Мы будем первыми! Родное небо

Глава 19 Свести счеты

Начало зачётной недели выдалось многообещающим. Сто баллов по аэродинамике грели душу, но дальше стали возникать проблемы. Уже в понедельник нас ожидал зачёт по культурологии, сдать который оказалось не так-то и просто. Казалось бы, простой предмет, даже не профильный, а какие сложности! Нельзя просто так взять и выставить в зачётку баллы, которые накопил за семестр, нужно ещё ответить на вопросы преподавателя. Таким образом, обычный зачёт плавно превращался в дифференциальный, или же допрос с пристрастием.

Лекции по культурологии у нас вела Элла Эдуардовна Левицкая — эффектная дама лет пятидесяти на вид. Несмотря на возраст, она красиво одевалась и использовала яркую косметику. А ещё её неизменным атрибутом были шикарные бусы, которые она меняла от занятия к занятию. Между собой студенты дали ей кличку «Бусики», которая прочно прилипла к Левицкой и использовалась всеми группами на потоке.

Вот только ближе к сессии с ней приключилась беда. Элла Эдуардовна угодила в больницу на две недели, поэтому зачёт выставлять предстояло старому преподу Ивану Петровичу Канарейкину, который вёл у нас семинары.

В кабинет он пускал сразу по четыре человека. Как утверждали ребята, которые выходили в коридор с зачётками, нас ждёт блиц-опрос. Каждому по очереди задают по три вопроса из курса. Если не отвечаешь на вопрос, он переходит соседу. Ответил хоть на один вопрос — получаешь зачёт, провалил все три вопроса — идёшь готовиться. Мне выпало заходить в аудиторию чисто в мужской компании: со мной в вошли Золотов, Березин и Куприянов.

— Итак, господа, зачётки взяли? — поинтересовался Канарейкин.

— Есть! — ответил Коля и протянул зачётку.

— Не торопитесь, молодой человек, — сухо ответил Иван Петрович. — Допуски на сессию у всех есть?

— Конечно! — ответили мы уже хором.

— Пары все посещали?

— Я две лекции пропустил, но у меня справка в деканате лежит, — заволновался Куприянов.

— Ладно, давайте свои зачётки, — отмахнулся Канарейкин. — Поставлю-ка я вам всем по пятёрке. Тоже мне нашли предмет — культурологию!

— Что, правда что ли? — с сомнением в голосе произнёс Золотов и снова протянул зачётку.

— А почему бы и нет? Сколько там у Николая? Шестьдесят пять. Вот мы и выставляем Золотову его шестьдесят пять баллов…

— Иван Петрович, так это же тройка! — встрепенулся парень.

— Верно, Золотов! Не просто пять, а целых шестьдесят пять. Или вы действительно поверили, что я вам пятёрку за красивые глаза поставлю? Какие же вы наивные! Представляю, как вашим жёнам будет с вами легко. Держи, Николай, свои честно заработанные шестьдесят пять и ступай с миром.

Золотов забрал зачётку, пробормотал что-то под нос и поспешил убраться, пока Канарейкин не передумал.

— Ну, как там? — спросила меня Федосеева, когда я вышел из аудитории. — С Золотова ни слова не вытянешь. Что спрашивал?

— Да ничего особенного! По предмету вообще ничего не спросил.

Для меня тоже стало загадкой такое поведение препода. Может, у него было какое-то особенное предвзятое отношение к нашим предшественникам? В любом случае, зачёт у меня в кармане, и о культурологии можно забыть.

Экзамен по информатике снова сдал на четвёрку, зато по физике и теоретической механике взял своё и добавил в актив по пятёрке. Причём, по физике набрал девяносто четыре балла — лучший результат в нашей группе. К концу первой недели сессии зачётка пополнилась пятёрками по сопромату и физподготовке, а в пятницу мне предстояло выставить зачёты по воздушной навигации и авиационным приборам. И если Смирнов поставил мне высшую оценку, то со вторым предметом возникли проблемы.

— А у вас тройка, господин Чудинов! — с гадкой ухмылочкой заявил Криницкий.

