Мельница стояла на краю леса, словно костяной скелет, забытый временем. Ее деревянные стены, когда-то крашенные в охряный цвет, теперь потемнели от дождей и трескались на солнце. К удивлению колесо было цело и даже таинственно постукивало, вращаясь в медленном притоке Гросс-Вентр.
Бадди сказал, что последний мельник умер от лихорадки лет десять назад. И с тех пор сюда наведывались только бродяги да совы. Лихорадка — это, так понимаю, примерно, все — от воспаления легких, до рака.
Внутри пахло сыростью, пылью и старым лежалым зерном. Я поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, где сохранились остатки мебели: деревянная кровать с прогнившим матрасом, стол с отломанной ножкой, печь-буржуйка с дырой в боку. Окна были заколочены досками, но сквозь щели пробивался свет, рисуя на полу полосатые тени. В углу валялась груда пустых бутылок — видимо, временные гости любили выпить.
Первым делом я устроил Звездочку. Огородил на первом этаже ее место досками, налил в ведро воды, насыпал зерна, что мне выдал с собой Бадди. Потом на втором этаже развесил на гвоздях попону вместо штор, вымел пол метлой из сухих веток и расстелил на кровати одеяло. Осмотрел периметр: задняя дверь вела к реке, передняя — в заросли ивняка. Для побега — идеально.
Но главное — чердак. По шаткой лестнице я забрался под самую крышу, где среди паутины и голубиного помета нашел старые мешки с песком. Их я сбросил вниз, чтобы сделать мишени.
Пора было заняться стрельбой. Бадди одолжил мне три коробки с патронами для Кольта, еще одну я вывез из «Каньона греха». Каждое утро начиналось у меня с тренировок. Я развешивал мешки на ветках у реки, рисовал на них углем круги и кресты.
— Три выстрела в центр, два — по краям, — бормотал я, целясь в мешок с двадцати шагов. Кольт вздрагивал в руке, отдача била по запястью. Первые дни пули ложились хаотично. Но постепенно пальцы запомнили ход спускового крючка, а глаза — расстояние. Стрелял я самым обычным способом — с правой руки, левая помогает курку взводиться. Зачем что-то изобретать, если все придумано до нас?
К концу первой недели я мог попасть в яблоко, подвешенное на веревке и перешел к упражнениям на скорость.
Я вбил в землю колышек, привязал к нему веревку с жестяной банкой из под консервов. Отходил на десять шагов, закрывал глаза, слушал, как ветер раскачивает металл. По счету «три» поворачивался, выхватывал револьвер и стрелял, пока банка не замолкала. Сначала промахивался, тратил весь барабан. Потом научился укладываться в три патрона.
Закончив с банкой, перешел к движению. Бежал вдоль реки, спотыкаясь о корни, и палил по мишеням. Стрелял с колена, из-за укрытий, через плечо. Лошадиная подкова, найденная в траве, стала целью для «спортивной» стрельбы — бросал ее в воздух и пытался попасть до падения. Из десяти попыток удавалось две. Дошел ход и до Звездочки. Утром я выпасал лошадь на лугах, потом скакал на ней, стреляя направо и налево. Получался эрзац джигитовки.
Вечером, когда тени удлинялись, я ставил перед собой свечу, заряжал один патрон и ждал пока пламя не начинало слепить глаза. Рука начинала дрожать от усталости и тут я стрелял. Получалась либо затушить огонь, либо я клял себя за промах.
Иногда казалось, будто тело Итона помнит то, чего не знал я. Пальцы сами взводили курок, ноги выбирали устойчивую позицию. Но это не было мастерством — лишь инстинкты выжившего.
Эмми обычно приходила на закате, с корзиной, прикрытой клетчатой тканью. Ее рыжие волосы сливались с алым небом, а платье пахло полынью и теплым хлебом. Девушка приносила мне еду и новые патроны — я выдал ей все деньги, что у меня были с собой в момент бегства из Джексон Хоула. Она сначала отказывалась, говорила, что у нее есть собственный небольшой капитал и ей совсем не трудно купить мне в лавке все необходимое, но потом дала себя переубедить. Подозреваю, что Эмми все-таки что-то на меня тратила из своих денег — патроны я жег со страшной скоростью и вряд ли мои «капиталы» покрывали все расходы.
В первый день июля — мисс Белл одела красное платье с глубоким вырезом, подобрала волоса в хвост. Я с трудом проглотил слюну, когда увидел девушку заходящую в мельницу.
— Отец говорит, вы скоро станете святым от затворничества, — смеялась девушка, раскладывая на столе лепешки, вяленое мясо и ставя кувшин молока.
