Инженер Петра Великого

Глава 18

Шведов-то мы шуганули, да только тише не стало. Наоборот, вызверились, гады. Пушечная дуэль как шла, так и шла, только злее стала. Видать, за ту вылазку мстили, лупили по нам теперь без передыху. И доигрались — одна из наших полевых трехфунтовок, которая у Нефедова под боком стояла, словила «гостинец». Шведское ядро не в ствол вмазало, слава Богу, а по лафету пришлось. Подъёмный механизм покорежило, да и прицел сбило.

Выходит, пушка из игры выбыла. И как назло, в самый неподходящий момент — наши как раз пытались заткнуть одну особо паскудную шведскую батарею, которая житья не давала. Тут же набежали полковые «мастера» — местный коваль и плотник — поковырялись вокруг пушки, да только толку чуть. Дело стопорилось.

Подпоручик, их командир, бесился, рвал и метал. Я на это поглядел, да и сунулся к Нефедову.

— Ваше благородие, разрешите глянуть, что там с пушкой? Может, и подсоблю чем? Механизм-то там не Бог весть какой сложный, а инструмент кой-какой у меня найдется.

Нефедов только рукой махнул:

— Иди, Петр Алексеич, глянь! Хуже точно не сделаешь! А то без этой дуры нам совсем туго придется, швед и так уже обнаглел вкрай.

И я попёрся на батарею. Подпоручик морду скривил — еще один советчик явился, — но куда деваться, пушка-то не стреляет. Я глянул, подъемный винт погнуло, да и планку прицельную сбило напрочь, аж повело ее.

Менять винт целиком — гиблое дело, ни времени, ни запчастей. Выходит, править надо! Заставил коваля раздуть походный горн, да клещи притащить помощнее. Пока винт грелся, я тут же, с помощью лома, клиньев да какой-то матери, прицельную кривую планку на место поставил.

Потом взялись за винт. Нагрели как надо, докрасна, и с ковалём этим на каком-то обломке железа вместо наковальни, принялись его молотками ровнять. Осторожненько так, тюк-тюк. Работа ювелирная по здешним понятиям, тем более что шведские ядра над головой так и свистели. Но ничего, общими матюками, но выправили, оживили железяку.

Собрали весь механизм обратно, дегтем смазать не забыли.

Вроде заработало!

Ствол вверх-вниз ходит как миленький! Осталось прицел выставить, а то старый-то сбит был. Тут я своим глазомером да самопальным квадрантом (с отвесом, еще в каморке сладил) попользовался, помог фейерверкеру прицельную линию снова нащупать.

На всю эту работу ушел от силы час, но для артиллеристов это было чистое колдовство. Пушка снова загрохотала, и буквально через пару залпов заткнула-таки ту шведскую батарею. Подпоручик с фейерверкером на меня смотрели так, будто я им с того света явился — уважуха в глазах неподдельная. Так и пошла гулять по лагерю байка про «хитрого фельдфебеля», который любую железяку под огнем починить может.

Успех с починкой, да еще и байки нефедовских солдат, как я шведов тех приложил, даром не прошли. Добрались слухи и до начальства повыше — до майора, который тут всей артиллерией рулил. Вызвал он меня к себе.

— Слыхал я про тебя, Смирнов, — буркнул он, сверля меня строгими зенками. — Говорят, не только машины свои мудришь, но и стрелять мастак? И пушку вон оживил давеча… А ну-ка, растолкуй, чего это наши пушки так косо лупят?

Я выложил ему всё как есть: и про ядра кривые, и про порох — то мокрый, то слабый, и про прицелы эти хреновы, да и сами пушки, честно говоря, не фонтан. Старался без умных слов, по-простому. Майор слушал, не перебивал, только кивал.

— Все так… Все так… — вздохнул он. — Да только где ж взять ядра ровные да порох добрый? Воюем тем, что есть… А вот насчет прицелов… поправить можешь?

— Смогу, господин майор. Хотя и грубо, а все лучше будет. Да и ежели расчет обучить правильно цель выбирать да поправки вносить…

— Обучить… — майор усмехнулся. — Попробуй-ка их обучи, когда ядра во все стороны летят! А вот гляди, — он подошел к амбразуре, откуда открывался вид на шведские позиции. — Видишь ту башенку у них на валу? Наблюдательный пункт, поди. Сидит там шведский офицер, да все наши ходы записывает. Мешает он нам больно. А пушки наши полевые туда не достают толком, ядра ложатся как попало. Вот кабы сбить эту башенку… Да одним-двумя выстрелами, чтобы не успели толком ответить…

Это был уже чистый вызов. И вазможность показать, на что пушки годятся, если головой думать, а не только ядрами швыряться.