Иван Валерьевич, как же так? В году можно было всего семьдесят баллов набрать по вашему предмету. А как же ещё тридцать? У вас ведь зачёт, а не экзамен!

— Всё верно, Михаил, — покачал головой препод. — Ещё тридцать баллов выдаются студентам за значительные достижения в течение семестра: участие в олимпиадах, конференциях, посещение факультативов.

— Так ведь ничего этого не было! — удивился я. — И как прикажете их набирать?

— Информацию я передал вашему старосте, узнавайте у него, — отмахнулся Криницкий.

Я повернулся к Тихонову, но тот отрицательно покачал головой и с видом победителя произнёс:

— Даже не мечтай, Чудинов! Ты в этом не участвуешь. Будет тебе наукой, как стоять у меня на пути.

Готов забиться на что угодно, эти два типа затеяли какую-то мутную схему, и мне не светит в ней участвовать по милости Марка. Что же, из-за такой ерунды стипендию терять и рейтинг портить? Ну, нет! Не на того напали!

Сразу после пары я отправился к Быкову и разложил ситуацию.

— Валерий Дмитриевич, вы же куратор, помогайте решать проблему. Так быть не должно.

— Разберёмся, Миш! — пообещал Быков. — Я поговорю с Криницким лично, но проблема в том, что он не с нашей кафедры и рычагов давления на него нет. Если не получится, попробую закинуть удочку через декана. Он может поговорить с Рязанцевым, а тот уже устроит разнос.

— Не понимаю, неужели нельзя призвать его к ответу? Это же мошенничество чистой воды!

— Чудинов, не всё так просто, понимаешь? Система работает по принципу роста: от малого к большому. Ты пришёл с проблемой ко мне, я попытаюсь её решить. Если не выйдет, передам её выше…

— Ясно, спасибо, Валерий Дмитриевич!

Я решил не продолжать разговор, потому как с таким подходом результата не добиться. Пока Быков поговорит с Криницким, пока встретится с нашим деканом, пока Рябоконь надавит на свои рычаги влияния… Так уже и сессия закончится. И потом, это ведь я один такой, а как же остальные, кого Киницкий оставил с тройками? Явно не каждый пойдёт на поводу у старост.

Я хотел сам пробиться к Рязанцеву, но зачёт по физподготовке я уже получил, а выловить декана лётчкиво в академии на выходных мне не удалось.

Все выходные я проходил с мыслями о том, как бы решить эту проблему, а в понедельник отправился к Быкову.

— Ах, да, Криницкий! — воскликнул Дмитрий Валерьевич, когда я напомнил ему о своей просьбе. — Извини, Миш, совсем из головы вылетело. Сегодня после пар зайду к нему.

С самыми паршивыми мыслями я отправился сдавать дифференциальный зачёт по инженерной графике и наверняка наделал там ошибок. Любой бы отчаялся на моём месте, но только не я. После зачёта мне удалось подслушать любопытный разговор одногруппников, который явно касался оценки по авиационным приборам. Я остановился рядом и сделал вид, что занят совершенно другим делом, а сам напрягал слух как только мог, чтобы разобрать о чём говорит староста:

— В общем, проблема всплыла, — прошептал Тихонов, понизив голос до шёпота. — После первого семестра пошли слухи, на учёном совете преподам устроили разнос, и теперь Криницкий отказывается брать напрямую. Будем работать через посредника, но ему придётся отстегнуть сверху по пятьсот рэ с человека.

— Как-то ради одного зачёта многовато, — засмущался Золотов. — Две тысячи за зачёт, ещё пятихатка, чтобы договориться…

— Ну, так сдай сам, Колямба! — накинулся на него Марк, и Золотов тут же скис.

Ребята явно колебались, цена кусалась, и не каждому хотелось идти на сговор.

— В общем, у кого стипухи нет, можно и не дёргаться. Одним хвостом больше, одним меньше — разницы нет. А если на стипендию идёте, подумайте над моими словами. По двойной таксе можно и на пятёрку договориться.

— Гулять так гулять! — выпалил Ткачёв и полез в карман за деньгами.

— Не здесь, дурак! — зашипел Марк. — Выйдем с универа, тогда отдашь зачётку и деньги.

