Линии судьбы

Глава 57: Лицо в зеркале времени

Утренний воздух обжигал легкие холодом — первое напоминание о том, что ночь закончилась, и теперь каждый из них шел своим путем. Феликс стоял у малой северной калитки храма целителей, опираясь рукой о шершавую поверхность каменного столба. Тело ныло приятной усталостью после ночи с Еленой, но разум казался непривычно ясным, словно их соединение смыло пелену с его мыслей.

Прощание вышло тихим. Елена держала его лицо в ладонях, глядя в глаза так, будто запоминала каждую черту. Её губы коснулись его ладони на прощание — мимолетно, но место поцелуя до сих пор горело, словно отмеченное невидимой печатью.

— Вернись ко мне, — только и сказала она.

Даже сейчас, в нескольких милях от храма целителей, он чувствовал её — тонкую струну, натянутую между их сердцами. Серебристые нити её дара пульсировали внутри его собственной печати, отголосок их единения продолжал жить в нем, теплился под кожей как второе сердце.

Феликс сделал первый шаг по древней тропе, ведущей к Северным горам. Странное чувство дежавю пронзило его как тонкая игла. Тело само находило безопасные участки размытой временем дороги, огибало осыпавшиеся камни, словно эти движения были впечатаны в мышечную память. Но это не могли быть воспоминания Чжан Вэя — настоящий хозяин этого тела никогда не поднимался в эти горы.

Или все-таки поднимался?

Туман стелился по земле, липкими щупальцами обвивался вокруг лодыжек. Клочья облаков цеплялись за вершины гор, превращая их в острова в молочном море. Запах мокрого камня и хвои смешивался с чем-то странным — металлический привкус, едва уловимый, но определенно не принадлежащий этому месту.

С каждым шагом нарастало ощущение, что он уже был здесь. Каждый изгиб тропы, каждое корявое дерево у края обрыва — все это было ему знакомо, не в виде размытых образов сна, но с четкостью и объемностью реального опыта.

— Я никогда здесь не был, — прошептал Феликс, и голос прозвучал неуверенно, потонув в пустоте горного воздуха.

Справа от тропы высилась скала, напоминающая голову дракона — слишком точное сходство, чтобы быть случайным. Феликс замедлил шаг, сердце застучало быстрее. Он точно знал, что за следующим поворотом его ждет расщелина, зажатая между двумя валунами.

И она действительно оказалась там.

Преодолев крутой подъем, Феликс остановился, прижав руку к груди. Сердце молотило не от усилия. Печать внезапно налилась жаром, вспыхнула, заставив его зажмуриться от резкой волны боли.

Земля ушла из-под ног. Мир растворился в золотом свечении.

Маленький мальчик стоит перед высоким мужчиной с проницательными глазами и длинной седой бородой. Ветер треплет края его выцветшего халата. В глазах ребенка — смесь страха и яростного любопытства. Одежда мальчика слишком велика, рукава приходится подворачивать, но он стоит прямо, с вызывающе поднятым подбородком.

«Как тебя зовут, малыш?» — голос мужчины мягок, но в нем слышится скрытая сила.

«Я Мо», — отвечает мальчик. Его голос тих, но слова четкие, уверенные. — «Так меня звали в приюте».

Седобородый кивает, его глаза сужаются, словно он видит в ребенке нечто, скрытое от других.

«Мо… хорошее имя. Ты помнишь, что случилось на рынке сегодня?»

Мальчик наклоняет голову набок, взгляд становится отстраненным, словно он просматривает события у себя в голове.

«Столб покачнулся. Крыша хотела упасть. Я просто… подумал, что было бы хорошо, если бы вода в кадке рядом подперла его. И вода… послушалась».

Пальцы мальчика сжимаются и разжимаются, словно он до сих пор чувствует эту власть над жидкостью. В глазах — не страх, а восторг. Тот же восторг, какой бывает у ребенка, впервые ударившего камнем по стеклу и понявшего свою силу разрушать.

Седобородый переглядывается с пожилым торговцем, стоящим поодаль. Тот молча кивает, подтверждая слова ребенка. В глазах мастера мелькает что-то, похожее на торжество, быстро сменяющееся озабоченностью.

«А раньше такое бывало?» — он опускается на одно колено, чтобы оказаться на уровне глаз мальчика.

