Фронтир

Глава III. Выход. Часть 3

Борис и Джим бродили по каюте в полной растерянности. «Эмпириал» лихорадило, сначала всех согнали по местам боевого расписания, затем, так и не дав объяснений, распустили. По сетям прошло невнятное сообщение о том, что корабль ложится в дрейф. Бортовой церебр упорно молчал, молчало командование. Ко всему прочему пропал их «пассажир».

— Что ты вообще по этому поводу думаешь?

Борис, усевшийся сразу за панель терминала, в ответ только поднял глаза. Ничего не говоря, он пожал плечами и вернулся к виртпанели, пытаясь выудить оттуда хоть что-нибудь определённое.

— Если Элементалы молчат, то они молчат тише самого вакуума. Что-то у них там происходит, и наш десантник в это дело замешан. Он как ушёл, так ни разу и не возвращался.

— Одно можно сказать точно…

— Что «точно»? Говори толком.

— Следующая точка промежуточного финиша у нас в полётном плане обозначена чётко. И если мы вдруг не сбились с курса, то это квадрант 48-52 Второй Ветви ГС.

— Сектор ирнов?

Борис кивнул, не меняя позы, запрокинутое лицо смотрело в потолок каюты.

— Да уж, ничего не понимаю… Какие «красные расписания», какая высшая готовность? Наши командиры там с ума посходили? С кем мы тут собрались воевать?

Борис ещё немного посидел, замерев, потом вдруг вскочил и, ухватив с полки раздатчика леденец, сунул его в рот и завалился рядом с напарником, подвинув его с центра раскинувшегося от стены дивана.

— Меня другое интересует… По логам терминала наш сосед перед выходом к нему не обращался. Так откуда он узнал, что мы вообще уже куда-то прибыли?

— Ты тоже считаешь, он имеет отношение к этому бедламу?

— Я ничего не считаю, я просто рассуждаю.

Снова на некоторое время повисла пауза.

— Капитан-то хорош… Элементалы вокруг него так и кружат, вынюхивают, а информации на него — ноль. Ой, хорош пассажир… покажет он ещё нам всем, как считаешь?

— Апро, покажет.

Джим тоже сходил за карамелью, и теперь оба сосредоточенно и самозабвенно чавкали, продолжая морщить лбы. Разговоров больше не было.

Когда шлюз их каюты распахнулся, впуская в полумрак сноп света снаружи, оба дружно вскочили, не зная, куда девать липкие палочки. Положение нелепейшее.

— Так, вы двое, собирайтесь, только живо.

— Форма… парадная? — Джим первый взял себя в руки, швырнул леденец в утилизатор и вытянулся в струнку.

В проёме шлюза была хорошо видна фигура Ковальского, в обычном его плаще, во всё том же непонятном кителе без знаков различия, он вроде бы оставался прежним молчуном, но… Словно он неуловимо изменился с их последней встречи. Теперь перед ними будто замер в напряжённой позе вынутый из ножен отточенный клинок, почти что звеневший в застывшем воздухе, под его взглядом лишние мысли гасли, оставалась лишь готовность подчиниться и выполнить приказ.

— Сойдёте и так. Со штурмовыми «защитниками» дело иметь приходилось?

Апро, дело иметь — приходилось.

Успев лишь отдать на бегу честь, оба страд-драйвера уже мчались в сторону ангара-хранилища их лётного полка. Где же эта проклятая транспортная лента… Парой слов они сумели перекинуться только уже в «гардеробной».

— Каково, а? Я говорил.

— Уж лучше бы ты молчал.

Во время долгой эпопеи погрузки, и раньше, ещё в доках, при монтаже периферийного оборудования, огромное помещение Третьего Шлюза постоянно оставалось погружено в море звуков, разрядов, движения и пульсаций инерции. По силовым направляющим скользили грузы в ребристых контейнерах, мелькали стройные тени роботов-погрузчиков, вся конструкция видоизменялась, плыла, подчиняясь очередному приказу операторов. В этом было её предназначение, и любой узел, что попадал человеку в поле зрения, был счастлив услужить.