— Марк, а займи денег! — попросил Золотов.

— Тебе? Нет, Коля, ты рисковый парень. Со стипендии слетел, а завтра можешь вообще с академии вылететь. Где мне потом свои деньги искать?

— Как будто миллионом рискуешь, — недовольно засопел парень.

— У тебя и таких денег нет! — отрезал Тихонов.

Парни разошлись, а я сделал вид, что ничего не слышал. Но когда Золотов подошёл ко мне и попросил денег, я сразу смекнул что к чему.

— Коль, с собой нет, но завтра могу захватить. Тебе срочно нужно?

— До завтра потерпит, — отозвался парень.

— Отлично, тогда завтра будут деньги.

В голове кружилась мысль как можно убить двух зайцев сразу: приструнить старосту так, что он уже не сможет мне помешать и отучить Криницкого устраивать подлые штучки. Одно дело помогать тем, кто не может сдать сам, но совсем другое дело намеренно валить всех и требовать деньги. Это уже самая настоящая наглость. С одной стороны, подло. С другой — не я развязал эту войну, но мне придётся её заканчивать. Именно поэтому я подошёл к стенду на стене академии и переписал с информационного щитка один очень важный номер.

Теперь бы найти того, кто может мне помочь. Сам-то я вне игры: Тихонов ни за что не согласится принять от меня зачётку и деньги. О, Ткачёв!

— Сашка, поди-ка сюда, дело есть! — позвал я одногруппника.

— Чего тебе, Чудинов?

— Ты ведь Тихонову будешь давать, чтобы у Криницкого хорошую оценку выбить?

— А куда деваться? Хочешь получать стипендию — делись. Как видишь, других вариантов нет.

— Давай соберёмся и всем коллективом пойдём к Рязанцеву. Он декан факультета, и должен помочь. Не выйдет — к ректору.

— Мишка, ты такой наивный! Думаешь, они не в курсе о том, что происходит? Это ж какие деньги крутятся! Ты две тысячи дашь, я — две. Со всей группы уже под сорок получается. А с потока сколько? Авиационные приборы ведь у половины академии читают, если не у всех. Поверь, Криницкий явно не всю сумму себе забирает. А это значит, что и декан, и ректор в доле.

А что, Ткачёв может быть прав. Я даже не учёл варианта, что рыба гниёт с головы, и у Ивана Валерьевича есть покровители среди руководства академии. Выходит, жаловаться бессмысленно, а значит, остаётся последний вариант, самый безумный и решительный. Нужно идти до конца и поставить на кон всё!

— Сань, смотри какая схема есть…

Я в двух словах пересказал Ткачёву свою идею, где чётко обрисовал его роль.

— Мишка, давай без меня, — включил заднюю Ткачёв.

— Сань, и как ты собираешься дальше учиться? Все пять лет будешь деньги заносить, даже если всё прекрасно знаешь?

— А что делать? Есть какие-то другие варианты?

— Бороться! Отстаивать свои права.

— Нет, Миш, я в этом участвовать не буду. Я лучше денег заплачу и решу эту проблему. А ты меня не подстрекай, я ведь знаю почему ты волну поднял — тебя Тихонов выставил, и у тебя шансов не осталось, а стипендию ведь хочется. Ты свои проблемы сам решай, а я свои уже решил.

Вот значит как. А где же солидарность, поддержка друг друга? Да, в страшные времена живём. Если кто-то будет тонуть, никто со своего уютного шезлонга и не выберется, чтобы спасательный круг бросить.

Выходит, моя схема обречена на провал. Хотя… Я просиял, когда в голову пришла идея. И как я сразу не догадался? Только рисковал, пытаясь привлечь на свою сторону Ткачёва. Нет, если хочешь сделать хорошо, потрудись выполнить работу сам. Золотов ведь просил у меня деньги, а это значит, что у меня есть доступ к купюрам, и план может сработать. Выйдя из академии, я убедился, что рядом никого нет, и набрал сохранённый номер из телефонной книги.

