Курсант. На Берлин–2

Москва, Лубянка, апрель 1939 года

Шипко Николай Панасыч проснулся рано утром, на рассвете, от того, что его шея безбожно, просто ужасно ныла, намекая на достаточно серьёзный возраст и на то, что кое-кто давно не мальчик. Чекист потянулся, повернул голову налево, направо. В затылке что-то громко щёлкнуло.

— Bon sang! — Выругался Ширко по-французски.

Конечно «черт подери» звучало бы гораздо эффективнее на родном, русском, но Панасыч по привычке, будучи в одиночестве, частенько ругался на языке «лягушатников». Привычка, оставшаяся со времен, когда ему пришлось провести пару лет в Париже.

Засыпать на службе нужно в более удобной позе, а никак не за столом, откинувшись на спинку жесткого кресла. Вот какой вывод сделал Николай Панасыч из сложившейся ситуации. Честно говоря, он не планировал задерживаться до утра, но всё-таки не выдержал и вырубился прямо не выходя из-за стола. Усталость взяла свое. Слишком много информации нужно было переработать.

Вообще, по совести сказать, кабинет был не совсем его. Даже не так. Кабинет был совсем не его. Служба Николая не предполагает наличие кабинетов. Он — волк. Его среда обитания — это леса и «поля». По «полевой» работе Панасыч скучал больше всего. Скажи ему кто-нибудь лет пять назад, что он осядет среди бумажек за столом, Николай от души посмеялся бы.

Конкретно этот кабинет принадлежал начальнику внешней разведки — Фитину Павлу Ивановичу. Которого, кстати, нигде не было видно. Хотя, Шипко знал, что руководство должно быть на месте. Именно с Павлом Ивановичем они до поздней ночи разбирались с насущными делами. А дел, что говорится, воз и маленькая тележка.

После того, как, наконец, начала восстанавливаться агентурная сеть, каждый день приходилось прорабатывать кучу информации. И это они только в начале пути. Вернее, в его середине. На обломках и руинах прошлых достижений. Ну ничего ничего… Все наладится. Теперь уж точно.

А вообще, конечно, Шипко Николай Панасыч не был на самом деле ни Шипко, ни Панасычем, о чем мало кому известно. Вот Николай, это да. Это единственное, что осталось в его жизни настоящего. Маленькая память о прошлом.

Николя́ являлся внебрачным сыном графа. Приключился в его жизни такой казус. Естественно, о столь интересных деталях биографии не принято говорить вслух. Шипко и не говорил. Единицы знали, кто он такой на самом деле.

Надо отдать должное, граф своего бастарда никогда не стыдился. Более того, старался дать мальчику все, что может иметь ублюдок дворянина. Ублюдок… Как же часто Шипко приходилось слышать это слово в определенный момент своей жизни.

Поначалу, конечно, нет. Граф ценил единственного отпрыска, даром, что устряпал ребёночка горничной, которая при родах умерла. Николя́ даже жил в доме родителя, изрядно нервируя своим видом законную супругу.

К сожалению, или к счастью, тут с какой стороны посмотреть, графиня оказалась бесплодной и своих детей иметь не могла. Поэтому ей приходилось скрепя сердце, терпеть присутствие мальчишки. Конечно, физиономия бастарда дамочку сильно раздражала, но граф, похоже, жестко обозначил условия их дальнейшего брака, соответственно графиня была вынуждена молча терпеть наглядный факт своей неполноценности.

У Николя́ имелись учителя, личный камердинер и целая усадьба в распоряжении. Честно говоря, он до определённого возраста даже не особо понимал, в чем его отличие от других дворянских детей. Пока не пришло время поступать в кадетский корпус. И вот тут все оказалось совсем не сладко. Даже обычные, недворянские детишки, не получали столько презрения от своих однокашников, сколько доставалось Коленьке.

Однако отец упорно видел его будущее связанным с военной карьерой и никаких других вариантов не рассматривал. Впрочем, как и сам Николя́. А чтоб попасть в Николаевскую Академию Генерального штаба, на тот момент уже юноше, нужно было отслужить определенный срок, получить чин капитана армии или штабс-капитана гвардии, выдержать предварительный экзамен при корпусном штабе, а потом еще стать кучу экзаменов в самой Академии. После второго курса, при условии отличной учебы можно было рассчитывать на дополнительный курс и причисление к генеральному штабу. О чем, собственно говоря, и мечтал графский бастард.