— Дозвольте спробовать, господин майор? — предложил я. — С той пушкой, что я чинил. Она теперь хотя и не новая, да глядит ровнее прочих. Да и расчет там толковый, фейерверкер опытный.

Майор подумал и махнул рукой:

— А давай! Хуже уж не будет. Даю тебе волю.

В общем, мы с подпоручиком да фейерверкером еще с час ковырялись у пушки. Я прицел еще раз проверил, поправку на ветер и дальность прикинул (на глаз, конечно, но опыт кое-какой уже был). Ядра перебрали, выбрали, какие покруглее. Пороху отмерили со всей тщательностью. Фейерверкеру я еще раз вдолбил, как точнее наводиться, по кустам там, по кочкам ориентируясь.

Наконец, изготовились. Первый пошел! Ядро со свистом ухнуло в вал, чуток ниже башни. Близко, но мимо. Ладно, поправили прицел.

Второй! Ба-бах! Глядим — аж щепки полетели от этой их будки! Есть! Прямое попадание!

Да и третий для верности шарахнули — чтоб уж точно там камня на камне не осталось.

А всего лишь надо было чуть основательнее к вопросу подойти, да траекторию верную выбрать.

Солдаты на батарее закричали «Ура!». Майор, наблюдавший в подзорную трубу, только крякнул от удивления.

— Однако… Ловко ты ее, Смирнов! Ювелирная работа! Почитай, как из штуцера! Вот что значит — ум да расчет!

Этот точный выстрел, похоже, впечатлил народ еще больше, чем починка. Дошло, видаимо, что дело не только в кривых пушках, но и в том, как из них стрелять. С этим барахлом, если с умом подойти, можно горы свернуть. Мой авторитет среди пушкарей подскочил просто до небес.

После этой «ювелирной» стрельбы по шведской башенке майор на меня совсем по-другому смотреть стал. Начал к себе таскать, когда планы артиллерийские обсуждали. Спрашивал, что думаю, где лучше батарею поставить, как шведские окопы оценить — крепкие, не крепкие. Короче, я начал вникать в их тактические заморочки, видеть всю эту кашу немного сверху.

Правда толку от меня было не много, ведь я инженер, литейщик, может ремонтник, но явно не тактик. Хотя дельные мысли выкладывал, спасибо насмотренности фильмов будущего (да и в советской армии поднатаскали немного).

Понятное дело, я и сам не дремал — пялился на шведские позиции, насколько глаза доставали. Примечал, как они там свои укрепления ладят, где пушки ставят, как огнем отвечают. Заценил их сильные стороны — дисциплина у них железная, это да, да и пушкари часто толковые попадались, и пушки новые, что нам столько крови портили. Но и косяки у них были видны — часто действовали слишком прямо, как по линейке, не всегда позиции выбирали удачно, фланги подставляли.

Параллельно ковырялся и с нашим барахлом, с тактикой. Искал, где тонко, где рвется. Дошло, например, что главная засада — подвоз боеприпасов. Ящики с шариками и порохом перли на передок то на горбу, то на телегах по такой грязище, что впору утонуть. Ясное дело, вечно всё кончалось в самый нужный момент. Организовать бы это дело по-людски! Повозки какие полегче придумать, что ли… Или вообще канатную дорогу замутить — хотя это уже, конечно, фантастика для здешних времен, сам ржал над этой мыслью.

Запалы для бомб — это вообще трындец был. Горели как бог на душу положит, рвались где попало. Сам видел, как одна такая дура чуть наших же не накрыла, над головами бахнула. Срочно надо было с этими трубками что-то решать, состав искать понадежнее, конструкцию менять.

Кстати, для меня было неожиданным, что в это время уже использовались такие бомбы, при этом основной ударной силой оставались пушки, стреляющие сплошными ядрами. Бомбы с запалами применялись для разрушения укреплений и поражения живой силы противника. Их было мало, да и из-за сложности производства, транспортировки их использование было менее массовым.

Как пушки к лафетам крепили — тоже без слез не взглянешь. Как шарахнет — так лафет подпрыгнет, прицел собьет, а то и сам развалится. Покрепче бы их делать, да еще б систему отката какую примитивную присобачить…

Все эти мысли я старательно царапал в свою тетрадку, эскизы малевал, прикидывал, как и что можно исправить. Моя командировка потихоньку превращалась в натуральную НИОКР в полевых условиях. Материал собирался бесценный — потом на заводе можно будет использовать, чтобы делать оружие не абы какое, а то, что армии реально нужно.

Мои ковыряния на передке — и починка, и стрельба та меткая, да и замечания по делу насчет тактики и железок — дошли не только до майора, но и до полковника, командира полка. Как-то раз он вызвал меня к себе.

