Метла

Глава первая. Конец «Света» и его последствия

Магазин электротоваров «Яркий свет» обанкротился.

Уже с утра к его крыльцу подъезжали перевозки с громадным фирменным лейблом на одном блестящем боку и пошло-слащавой рекламой — с другой стороны.

Около магазина суетились люди, перетаскивая упаковки всевозможных размеров и конфигураций. Низкий ветер трепал на входе клочья обёрточной бумаги, а под ногами грузчиков и просто зевак гибли растерзанные коробки. На большом транспаранте «Да будет Свет!» чья-то хулиганская рука дерзнула вывести баллончиком краски остроумную надпись «Конец «Света».

Поставщики пытались спасти хоть часть своего товара. Непроданные холодильники, телевизоры, кухонные комбайны и торшеры выносились живыми остроглазыми молодцами, бодро снующими между крытыми фургонами. Спасая хозяйское добро, они не забывали постреливать глазами в разные стороны: что можно вынести из разорённого магазина в личное пользование?

По другую сторону баррикады плотно стояли работники «Яркого света». Уже уволенные, но не получившие зарплату за два последних месяца. Им предстояло отбивать у конкурирующих организаций кое-что по мелочёвке. Поэтому их позы были напряжённые, намерения суровые, рты плотно сомкнутые, а в глазах читалось предварительное разочарование жизнью.

Уценённую кофеварку, забросанную обрывками упаковочной бумаги в тёмном углу магазина, обнаружил коренастый грузчик из холодильной фирмы. Вещь оказалась стоящая, совсем новая, с единственным дефектом: большой царапиной на отполированном блестящем боку. Весь вид её словно кричал: «Возьми меня, я тебе ещё пригожусь! Не смотри на царапину, кофе буду варить ароматный и густой. И на кухне стану, как надо, — дорогая, престижная, а царапину вообще можно отвернуть к стенке...»

Грузчик с лейблом холодильной фирмы на футболке, воровато озираясь, попытался протащить вожделенный предмет мимо конкурентов, но его почти победа тут же столкнулась с интересами высокого и худого работника «Яркого света». Два охотника за кофеваркой налетели друг на друга. Каждый считал право обладания вожделенным предметом своим окончательно и бесповоротно. Но победил высокий и худой. Наверное, сказалось генетическое умение отстаивать добычу, зловеще мерцающее в вытянутых к вискам оливковых глазах.

По сумеречным улицам он катил добытое в сегодняшних боях компьютерное кресло, на котором важно восседала кофеварка, дразня бесконечное небо открывшейся в суматохе крышкой. Рядом с кофеваркой притулилось несколько коробок давно уже никому не нужных компьютерных игр, свёрток с мешками для пылесоса и тощая растрёпанная метла. Грузчик с печально-злыми оливковыми глазами думал о несправедливости жизни вообще, а своей в частности. О том, что всё самое лучшее в ней уже завоевали или подобрали другие, а у него впереди опостылевшие поиски тяжёлой и грязной работы. Больше всего в данный момент раздражала вываливающаяся из импровизированной тележки метла. Зачем он схватил её? Совершенно непонятно.

Навстречу печальному грузчику, катившему компьютерное кресло, груженное всяким барахлом, шла уставшая девушка или женщина. Из-за выражения жертвенной обречённости возраст плохо считывался с её лица. И без того невысокая и незаметная, она казалась ещё меньше под грузом пакетов, тянувших её к земле. Грузчик и не заметил бы прохожую, но поравнявшись с ним, та неожиданно произнесла:

— Добрый вечер!

— Добрый вечер, — хрипловатым голосом ответил мужчина, и его потухший взгляд стал ярче и теплее. Словно зажглись в наступающих сумерках лампочки, которые он так же успел спереть в разорившемся магазине и рассовать по карманам. Грузчик даже не стал выяснять, знакомы они или нет. Просто это человеческое «добрый вечер» после звериной схватки за добычу было словно порыв приятного освежающего бриза. Тёплая волна прошла по напряжённому телу, вызывая блаженное расслабление. Ему захотелось сделать что-нибудь приятное для мило улыбающейся женщины. И тогда он совершил единственное, что пришло в голову. Вытащив из кучи сваленных на кресле вещей порядком надоевшую метлу, грузчик протянул её незнакомке.

