— И представляешь, Алексей, ей просто стало плохо. Ни с того, ни с сего. Хорошо, мы с Эмми в этот момент очутились рядом. Могло ведь все закончится достаточно печально. Магда, скажу я тебе, это настоящая немецкая женщина. Стойкая, крепкая, надежная, как сам Третий Рейх…
Ольга Константиновна покачала головой, всем своим видом демонстрируя, сколь искренне она поражена тем фактом, что супруга Геббельса вдруг оказалась человеком, имеющим слабости. Не машиной, не роботом, а вполне обыкновенной женщиной, которая может внезапно почувствовать себя дурно. Будто это даже как-то неприлично. Ну и, конечно, я так понял, случись подобное с какой-нибудь другой особой, реакция была бы менее яркой. А тут — сама фрау Геббельс.
В принципе, в той информации, которую мне давал Шипко, упомянутая Чеховой дамочка действительно описывалась, как ярая фанатка Гитлера, маньячка, готовая отдать жизнь ради него. И вдруг — потеря сознания посреди улицы. Есть ли в этом странность? Не знаю. Может, ей весенним солнышком темечко припекло.
Но вот в том, что актриса сделала акцент на происшествии, из-за которого вчера не попала в ресторан, точно есть намёк.
За время наших встреч в Хельсинки, когда мы беседовали с Ольгой Константиновной обо всем подряд, я сделал для себя несколько выводов об этой женщине. И один из них — Чехова не сплетница. Она с огромным удовольствием обсудит новости, поговорит об истории, о культуре, но только не о личной жизни посторонних людей.
Соответственно, ей достаточно было просто сказать, что вечерний променад в ресторан сорвался из-за внезапных обстоятельств. Хотя и это не обязательно. Мы не договаривались с ней о встрече в «Кайзерхофе». Меня туда вообще Риекки отправил. Однако, Ольга зачем-то начала рассказывать про Магду Геббельс. И меня это слегка насторожило. Вернее, привлекло мое внимание к самому факту случившегося.
Фрау Геббельс стало дурно. Рядом с рестораном в котором находился я вместе с Мартой. Какая связь? Чисто теоретически — вообще никакой. А вот практически… Практически об этом нужно будет подумать.
— Да, и в правду удивительно. — Поддакнула девушка, находившаяся с нами в гостиной. — Магда, она… Знаете, даже когда произошла ситуация с той актрисой… Румынка, по-помоему… Так вот… Когда вся Германия судачила о связи господина Геббельса с той женщиной, фрау Геббельс вела себя совершенно спокойно. Она смотрела на все свысока, оставаясь непоколебимой. По крайней мере, на людях. Да, внутри семьи начались проблемы. Говорят, Магда даже собиралась развестись, но фюрер вмешался и сохранил их брак. Представляете, Алексей? Однако, что несомненно, предположить не берусь, по какой причине фрау Геббельс лишилась бы чувств.
Я с умным видом кивнул, а затем поднёс чашку к губам и сделал небольшой глоток. Это уже была третья порция чая за последние полчаса и мне начало казаться, что я сейчас больше напоминаю пузатый круглый аквариум, в котором болтается и булькает треклятый чай. Но…
Я терпел. Делал глоток за глотком, чувствуя, как в душе рождается и растёт тихая ненависть к этому напитку, но продолжал его цедить. Потому что дамы, в чьем обществе мне посчастливилось находится, наслаждались чаепитием и я, как вежливый, культурный человек, вынужден был поддерживать их. Ну и еще из-за того, что Чехова оказалась дома не одна. У нее были гости. Вернее, гостья.
Сидеть просто так, в тишине, пялясь друг на друга — глупо. А чай — прекрасная возможность мило поболтать о том, о сем. Тем более, беседа в первую очередь нужна мне. Беседа именно с этой девушкой, расположившейся на красивом диванчике времен Наполеона какого-то.
Ольга говорила, какого именно, я, честно скажу, пропустил данную информацию мимо ушей. По мне мебель — это мебель. Искренне плевать, чья задница сидела на диване сто лет назад.
Вообще, конечно, ситуация вышла двоякая. С одной стороны в ней имелся большой минус. Из-за гостьи, которая обнаружилась в квартире актрисы, мы не имели возможности говорить о важном. Риекки уверял, что актриса передаст мне инструкцию от Мюллера. Но в данном вопросе как-то не сложилось.
Едва я вошел в просторные аппартаменты, включавшие в себя четыре или пять комнат, не успел сосчитать, сразу стало понятно, придется подождать со всеми инструкциями.
— Алексей! Как я рада тебя видеть. Проходи же! Потрясающее совпадение! — Громко и радостно выкрикнула Ольга. Ее фраза предназначалась явно не только мне.
Тот факт, что Чехова при моем появлении заговорила на немецком, насторожил сразу. Прислуги в квартире не наблюдалось, по крайней мере, дверь открыла сама актриса, однако мы явно были не одни.