— Слышал я, фельдфебель, ты бумаги умные пишешь? Замечания всякие про оружие наше и неприятельское?

— Есть такое, господин полковник, — подтвердил я. — Примечаю, что вижу, да мысли свои записываю — как бы дело улучшить.

— А ну-ка, покажь!

Я показал ему свою тетрадку с записями и эскизами. Полковник долго листал ее, хмурился, кивал. Мужик он был старой закалки, при этом не дурак, в военном деле разбирался.

— Мысли у тебя дельные, Смирнов, — сказал он вздохнув. — И про замки фузейные, и про пушки, и про снаряды… Многое тут по делу сказано. Такое не след под сукном держать. Сам фельдмаршал наш, Борис Петрович, приказал обо всех новшествах и предложениях полезных ему докладывать немедля. Слепи-ка ты из своих каракуль рапорт толковый. А я уж его со своей рекомендацией самому Шереметеву отправлю. Пусть там, наверху, знают, какие у нас тут умельцы есть и чего армии нашей надобно для победы.

Вот это да! Рапорт самому фельдмаршалу Шереметеву! Да еще с рекомендацией полковника! Это же протолкнет мои идеи на самый верх, в обход этих столичных канцелярий с их интригами и вечным «завтра».

И я засел за этот рапорт. Старался коротко и ясно изложить. К манере письма тут нужно было еще привыкнуть с их архаичной формулировкой и лишними буквами, но к счастью полковой писарь помог. Я описал косяки с ружьями и пушками. Предложил, как лечить: замки улучшенные ставить, на нарезные стволы переходить (когда станок будет!), пушки «скрепленные» из моего чугуна делать, запалы для бомб нормальные разработать, лафеты усилить. Приложил эскизы самые понятные.

Полковник прочитал, кивнул, приложил свое письмо, где расписал, какой я тут полезный и головастый. Запечатали пакет и отправили с надежным гонцом прямо в ставку фельдмаршала.

Оставалось только ждать, что оттуда ответят. Мне кажется, что поездка на фронт зря не прошла. Я смог тут пользу принести, уважение заработать и, может, даже повлиять на то, каким оружием будут воевать дальше. И этот рапорт Шереметеву мог стать ключевым моментом во всей моей здешней истории.

На войне ждать — дело обычное, только тоскливое до жути. Бои то притухали, то опять начинались с новой силой. Шведы злобно огрызались своими модными пушками, наши крыли их тем, что под рукой было. Жизнь текла своим чередом: караулы, чистка ржавых железяк, редкие вылазки — то за «языком», то просто поглядеть, что там у шведа творится, да вечная война с грязью, вшами и промозглым холодом.

Сидеть без дела я не умел. Пока из ставки Шереметева ни слуху ни духу, старался быть полезным здесь. Моя слава «хитрого фельдфебеля» работала на меня. Солдаты, унтера, даже офицеры помладше уже не стеснялись подходить с вопросами или просьбами.

Как-то пушкари с соседней батареи подкатили — помоги с позицией. Стояли они как на ладони, шведы их сразу засекли и долбили без передыху. Полазил я по буграм окрестным, прикинул, откуда стрелять лучше, нашел ложбинку неприметную. И сектор обстрела оттуда что надо, и сами пушки прикрыть можно. Договорился с начальством, перетащили батарею на новое место, укрытия для расчета вырыли, погребок для снарядов оборудовали. И опять — сработало! Шведы их потеряли, огонь почти стих, а наши канониры стали спокойнее и точнее работать.

Как потом окажется, рытье укрытий многое изменит в этой войне. Я ненароком «придумал» зачатки окопа.

Я даже в бытовухе старался подсобить. Показал солдатам, как печку простую, «буржуйку», из камней да глины сложить — хоть какой-то прогрев в этих сырых норах. Фильтр для воды придумал из песка с углем — мелочь, а от поноса уберечь может, который тут косил не хуже шведов. Научил ракеты сигнальные делать простейшие — трубка бумажная, порох с серой да селитрой для цвета, фитилек. Фигня, а ночью связаться или цель подсветить — самое то. Правда серу и селитру тут берегли зачем-то, поэтому особо не разгулялся я сигналками. Да и бумага чуть ли не на вес золота здесь. Баловство вышло — дорогое и трудное, мне даже попенять хотели, но моя добрая слава среди солдат спасала от гнева интендантов.

Конечно, не все в восторге были. Находились и те, кто бубнил. Один штабс-капитан, вояка старой школы, вечно подкалывал:

— Ишь ты, инженер нашелся! Фузеи мастерит, печки ладит… Солдат воевать должен, а не хренотенью маяться! Дисциплина да штык — вот наша сила! А машины твои все — от лукавого!