— Возьмите, это вам, — сказал он, как можно галантнее, всунул метлу в пространство между пакетами и локтем, обтянутым рукавом серого старого свитера. И потрусил дальше.

Женщина осталась недоуменно стоять на обезлюдевшем тротуаре. С пакетами, оттягивающими руки, и метлой наперевес.

Два не очень приметных пожилых человека, которые издалека наблюдали окончательное падение «Яркого света», грустно взирали и на эту картину. Один из них покачал головой и задумчиво произнёс:

—Вам не кажется, что иногда метла — это чьи-то обтрёпанные и сложенные до лучших времён крылья? Как вы думаете, выглядят крылья падшего ангела, например?

Прощальный свет уходящего солнца задержался на стене старого дома, что притулился среди других таких же недалеко от аллеи. Лучи скользнули по затёртому старому барельефу. Солнечный зайчик мягким пятном тронул мёртвые лица ангелов, поющих в хоре. И один из них — третий в пятом ряду — вдруг озарился улыбкой. Впрочем, это была всего лишь игра тени и света, которую, к тому же никто так и не увидел.

2

— Добрый вечер! — жизнерадостно прокричала Соня, едва открыв дверь. Пройти в квартиру мешала метла, которую она только что неожиданно получила в подарок. Булькнули друг о друга два пакета молока, батон хлеба вывалился на пыльный пол, так как острый угол пачки с макаронами прорезал нежное тело "маечки". В комнате отчаянно надрывался телевизор, а из всех помещений, включая ванную и туалет, расточительно лился свет. Сквозняк носил пыль с балкона в комнату и обратно. Соня пришла домой.

— Привет, привет от старых штиблет, — ещё раз прокричала она, заметив, что обе спины — мужа перед телевизором и дочери перед компьютером — уже дома. Это означало самое главное: отсутствие новостей, и, послав спинам напрасные воздушные поцелуи, Соня подумала, что уже начала забывать, как выглядят их лица.

Она прошествовала на кухню под бормотание телевизора, который вещал об очередной перестрелке «в одном из заведений общепита на юго-востоке столицы». Продукты бухнула на стол, а метлу поставила в угол.

— На месте происшествия работают сотрудники полиции, — монотонно раскачивался женский голос, — участники ссоры изначально вступили в словесную перепалку, уточняется информация о количестве пострадавших...

Отправляя в холодильник молоко, Соня пробовала попеть, но пение сегодня у неё не получалось. Выходило фальшиво и по форме, и по содержанию. Последняя надежда поднять себе настроение испарилась. Больше ничего не грозило миру старых кастрюль, ободранного лака на ногтях, унылых криминальных новостей и мыслей о том, что всё прекрасное уже произошло и ни капли хорошего с ней, Соней, уже случиться не может.

Взгляд упал на колоду относительно новеньких карт.

Три раза подряд ей выпала одна из самых ужасных, по её мнению, — девятка пик. Потом три раза вторая ужасная карта — валет пик. Соня бы ещё пережила даже одного пикового туза, который грозил неоднозначно: то ли крупной неприятностью, то ли пьянкой, но одной. Но только не это — три раза подряд слёзы через пустые хлопоты. Три раза подряд пустые хлопоты — это вечность. Напоследок, перекрывая все это безобразие, легла, криво усмехаясь, дама пик. Соня посмотрела в её наглые глаза и заплакала. Она понимала, что и слезы были пустые, и хлопоты — пустые, но ничего не могла с собой поделать, и тихо рыдала, послушно исполняя волю равнодушной карточной колоды.