Где это всё? Куда исчезла царившая здесь добрую сотню лет без остановки и перерыва жизнь? Подручным автоматам было всё равно, летят они куда-то или нет. И какие перипетии происходят там, за броневыми плитами, защищающими Третий Шлюз, их тоже не трогало. Теперь им было известно только одно — кругом застыли мрак и бездеятельность. Надолго. Почти навечно.

Лёгкое содрогание, характерное для шлюзования, всё же пробудило некоторые из дремавших во тьме цепей. Загудели скрытые в толще брони «Изабеллы Гриер» климатизационные установки.

Шлюз был грузопассажирским, потому предполагал пригодные для живых существ условия. Ожили силовые генераторы, выстраивая новую схему обороны от опасностей внешнего космоса. Из-под сводов ударили три ярко-синих столба света, вырывая из мрака фигуры покусившихся на спокойствие законсервированного помещения. Если бы автомат не был извещён заранее, он бы ни за что не узнал в них людей. Он привык видеть их другими: в ярко-оранжевых монтажных каргосьютах с лёгким экзоскелетом, с прозрачными полушариями шлемов. Они всегда двигались быстрыми, деловитыми движениями. И главное — отдавали приказы.

Три насекомообразные фигуры в тяжёлых штурмовых «защитниках» Планетарного Корпуса, средняя — повыше ростом и зачем-то обёрнута в плотную чёрную ткань плаща поверх торчащих во все стороны угрожающих наростов. Они замерли, раскатисто проскрежетав опорными манипуляторами по рубчатому полу главной залы Шлюза всего пару метров. Подобно сжатым спиралям тугих пружин, они чего-то ждали.

Долго длилось ожидание, но в конце концов ворота третьего приёмного портала разошлись, впуская ещё одну тройку фигур, требовавших для своего описания уменьшительных форм. Три золотистых головки на тоненьких шеях, короткие платьица, детские тела ростовых кукол и безумно взрослые, настойчивые, страшные глаза. Ирны.

Голос подала та из них, что оказалась в центре группы.

— Мы ценим честь, которую оказывает нам Капитан Ковальский, возглавляя нашу встречу. Мы восхищены твоим кораблём. Твоя сила велика, мы ценим и её. Асара-н-дай, Сержант.

Нечеловеческая фигура в плаще едва заметно шевельнулась, раздался глухой, словно синтезированный голос.

— Уважительное приветствие, желанный гость. Я надеюсь сделать прощание таким же добрым, пришелец-хозяин. Исо-ни басинн хкосорлит ми-на-тасф. Да не проснётся та сила, которую ты так лестно хвалил.

— Мы разговариваем!

— Мы пока не разговариваем, ибо ты знаешь ответы, не задавая вопросов. Ты назвала имя, которое тебе знать не положено.

Повисла долгая пауза. Караул продолжал неподвижно стоять по бокам у двоих словесных поединщиков, ведущих какую-то свою игру, излучая в своей неподвижности максимально возможную угрозу. Как это удавалось ирнам, с их комплекцией и безумным одеянием кукол-биотехов, можно было только гадать. Что-то сверкало на дне этих глаз. Однако, когда первые ритуальные фразы были произнесены, спутники ирна-командира как по команде уселись прямо на ребристую палубу Шлюза, враз потеряв всякий интерес к происходящему. Десантники чуть замешкались, но потом тоже поместили свои боевые скафандры в положение «вольно». Стоять остались двое.

Автомат встрепенулся. Несмотря на работающие в полную силу установки, температура в Шлюзе ещё вряд ли достигла двухсот пятидесяти градусов Кельвина, и вид двух чужаков, похожих на восьмилетних девочек в коротких одеждах чуть не на голое тело, что спокойно восседали на таком морозе, казался ему ужасным, побуждая к немедленному действию. Порыв этот, однако, тут же упирался в строжайшую инструкцию, как в н-фазную переборку. Откуда та взялась, он не знал, да и не мог знать. Осталось вздохнуть и подать двойную мощность на климатизаторы, продолжая вслушиваться в разговор.