Мо слегка напрягается, пальцы сжимаются в кулаки, затем разжимаются.

«Иногда… когда я очень сильно чего-то хочу».

Он замолкает, затем добавляет с обезоруживающей прямотой:

«Вы заберете меня из приюта? Я хочу научиться делать такое по-настоящему».

Его взгляд на долю секунды задерживается на серебристой пряжке пояса мастера, и в этом быстром взгляде промелькивает что-то жадное, нетерпеливое — настолько мимолетное, что можно счесть игрой света.

Седобородый кладет руку на худенькое плечо:

«Да, Мо. Я заберу тебя. В Школе Текущей Воды тебя научат понимать свой дар».

Лицо мальчика светлеет. Но вместо детского восторга он сдержанно кланяется, словно уже репетируя более взрослый образ:

«Благодарю вас, мастер. Я буду очень стараться».

Феликс распахнул глаза. Холодный пот стекал между лопаток, рубаха прилипла к спине. Он прислонился к стволу древней сосны, чувствуя, как смола пачкает ладони, а шероховатая кора впивается в лопатки через тонкую ткань одежды.

— Какого черта? — выдохнул он в пустоту.

Это не могло быть воспоминанием Чжан Вэя — память о его детстве постоянно ускользала, как дым сквозь пальцы. Попытки нырнуть в то время всегда наталкивались на размытые образы, будто кто-то намеренно стер ранние годы. Но видение казалось таким ясным, таким реальным — словно он сам стоял там, наблюдателем, свидетелем.

Солнце, выглянувшее из-за облака, бросило зайчик на ствол сосны. На мгновение почудилось, что в солнечном пятне мелькнуло лицо — детское лицо с раскосыми глазами, в которых клубилась жажда большего.

Феликс потряс головой и двинулся дальше. Чем выше он поднимался по тропе, тем сильнее ощущал странную легкость в теле. Печать на груди тихо пульсировала в такт шагам. Золотисто-серебристый узор просвечивал сквозь ткань, заставляя ее светиться изнутри.

Горный воздух становился все более разреженным, каждый глоток обжигал легкие холодом и одновременно бодрил, словно хороший глоток ледяного вина. Свет полуденного солнца казался здесь ослепительным, отражаясь от гранитных склонов тысячами блесток, играя на каплях росы, все еще сохранившейся в тени.

Тропа сужалась, петляя между огромными валунами. Края скал, обточенные ветрами, напоминали застывшие в камне волны. В расщелинах между камнями пробивались упрямые горные цветы — крошечные синие звездочки с серебристыми тычинками, так напоминавшие глаза Елены в момент прощания.

«Вернись ко мне».

Её голос в его голове казался таким четким, словно она шла рядом.

Порыв ветра внезапно бросил в лицо горсть ледяных кристаллов. Феликс зажмурился, прикрывая глаза рукой. Колкие иглы впились в щеки, оставляя влажные дорожки.

Когда он открыл глаза, мир вокруг дрожал, словно отражение в потревоженной воде. Цвета стали ярче, звуки — глубже, время замедлилось, растягивая каждый момент до бесконечности.

Огромный зал с высоким куполообразным потолком, пронизанный голубоватым светом, льющимся через круглые окна. Мастер Ю — моложе, чем его знал Феликс, без характерных морщин вокруг глаз — шагает по каменным плитам. Его шаги гулко разносятся в пространстве, нарушая торжественную тишину. В его движениях нет привычной плавности — он почти бежит, лицо искажено смесью восторга и тревоги.

Перед ним странная фигура — человек в необычных одеждах, напоминающих одновременно мантию мудреца и костюм механика. В ткань вплетены тонкие металлические нити, образующие узоры, повторяющие выгравированные на колоннах зала символы. Его лицо словно постоянно перестраивается — черты текучие, взгляд то стар, то молод.

«Я нашел его, учитель!» — голос Ю дрожит от сдерживаемого возбуждения. — «Того, о ком мы говорили столько лет».

Незнакомец поднимает руку, и время вокруг замедляется. Пылинки в солнечном луче застывают, образуя геометрически идеальный узор. Звуки затихают до едва слышного гула.

«Расскажи мне о нем». Голос звучит странно, с нечеловеческими обертонами, словно несколько голосов говорят одновременно, идеально синхронизированные. «Что ты видел?»