Кто-то (подруга Лёля) мог сказать (а Лёля всегда именно так и говорила), что жизнь у Сони складывается наилучшим образом. Уютный дом, работа, муж и неглупая дочь. Дашка числилась в своей школе вообще в статусе математического гения. С другой стороны, как считала сама Соня (в совершенный противовес подруге Лёле), у неё не осталось самого главного: смысла жизни, любви и понимания. Есть люди, которые живут себе без всего этого, и вполне счастливы. Но только не Соня, только не Соня.

Вся любовь и всё понимание, которые произошли в Сониной жизни, теперь сузились до вечернего вопроса, включающего ровно два слова:

— Как дела?

Скорее всего, ему не было никакого дела до её дел, но всё равно Соня это ценила. У шкафа же не спрашивают, как у него дела. Значит, Соня для мужа всё-таки интереснее, чем предмет мебели. Когда-то она звала этого человека по имени и делилась с ним всеми своими переживаниями. Соня понимала, что переживания всегда оказывались одинаковыми, и, в конце концов, ему надоело выслушивать одно и то же. Вскоре он начал рассеянно уходить во время самых откровенных излияний. А затем они и вовсе перестали говорить друг с другом, лишь изредка обмениваясь парой фраз по поводу неоплаченных счетов или ножа, упавшего под стол во время ужина. Тогда Соня перестала звать этого человека по имени. «Муж». И всё. Помнил ли он её имя или тоже думал только «жена», она не знала. Наверное, женщину он в ней давно не видел.

Женщину… Взгляд Сони упал на раскрытую косметичку, забытую во время утренних сборов на кухонной полке. Попытки хоть как-то раскрасить жизнь, в которой нет денег и времени на уход за собой. Баночки выглядели уже сильно захватанными, тюбики явно не первой свежести. Некоторые флаконы были разрезаны в попытках извлечь последние капли драгоценной сыворотки, тубы выдавлены, из тюбика с губной помады торчала спичка, которой Соня выковыривала её остатки со дна.

Она подумала, что когда-то даже воздух вокруг неё витал другой, наполненный обрывками рифм и зовущими в полёт мелодиями, он обещал что-то невыразимо прекрасное совсем скоро, вон там, чуть за поворотом... Щёлкнула зажигалкой. Сквозь белый в темноте дым мимо Сони уплывали вдаль отрывки прекрасных воспоминаний о мятежной юности.

3

На экране Сониного ноутбука появилась мудрая Лёлина голова, тщательно закутанная в тюрбан махрового полотенца.

— Ну и чего у тебя там? — тут же снисходительно произнесла голова.

— Я на картах сегодня гадала. Слезы через пустые хлопоты. И так три раза подряд... Я прямо заплакала, Лёль...

— Ты только и делаешь, что плачешь последнее время, — покачала сама собой Лёлина голова. — Соня, когда у человека из года в год тянутся одни и те же проблемы, ясно, что он просто не хочет их решать. Вот представь...

Лёля секунду задумалась, придвинулась к экрану, отчего лицо её перекосилось вниз и тени под глазами приобрели зловещий зеленоватый оттенок.

— Представь, что перед тобой вдруг появилась Золотая рыбка и кинулась выполнять твои желания. Хотя бы список из трёх желаний у тебя готов?

Невидимый Соне толстый кот Пончик запрыгнул Лёле на колени, устроив небольшое сотрясение, и тюрбан из полотенца съехал на глаза. Подруга погладила невидимого Соне кота:

— Готова поспорить, что и у тебя, и у Пончика проблемы аналогичные. Основные инстинкты плюс желание Золотой рыбки. Только мой кот хочет её в более практичном аспекте.

— Я не Пончик, — попыталась обидеться Соня. — Я общественно-активное существо. Поэтому, во-первых, мне бы хотелось стать такой, чтобы все говорили: «Соня, мы вас так хотим, мы без вас вообще жить не можем».