— Ты удивлён знанием, которым я обладаю?

— Да. Хотя, догадываюсь, от кого оно исходит, ирн. Золотце была единственной, кто из ныне живущих знал это имя, что ты назвала.

— Золотце?

— Я не знаю её полного имени, ирн, я назвал её тем, на которое она отзывалась. По крайней мере там, на Альфе.

Глядя на замершего перед строем людей ирна, любой бы подумал, что тот просто молчит, безучастно ждёт продолжения речи.

Она возбуждена, она просто дрожит от возбуждения, ты сейчас сказал что-то очень важное, Сержант!

Эмоции излишни, Дух. В этом мире я знаю, что мне делать.

Как только в воздухе повисло палевое облако эрвэграммы, ирны отреагировали. Те двое, что составляли «почётный караул», резко поднялись и молча направились к своей шлюпке. Можно было поклясться, что и у их лидера голос всего чуть-чуть, но дрогнул. Это лицо не узнать было нельзя.

— Ты знаешь одно из Онти, Имён Собственных, человек. Это столь редкая честь для представителя…

Однако стоявшая перед ним непроницаемая фигура отнюдь не собиралась давать ему возможность прийти в себя.

— Золотце, уходя, сказала, что у меня по отношению к ней остался долг. Теперь я знаю больше. Передай ей, что долга нет. И никогда не было!!! — гром неожиданно прорезавшейся ярости его голоса заметался под громадными сводами.

Ирн в ответ поспешно затараторила что-то вроде бессмысленное, голос её разом стал слабым, просящим. Десантники молча недоумевали.

— Ты знаешь… ты осознаёшь, от чего ты отказываешься?! Это честь, это великая честь!

— Нет. И мне это не важно. Твоя шлюпка сумеет унести даже такую тяжесть. Ступай, ирн. Разговор окончен. Теперь ты поняла, почему сегодня эта громадина — мирный корабль. Сегодня, только сегодня.

Та помолчала, кивнула. Но никуда не двинулась.

«В чём проблема… в чём проблема…»

Ковальский час назад снова попросил своих соседей «на пару минут» оставить его одного,о днако минуты бежали, а мысли привести в порядок так и не удавалось. Какое-то сумбурное неудовольствие царило у него в голове, словно он ещё оставался там, посреди пустой громады Третьего Шлюза, и всё спорит, спорит о чём-то до хрипоты с лидером делегации ирнов… Как-то странно прошёл разговор, а он не любил совершать поступки, следуя нерациональным побуждениям… Никогда не любил.

Он словно дал в тот миг волю чему-то дотоле сокрытому, и это были не ёрничающее безумие Духа или наивное любопытство того, кто так мешал своим присутствием инфосетям «Эмпириала». Он дал волю своему сокрытому «я». Самому себе, такому, какого он до того и не подозревал увидеть. Да, ему удалось кое-что узнать от Паллова, пока они носились по гигантскому кораблю, пытаясь собраться с мыслями. Но его поведение там, в Шлюзе, не имело к советам былого командира никакого отношения. Оставалось лишь зыбкое чувство, словно всё идёт именно так, как следует, именно так, а не иначе. Но это чувство пугало его не меньше.

То, что он тогда говорил! Сама ситуация! Безумие, безумие…

Это казалось выше его понимания, он должен был справиться с очень сложной и многоплановой проблемой, корни которой, он чувствовал, лежали под спудом столетий, и масштабы фигур, тени которых лежали вокруг него, давили и даже пугали. Ещё больше давило осознание того, что проблему-то он как раз решил, пусть лишь на время, но как он это сделал?! Ковальский вспомнил об одной жутковатой для него вещи. Дух был согласен с тем, что когда-то твердил Хронар: вместе мы трое составляем нечто единое, нечто, недоступное пониманию. И сначала этим лишь пользуешься, а потом…

«Потом тебя уже не остаётся».

Да. Именно так, но это уж он сам решит. Потом.

Ковальский задумчиво повертел в руках пластинку с записью, что передала ему ирн. «Это послание». От таких подробностей не дождёшься.