«Мальчик, совсем юный, но его дар…» — Ю качает головой, как будто сам не верит своим словам. — «Он управлял водой без печатей. Просто силой мысли. Защитил целую улицу от обрушения крыши».

«И ты уверен, что это он?»

«Абсолютно. Его аура… она имеет тот самый отпечаток. Ту самую сигнатуру».

Незнакомец кивает, его глаза вспыхивают голубым огнем, а в зрачках видны крошечные шестеренки, вращающиеся с невыносимой скоростью.

«Тогда это началось», — его голос становится глубже, словно говорит не один человек, а множество. — «Новый цикл. Новая петля. И, возможно, новая возможность разорвать её».

Ю непонимающе хмурится:

«Учитель, вы говорите… он тот самый ребенок?»

«Нет», — отвечает незнакомец, и что-то похожее на усталость проскальзывает в его голосе. — «Он точка выбора. Чаша весов, которая может склониться в любую сторону. Иногда самое страшное зло начинается с самых благих намерений».

Видение оборвалось так же резко, как началось. Феликс пошатнулся, едва удержавшись на ногах. Голова кружилась, словно от горной болезни. Во рту появился металлический привкус.

— Что, черт возьми, происходит? — прошептал он, проводя рукой по лицу, стирая выступивший пот.

Видения появлялись с нарастающей частотой, словно осколки разбитого зеркала, постепенно складывающиеся в единую картину. Но чью жизнь он видел? И почему именно сейчас эти осколки решили собраться?

Тревога росла внутри, смешиваясь с острым, болезненным любопытством. Если Мо и Чжан Вэй — один и тот же человек, что это значит для него, занявшего чужое тело? Что за тайна скрывается в прошлом, которое он считал всего лишь набором заимствованных навыков и воспоминаний?

Каждый шаг давался все труднее, словно он шел против сильного течения. Жар печати на груди стал почти невыносимым. Феликс расстегнул ворот, и золотисто-серебристое сияние вырвалось наружу, пробивая туман тонкими лучами, освещая тропу перед ним.

При следующем повороте горная гряда расступилась, открывая вид на высокое плато, спрятанное среди скалистых пиков. Ему не нужно было видеть это место, чтобы узнать его. Тело Чжан Вэя помнило. В центре плато возвышались руины, которые, несмотря на разрушения, явно были когда-то величественным храмом.

Пространство вокруг руин колебалось, как воздух над раскаленной жаровней. Но не от жара — что-то искажало саму ткань реальности. Массивный купол, частично обрушившийся, открывал взору внутренние конструкции — но не физические, а энергетические. В воздухе висели светящиеся контуры странного механизма с бесчисленными шестернями, рычагами и противовесами, медленно вращающимися в невидимых креплениях.

Обломки колонн с высеченными на них символами разбросало вокруг, как кости гигантского существа. Каждый символ слабо светился, пульсируя в такт биению печати Феликса.

Воздух пах озоном и нагретым металлом — так пахнет после удара молнии. Тишина стояла оглушительная, но вместе с тем наполненная странным гулом на грани слышимости — механическим жужжанием, словно тысячи крошечных часовых механизмов работали одновременно.

Феликс осторожно коснулся первого каменного блока разрушенной стены. Камень казался теплым, почти горячим, словно живым, и ответил на прикосновение легкой вибрацией. Поверхность, испещренная странными символами, напоминавшими сложную вязь иероглифов, пропущенную через призму искажения, засветилась ярче под его пальцами.

Другое видение накрыло его, заставив судорожно вцепиться в камень, чтобы не упасть.

Юноша с тонкими чертами лица и пронзительным взглядом демонстрирует удивительное мастерство, управляя водой. Он направляет жидкость силой мысли, заставляя ее принимать сложные формы.

Полуденное солнце бьет в глаза, отражаясь от водяных струй. Каждое движение его рук плавное, почти танцевальное, но в глазах стоит стальная концентрация.

Вода поднимается спиралью, формирует идеальную сферу, затем разделяется на десятки тонких струй, огибающих расставленные на площадке глиняные сосуды. Ни одна струя не касается другой, ни один сосуд не задет. Другие ученики в стороне перешептываются, лица выражают смесь восхищения и зависти.

Рядом стоит мастер Ю, его лицо светится гордостью.