— Святые не стреляют, — парировал я, наблюдая, как она наклоняется, чтобы поднять упавшую ложку. Талия тонкая, грудь высокая — черт, надо бы отвести глаза.
Но однажды не смог. Эмми задержалась, помогая мыть посуду у реки, и ее рука коснулась моей, когда передавала тарелку. Палец провел по ладони, будто случайно. Я обернулся — и поймал ее взгляд. Голубые глаза, как у Нины, но без грусти. Только любопытство и… вызов?
— Вы много молчите, мистер Уайт, — прошептала она.
— Итон, — поправил я.
— Итон… — она произнесла мое имя так, будто пробовала на вкус. Потом шагнула ближе, и ее губы коснулись моих. Сначала робко, потом настойчивее. Руки обвили шею, пальцы вцепились в волосы.
Я отстранился, задыхаясь:
— Твой отец…
— Он на ярмарке в Шайене, — перебила Эмми, лихорадочно расстегивая пуговицы моей рубахе. Ее дыхание стало горячим, губы скользнули по шее. — А ты… боишься?
Страх растворился в прикосновениях. Мы рухнули на траву, ее платье оказалось задранным, мои руки — на бедрах Эмми. Кожа пахла речной водой и солнцем. Она смеялась, когда я не мог справиться с шнуровкой корсета, потом застонала, когда пальцы нашли путь под нижнюю юбку.
Это не было нежностью. Это был голод — два тела, забывших о войнах, смерти, прошлом. Я кусал ее плечо, она царапала мне спину и стонала так, что я чуть не оглох. Потом девушка села на меня, откинув голову, рыжие волосы рассыпались по груди с крупными темными сосками. Луна заглядывала в щели, стыдливо подсвечивая ее изгибы.
— Ты… не похож на других, — прошептала она позже, обнимая меня за спину.
— А другие стреляют хуже? — пошутил я, но она не засмеялась.
— Ты смотришь, будто хочешь убежать. Даже когда здесь.
Я не ответил. Прижал ее к себе, слушая, как за окном шумит река.
На следующий день я поймал форель. Выпотрошил, нанизал на ветку и жарил на углях, посыпая солью из мешочка Эмми.
— Индейцы так готовят? — спросила она, с любопытством наблюдая, как я переворачиваю рыбу.
— Не знаю. Мой дед научил, — соврал я, вспоминая пикники с Ниной.
Супруга все реже и реже приходила ко мне во снах, ее образ будто таял. И я с этим ничего не мог поделать — Эмми полностью заполняла все свободное пространство в моих мыслях, памяти… Я был сам не свой. Стоило девушке начать есть рыбу, как сок потек по подбородку и я тут же ловил капли губами. Мы целовались, как безумные, рыба падала в огонь, а ловкие руки Эмми уже расстегивали ремень на моих брюках.
Мы валялись в траве, пахнущей дымом и дикой мятой, пока солнце не скрылось за холмами.
— Я не хочу возвращаться, — прошептала она, когда я застегивал ее блузку.
— Оставайся. Но как же отец?
— Он в городе. Пьет в салуне. Обычно остается там на всю ночь.
Я обнял девушку, начал обратно расстегивать блузку.
— Итон, я боюсь! Судья Дауни назначил награду за твою голову. Двести долларов.
— Сэкономил
— Не шути так. Люди судьи опять были возле ранчо. Говорят он связан с бандой Черного Мэлдуна.
Мнда… С этим надо было что-то делать. Я встал, накинул ремень с кобурой на пояс. Быстро вынул Кольт, крутанул его на указательном пальце. Убрал обратно. И так несколько раз. Помогает сосредоточится. Эмми с любопытством смотрела на меня:
— Я ничего не знаю о тебе. Ты с севера? Янки?
Началась традиционная женская «пытка» — Эмми интересуется откуда у меня такой странный акцент, где я родился, кто моя семья, я же как могу увиливаю, отвечаю вопросом на вопрос и делаю таинственное лицо. Никакой стоящей легенды у меня не было, поэтому пришлось пожертвовать пинкертонами. Показал Эмми письмо Джессу, рассказал про розыски портлендской пленницы.
— Как найдешь — уедешь с ней? — сразу поинтересовалась девушка — За деньгами?
— А ты хочешь всю жизнь прожить в Вайоминге? — опять вопросом на вопрос ответил я.
На лбу Эмми появилась морщинка. А я решил добавить ей поводов для раздумий:
— Я родом из России. Есть такая стана на севере. Если появится шанс вернуться на Родину…
— Ты им воспользуешься⁇
— Да!