«Кто же такая Золотце?»

Он помнил только то, как она его спасла. И как бросила умирать вместе со всеми. Он помнил только то, как она ему пела. Он помнил только их редкие странные диалоги. Её смех. И её лицо. Он не мог его забыть. А вот то, кто она была в его жизни, он как раз и забыл. Или это она сама попросила его забыть?

С лёгким щелчком запись заняла своё место в панели терминала.

Погас свет.

«А ведь она совершенно не изменилась, мы встречались так недавно. А вот я, насколько с тех пор изменился я?»

Он правильно сделал, что решил просмотреть послание один, без Духа и того другого, что в последнее время так любит задавать вопросы. Оно было адресовано только ему, Сержанту.

Здравствуй, Гость. Я долго думала, прежде чем записываться. За всю свою жизнь мне ни разу не приходилось так долго решать для себя, что правильно, а что — нет. У нас это обычно проходит проще, чем у людей. И вместе с тем сложнее. Когда мы были знакомы, там, на Альфе, ты ещё был обычным человеком, цельным и изломанным, счастливым и несчастным, сильным и очень слабым. Мне нравилось беседовать с тобой, гадать над загадками, что ты мне всё время подкидывал. И держать в голове одно. Человек, которого я изучаю, и, вместе с тем, сама пытаюсь чему-то учить, он скоро, ох, как скоро перестанет им быть. Станет чем-то другим. Да ты всё уже должен понимать теперь, Сержант. Я говорила тебе, что у тебя есть долг ко мне. Я недооценила тебя. У тебя есть долг перед всей Галактикой. Та скорбь, что ты пережил, та судьба, что тебе досталась, всё это часть расплаты за этот долг. Тебе повезло, ты живёшь так, как желал бы жить каждый, пусть тебе горько и больно. Однажды ты, спустя время, почувствуешь, что этот долг и есть вся твоя жизнь. И тогда ты простишь всех тех, кто участвовал в трагедии под именем Сержант…

Капитан оборвал воспроизведение и принялся искать самый конец записи. В душе что-то снова звенело, но он сидел и слушал с каменным лицом, не ощущая ничего. Он как будто это всё уже слышал. Теперь это часто с ним случалось. Он вдруг застывал, ощущая подступающую, захватывающую его волну… Вечности. Чувствовал, что ему больно, но боли никакой не ощущал. В такие минуты даже Дух куда-то скрывался, словно не желая присутствовать. Он тоже это уже когда-то пережил, перестал существовать человеком, что был так близок ему, Ковальскому, но стал в итоге воплощённой Целью, оставив остальные черты своего «я» где-то позади.

Он не будет ждать, когда волна схлынет. Он просто не станет слушать это до конца. Нужен лишь один момент, финал, постскриптум. Золотце не будет в обиде на него за подобное небрежение.

Вот.

…может когда-нибудь после этой нашей встречи ирны и люди начнут понимать друг друга. Не знаю. К чему всё идёт, не могу даже представить, но… передай Первому, что ирны — согласны.

Послышался едва слышимый вздох.

Прощай, Сержант. Я ухожу от тебя к своему ребёнку, которого я так долго ждала. Желаю и тебе заслужить покой. Это была Тсай-но Иирн, Слуга Слуг, голос ирнов в Совете Вечных.

Избранная! «Я только понадеялся, что мы друг друга поняли…»

Это было больно. На этот раз по-настоящему. До сердечного спазма, до впивающихся в ладони сорванных до крови ногтей. Ковальский машинально продолжал отдавать бортовому церебру «Эмпириала» инструкции, а сам тихо, очень тихо стонал. Но ведь можно было предвидеть! А вот теперь как раз дороги назад и нет.

«Почему всегда так получается, что если у человека есть кровоточащая рана, то каждый, кто есть вокруг, будет продолжать изо всех сил стараться её вновь поглубже ковырнуть!»