— Ой, — прервала её Лёля, и, приподняв толстое, ленивое животное, ткнула его недовольной мордой в экран. — Всем, даже котам, хочется, чтобы без них жить не могли. Поверь мне. ... Пончик, брысь!

Расстроенная кошачья морда на мониторе опять уступила место Лёлиной голове в тюрбане.

— В отличие от всех твоих котов, мне хочется ещё обретения смысла жизни... И любовь, наверное, не помешала бы.

Лёля тут же подхватила тему.

— Пончик тоже очень хотел любви, и ты помнишь, чем для него это закончилось?

— Я ж совсем другое имела в виду, — зашла со второй попытки обидеться Соня.

— Мы все имеем в виду другое, а получаем всё то же, — тут же не оставила ей надежды подруга. Она красноречиво провела ладонью по горлу, намекая на гипотетическое усекновение какой-либо части тела.

Соня понимала, что в этом споре: кто более достоин выполнения желаний, она или Пончик, пока проигрывает, но, подумав, решилась на последний аргумент:

— А если... Материальные блага?

Лёля вздохнула.

—Здесь, подруга, у тебя полный прокол. Реальность такова, что мясо дают тому, у кого есть зубы. А ты патологически сентиментальна.

Соня печально кивнула. Да, она была сентиментальной, хотя отчаянно стеснялась своей чувствительности, которая ей самой казалась патологией. За обыкновенным событием Соня могла вдруг почувствовать какой-то высший сакральный смысл. Например, когда проносилась мимо машина Скорой помощи или полиции. Что-то сдвигалось в Сонином сознании, и появлялось явное, до физического сопереживая ощущение, что кто-то страдает сейчас. И она страдала вместе с неизвестным ей человеком, и молила только о том, чтобы те, кто на страже, успели вовремя.

И пусть подруга Лёля, провожая взглядом мигалки, изрекала: «За водкой погнали». Соня, конечно, понимала, что это могло быть и действительно так, но не в состоянии была погасить в своём сердце возгорающийся пламень эмоциональных мук. За водкой, так за водкой...

— Разве это плохо? — стесняясь, спросила она.

— Для тебя — да. Такой взгляд на жизнь неизбежно приводит к разочарованиям.

Соня немного подумала и согласилась:

— Кажется, меня что-то уже привело к разочарованию. Чувствую, что у меня в душе какая-то жизненная драма, а вот что именно случилось, понять не могу.

Лёлина голова дёрнулась и пропала, а на Сонину кухню вошли два самых близких ей человека с желанием чего-нибудь немедленно съесть.

— У кого случилась жизненная драма? — поинтересовался Сонин муж, косясь на пакет, из которого торчал батон хлеба.

— Всё, всё, отключаюсь, — закричала Соня в экран монитора, и, щёлкнув клавишей, буркнула себе под нос.

— Ни у кого. У Лёлиного Пончика.

Муж удивлённо посмотрел на Соню:

— У кота?

Засмеялась Даша и, пользуясь моментом, пока Соня суетливо разбирала сваленную на стол еду из пакета, заглянула ей в глаза:

— Мам, а вот если ты меня спросишь, не случилась ли со мной жизненная драма, угадай, что я тебе отвечу?

— Тоже мне, бином Ньютона. Ты ответишь, что у тебя случилась жизненная драма, и для того, чтобы пережить её, нужна новая шмотка...

— С тобой неинтересно даже, — протянула Дашка разочарованно. — Никаких загадок и потаённых струн души...

4

Лёля отвернулась от экрана монитора и наконец-то посмотрела на мужа. Аркадий сидел в кресле с книгой. Она полюбовалась им. Таким спокойным, элегантным, основательным и умным.

— Извини, Соня опять плакала над своей унылой жизнью без высоких вдохновений. Так что я тебе говорила?

— Ты рассказывала о том, что у вас лекарства с новыми ценами пришли...

— Ну, да. Народ возмущается, хотя я сама в шоке. Орут-то на меня.

— Ну, на тебя поорёшь, как же...