В глазах Эмми появились слезы, она отвернулась.
Они пришли на рассвете, когда туман еще стелился над рекой. Сначала залаяли собаки — глухо, злобно. Потом послышался скрип седел и бряцание стремян.
Я выглянул в щель между досками. Пятеро всадников с факелами — среди них знакомые мне Кирк и Дадли и трое незнакомцев. Все с ружьями. Судя по дорогому сюртуку, цилиндру — высокий лысый мужчина был судья Дауни. Две собаки на длинных поводках.
— Эмми, просыпайся! — я зажал девушке рот, потряс ее — К нам гости
В широко распахнувшихся глазах Эмми появился страх.
— Уходи к лесу. Я отвлеку их на себя.
Сначала надо убить собак! И буду отходить к реке. Я прицелился сквозь щели в нападавших, дождался, когда Эмми сбежала вниз и открыл огонь. Стрелял в голову и собак убил почти мгновенно — те даже заскулить не успели. Только и «судейские» оказались не лыком шиты. Тут же попадали с лошадей и прыснули в стороны, прикрываясь их телами. Я только одному успел всадить пулю в задницу — и это оказался Кирк.
— Меня подстрелили! Я ранен — заорал он, прячась за старый жернов, что лежал во дворе
— Заткнись — закричал Дауни — Он на втором этаже! Все разом.
Я тут же кувырком ушел к лестнице — и почти сразу раздался залп. Судейские изрешетили доски в сито, на меня посыпалась труха с чердака.
Дозарядив барабан и погладив по морде беспокоящуюся в стойле беспокойную Звездочку, я прижался к стене у задней двери.
— Обходим мельницу! — Дауни громко продолжал раздавать команды — Мы возьмем его!
Я выскочил через заднюю дверь, побежал к реке. Выстрелил на бегу — но кажется, не попал. А вот судейские палили метко. По воде начали шлепать пули.
Я нырнул за валун, выглянул с другой стороны. Нападавшие растеряли свои факелы, но света полной луны было достаточно, чтобы перестрелка продолжалась. И в этой ситуации я был в невыгодном положении. Кольт против четырех ружей. Пора заказывать похоронную команду. Душу грело лишь одно — Эмми удалось спастись.
— Он за валуном, двое держат его под огнем, двое сближаются.
Чей это крик я так и не понял.
План сразу не задался. Дадли — дружок Кирка — слишком сильно высунулся из-за угла мельницы и я не сплоховал. Всадил ему пулю прямо в переносицу. Мозги так и брызнули белым на стены.
— Он убил Дадли!
— Стреляйте, стреляйте!
Поднялась пальба, оставшиеся трое нападавших бессмысленно жгли патроны — по валуну нон-стоп щелкали пули. Дождавшись перезарядки, я перекатился под берег, пополз вправо. А «судейские» все отрабатывали и отрабатывали камень.
— Кончайте уже его! — орал Дауни — Стэн, Майк, давайте вперед!
Я выкатился из-за дерева, за которым укрывался и безо всяких колебаний всадил две пули в подручных судьи, которые двигались боком мимо меня. В головы стрелять не стал, боялся промахнуться — целил в тела. И попал. Но один из «судейских» падая, сумел выхватить уже на земле револьвер из кобуры, начал отстреливаться. От дерева полетели щепки, сильно ударило в правое плечо. Боли почему-то не было, но рука мигом онемела. Я перекинул Кольт в левую, понял, что мне кранты. В перестрелках больше не участвовать.
Присев на корточки, я с трудом дозарядил Кольт. И тут как назло еще и луна скрылась за облаком. Наступила темнота, хоть глаз выколи. Нападавшие молчали, к темноте добавилась тишина. Лишь река плескала рядом со мной. И что теперь делать? Решил сместиться еще больше вправо, начал тихо обходить мельницу. Ну или то место, где я думал она находится.
По правой руке текла кровь, а я даже не мог перевязаться. Наконец, луна появилась из-за облаков и тут же раздался стук копыт. Я рванул к крыльцу, увидел только спину Дауни. Он скакал к дороге.
Я даже стрелять вслед не стал. Ну куда там можно попасть с левой? Огляделся. Лошадей убитых не было — разбежались.
За жерновом раздался короткий стон.
— Сэр, прошу вас! Перевяжите меня. Я истекаю кровью!