Когда Борис и Джим вернулись в свою каюту, они застали Ковальского замершим перед беспросветно-чёрной панелью терминала. Через всю диагональ смарткраски пробегала трещина, посверкивающая разрядами. Силовая матрица молчала, расколотая пополам неведомой силой. Из неглубокого пореза на виске человека капала кровь. Кулаки были сжаты.

Позвали группу технического обслуживания, а «пассажир», отказавшись от помощи, постарался быстрее покинуть разом ставшее для него слишком тесным помещение. В ответ на вопросительный взгляд парня в серо-голубой форме они лишь пожали плечами. Пусть техник занимается своим делом. А у него есть свои.

Паллов нашёл его на смотровой галерее. Трудно было понять, по какой прихоти конструкторы «Изабеллы Гриер» соорудили эту бесполезную палубу, но она единственная вплотную примыкала к внешней броне огненного колосса, так что отсюда, сквозь двухметровой толщины перестроенную монокристаллическую металлокерамику, два слоя таких же монолитных н-фазных переборок и внешний силовой экран было различимо пространство над центральным пассажирским шлюзом.

Если внимательно присмотреться, отсюда даже были видны крупные звёзды над краем сверкающей девственной белизной внешней оболочки корабля. Между звёзд деловито сновали каботажники, перемигиваясь искрами на концах силовых направляющих, поблескивая реверсным свечением экранов в когерентных пучках наведения. Мгновение, и очередная скорлупка скрылась из виду. Кажется, Паллов пришёл сюда с похожими мыслями.

— Тебе не кажется, что мы с тобой тут, на борту, единственные старики, а Паллов?

— С чего ты решил, что мы с тобой вообще старики?

Ковальский таким непривычным теперь, почти человеческим жестом дёрнул левым плечом, изобразив что-то не поддающееся формулировке.

— Вспомни, Паллов, сколько из тех, с кем я начинал, осталось в строю? Даже не среди нашего выпуска, а вообще. Инструкторы, младшие офицеры, кроме нас двоих, ещё два… нет, три человека. Но главным провалом последних столетий по-прежнему считается Альфа… главный провал СПК, да и всего Флота — это всё наше поколение, пережившее гибель Пентарры, и решившее, что за неё требуется кому-то отомстить. Два миллиарда человек, которые погибли вместо меня, так думал каждый из нас. И хотя именно у меня был к тому веский повод, я тоже считаю себя дураком. Мне подарили жизнь, которую я потратил на что? На бегство от самого себя. И вот, все мои друзья, такие же бойцы, мертвы или сгинули, а ничего не изменилось.

— Я много думал об этом, когда уходил в отставку. Но каждый решает для себя сам, не стоит ворошить чужую логику, у тебя довольно своей.

Паллов облокотился о поручень, вглядываясь в наружную черноту.

— Мы, наше поколение, сумели проделать огромный труд, который оценят наши потомки, которым уже не придётся разбираться со старыми проблемами, пусть борются с новыми.

— И ты ещё спрашиваешь меня, почему я считаю нас стариками? Паллов, оглянись, ты сам смотришь на всех этих Элементалов, как на расшалившихся детей, разница лишь в том, что ты одобряешь то, что происходит, а я — нет.

Паллов добродушно усмехнулся.

— А что, по-твоему, происходит?

— Третья Эпоха подходит к концу. Старый враг отступает и скоро отступит окончательно, человечеству надоело бояться. Оно уже сделало свой первый самостоятельный шаг, и в какую сторону он приведёт, боюсь, не знает сейчас даже Совет.

— А ты бы у них спросил. Тебе, в отличие от меня, они ответят. Они любому отвечают, но тебе — ответят честно.

Ковальский с какой-то особой горечью покачал головой.

— Это не поможет.

— Ну, как знаешь. Тем более, что ты умудрился попасть на борт единственного корабля-прим, где нет ни единого Избранного. Тебе этим приглашением что-то явно хотели сказать.