Я с ним не спорил. А на хрена? Делал свое дело. А солдаты и офицеры, что пользу от моих «хитростей» видели, сами этого ворчуна на место ставили. Мой авторитет рос не по чину, а по делам — потому что я помогал им выживать в этой мясорубке и бить врага.

Я и сам менялся. Фронт — штука суровая, закаляет. Научился спать под грохот пушек, не дергаться от свиста пуль, на кровь и смерть смотреть без дрожи. Стал ценить простые вещи — ломоть хлеба, сухую подстилку, тишину. Начал понимать солдата — что ему нужно, о чем он думает. Это был опыт, который ни на каком заводе не получишь.

Прошла еще неделя. Я уже начал думать, что рапорт мой сгинул где-то в штабных бумагах или его просто замылили писари. Но однажды утром к полку прискакал фельдъегерь из ставки Шереметева. Вид напыщенный, за пазухой толстый пакет, с большими сургучными нашлепками. Он спрашивал полковника, да тот был на позициях, так что велели меня позвать.

— Артиллерийский фельдфебель Смирнов? — зыркнул он на меня сверху вниз.

— Так точно, — ответил я, немного удивленно.

— Вам пакет от его высокопревосходительства господина генерал-фельдмаршала. Велено передать лично и ждать ответа или команды.

Он сунул мне пакет. Руки чуть подрагивали, пока я срывал печати. Внутри — несколько листов, намалеванных убористым почерком. Ответ на мой рапорт.

Пробежал глазами начало. Фельдмаршал писал, что с «немалым интересом» поглядел мои «толковые и весьма дельные записки» насчет пушек и ружей. Хвалил за «здравость суждений» и «знание дела», особенно там, где я расписал косяки нынешних железяк и как это дело поправить.

Дальше — конкретные вопросы по моим предложениям. Шереметев (или кто там у него писал) явно врубился в суть. Спрашивали про крепость «скрепленных» стволов (про мой «композит» уточнял), если долго палить, про то, реально ли наладить выпуск улучшенных замков сотнями, про технологию нарезки и как потом заряжать такое ружье. Требовали разжевать все подробнее, цифры им подавай.

Но главное ждало в конце. Фельдмаршал писал, что мои предложения — дело стоящее, и что он хочет отправить их наверх, Царю и графу Брюсу, еще и расхвалит меня как надо. Считал он, что от моих талантов и знаний будет больше толку не фельдфебелем штаны протирать, а там, где железо делают — на заводах. Посему велел мне шустро собирать манатки и с первым же транспортом мотать обратно в Питер, к Брюсу и в Артиллерийскую Канцелярию, чтобы дальше там пользу приносил. К пакету прилагалась и новая подорожная, и приказ полковнику помочь мне свалить без проблем.

Я дочитал бумагу, поднял голову. Фельдъегерь ждал.

— Ответ будет, господин фельдфебель? — спросил он.

— Отвечать нечего. Исполнять надо, — сказал я, с диким облегчение и азартом. — Передай его высокопревосходительству огромное спасибо за доверие. Куда пошлют, там и буду служить.

Гонец козырнул и растворился. Я остался один с бумагами. Вот так вот. Моя войнушка заканчивалась. Да еще и как надо! Сам фельдмаршал Шереметев мои идеи заценил и отправлял обратно в столицу с лучшей рекомендацией! Это был жирный козырь против столичных недругов. Теперь можно было надеяться на нормальную подмогу в моих планах.

Помчался к Нефедову и полковнику, рассказать про приказ. Оба удивились и порадовались за меня.

— Ну что ж, Петр Алексеич, видать, там наверху твою головушку оценили! — сказал полковник, пожимая мне руку. — Жалко, что уезжаешь, ты тут был к месту. Но там от тебя толку больше будет, это правда. Давай, дуй, только про нас не забывай. Пушки нам нужны нормальные!

Простились с солдатами, с пушкарями, с новыми знакомыми. Удачи желали, просили помнить, что солдату надо.

Через день я снова сидел в телеге очередного обоза, который тащился в Питер. Войнушка осталась за спиной, но из головы ее не выкинешь — ни из записок, ни из мыслей, да и в душе она сидела крепко. Зато теперь я точно знал, что солдату на поле боя надо.

А еще вез с собой бумажку от самого Шереметева. Это был мой щит в будущей грызне за новые технологии новой армии.

Я ехал к Брюсу, еще не зная, что он там мне приготовил. При этом, что-то подсказывало, что судьба снова выкинет какой-то фортель, еще похлеще прежних.