— Пытаются. Мужик один как увидел цены на «Фестал», и мне: «Триста рублей от поноса!». Я ему спокойно так: «Ждите тогда, когда само пройдёт. Или руки перед едой мойте тщательней». Он позеленел весь, бедолага...

Лёля была фармацевтом по профессии, мышлению и образу существования. Она гордилась своей тщательно выстроенной жизненной системой. Где каждая шестерёнка устроилась на своём месте, и все они плотно прилегали друг к другу, вращая сложный механизм, называемый жизнью Лёли. Это касалось семьи, работы, друзей и здоровья. Выбивалась из этого механизма только шестерёнка Соня, которая постоянно (а знакомы они лет с пяти, то есть, собственно говоря, всю сознательную жизнь) стремилась в какие-то не свойственные нормальному человеку материи.

Всё вокруг Лёли всегда находилось на своих местах, и даже когда раздался тихий стук в дверь, он тоже оказался привычным и упорядоченным. Аркадий крикнул:

— Оль, там, наверное, Инопланетянка пришла. Открой, а? А то я с ней общаться просто ни секунды не могу. Это только ты у нас специалист со всеми несчастными и убогими душещипательные разговоры вести...

— Не заводись, — сладко потянулась, вставая, Лёля, — Я знаю эту теорию по сбрасыванию балласта. Но у меня удачи столько, что не убудет. Ты же знаешь, я всё рассчитываю...

— Я думаю, тебе просто нравится на их фоне выглядеть идеально нормальной, — усмехнулся Аркадий.

Лёля поцеловала его в затылок и отправилась к входной двери:

— А вот это — вряд ли.

С порога на Лёлю, мерцая затемнёнными очками, закрывающими пол-лица, уставилось странное существо. С его плеч спадало длинными складками что-то блестящее, намекающее на нескучный вечер, из-под переливающейся кислотным неоном хламиды выглядывали розовые тапки с большими пушистыми помпонами. Существо заглянуло в комнату, суетливо поздоровалась с Аркадием из коридора и, схватив Лёлю за рукав, громко и страстно зашептало:

— Лёлечка, здравствуй.... Вот у нас с тобой знаки же близко друг к другу, как у тебя что-то происходит, следом тут же и у меня. У тебя сны тревожные сейчас бывают?

— Нет, Алёна Фёдоровна, я без снов сплю, — как можно более уважительно в этой ситуации ответила Лёля. — Крепко. И знаки у нас разные. Вы — Лев, а я — Дева.

Алёна Фёдоровна сделала неопределённый и таинственный знак рукой:

— Так они же рядышком, прямо рядышком... А вот ничего такого ты в последнее время не чувствуешь?

— Чувствую, что цены повышаются.

Алёна Фёдоровна приняла вид ещё более таинственный, если такое только было возможно:

— Ага! Значит, недаром у меня вот опять на душе как-то тревожно. И ... тот, толстенький, опять звонил. Выйди, говорит, я тебя во дворе жду. Я ж его домой не пускаю. Не нравится мне он, Лёлечка... Тревожусь я как-то, а что делать и не знаю. Вроде, мужчина положительный. Только жалуется все время. И то у него не так, и это не так. То зуб болит, то понос... Он мне, Лёлечка, и про это рассказывает и зубы свои показывает коренные. Как ты думаешь, это правильно, что он мне зубы свои показывает?

— Не думаю, — ответила Лёля. — Он сиделку себе ищет, Алёна Фёдоровна. Вы готовы быть у него сиделкой?

Алёна Фёдоровна огорчилась и даже как-то обиделась:

— Ой, Лёлечка, ну почему сиделка? Не хочу я сиделкой. Я, Лёлечка, музой ... Чтобы художники — картины, а поэты — стихи. И выбор у меня есть, ты же знаешь. Зачем мне быть сиделкой?

— Так не выходите к нему. И на звонки не отвечайте, — жёстко посоветовала Лёля.

— Тогда у меня уже выбора не будет.