— Ещё бы понять, что. Хотя мне и без них хватает загадок. Я отстранил их командира, и до сих пор опасаюсь, что неверно оценил ситуацию. Они сильны в субординации, куда там обычным флотским, и я не думаю, что пилот Скайдре что-нибудь эдакое выкинет, но меня пугает то, что текущую ситуацию на этом корабле, похоже, никто до конца не понимает и потому не контролирует. И я, хоть и ввязался, в первых рядах непонимающих.

— А ирны? Я же видел ваш диалог от начала и до конца, или ты успел где-то изучить ирнов лучше, чем я за свои годы, или ты действовал интуитивно.

— Паллов, что такое для ирнов их дети? Почему эта тема у них так табуирована?

— Ну, об этом есть несколько разной степени противоречивости теорий. Сами они, как ты понимаешь, даже их вполне открытые по другим вопросам контактёры-ксеносоциологи стараются этой темы избегать, хотя явно этого никогда не признают. Статистически у них рождаемость чуть превышает естественную смертность, особых сложностей физиологического свойства сам процесс деторождения у них не вызывает, те же драконисы, например…

— И никаких социальных или религиозных ограничений на этот счёт нет?

— Насколько я понимаю, у них вообще нет полноценной религии. Так, бытовой мистицизм, обычное дело, как и у большинства разумных видов. В общем, если ирн захочет родить ребёнка, спустя шесть месяцев он это благополучно сделает, и никаких видимых препятствий тому нет. Наши былые проблемы с генофондом у них вообще решены полдесятка тысячелетий назад, тогда же, как считается в среде специалистов, когда исчезли их мужчины. Перенаселённостью их даже самые старые миры также давно не отличаются. В общем, это одна из главных загадок их вида, возможно, дело в каком-то сокрытом от нас социально-психологическом слое. Зачем ты с ними вообще завёл этот разговор в конце?

— Мне показалось, причиной могло быть… впрочем, неважно. Как видишь, они явно сочли, что я имею на это право.

— И после этого ты идёшь сюда, сидишь тут с насупленным видом и рассуждаешь о стариках и расшалившихся детях?

— У тебя есть дети, Паллов?

— Ещё нет. Ты меня записал в старпёры, а я хоть и старше тебя на три десятка лет, ещё всех молодых перемолодю. Так и знай. Ты тоже, кстати, остепенился бы, перестал шарахаться, будоражить Галактику своими марш-бросками туда-сюда…

Ковальский неожиданно светло улыбнулся.

— Я простился с прошлым, Паллов. Но будущего так покуда и не увидел. Но если что, обещаю тебе, при случае — обязательно остепенюсь.

В ответ Паллов, наоборот, помрачнел, кое о чём вспомнив.

— Манипул твой жаль, славные были ребята. У них же дочка родилась, как она?

— Мы последний раз виделись ещё до того, как я присоединился к Миссии. Она сейчас на десяток лет старше, чем был я, когда мы с тобой познакомились. И, боюсь, это уже совсем другой человек. Как раз то, что я тебе пытаюсь втолковать. Пока мы воевали за их будущее, как раз их будущее уже наступило. И пошло своим чередом. Без нас. Потому что мы боролись не за них, а со своими собственными демонами. А вот на них-то у нас сил уже и не хватило.

Ковальский замолчал и на дальнейшие попытки старого командира себя разговорить больше не реагировал, ограничиваясь короткими фразами и всё тем же пожиманием плеча.

За бронеплитами продолжалась своей чередой погрузка. Ещё два дня, и корабль-прим будет готов к своему первому межгалактическому прыжку.

Рубка тонула в кромешном мраке, выпускавшем из своих цепких объятий лишь глазницы пилотов, заливаемые мертвенными огнями эрвэ-проекторов «физического» зрения, что скармливали покуда их цепким зрачкам высокоуровневую информацию вместо полноценных обзорных экранов. Людей на мостике было пятеро, ещё четыре Элементала были погружены в кресла аграв-подвески в рубке «Аоллы», остальные трое замерли где-то в глубоких недрах туши «Эмпириала», готовые подхватить маневровые команды и транслировать их маршевым камерам «свободного хода», что были хорошо различимы снаружи огромными вздутиями на условной корме сферического колосса.