К утру я имел чёткие инструкции по поводу Тихонова и его плана. Нужная сумма была собрана и упакована в пакет, но мои планы едва не пошли прахом. И сорвать всю операцию, пусть и неосознанно, решил Золотов.

— Мих, я тут подумал, а что мне терять? Стипендии всё равно нет, из-за дурацкого зачёта всё равно не отчислят. Ну, сдам чуть позже. Пусть этот Криницкий умоется со своими взятками.

— Коль, раз уж ты собрался, будь добр идти до конца, — настаивал я на своём.

— Мих, раз ты такой богатый Буратино, может, мне займёшь? — оживился Куприянов.

— Не проблема, держи!

План был, конечно, рисковый. Но если сработает, мне не придётся решать проблемы ни с Тихоновым, ни с Криницким. Павел забрал деньги и помчался на встречу со старостой, а мне оставалось лишь занять удобное место и ждать результата.

Марк собрал деньги, пересчитал и отправился на встречу с посредником, а буквально через минуту в учебный корпус вошли люди в форме. Не знаю что там происходило, но минут через пятнадцать из корпуса вывели Тихонова и Меркулова-старшего. Так вот кто этот таинственный посредник! Хотя, не удивительно — зараза к заразе ещё как липнет и в одном болоте водится.

Дальше события развивались стремительно. Уже на следующий день Быков собрал кураторский час, на котором с бледным лицом вещал о случившемся:

— Как вы могли слышать, вчера в академии произошёл чрезвычайный случай — преподавателя поймали на взятке.

— И поделом! — отозвалась Федосеева. — Он намеренно занижал баллы, и получить четвёрку у него без денег было нереально.

— Может, и так, но этот случай непременно станет достоянием общественности и отразится на репутации академии. Именно поэтому я прошу, чтобы подобные случаи решались на местах. Если в будущем узнаете о подобных нарушениях, сообщайте мне. Как говорится, чтобы не выносить сор из избы. Я почему это говорю вам сейчас. Потому что в этой истории замешан студент нашей группы. Марк Тихонов находится под следствием…

— Валерий Дмитриевич, так я лично к вам обращался с этой проблемой, но вы помочь не смогли.

— Не вышло у меня, помог бы декан. А теперь история вышла за пределы академии и получила резонанс. В общем, теперь эти вопросы будут решаться незамедлительно.

В этот же день меня вызвали к декану.

— Чудинов, в каком ухе свербит? — поинтересовался Рябоконь.

— В левом?

— Не угадал. В обоих свербит, потому как мне сегодня все уши прожужжали из-за твоей выходки. Звонили из министерства образования, из телевидения, городской администрации… я даже не знаю откуда ещё не звонили. Наверное, только из аппарата президента! Ты хоть понимаешь какую волну поднял?

— А что мне было делать? Смириться с неизбежными и бежать за деньгами? Так меня начисто лишили даже такой возможности. Или мне следовало получать тройку, забыть о рйтинге и стипендии и делать вид, что ничего не произошло? Знаете, Виктор Семёнович, если это так, то мне лучше перевестись в другую академию.

— Я тебе переведусь! — повысил голос Рябоконь и хлопнул рукой по столу. — Не хватало мне ещё одного студента потерять из-за этой истории. Тем более, на тебя ведь сейчас обращены все взгляды надлежащих органов. Если что случится, и с меня голову снимут, и с ректора, и со всех, кто посодействовал или допустил, так что имей в виду — никаких больше выходок.

— Ну, на счёт своей безопасности у меня есть сомнения. Тот же Меркулов и так имел на меня зуб, а после ареста его отца может перейти в открытую конфронтацию.

— С Меркуловыми вопрос уже решён. Тебя они волновать не должны, — отрезал декан. — И вообще, я не понимаю, почему бы просто не прийти за помощью ко мне, или на худой конец ко Льву Михайловичу?

— Простите, Виктор Семёнович, просто я думал, что Рязанцев и ректор тоже…

— Что «тоже»? — нахмурился Рябоконь.

— Покрывают эту сеть. Я ведь пошёл со своей проблемой к Быкову, но он так и не сделал ничего, а идти ко Льву Михайловичу побоялся. Вот и решил рубить с плеча.