«Превосходно, Мо. Твой дар растет с каждым днем».

Юноша опускает руки, и вода плавно стекает обратно в деревянную чашу. Но на его лице нет удовлетворения — только жажда большего. Мимолетная улыбка тут же сменяется почти хищным взглядом.

«Мастер Ю», — его голос звучит почтительно, но под этой почтительностью скрывается нетерпение. — «Когда я смогу изучать продвинутые техники? Я освоил все, что вы показали».

«Всему свое время», — отвечает Ю, но в его взгляде читается беспокойство. — «Торопливость никогда не приводит к мудрости».

«Но я чувствую, что способен на большее», — настаивает Мо. — «Я вижу движение энергии яснее, чем кто-либо в школе. Даже вы говорили, что мой дар уникален».

Он подходит ближе, его голос снижается до интимного шепота:

«Другие ученики тратят годы на то, что я осваиваю за недели. Почему я должен сдерживаться?»

Ю кладет руку на плечо ученика, его лицо становится серьезным.

«Именно поэтому мы должны развивать твой дар правильно. Скоро… я познакомлю тебя с кем-то особенным».

В глазах юноши загорается огонь предвкушения. Что-то хищное мелькает в глубине зрачков. Он кланяется, скрывая жадный блеск:

«Я буду ждать с нетерпением, учитель».

Феликс резко выдохнул, возвращаясь к реальности. В ушах стоял звон, в глазах плясали темные пятна. Туман воспоминаний рассеивался, но оставлял после себя тяжесть в груди. Пальцы непроизвольно коснулись того места, где под одеждой пульсировала печать.

Сердце колотилось так, словно он пробежал до вершины без остановки. Но не от усталости — от нарастающего понимания.

Мо. Этот мальчик, этот юноша… Черты лица, жесты, даже наклон головы — Феликс видел все это каждый день, когда смотрел в зеркало. Не свое лицо — лицо Чжан Вэя.

— Не может быть, — выдохнул он, и слова повисли в воздухе, словно материализовав его страх.

Ощущение чужеродности собственного тела, которое и раньше посещало его, теперь усилилось стократно. Словно под кожей шевельнулось что-то чужое, темное, таившееся там с самого начала. Тело, которое он считал просто сосудом, одолженным для великой цели, внезапно обрело собственную сложную и неприятную историю.

— Кто же ты такой, Чжан Вэй? — прошептал он, двигаясь между разрушенными колоннами.

Тропа между руинами была едва различима, заросшая мхом и горными травами. Словно в трансе, Феликс продвигался через лабиринт полуразрушенных стен, направляясь к центру комплекса. Каждый шаг отдавался странным эхом, опережавшим сам звук — эхо раздавалось за мгновение до того, как его подошва касалась камня, словно время здесь текло нелинейно, вытворяя петли и загогулины.

Новая волна воспоминаний накрыла его, такая мощная, что он упал на колени, вцепившись пальцами в трещины каменных плит.

Мо стоит перед зеркалом в небольшой келье. Его лицо осунулось, под глазами залегли тени. Рядом на столе — пустой свиток с печатью Школы Текущей Воды и письменные принадлежности.

Комната освещена единственной свечой, отбрасывающей странные тени на стены. За окном темно — глубокая ночь, все спят.

«Мо», — произносит он с презрением, рассматривая себя. — «Какое плебейское, бесцветное имя. Два звука без силы, без величия. Имя сироты, подобранного из жалости».

Он проводит пальцами по отражению, словно стирая прежнего себя.

«Такое имя не достойно того, кем я стану. Мне нужно новое имя — имя, в котором слышится сила, имя гения среди гениев, имя, которое будут произносить с трепетом».

Мо закрывает глаза, делает глубокий вдох. Когда он открывает их, в темных зрачках что-то меняется — словно внутри появляется новая личность, холодная и твердая, как сталь.

«Прощай, глупый сирота Мо. Ты был лишь коконом, из которого теперь выйдет настоящий я».

Он берет кисть, окунает в чернила. Пишет быстро, уверенными мазками, выводя на листе бумаги два иероглифа.

Чжан Вэй.

Написав, он надрезает ладонь кинжалом. Капли крови падают на свежие чернила, впитываются в бумагу.

«Кровью скрепляю этот выбор. С этого момента я — Чжан Вэй, и только он».