Я молча, с широчайшей улыбкой на лице, вручил ей конфеты, припал к ручке, а затем направился вглубь аппартаментов
— Вот, присаживайся. — Чехова, как только мы переместились в гостиную, указала широким жестом в сторону трех небольших диванчиков, стоявших друг напротив друга. — И позволь представить тебе мою хорошую знакомую. Либертас Виктория Шульце-Бойзен…
Прозвучавшая фамилия сработала в моем мозгу как команда «Ату!» на выдрессированную собаку. Шульце-Бойзен… Муж этой девушки — Хайнц Харро Макс Вильгельм Георг Шульце-Бойзен… Имечко, конечно…Проще сразу выучить какой-нибудь язык, чем запомнить полностью имена немецких околоаристократов. Тем не менее, дамочка является супругой того самого резидента, чей агентурный псевдоним называл мне Шипко. Старшина… Черт, какой интересное совпадение. Или не совпадение?
Я бросил вскользь взгляд на Чехову. Ее лицо оставалось таким же приветливым и радостным, как в тот момент, когда она открыла мне дверь. Никаких признаков или намеков на двойной смысл я не увидел.
Либо Ольга Константиновна реально не знает, что мне очень нужно восстановить контакт с Шульце-Бойзеном и это охренеть насколько странное стечение обстоятельств, либо Чехова — одна из лучших актрис всех времен и народов. С другой стороны, откуда бы ей вообще знать про резидента?
Естественно, после озвученной хозяйкой дома фамилии, я понял, что готов ждать час, два, три. Готов пить чай литрами и с выражением интереса на лице слушать дурацкие истории о том, как жене Геббельса внезапно поплохело. Готов вообще на все. Ради знакомства с Либертас. Потому как благодаря этому знакомству, я получу возможность выйти на Старшину без каких-либо подозрений со стороны кого угодно.
Кстати, жена Шульце оказалась весьма приятной особой. На вид ей было около двадцати пяти-двадцати шести лет. Серые глаза, слегка раскосые, с опущенными уголками век, искрились смехом. Верхняя губа Либертас была чуть больше нижней, из-за этого, когда она улыбалась, возникало ощущение, будто немка капризно ее оттопыривает. Но данная особенность выглядела настолько мило, что я даже готов был признать фрау Шульце крайне привлекательной женщиной. Да, она не являлась олицетворением классических канонов красоты, однако при этом вызывала сильное чувство симпатии.
— А ты как провел свой первый день? — Поинтересовалась Чехова. — Все хорошо? Устроился? Где остановился. Ах, Алексей, ну рассказывай же. Ты знаешь, как я переживаю за твою судьбу.
Она наклонилась вперед, к небольшому круглому столику, который находился в центре треугольника, образованного диванами, поставила свою чашку на блюдце, затем откинулась на мягкие подушки, изучая меня внимательным взглядом.
— Между прочим, я как раз перед твоим приходом рассказывала Либертас о нашей встрече в Хельсинки. О том, как приятно было увидеть соотечественника. И тут такое совпадение. Пришел ты. Кстати! — Ольга повернулась к фрау Шульце. — Ты же не против, если я расскажу Алексею о твоей пьесе. Он планирует стать актером. Ваше знакомство, мне кажется, очень может ему помочь. Алексей… Либертас работала секретарем в «Metro-Goldwyn-Mayer». Да. А до своего замужества она писала прекрасные рецензии на кинофильмы. Пару лет назад вместе с Гюнтером Вайзеньорном наша Либертас участвовала в создании потрясающей пьесы «Добрые враги»…
Я внимательно слушал Чехову, сохраняя на лице выражение вежливого интереса, и попутно пытался понять, что она хочет мне сказать.
Нет, внешне, конечно, все понятно. Замечательная, прекрасная, просто фантастически талантливая фрау Шульце весьма полезная для меня особа. Это — верхний слой информации. Однако, Ольга конкретно на что-то намекала. Тыкала мне пальцем в какие-то важные детали, но я пока не мог сообразить, в какие именно. По крайней мере имя Гюнтера Как-его-там она произнесла чуть выразительнее, чем все остальное. Видимо, я должен обратить внимание не только на саму немку, но и на данного господина тоже.
— Ах, Ольга, ты слишком добра ко мне. — Фрау Шульце засмеявшись, махнула рукой. — Тебя послушать, так я — воплощение идеала.
— Ну что вы скромничаете. — Я широко улыбнулся, демонстрируя свое чертовское обаяние. — Даже без Ольгиных слов вижу, все это чистая правда. А ваш супруг? Он тоже увлекается творческими направлениями? Мне кажется, столь утончённая особа, с прекрасным художественным вкусом, непременно должна иметь поддержку со стороны мужа.