В кросс-бранном прыжке через пустоту межгалактического пространства обычные «замыкания» приводных сингулярностей на ближайшую звезду были слишком ненадёжны, поэтому и нужны были эти громады, состоящие по преимуществу из абсолютной пустоты. Сингулярности после активации генераторов «просаживали» ничтожную часть внутреннего пространства рабочих камер на отрицательные энергетические уровни физического вакуума, высвобождая бушующий шторм, на десять порядков превышающей плотность материи внутри нейтронных звёзд и аккреционных дисков квазаров. Уже после прибытия их замыкали на любой доступный источник энергии, способный погасить физический вакуум, заполнив его снова обычной безопасной пустотой.

Но сейчас эта безумная борьба с собственной мощью только начиналась.

Последние контейнеры с грузом, которые нужно было подобрать в Секторе ирнов, уже были упрятаны под надёжными чешуями ставшей вновь монолитной брони грузовых доков корабля-прим. Такие яркие во тьме космоса, силовые острия внешнего контура уже выдвинулись по периметру корпуса, готовясь снова одеть «Эмпириал» в сияние маршевой энергетической брони. На этот раз она должна была послужить одновременно щитом и мечом, прорубающим себе и двум приросшим к его бортам кораблям-симбионтам путь сквозь вывернутое наизнанку огненное нутро иной фазы Вселенной, что скользила, плыла, летела от начала времён сквозь нашу «физику», неразличимая и недостижимая. Скоро она станет ещё какой различимой и вырваться из её недр будет сложнее, чем туда угодить.

За четыре часа до назначенного старта в рубке «Изабеллы Гриер» собрался весь находящийся на борту корпус Элементалов Вакуума. Собрался, чтобы лично присутствовать при разговоре Ковальского с пилотом Скайдре.

«Инфоцентр Совета транслировал на борт некоторый информационный пакет относительно деталей предстоящего рейса. Соответственно, сообщаю вам, что и я лично получил счерпывающие разъяснения относительно случившегося. Взыскания я с вас снять не могу, поскольку по ряду пунктов вы всё-таки грубо отступили от полётной инструкции, чем пренебрегли Уставом и подвергли опасности прямого конфликта две дружественные цивилизации. Однако спешу вас успокоить, допуск пилотов «Эмпириала» к навигации в Секторе ирнов при первом же дальнем броске был неожиданностью даже для вашего руководства на Силиконе».

«Каковы же вами сделаны выводы?»

Она даже не стала изображать согласие с его мнением.

«Есть основание полагать, что непосредственной причиной спровоцированного инцидента было само моё присутствие на борту «Изабеллы Гриер». Следует понимать это как косвенный аргумент для переноса разбирательств до прибытия в конечный пункт нашего маршрута, тем более что отсутствие в момент переброски подготовленного лидер-пилота на интергалактическом броске может привести к ошибкам в работе Экипажа и поставить под удар жизни членов команды и успех миссии, а это, разумеется, недопустимо. Соответственно, пилот, с настоящего момента вы вновь берёте на себя обязанности командира группировки. Распоряжение действительно, разумеется, лишь до прибытия на борт кого-то из числа Избранных, которой мог бы полноценно заменить Экипаж в рубке».

«Распоряжения?»

«Инструкции получите у бортового церебра».

Потом он удалился к себе в каюту, где, не обращая внимания на тотчас притихшую пару страд-драйверов, тут же крепко уснул.

Теперь экипаж корабля-прим готовился к старту. «Изабелла Гриер» и её сестра-близнец «Эолла» в этот раз не стали гасить свои ходовые генераторы, также способные, наряду с силовыми установками «Эмпириала», регулировать падение корабля-прим в грандиозном горниле чужой браны, так что вместо обычных суток предпрыжковой подготовки ограничились лишь рутинным прозвоном систем контроля и связи, большую часть внимания уделяя магистральным энерговодам, которые запитают оба корабля-помощника после предстартового размыкания сингулярностей обычных ходовых генераторов.