Поэтому Коля, сцепив зубы, игнорируя плевки в спину, иногда, кстати, вполне реальные, шел вперед. Он хотел доказать, что достоин, что ничем не хуже остальных. И скорее всего, дошёл бы. Но… Первая мировая война, а потом и обе революции внесли свои коррективы.

Для начала, в 1914 году Николя́ по службе, которая началась внезапно и слегка незапланированно, познакомился с выдающимися людьми, изменившими представление тогда еще семнадцатилетнего юноши о своем будущем.

Этими людьми были генерал-майор Николай Степанович Батюшин, в чем управлении с начала войны оказалась разведывательная и контрразведывательная службы Северо-Западного фронта, и генерал-квартмейстер Михаил Бонч-Бруевич.

Конечно, в общество этих военных Николя́ попал не просто так. На то была воля отца, не желавшего терять единственного сына, хоть и незаконнорождённого. Этакий баланс между страстным рвением самого Коли послужить отечеству и намерениями графа по окончанию войны признать сына законным наследником. Вот тогда-то Николя́ узнал о существовании службы, не менее важной, чем встреча с врагом на поле боя. А может, даже гораздо более важной.

Ведь если разведка сработает на опережение, если добудет необходимые сведения, то битвы можно либо избежать, либо начать ее на своих условиях.

Именно Бонч-Бруевич, чей брат являлся революционером и большевиком, после событий 1917 года подтолкнул Николая к сотрудничеству с «красными».

Жалел ли Николя́ когда-нибудь о своем решении перейти на сторону Советов? Он об этом даже не думал. С самого первого дня, когда Шипко узнал о том, сколь многих бед можно избежать при грамотно организованной внешней разведке, суть его кропотливой работы сводилась к обеспечению спокойного будущего России.

Николай Панасыч не служил ни «белым», ни «красным». Он служил Отчизне. Служил людям, которые живут рядом с ним. Какая разница, кто стоит у власти? Главное, чтоб страна от этого не страдала.

И вот тут, конечно, имелся один крохотный нюанс. Последние лет пять Шипко наблюдал, что творится «в верхах», как это сказывается на «низах» и сильно сомневался, можно ли относиться к такому спокойно.

В последние годы Иосиф Виссарионович стал крайне недоверчив. Его навязчивые мысли о предателях обрели излишне гипертрофированную форму. И Шипко это беспокоило. Он знал доподлинно, сколько людей в списках сотрудников НКВД получили напротив своей фамилии короткое слово «расстрелян». За многих из них он мог поручиться головой. Но…

Когда Николай Панасыч, плюнув на свою собственную жизнь, на своё собственное будущее, не выдержал и заявил Вождю о несогласии с такой политикой партии, тот сначала был, мягко говоря, очень зол на столь свободные речи подчинённого. Сразу припомнил Шипко его происхождение. Мол, яблоко от яблони, все дела. И вообще, может Николай Панасыч самый настоящий шпион? Может он специально тут свои вредоносные мысли вслух озвучивает? А может и не только здесь, да?

— Знаете что, товарищ Сталин… — Панасыч покачал головой, недоумевая от нелепых обвинений, — Я с семнадцати лет на службе. Всю жизнь этому посвятил. Для меня это и есть жизнь. И если вы считаете, что я готов похерить, уж извините за простоту выражений, всё это ради сомнительного удовольствия очернить ваш светлый образ, то… вы знаете, что делать. У вас на подобных указах рука набита. Сразу в предатели записывайте и к стенке отправляйте. Потому что выходит, все эти годы были потрачены мной зря. Разрешите идти? Или, может, конвой нужно ждать?

Сталин, который вызвал Шипко для отчёта по ситуации с Троцким, а никак не для гневных речей в свой адрес, молчал почти пять минут. Просто молчал, смотрел на Панасыча исподлобья и дымил своей трубкой. За это время Николай сто пятьдесят раз пожалел о горячности, о сказанном и о том, что вообще родился. Умеет Иосиф Виссарионович создать интригу, если захочет. Это факт.

