Наши уже не придут 6

Глава двадцатая Безжалостно, словно приливными волнами

*17 октября 1940 года*

Борис Михайлович Шапошников вошёл в зал для совещаний. Сразу же установилась тишина — никто не знает, как прошла беседа с генералом Немировым.

Ранее была допущена серия ошибок, приведших к существенным потерям на раннем этапе операции «Фрунзе» — офицеры штаба не досмотрели и не учли, а противник был готов к таким ошибкам и контратаковал.

Например, в гоминьдановском Китае никто не предвидел, что противник займётся демонтажем железнодорожного полотна и заменой его на полноразмерные макеты из дерева. Аэрофотосъёмка показала полноценную железную дорогу, а в реальности это были рельсы из покрашенной в чёрное древесины. Поезда по такому ходить не могут, поэтому план наступления был практически сорван.

Решением послужила разборка некритических железнодорожных ветвей в Китайской ССР и переброска материала для налаживания коммуникаций на освобождённых территориях.

Но в остальном наступление на Востоке проходит в рамках разработанного плана: Национальная армия Китайской Республики оказалась неспособна сдержать натиск Красной Армии и почти сразу же посыпалась.

Против Гоминьдана применена далеко не самая новая техника: Т-14АМ-2, И-3М и И-4, а также Ту-2.

Помимо общевойскового наступления, широко применены силы группы «Нанкин-88». Диверсии начались за два дня до начала вторжения, поэтому, когда посыпались первые бомбы, войска противника уже были частично дезорганизованы.

Одновременно с этим, были инициированы восстания организованных рабочих и крестьян в западных провинциях Китайской Республики: они охватили провинции Цзянси, Шэньси, Шаньси, Хэбэй и Шаньдун.

Генерал-лейтенант Соколовский рапортовал о том, что националисты отступили из провинции Хэбэй сразу же, не оказав какого-либо сопротивления наступающей Красной Армии, что было обусловлено не трусостью, а резко ухудшившейся стратегической обстановкой — «подпирающие» провинцию Хэбэй с двух сторон провинции Шаньси и Шаньдун были Гоминьданом утрачены, поэтому возник риск окружения. И генерал Чэнь Чэн отдал приказ на всеобщее отступление из восставших провинций и сосредоточение всех сил в провинции Аньхой. Он хочет защитить столицу, Нанкин, так как её потеря будет означать символическое поражение Китайской Республики.

Провинции Цинхай, Ганьсу и Нинся, расположенные на северо-западе, сейчас занимают войска Красной Армии, при посильной поддержке Монгольской Народной Армии.

Чан Кайши не доверяет оставшимся генералам Ма, поэтому очень неохотно выдаёт им оружие и боеприпасы. Насколько известно, у них нет ни одной единицы бронетехники и никакой авиации, поэтому взятие этих провинций тривиальное дело.

Целевая линия плана: Шанхай-Ухань-Ичан-Чэнду.

Это отнимет у Китайской республики до 80% её промышленного потенциала, включая почти всю военную и металлургическую промышленность, нанесёт катастрофический удар по речной и железнодорожной логистике, а также лишит Гоминьдан почти половины населения — от 150 до 200 миллионов.

После успешного выполнения плана, Китайская республика, де-факто, перестанет представлять собой сколько-нибудь жизнеспособное государство, поэтому крах её неизбежен.

Для Красной Армии, по достижении этой линии, начнётся основная работа — нужно будет разоружить восставших, взять провинции под контроль, выбить оттуда остатки националистов, а также всеми силами пытаться предотвратить гуманитарную катастрофу, которую неизбежно вызовет эта операция.

«По китайскому вопросу всё понятно», — подумал генерал Шапошников.

Ему известно, что по результатам освободительной войны в Китае, будет проведён референдум в Монголии и на освобождённых территориях — естественно, о вступлении в состав СССР.

Перед этим, в ходе наступления, на уже освобождённых территориях будут работать агитаторы, а также гуманитарные службы — всё для того, чтобы усилить склонность населения к положительному ответу на вопрос в бланке…

На одном из заседаний генерал Немиров высказал опасение, что единовременное прибавление половины миллиарда населения приведёт к «небольшой» неразберихе в Верховном Совете СССР, но его успокоили Микоян и Калинин — процесс интеграции Китая будет происходить поэтапно.

Впрочем, Шапошников не считал, что всё это его проблема. Он давным-давно усвоил один простой принцип — армия вне политики. (1) С этим принципом решительно не согласен генерал Немиров, но Борис Михайлович, внутренне, считает его самым верным. Аркадий Петрович, в ходе откровенного разговора, сказал, что подобное мышление — это тяжёлое наследие царского режима, которое следует поскорее изжить.

Иногда Борис Михайлович и сам удивлялся тому, как высоко сумел «взлететь» — генерал Немиров с самого первого дня их знакомства относится к нему подчёркнуто уважительно, и это не изменилось даже после того, как Аркадий Петрович забрался на самую вершину власти…

«За что такое отношение?» — спросил себя Шапошников. — «Есть и более компетентные командиры — я не самый лучший и все понимают это…»

Полковник Трофимов положил перед ним папку с подробным рапортом по западному фронту.

«Он у нас ключевой…» — раскрыл генерал Шапошников папку.

Фронт, как и ожидалось, прорван на нескольких участках, самый важный — Познань. Там шли самые ожесточённые бои, немцы перебрасывали туда самые лучшие дивизии, даже «именные», такие, как 1-я механизированная дивизия СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» и 3-я механизированная дивизия СС «Мёртвая голова».