— И нарубил дров! — Рябоконь откинулся на спинку стула и вздохнул. — Нет, этих негодяев совершенно не жаль. А за академию обидно. Столько сил вложено, и в один миг репутация коту под хвост. Нужно было сразу ко мне идти. Мы бы этого Криницкого по стене размазали и уволили по собственному желанию. А что теперь?

— А теперь вскрыли всю преступную сеть, Виктор Семёнович. Криницкий ведь не сам работал, а через посредников. Тот же Меркулов и староста отметились.

— Бывший староста, — поправил меня Рябоконь. — Марк отчислен сегодняшним числом. Сам понимаешь, что после такой истории ему в академию дорога закрыта. А к тебе на будущее просьба — если узнаешь о чём-то подобном, сообщи сразу мне. Такие проблемы лучше решать без лишней огласки и не посвящать во внутреннюю кухню соответствующие органы.

— Договорились! Виктор Семёнович, так что теперь с баллами по предмету? Обе группы пострадали.

— Умножим на коэффициент и выставим, как по стобальной программе.

Выходит, у меня будет семьдесят пять баллов, и это четвёрка. Да, не пятёрка, но и пусть. Рейтинг вытяну другими предметами, а на стипендию и этого будет достаточно.

Уже на следующий день нас вызвали для проставления зачёта по авиационным приборам. Оценки в зачётки нам выставлял Рязанцев. Заметив меня, Лев Михайлович покачал головой, а когда я подошёл к нему с зачёткой, разразился тирадой:

— Доставил нам проблем этот Криницкий! А ведь я ректору ещё в конце первого семестра говорил, что это за человек. Такие вот они, преподаватели «новой формации». Для них трава не расти, дай только личную выгоду получить. Ну, ничего! В следующем году авиационные приборы буду вести у вас я, так что вы у меня попляшете. Знания от зубов отлетать будут!

Рязанцев стал первым человеком, который смотрел в корень проблемы и винил во всех бедах не меня, а Криницкого, за что я Льву Михайловичу был невероятно благодарен.

Оставалось проставить только два предмета, чем я и занялся. По иностранному языку у меня снова вышла четвёрка. Как бы я ни старался исправить ситуацию, у меня критически не хватало времени на изучение языка. К счастью, английский нам изучать ещё три года и есть время исправиться.

У Смирнова я получил очередную пятёрку и обещания, что скоро непременно полетаем. Иван Степанович сокрушался, что «такой пилот пропадает» на инженерном факультете и даже предлагал перевестись, но я для себя уже всё решил и не стал менять шило на мыло.

По итогу двух семестров я поднялся в рейтинге на второе место. Кто знает, удалось бы мне обойти Тихонова, если бы не его выходка, но Марк сам вырыл себе яму.

— Знаешь, Мих, с тобой опасно враждовать, — произнёс Артём, когда мы обсуждали события этого дня.

— Почему это?

— Ну, как это? Все твои враги вылетели из академии, а некоторые не без последствий. Денис, староста твой, Меркулов… Правда, пострадал не сам Константин, а его отец, но Меркулову вряд ли от этого легче.

— Знаешь, с моим поступлением связана одна тёмная история. Я ведь почему не прошёл по конкурсу на пилота? Кто-то испортил мою экзаменационную работу по русскому языку. И теперь я думаю, что этим кем-то был не кто иной, как отец Константина, так что теперь мы с ним квиты.

— А почему бы нам это дело не отметить? — хлопнул в ладоши Лёха и посмотрел на нас.

— По поводу свершившейся мести, или закрытой сессии?

— Можно совместить оба варианта, — нашёлся Абрамов.

Я потянулся к кошельку, но Лёха меня остановил.

— Сегодня за тебя плачу я.

— С чего это такая щедрость?

— Забыл, что ты мне пять тысяч занимал в начале семестра? Держи! Батя с вахты приехал и привёз денег, так что я теперь могу раздать долги и жить спокойно.

Сессия осталась позади, но первый курс ещё не завершился, ведь впереди ещё маячила ознакомительная летняя практика, а сразу после лётчиков пройдут полёты и у нашего факультета.