Это был голос Кирка. Я осторожно заглянул за жернов. Мужчина лежал на животе, вокруг тела натекло прилично крови. Здорово моя «дум-дум» ему разнесла ягодицу. Обнаруживать себя не стал, вернулся к реке и проверил два тела возле угла дома. Мертвы. Тот, что подстрелил меня из револьвера уже был холодный. Весь «вытек». Я вернулся к Кирку, отбросил ногой ружье. Потом освободил кобуру от такого же Кольта, как мой. Перевернул тело:
— Узнаешь?
Мужчина тяжело дышал, на лбу была испарина. Кирк облизал губы, произнес:
— Добьешь?
— Вот еще. Руки марать. Сам сдохнешь.
Резко обернулся, вскидывая левой рукой Кольт. Из-за угла мельницы вышла бледная Эмми с ружьем в руках. Это же Ремингтон Дадли!
— Зачем ты вернулась⁈
— Испугалась за тебя!
Я обессилено присел на жернов, произнес:
— Перевяжи меня. Ранили в плечо.
— А этого? — Эмми ткнула дулом в Кирка
— Много чести. Они шли меня убивать. А что сделали бы с тобой — даже страшно подумать.
Девушка оказалась совсем не робкой. Моим ножом мигом взрезала рубашку, оторвала рукав. Ловко перевязала плечо.
— Вижу выходное отверстие.
— Значит не придется искать пулю.
— Пошевели пальцами.
Я попробовал и у меня даже получилось! Онемение прошло, по всему плечу расползалось пламя боли. Ничего, я «новый» — крепкий, выдержу.
— Итон, надо уходить обратно на ранчо отца — Эмми подняла с земли ружье, с отрешенным выражением лица выстрелила в лицо Кирку. Тот даже не успел вскрикнуть.
Я ахнул, забыв про рану, вскочил на ноги, попытался забрать ружье. Но увы. В глазах потемнело я чуть не грохнулся рядом с убитым.
— Что ты делаешь⁈
— Он слышал про ранчо. А так… Меня никто не видел, следы мы запутаем, тут есть рядом брод. Собак ты убил, других в городе нет.
Жуткая практичность Эмми меня подкосила. Вот так просто убить раненого? Нет, я тоже перевязывать Кирка не стал, но…
— Ладно, делай, что считаешь нужным.
Сил спорить с девушкой не было — я еле держался на ногах. Пришлось опять сесть на жернов, а потом даже и лечь.
Эмми тем временем, вывела Звездочку из мельницы, оседлала ее. Начала стаскивать во двор оружие «судейских». А также потрошить их на предмет трофеев.
— Поджигать мельницу будем? — деловито поинтересовалась девушка — Я смогу затащить туда тела
Я повторно обалдел. Даже сел. И откуда только силы взялись?
— Но зачем⁇ Судья же ушел
— Чтобы скрыть следы, конечно. Пока раскопают, пока достанут тела, шериф давно враждует с Дауни, без трупов и пальцем не пошевелит.
Попытка пожать плечами отдалась сильной болью, с прострелом в шею. Но я взял себя в руки, поднялся. Начал помогать таскать тела. Разумеется, волоком, по чуть-чуть. Потом смотрел, как Эмми крепит ружья к седлу, складывает хабар в сумки.
Пока мы возились, ветер усилился. Где-то вдалеке загрохотал гром.
— Не успеем — я кивнул на мельницу
— Успеем! — коротко ответила девушка, пошла внутрь. Я следом.
В мельнице Эмми ловко собрала кучу из соломы, остатков муки, с одной спички запалила все. И к моему удивлению, здание быстро занялось, освещая нам спуск к реке. Я без уговоров влез в седло, девушка взяла Звездочку под узду. Мы, запалив факел, молча двинулись по тропе к броду через приток Гросс-Вентр.
Спустя где-то полчаса гроза добралась и до нас — первые крупные капли дождя ударили по шляпам, что мы натянули поглубже. Вспышки молний освещали нам путь, превращая ночь в день. Факел быстро погас, но света молний хватало, чтобы ориентироваться.
— Садись сзади! — крикнул я, чувствуя, как холодный дождь стекает по шее, а по руке продолжает расползаться огонь. Эмми не пришлось долго упрашивать — она легко вскочила на круп Звездочки позади меня, обняла, перехватывая поводья.
Гроза бушевала теперь во всю мощь — молнии сверкали так близко, что казалось, они вот-вот ударят прямо в нас.
— Ранчо туда! — прокричала на ухо мне девушка.
Звездочку упрашивать долго не надо было — лошадь поскакала рысью в указанном направлении. А меня каждый толчок убивал. По руке опять потекла кровь, я почувствовал, что теряю силы с каждым метром. Сознание начало уплывать прочь.