Его пальцы прижимаются к вискам, он закрывает глаза, лицо искажается от концентрации, словно он выполняет сложную технику.

«Забыть… Запереть… Похоронить…»

Свеча вспыхивает неестественно ярко, тени на стенах искажаются, принимая причудливые формы. По щеке юноши скатывается единственная слеза — прощальный дар того, кем он больше не хочет быть.

Феликс рывком вернулся в реальность. Его колотила дрожь, хотя воздух вокруг был странно теплым. С трудом поднявшись на ноги, он обхватил себя руками, чувствуя непреодолимое отвращение к собственному телу. Оно вдруг стало чужим, враждебным.

Вот оно. Вот ключ ко всему. Мо и Чжан Вэй — один и тот же человек. Не просто смена имени — полное отречение от прошлого, рождение новой личности из тщеславия и безграничных амбиций.

Ритуал, который он провел — не просто смена имени, но нечто большее. Он буквально запечатал свою истинную личность, создал новую, более сдержанную, расчетливую, идеально приспособленную для достижения власти.

Во рту появилась горечь. Странная тошнота подкатила к горлу. Теперь понятно, почему в воспоминаниях Чжан Вэя так мало детства — оно принадлежало другому человеку, от которого он отрекся.

Он продолжил путь, погруженный в водоворот мыслей. Руины вокруг словно наблюдали за ним, эхо шагов множилось, создавая иллюзию, будто кто-то идет следом. Запах озона усилился, в воздухе словно собиралась гроза, хотя небо оставалось безоблачным.

Стены полуразрушенного коридора расступились, открывая взору огромный круглый зал с высоким потолком, частично открытым небу. Пол представлял собой гигантский узор из концентрических кругов, выполненный из металла с голубоватым оттенком. Странным образом время почти не тронуло это место — лишь несколько трещин пересекали идеальную поверхность.

Каждый шаг по этому полу вызывал двойное эхо — одно нормальное, а другое, словно предвосхищающее движение, звучащее за мгновение до контакта ноги с поверхностью. Пылинки, поднятые шагами, не оседали обычным образом, а зависали в воздухе, медленно двигаясь по спиральным траекториям.

Краем сознания он ощутил Елену — где-то там, внизу, в храме целителей. Ее беспокойство текло к нему по серебристой нити их связи. Она чувствовала, что происходит что-то необычное. На мгновение он едва не потянулся к ней всеми чувствами, не позвал ее — но вовремя остановился. Слишком опасно тянуть ее сюда, в место, где время играет странные шутки.

«Я вернусь к тебе», — мысленно пообещал он, и печать отозвалась теплой пульсацией.

Достигнув центра зала, Феликс почувствовал, как печать на его груди вспыхнула с невыносимой интенсивностью. Золотисто-серебристое сияние пробилось сквозь все слои одежды, заполняя пространство вокруг мерцающим светом. Этот свет встретился с голубоватым сиянием, исходившим от пола, и на мгновение весь мир замер.

Пылинки в воздухе застыли, шелест ветра прекратился, даже биение сердца Феликса словно приостановилось. Собственное дыхание казалось громче грома в этой невозможной тишине, нарушаемой лишь тонким металлическим звоном, будто тысячи крошечных шестеренок одновременно пришли в движение.

Воздух в центре зала сгустился, закружился голубоватым вихрем, принимая форму. Вихрь пульсировал в такт с печатью на груди Феликса, с каждым ударом обретая все более четкие очертания.

Из света материализовалась фигура мужчины. Сначала проявился силуэт — широкие плечи, прямая спина, гордо поднятая голова. Затем детали — длинные пальцы с тонкими металлическими пластинами на суставах, классически правильное лицо с острыми скулами, глаза с вертикальными зрачками, похожими на часовые стрелки.

В этом существе было что-то нечеловеческое, потустороннее. Кожа переливалась металлическим блеском, словно жидкое серебро, растекшееся по форме человека. Волосы, странно неподвижные, имели тот же оттенок и казались выкованными из тончайшей проволоки. На висках проступали голубоватые схемы, напоминавшие радио схемы. А глаза… Глаза завораживали — ясные, пронзительные, с крошечными шестеренками, вращающимися в радужках, непрерывно меняя рисунок.