Сейчас, когда погасивший всё забортное освещение, ставший триединым монолитом гигант стремительно ускорялся, уходя «западным» бортом в сторону границы ЗСМ, где ему предстояло совершить трансгрессионный «кувырок», пилоты один за другим замирали в своих коконах, гася внешние эрвэ-проекторы и погружаясь в полубессознательный пилотажный транс. По мере того, как бортовые системы докладывали о готовности, жизнь замирала в недрах корабля, словно он сам безумно боялся предстоящего ему погружения в ничто, сжимаясь в тугой комок пред грозным лицом Большого Космоса.

Таким всё казалось пилоту Суилии Пустиссен, только что занявшей ложемент сменного пилот-навигатора. Она была самой молодой из тройки Элементалов, составлявшей сейчас весь собственный экипаж «Эмпириала». Сразу после окончания третьей ступени Галактума Суилию перевели на «Инестрав-шестой», где её и ждало назначение сюда. В этот рейс она должна была принять участие в первом в своей жизни самостоятельном интергалактическом прыжке.

Дыхание генераторов и перезвон контроллеров казались ей настороженными, а пустота вокруг — почти зловещей. Лишние эмоции. В первый раз от них никак не уйдёшь, не избавишься, это впоследствии бездна виртуального мира «Эмпириала» покажется ей обыденной и знакомой, а сейчас ей хотелось чувствовать себя кораблём. С их полётом наступит новая эпоха — человек сам, без поддержки Избранных, поведёт судно в другую Галактику, и она будет в этом участвовать. В этом было что-то само по себе такое грандиозное, что даже та бездна, которую им предстояло преодолеть, казалась рядом с ним чем-то ничтожным.

Покуда Суилия размышляла об этом, поминутно подтверждая очередные этапы процедуры старта, «Эмпириал» уже вышел на расчётные ноль-ноль-двадцать девять «це» и теперь запускал нейтринные горнила в камерах свободного хода, перекачивая через магистральные энерговоды к кучностям внешнего поля эксаватты входящей мощности. Громада по инерции неслась навстречу расчётной точке выхода. Погрузка на этот раз производилась почти на границе ЗСМ чужой Системы, иначе до границ его собственной расчётной ЗСМ были бы почти сутки хода. Сейчас всё произойдёт гораздо быстрее. Это хорошо. И без того ожидание становится почти невыносимым.

«Экипаж». Это был голос пилота Скайдре. Холодный, сосредоточенный. Если временное отстранение на неё как-то и повлияло, для внешнего наблюдателя это воздействие оставалось недоступным.

«Согласно полётному расписанию».

«Наведение».

«К трансгрессии поля готов».

«Защита».

Суилия невольно встрепенулась, теперь её черёд, как пилота-навигатора. Пара команд на проверку и чёткий ответ:

«На пяти знаках от максимально допустимой».

Она почувствовала, как покалывает где-то в голове, это толща огромного корпуса пронизалась компенсирующей энергосеткой, теперь весь огромный корабль был разбит на «ячейки безопасности». Замкнутые на себя коконы даже в случае отказа основных систем позволят остальной части корабля порознь «разомкнуться», вываливая своё содержимое обратно в «физику». Впрочем, это было сделано на крайний случай, даже при существенных отказах в энергетической сети пилоты смогут пассивно вывести агонизирующий корабль на нашу брану и отправить сигнал бедствия.

Суилия помнила, что пропавшие корабли всё-таки были. И что с ними случилось, рассказать было уже некому. Не случалось только, чтобы корабль пропадал, не сумев прежде отправить спасительного зова, а потом его бы кто-нибудь находил. Метагалактика велика, но окружавшая наше звёздное скопление грандиозная пустота Войда была фактически бесконечна.

«Старт мин-ноль-пять-сек».

И только теперь Суилия нырнула в спасительное забвение пилотажного транса.

«Трансгрессия».

Чёрный дрожащий кокон разом сгустился, заглатывая корабль.

И тогда само пространство взревело, дёргаясь в агонии. Когда ударные волны остаточных полей ушли в бездну, на месте белой громады уже ничего не было.