— Зато и жаловаться вам никто не будет. Видите, у вас есть альтернатива. А это всегда лучше, чем безвыходная ситуация.

— Завидую я тебе, Лёлечка, у тебя и в жизни, и в доме так правильно. Все дрессированные... Кот лежит дрессированный на кресле, не мечется по квартире, муж дрессированный — знает, куда войти, откуда выйти... И сны тебе тревожные не снятся...

Алёна Фёдоровна ушла задумчивая, даже не попрощавшись. Так же непонятно, как и появилась. Вернувшись, Лёля застала давящегося смехом Аркадия.

— Вот я бы ещё не знал, куда мне в родном доме войти и откуда выйти. Какой я у тебя... дрессированный...

Аркадий снова попытался подавить приступ смеха, но безрезультатно. Лёля захохотала вместе с ним:

— Ты подслушивал?

— Так она шепчет громко, подслушивать не нужно. А я смирно сидел. Дрессированно...

Почему-то в эту ночь Лёля спала плохо, встревоженная разговором с Соней. Она долго перекатывалась с одного бока на другой рядом с Аркадием в постели, пыталась считать овец, и приятно думать, на что она потратит заначку, куда каждый месяц откладывала по сто долларов на прекрасное будущее. В смысле, через сколько лет после такого разумного действа это прекрасное будущее наступит. И насколько оно будет прекрасным.

Но в голову настойчиво лезли предательские, совершенно нерациональные и непрактичные мысли о том, что Соня-то, может, и права. И есть что-то более важное, чем построение стабильной жизни. И, может, не сам человек строит свою судьбу, а есть что-то свыше. И его, это свыше, нужно попросить, о том, что тебе действительно нужно. Или, по крайней мере, помочь понять, что именно нужно. Такие вот мысли мучили стабильную Лёлю, потрясая основу её мировоззрения, и, в конце концов, не выдержав, она тихо встала и вышла на кухню.

Хотя Лёля могла просто взять с аптечной полки любое снотворное, она решила, что горячего молока для борьбы с бессонницей будет достаточно. Пока грела маленькую кастрюльку, смотрела бездумно в поднимающуюся белую пену. Запах горячего молока напомнил детство. Как-то Соня привела её к старому дому с пыльным, затёртым временем барельефом. Им исполнилось лет по шесть, кажется. У подруги тогда был очень таинственный вид и две торчащие в разные стороны тугие косички. Они стояли перед домом, высоко задрав головы, всматриваясь в щербатую стену.

— Видишь? — спросила её Соня, чуть определяя рукой направление барельефа.

— Что это?

— Это ангелы, которые нас охраняют.

— Всех? И тебя тоже?

— И меня. И тебя. Всех. У каждого есть свой ангел. Так один дедушка мне сказал.

— А твой какой?

Соня задумалась, разглядывая смутный барельеф. Затем указала:

— Мой? Во-о-он тот. Пятый в третьем ряду.

— Мне тоже тогда нужно выбрать, — заторопилась Лёля.

— Это не я выбрала. Он меня. А твой тебя выберет.

— А зачем человеку ангел? — спросила уже тогда практичная Лёля.

— Охранять. От всяких неприятностей.

Соня ещё раз внимательно посмотрела на барельеф.

— Только мой какой-то грустный. Думаю, у него у самого неприятности. Так что я его охранять теперь буду, — сказала она Лёле, и крикнула вверх. — Слышишь! Если тебя кто-нибудь обидит, скажи мне. Я заступлюсь!

Взрослая Лёля пила тёплое молоко и тихо улыбалась, вспоминая маленькую Соню. Такая её подруга — тихая и незаметная на людях, но всегда идущая за своим сердцем. Которое, кстати, и приводило Соню, по Лёлиному мнению, в какие-то совершенно немыслимые дебри. Лёля улыбнулась двум девочкам из далёкого прошлого.

— Всё у вас будет хорошо. В смысле, правильно. И не ныть мне тут…