— Я ждал тебя, Феликс, чемпион Фортуны, — прозвучал глубокий голос, в котором слышался едва уловимый металлический перезвон.

Слова произносились с идеальной точностью, словно отмеряемые часовым механизмом. Но в этой механической четкости проскальзывали странные паузы — не там, где их ожидаешь в человеческой речи. Словно фразы разделялись не на логические части, а на равные временные отрезки.

— Ты знаешь, кто я, — это был не вопрос.

Феликс сглотнул комок в горле. Какая-то часть его действительно знала — словно эта встреча была предопределена, вписана в саму ткань его судьбы.

— Ты тот, кто вернул меня, — произнес он хрипло. — Тот, кто отмотал время назад, когда Елена погибла.

— Меня зовут Михаил Старовойтов, — каждый слог выговаривался отдельно, словно части сложного устройства, собирающегося воедино. — В этом мире я известен как мастер Ли Цзянь, хранитель храма Саньхэ, и я — чемпион Времени.

Михаил сделал шаг вперед, и воздух вокруг него колебался, словно перетекал. С каждым его движением слышался тихий механический звук, как будто внутри него крутились тысячи микроскопических шестерен.

— Меня уже нет в физическом смысле, — продолжил он, заметив, как Феликс неосознанно отступил. — То, что ты видишь — проекция моей сущности, соединившейся с энергетической системой этого мира.

Феликс почувствовал холодок, бегущий по позвоночнику. Присутствие этого существа было осязаемым, но одновременно противоестественным, словно оно находилось одновременно здесь и где-то еще, в других измерениях, в других временах.

— Ты вернул меня, — повторил Феликс, подбираясь ближе к сути. — Как?

Михаил медленно кивнул. Его движения казались одновременно плавными и неестественно точными, как у механизма, имитирующего человека.

— Время — величайшая река, — произнес он. Пауза, длящаяся ровно секунду. — Её нельзя повернуть вспять. — Еще секунда. — Но можно создать временные завихрения, небольшие петли, где события обретают шанс пойти по иному руслу.

Он сделал неуловимо быстрый жест рукой, и часть пола между ними засветилась, формируя трехмерное изображение, похожее на водоворот. Внутри водоворота мелькали лица, события, словно кадры из фильма, прокрученные в обратном направлении. Феликс увидел себя самого, склонившегося над телом Елены, кровь на своих руках, Лина с кинжалом, свое искаженное яростью лицо…

— Когда Елена погибла от руки Лина, твое горе вызвало взрыв энергии, — Михаил говорил размеренно, а голубоватый свет отражался в его глазах, заставляя шестеренки вращаться быстрее. — Печать на твоей груди, созданная для работы с вероятностями, вошла в резонанс с моей способностью управлять временем. Я использовал эту энергию, чтобы создать петлю — вернуть тебя на несколько дней назад, в момент, когда все еще можно было изменить.

— Если нельзя повернуть время вспять, то как я помню… — Феликс коснулся своей головы, — …то, что еще не произошло?

— Потому что я сохранил твое сознание нетронутым во время перехода, — в голосе Михаила послышалась усталость, первая по-настоящему человеческая эмоция. — Не только воспоминания, но саму целостность твоего разума. Это требует огромной энергии, и больше таких шансов не будет.

От этих слов по спине Феликса пробежала дрожь.

— Я благодарен за этот шанс, — сказал Феликс, и эти слова прозвучали удивительно искренне. Перед лицом этого древнего существа лгать казалось бессмысленным. — Но я должен знать правду. Кто такой Мо? И почему я вижу воспоминания о нем?

Михаил поднял руку, и в воздухе возникло изображение — детское лицо с темными, жадными до жизни глазами, постепенно трансформирующееся в лицо взрослого Чжан Вэя.

— Мо и Чжан Вэй… — он сделал паузу, не человеческую, а механическую — как шестерня, переключающаяся на новое положение. — Одна душа, два имени. Один человек, решивший переписать свою историю.

— Но зачем? — Феликс подался вперед, не в силах оторвать взгляд от плавного превращения. — Зачем менять имя, создавать новую личность?

— Из страха, — ответил Михаил, удивив Феликса. — Того самого страха, который несет в себе каждый, кто осознает слишком рано свою исключительность.

Мастер Времени обошел Феликса кругом, словно изучая его со всех сторон.

