидата жила в нём неуютным напоминанием о тщетности всякой попытки прямого контакта плазмоида и человека, то эта искра больше напоминала Ксил один неприятный момент, когда она впервые столкнулась с Первым.

Её в тот миг будто изжарило в огне плазменной горелки. Никакой Создатель, далёкий и холодный, не мог произвести на неё подобного впечатления.

Вот и сейчас, искра не просто жила в этом теле, она пронизывала его насквозь, сливаясь с ним воедино и не подчиняя, а именно сосуществуя как единое целое. Ирн, в отличие от Кандидата, в отличие от Ксил, была плоть от плоти настоящей Избранной. И в её присутствии становилось жутко.

— Вы так на меня смотрите, голубушка, будто на приведение.

Хрустальный звоночек её смеха разлетелся по «Лебедю», никак не желая затихать вдали.

— Не ожидала, что в этом рейсе у меня предполагались, хм, попутчики.

— Вы хотели сказать — ирны?

— Никак нет, любые попутчики, иначе зачем мне «Лебедь», можно было и регулярным грузопассажирским трансгалом воспользоваться.

— Срочная миссия, понимаю, — ирн с напускно серьёзным видом принялась кивать.

— У нас не бывает срочных миссий, — почему-то обиделась Ксил.

— Не соглашусь, вы, люди, слишком кратковечны, чтобы не торопиться. Это в вашей природе, вечно куда-то спешить, бегом-бегом, а вдруг не успеете, и, что любопытно, при этом постоянно не успеваете, вы заметили?

Ксил в сомнении подняла бровь.

— Насколько мне известно, базовая физиология ирнов без аугментации и внешних биорециркуляторов предполагает среднюю продолжительность жизни сто двадцать ваших оборотов, то есть чуть больше сотни лет террианского стандарта в пределах двух сигм. О какой кратковечности вы сейчас рассуждаете?

Ирн в ответ по-птичьи наклонила голову. Должно быть, много с летящими дело имела.

— Вы интересовались базовой физиологией ирнов?

— Я не интересовалась, но, видимо, интересовался…

— Создатель, — заботливо подсказала ирн.

— Да. Однако вы не ответили на мой вопрос.

— Знаете, не всё то, что мы транслируем о себе в Галактику, является такой уж чистой правдой.

— Ну, Создатель, он имеет возможность узнать обо всём напрямую.

Ирн хмыкнула и снова села ровно.

— Если вы о других Ксил, то у ирнов таких, как вы, живо выбрасывают в вакуум на корм плазмоидным медузам.

Верилось с трудом. Впрочем, Ксил и правда не могла припомнить никаких подробностей о возможных контактах Создателя с ирнами, что, впрочем, тоже ни о чём особенном не говорило, она много чего не знала, просто как-то не случилось. Можно было, конечно, прямо сейчас обратиться к Создателю и… нет, всё-таки снова нет. Не по этому ничтожному поводу.

— То есть у меня совсем нет шансов побывать на Ирутане?

— У вас? Голубушка, да прилетайте. Вам даже всё покажут и всё расскажут.

— Но?

— Никаких «но»! Просто вы ни черта космачьего не поймёте, — было странно от этого внешне ребёнка слышать подобные архаизмы. — А вот попытка внедрить ваших «чуженаблюдателей» непосредственно в наше общество была бы чревата немедленным разрывом всех дипломатических контактов с Метагалактикой. Ирны не заблуждаются об истинной роли Галаксианина в межзвёздной политике.

Вот даже так? Ладно.

— Опасаетесь, что Создатель будет разнюхивать, куда делись ваши мужчины?

Ксил показалось, или на короткое мгновение в голубых глазках ирна мелькнула злая молния? Впрочем, та мгновенно взяла себя в руки.

— Это не такой уж секрет. Но я шутку оценила. А теперь давайте к делу.

Интересно как, а до этого они, выходит, просто светскую беседу вели?

— Я только что с Альфы.

А она хороша, знает, когда ловчее ударить исподтишка.

Ксил, кажется, тоже на мгновение упустила контроль. Откуда эта мелкая… впрочем, ладно.