Дело не в том, что Николай боялся смерти. Смерть — это конец всего. Чего ее бояться? Но он понимал, что с каждым обвиненным сотрудником количество людей, способных уберечь Родину от нападок врага, становится все меньше. А ситуация на мировой арене ухудшается с каждым днем. Особенно, со стороны Германии.

— И в кого ты такой горячий… — Задумчиво высказался Вождь, выпуская клубы дыма. — Отец твой спокойным был. Никогда не позволял характер показывать. Даже жаль, что остался при своих убеждениях. Глядишь, дожил бы до этого момента, когда его сын самому́ товарищу Сталину недовольство демонстрирует.

Шипко от комментариев воздержался. Хотя Вождь снова замолчал, явно давая чекисту возможность кинуть еще парочку опасных фраз. Например, вспомнить расстрелянного в 1927 году графа, когда под машину террора попало очень большое количество оставшихся в Союзе дворян.

Панасыч знал, Иосиф Виссарионович проверяет сейчас насколько сильно зарвался подчиненный. Потому и молчал. Одно дело — вгорячах что-то Вождю высказать, совсем другое — продолжать обвинять главного человека Советского Союза в тирании и самодурстве.

Власть имущие только в сказках любят, когда всякие Иванушки-дурачки им правду-матку в глаза рубят. На самом деле, ситуация совсем обратная. Рубят те, кто у власти. Не правду, а головы слишком говорливым.

— Ну хорошо… Николай… — Вождь отложил трубку в сторону и с насмешкой посмотрел на Шипко. — Раз ты считаешь, что все эти разведчики были невинно убиенным, вот тебе возможность исправить ситуацию. В секретную школу пойдёшь. Воспитателем. Приложишь руку к созданию новых кадров. И еще… Твоя задача будет заключаться не только в том, чтоб гонять этих парней в хвост и гриву. Тебе нужно наблюдать и отсеивать кадры, которые действительно можно использовать для работы за границей. Ты мое мнение знаешь. Все они — потенциальные предатели. Сегодня их партия кормит, одевает, благополучную жизнь обеспечивает, а завтра они ее за три копейки продадут. Здесь, в Советском Союзе, Николай, быть верными сынами все горазды. А там… Там враг рядом. Он не дремлет. Он будет искушать и сманивать на свою сторону. Так что на тебе важная миссия. Из всего курса выберешь тех, кого сломать и соблазнить невозможно. Иди.

Панасыч вышел из кабинета вождя, постоял пару минут за дверью, а потом, тихо выругавшись под нос, пошел прочь. К чему относилось это ругательство, он и сам не понял. Может, к перспективе нянчится с молодыми кадрами НКВД, в которых, честно говоря, Шипко не особо верил. Может, к тому, что он уходит сейчас своими ногами и что вообще уходит.

А потом всплыла вдруг эта особая группа из детдомовцев. Шипко сразу такой поворот сильно удивил. Да, пацаны были без роду и племени. Терять им нечего. Но в том и суть. Им действительно нечего терять. Махнул через границу и все. Поминай как звали.

И только спустя пару недель Панасыч понял, что вся эта безумная идея имела в своей сути лишь одно реальное звено — Алексей Реутов.

Сначала Николай пацана не признал. Да и не мог признать. Он его видел последний раз десять лет назад, когда мальчишку, чьих родителей обвинили в предательстве, привела соседка. К тому же, в то время фамилия у парня была совсем другой. А вот уже потом, спустя еще несколько дней, в голове чекиста сложилась вся картина.

Алексей Реутов таковым не являлся. Он был сыном дипломата, тем самым мальчишкой, чью мать по роковому стечению обстоятельств Шипко вместе с Клячиным на тот свет отправили. И да, Панасыч с себя вины не снимал. Было такое. Факт.

Дальше — больше. Шипко снова вызвал Иосиф Виссарионович.

— Скажи мне, Николай, как справляешься с заданием? — Поинтересовался Вождь, зажимая в руке свою неизменную тубку.

— Работаем, товарищ Сталин.