— Мир Расколотых Путей находится на критической точке баланса между порядком и хаосом, — продолжил он, и теперь его голос звучал глубже, многослойнее. — Скверна из мира Обратной Вероятности стремится искривить этот баланс, превратить его в нечто иное, чуждое самой природе нашей реальности.

Михаил поднял обе руки, и между ними возникло сложное переплетение светящихся нитей — не физический объект, а визуализация концепции. Два объемных сгустка света разной природы: один — устойчивый, с четкими границами и упорядоченной структурой; другой — хаотичный, пульсирующий, с размытыми краями, угрожающе тянущимися к первому.

— Это две реальности с фундаментально разными законами существования. — Голос Михаила приобрел глубину и звучал словно из разных точек пространства одновременно.

Он указал на устойчивый сгусток света:

— Здесь наш мир и подобные ему — где причина предшествует следствию, где вероятность подчиняется законам. — Затем его палец переместился к хаотичному образованию. — А здесь мир Обратной Вероятности, источник скверны. Реальность, где самое невероятное становится неизбежным, где логика извращена до неузнаваемости.

Пространство между двумя сгустками начало пульсировать и истончаться.

— Между ними — не расстояние, а мембрана самой реальности, которую охраняют боги, выбирающие чемпионов.

— Ты не ответил на мой вопрос, — настаивал Феликс, чувствуя, как где-то в глубине души нарастает гнев — не его собственный, а словно чужой, принадлежащий кому-то, кто жил в этом теле до него.

Михаил сделал мягкий жест, и сложная визуализация растаяла, распавшись на мириады тающих световых нитей.

— Мо был ребенком с уникальным даром, — сказал он с неожиданной мягкостью. — Но еще он был ребенком с глубокой травмой сиротства, жаждой признания и страхом быть отвергнутым. Когда его сила начала расти слишком быстро, этот страх превратился в жажду контроля.

— Он не просто сменил имя, — продолжил Михаил. — Он создал новую личность. Стер себя прежнего. Мо был импульсивным и открыто требовательным. Чжан Вэй стал воплощением сдержанности и терпения — по крайней мере, внешне. Идеальная маска для того, кто жаждал безграничной власти.

Феликс медленно опустился на колени, ощущая, как земля уходит из-под ног. Печать на груди пульсировала в такт словам Михаила, словно подтверждая правдивость каждого из них. С каждым ударом сердца приходило осознание — тело, в котором он находился, принадлежало человеку, который сам был искусной подделкой, обманчивой конструкцией.

— Я не понимаю, — прошептал Феликс, глядя на свои руки, на тело, которое внезапно стало казаться чужим как никогда. — Почему Фортуна выбрала именно это тело для меня? Если в нем жила такая личность…

Он не смог закончить фразу. Мысль о том, что его сознание теперь обитает в сосуде, созданном для амбиций и жажды власти, вызывала глубинное отторжение.

Взгляд Михаила стал отстраненным, словно он смотрел сквозь время.

— Боги выбирают не по моральным качествам, Феликс, — тихо сказал он. — Они ищут подходящие инструменты. Печать, которую носил Чжан Вэй, способна взаимодействовать с вероятностями. Она сделала его идеальным кандидатом для Фортуны — не из-за достоинств или недостатков, а из-за её совместимости с твоей природой.

— Значит, я… — Феликса пробила дрожь, — я ношу в себе частицу того, кто был по сути злом?

— Добро и зло — слишком простые категории для реальности нашего существования, — Михаил поднял руку, и по его пальцам пробежали голубые искры. — Мо не был злом. Он был возможностью. Как и Чжан Вэй. Как и ты.

Он указал на печать Феликса.

— Вы с Еленой — ключи к сохранению баланса. Золото вероятностей и серебро жизни — две силы, которые могут противостоять черному яду скверны. Но для победы требуется третий элемент — голубой свет времени.

Феликс медленно поднялся, чувствуя, как внутри расправляется что-то новое — не совсем уверенность, но твердая решимость.

— Я думаю, пришло время показать тебе полную картину, — сказал Михаил. — Включая правду о том, что действительно случилось в этом храме и почему выбор пал именно на тебя.

Он взмахнул рукой, и воздух вокруг них заколебался, превращаясь в трехмерные проекции, словно окна в прошлое.