— И прошу вас, не стоит тратить моё и ваше и без того ценное время на пустые попытки скрыть очевидное — вы тоже за ней продолжаете приглядывать, так что вы должны быть в курсе разворачивающегося там кризиса.

— Скажем так, я понимаю, о чём вы, но не в деталях.

Ирн удовлетворённо тряхнула головой.

— Этого вполне достаточно.

— Но причём тут Ирутан, какие у него интересы на Альфе? Впрочем, вы всегда были противниками движения Конструкторов цивилизаций…

— Вы не о том думаете, любезная, я была на Альфе с личной миссией и сразу же покинула этот несчастный мир, как только убедилась, к чему там всё идёт.

— Но зачем вы… а, я кажется, догадалась. Хронар. Или даже нет, сам Первый. В конце концов, Совет…

— Совет тут точно ни при чём, — нетерпеливо взмахнула рукой ирн. — Да, это был Первый.

— И что же он вам… впрочем, неважно. Вы следили за Кандидатом. Как он?

Только тут Ксил впервые с самого начала их разговора поймала с ирном настоящий зрительный контакт, буквально вцепившись в этот взгляд.

— В каком смысле? Физически истощён, Гости и так ничего не успевали, а тут им ещё дурная планетка ещё подсыпала. Однако в моральном плане он на подъёме, всё ещё витает в наивных мечтах всех спасти.

— Но шансов у него всё равно нет, — лязгнула Ксил.

— Если вы следили за этой миссией, то для вас это не должно вызывать удивления. Только варясь внутри, начинаешь поневоле пропитываться дурацкой надеждой. Липкая дрянь, я вам скажу.

Ирн неприязненно поморщилась.

— Только убравшись оттуда, я наконец смогла вновь обрести чистоту логического мышления. Даже язык местный… б-р! — ирн тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. — И анализ мой остаётся прежним — Альфа обречена, хотя я и понимаю, зачем Хронар продолжает мучиться с этим погибающим миром. Пытается отмыться от старых грехов. Не выйдет.

Последние два слова ирн произнесла уже как будто с сожалением.

— Так что же, Миссии конец, и Кандидату тоже конец?

Ответ оказался для Ксил неожиданным.

— А вот это уже зависит от нас с вами. И конечно же от вашего Создателя.

Ксил отшатнулась от ирна, как от змея-искусителя.

Нет, не может же она и правда…

За всю её покуда недолгую, но богатую на приключения карьеру Ксил, она то и дело сталкивалась с подобными… просителями. Теми, кто видел в ней универсальный инструмент всеобщего благоденствия. Создатель и правда мог многое, если не всё. Зажигать звёзды и гасить звёзды. Спасать планеты и стирать их в каменную пыль. Доставать обратно упавшее за горизонт, видеть насквозь соседние браны.

Но Создатель, помятуя о прошлом, всего этого предпочитал никогда не делать. Он вообще по возможности не совершал никаких действий, осознанно оставаясь далёким и пассивным наблюдателем за своими чуженаблюдателями. Потому что он на собственном горьком опыте знал, чем заканчивается иное.

— Он не согласится на вмешательство, да даже я не соглашусь обращаться к нему с подобной просьбой.

Но ирн стояла на своём.

— Он не только согласится, но более того, у него попросту нет иного выбора. Потому что это будет никакое не вмешательство, это будет лишь несчастная попытка исправить то, что он уже натворил.

Нет, она не смеет.

Не смеет так говорить!

Ксил поймала себя на том, что затравленно озирается. Стены каюты вокруг неё кружились и тряслись в каком-то судорожном фокстроте.

Всю свою короткую жизнь, сколько она себя помнила, Ксил не позволяла себе даже и мысли, малейшего взгляда в эту сторону этих, самых ранний и тёмных её воспоминаний.

Там трепалась на слабом сквозняке старая паутина и пахло затхлым. Пахло коллективной могилой, в которой мрачно покоились как попало брошенные остатки былых надежд.

Впрочем, если так подумать, в чём-то ирн права. Каюта послушно остановилась.

— Это Первый тебя надоумил?

— Людишки и их невероятное самомнение, — прошипела в ответ маленькая стерва, — неужели ты думаешь, что мне не хватит мозгов самой до подобного додуматься?