— Ммм… А как ты работаешь, Николай, если не знаешь ничего про парня из группы беспризорников? А? Мне вот тут товарищ Берия приходит и любопытные факты о нем рассказывает…

В общем, Панасычу пришлось пережить еще несколько неприятных минут, пока Сталин отчитывал его за неосведомленность. Тогда-то вся история в голове Шипко выстроилась в рядочек.

Мальчишку почти десять лет прятал Бекетов. Это Панасыч уже и сам понял. Но теперь стала очевидна причина суеты товарища старшего майора госбезопасности. Алексей, оказывается, должен знать, где спрятан тот самый архив, который Сергею Витцке передали из Советского Союза. И Бекетову кровь из носа этот архив был нужен. Впрочем, теперь не только Бекетову…

— Товарищ майор государственной безопасности!

Дверь кабинета резко распахнулась и на пороге появился лейтенант, выполнявший роль секретаря.

— Вас срочно товарищ Фитин зовет. Он у товарища Судоплатова.

Шипко тряхнул головой, отгоняя крайне неуместные в данный момент воспоминания, встал с кресла, одернул форму и вышел вслед за секретарем из кабинета.

Товарищ майор… Надо же… Отвык от своего звания. Постоянно сержант, да сержант…

Фитин с Судоплатовым ждали Панасыча с нетерпением и явно были взволнованы.

— Что случилось, Павел Иванович?

Шипко с начальником внешней разведки держался вежливо, соблюдая субординацию, хотя Фитин прекрасно знал послужной список «сержанта».

— Дипломатическая почта. Письмо по твоей линии. — Павел Иванович кивнул Николаю, приглашая подойти ближе, и протянул ему конверт, который был запечатан.

По распоряжению Вождя почту, относительно группы Витцке, не мог прочесть никто кроме Панасыча.

Фитин прекрасно понимал, в чем дело, и совершенно ничего не имел против. Все думают, будто Вождь не верит никому, кроме Берии. И только Панасыч знал, что Берии Сталин не верит еще больше, чем остальным.

Потому Иосиф Виссарионович велел именно Шипко заниматься операцией. Фитин о причинах, которыми руководствовался Сталин, догадывался. Но в силу острого ума не лез, куда не надо.

Шипко открыл конверт, вытащил аккуратно сложенную бумажку, развернул ее и принялся читать. Естественно, про себя.

" Дорогой дядюшка Николай, спешу рассказать тебе о последних событиях. Эти события сильно расстроют твое больное сердце. Младшенький наш пропал. Совсем. Ухажер мой, тот, что лысый и малясь дурковатый, зайцем по городу носится. Ищет нашего поиблудыша. Не знаю, как быстро ты получишь мое послание, но пишу я тебе, спустя несколько часов, как братец неумный словно сквозь землю провалился. Не знаю, что и думать. Братца не только хахаль мой разыскивает. Тут все носом землю роют. И что странно, ничегошеньки за несколько часов не нарыли. Адрес, где в последний раз мог быть наш парнишка, — пустой. Хозяева уже год как в другом городе обитают. За квартирой приглядывают, но никто там не живет. Совершенно непонятно, куда мальчишка подевался. Так я вот что хотела сказать, дядюшка, пока тут буду. За младшенького душа болит. Есть ощущение, что кто-то совсем дурной к его пропаже руку приложил. Одно скажу точно, он не сам. Не вини его. Братец ведь наш в городе для некоторых очень необходим. В общем, буду держать тебя в курсе. С поклоном, твоя любящая племянница".

— Что случилось? — Спросил Павел Иванович, как только Шипко положил письмо обратно в конверт.

— Курсант исчез. — Коротко ответил Панасыч.

О самой операции Фитин, конечно же в курсе, так что можно обсудить некоторые пкнкты. Павел Иванович только некоторых деталей не знает. Самых важных.

— Как пропал? — Вскинулся Судоплатов. — Это что ж, сбежал, выходит? Не должен, вроде. Не верю.

— Хм… Согласен. Ерунда какая-то… — Согласился Фитин.

Николай Панасыч уже не слушал, о чем говорят эти двое. Он думал о своем и тщательно старался сдержать улыбку. Потому что только ему было известно истинное положение вещей. Алексей исчез. Отлично… Значит, все идёт по плану.