— О, нет… — Либертас, явно впечатленная моей харизмой, что, в принципе, неудивительно, улыбнулась в ответ. — Макс служит обер-лейтенантом Люфтваффе. Это у них семейная традиция. Его отец был кадровым морским офицером. А крестный Макса — гросс-адмирал Альфред фон Трипиц, личный друг кайзера Вильгельма и создатель доктрины германского военного-морского флота. Однако, не продумайте, будто мой муж солдафон. Ни в коем случае. Он прекрасный человек, вы непременно с ним познакомитесь. Например… О!
Немка перевела взгляд на Чехову. Ее лицо озарилось вдохновением. Честно говоря, все это выглядело несколько… Черт, даже не знаю как объяснить. Будто мы трое: я, Чехова и фрау Шульце, играем определенную сцену.
— Завтра ведь состоится прием в министерстве просвещения и пропаганды. Верно, Ольга? Думаю, нам стоит пригласить Алексея? Ты ведь должна явиться туда со спутником. По-моему, для Алексея это будет прекрасная возможность завести полезные знакомства. Как думаешь?
Либертас с невинным выражением лица уставилась на Чехову.
Актриса в ответ радостно захлопала в ладоши, сообщив нам, что идея, пришедшая в голову фрау Шульце, прекрасна.
В итоге мы ещё минут тридцать обсуждали какие-то светские новости, предстоящее мероприятие и пьесу, в создании которой, Либертас принимала участие. По сути, говорили ни о чем.
Но самое главное, стало понятно, жена Шульце-Бойзена совершенно не планирует покидать Ольгу Константиновну в ближайшее время. Оказалось, они ещё с вечера договорились посетить портного.
Я, выдержав дополнительно минут пятнадцать, вежливо отказался от очередной порции чая, встал с дивана и сообщил дамам, что мне пора откланяться. Очевидно, разговора между мной и актрисой не состоится. Тем более, время было уже почти без четверти три. Соответственно, через пятнадцать минут мне нужно встретиться с Эско Риекки.
— Алексей, ну извини… — Чехова виновато развела руками. — Я ведь не предполагала, что ты придешь в это время…
— Конечно, конечно… О чем речь? Все прекрасно, Ольга…
Я снова припал к ручке хозяйки дома, заметив при этом, что взгляд ее говорил как раз об обратном. Она не просто предполагала, в какое время я появлюсь, она специально зазвала фрау Шульце-Бойзен к себе именно днем. Интересно… В Герингу проявляют интерес и чекисты, и Мюллер. Как понять, в чьих интересах действует Ольга?
— Приходи завтра утром. Хорошо? — Чехова улыбнулась, а потом вдруг продолжила на русском языке. — Я близка к депрессии. Скучаю по старому Берлину времен республики: атмосфера беззаботности, свободы и цивилизации…
Постоянное «Хайль Гитлер!», щелканье каблуков и штурмовики в коричневых рубашках или эсэсовцы в черных плащах, марширующие туда-сюда, раздражают меня…
Это было так неожиданно, что я, оторвавшись от руки актрисы, смотрел в ее глаза на пару секунд дольше приличного. Нет, она точно намекает мне… На что? На готовность сотрудничать? Но я еще никак, никаким образом не дал ей повода заподозрить себя в связи с разведкой. Я вел себя полностью в рамках легенды. А вдруг это проверка? Я ведь пока не знаю, насколько могу доверять актрисе.
Она много лет живёт за пределами Родины. Какая ей разница, что там будет с Советским Союзом. А вот здесь, в Берлине, Чеховой точно есть, что терять.
— Потрясающий язык! — Высказалась Либертас, прервав опасную паузу.– Я всегда слушаю его с каким-то трепетом. К сожалению, не понимаю ни слова, но… Он звучит просто великолепно. А когда думаю о великих произведениях, написанных русскими писателями и поэтами, у меня бегут мурашки по коже.
Немка, засмеявшись, дернула плечом, будто в данную секунду мурашки тоже имелись в наличие.
— Ах, да… — Ольга вскочила на ноги и подбежала к секретеру. — Чуть не забыла самое главное. Держи.
Она схватила стопку листов, упакованных в газетную бумагу, и протянула мне.
— Здесь — текст для первой пробы. Нужно хорошо подготовиться. Изучи его дома, а завтра мы сможем как раз посмотреть, на что ты способен.
Я поблагодарил Чехову. Еще раз пять поклонился обеим дамам, и только после этого покинул квартиру. Сам. Убедительно попросил хозяйку не беспокоиться и не провожать гостя.
Вышел из подъезда, остановился.
— Текст…
Я повертел стопку листов, плотно завёрнутую в бумагу. Похоже, вся информация будет в этом свертке.
— Господин, не подскажете, который час.
Рядом со мной остановился пацан, лет десяти. Одет он был просто, скромно, но прилично. Тем удивительнее было то, что произошло в следующую секунду.
Этот сопляк вдруг со всей дури наступил каблуком ботинка мне на ногу, затем, пользуясь замешательством, а я, естественно, от неожиданности просто охренел, выдернул сверток из моих рук и рванул по улице в сторону ближайшей подворотни.