«Хиленькими оказались эти ССовцы…» — подумал верховный главнокомандующий. — «Разведка не ошиблась — это плохо обученные фанатики, а не нормальные солдаты».

После поражений на Южном фронте Адольф Гитлер приказал расширять подразделения СС и формировать новые механизированные и танковые дивизии на их основе.

Так «Голова» и «Гитлер» стали полноценными танковыми дивизиями, хотя на бумаге их называли механизированными — возможно, чтобы ввести разведку Красной Армии в заблуждение.

Но аэрофотосъёмка, в этот раз, не подвела, поэтому Шапошников точно знал, сколько и чего есть у этих дивизий на вооружении.

«Голова» окончательно умерла в ходе контрнаступления под Бромбергом. 1-я танковая дивизия Вермахта, под командованием генерал-лейтенанта Рудольфа Шмидта, при поддержке 3-й механизированной дивизии СС и 5-й танковой дивизии Вермахта, образовав мощный клин, таранным ударом обрушилась на правый фланг готовой к этому 3-й танковой армии, возглавляемой генерал-лейтенантом Василевским.

В небе Польши круглосуточно летают сонмы разведчиков, о передвижениях немцев командование знало практически поминутно, поэтому встретили немцев достойно.

Дивизия «Мёртвая голова», будто желая подтвердить доклады разведки о фанатичности подразделений СС, продолжала наступление, уже находясь в полном окружении.

Из всей дивизии, вошедшей в Бромбергский лес, в живых осталось около восьмисот человек — в плен ССовцев берут крайне неохотно, а сами они сдаваться тоже не спешат…

1-я танковая дивизия успешно вырвалась из образованного «котла», потеряв часть техники, а 5-я танковая дивизия не позволила себя окружить, добилась поставленных целей, но это не дало почти ничего, так как она была вынуждена отступить на исходные позиции из-за наметившейся угрозы её флангам.

Затем, конечно же, началось немедленное контрнаступление 19-й и 21-й танковых дивизий 2-й армии, уничтоживших оборонительные порядки 5-й танковой дивизии и взявших Бромберг в ходе скоротечного штурма. Можно сказать, что красноармейцы вошли в город на плечах отступающих танкистов Вермахта.

Это был излюбленный приём покойного генерала Алексеева, которого Шапошников считал своим учителем — он тоже, ещё в Империалистическую войну, брал противника, так сказать, «на щит», выматывал, а потом наносил сокрушительный контрудар, и, в отличие от многих других теоретиков, локальными успехами он не довольствовался.

Николай Николаевич Алексеев никогда не скрывал своих методов: он был пионером применения отдельных механизированных подразделений, у которого учились практически все современные генералы.

Тем удивительнее было поведение немцев. Они должны были предугадать такой сценарий, вполне типичный сначала для царской, а затем и для Красной Армии — ни один удар не должен остаться без немедленного ответа.

Следующим этапом была Познань — её нужно было захватить любой ценой. Это не только важнейший логистический узел, но ещё и мощная крепость, так называемый, «фестунг», предназначенный для стратегического удержания региона. Не возьмёшь Познань — не пройдёшь дальше, потому что фланги мощных оборонительных линий, построенных немцами в кратчайшие сроки, упираются в этот город.

Поэтому важно пробить линию обороны по флангам города, уничтожить сопротивляющиеся остатки немецкой армии, параллельно взяв город в окружение. А дальше тяжёлый и кровавый штурм, в ходе которого Познань должна пасть.

«Ещё это идиотское название „Позен“ — исковеркали, нацисты проклятые», — подумал раздражённый Шапошников.

Всё-таки, давление Немирова и окружения сказывалось, поэтому Борис Михайлович, нет-нет, но начинал думать политически. Например, он вспомнил, что в Познани находится крупнейшее гетто, где сейчас проживает около семидесяти тысяч евреев. Политически верно будет спасти их.

7-я и 9-я танковые армии наступают на южном направлении, к Бреслау — в настоящий момент идёт штурм двух «фестунгов» — Ченстохова и Катовице. Последнюю обороняют ослабленные немецко-чехословацкие войска — часть чехословацких дивизий переброшена в Словакию, защищать… собственно, всю Словакию.

Наступление в Чехословакии, необходимое для ликвидации угрозы флангового удара, также идёт по плану — взяты Кошице и Жилина, а войска 8-й и 4-й танковых армий движутся на юг.

4-й танковой армии, находящейся у Кошице, приказано взять Мишкольц и развивать наступление вглубь Венгрии, а 8-я танковая армия, находящаяся у Жилины, получила приказ идти на Братиславу.

Достойного сопротивления чехословацкая армия оказать не в состоянии, так как этому сильно мешают советские господство в воздухе и тотальное превосходство в артиллерии.

Чехословакии стало не до контрударов по наступающей в Германии Красной Армии — поднят вопрос о существовании…

Ужгород и Мукачево, потерянные в самом начале войны, освобождены, а 11-я танковая армия, при поддержке 115-й и 117-й горнострелковых дивизий, наступает в Трансильвании, уничтожая отчаянно сопротивляющиеся румынские соединения, уцелевшие после разгрома в ходе операции «Скрипач».

«Румыния — это страна, которая уже проиграла», — подумал Борис Михайлович. — «Впрочем, как и Болгария. Удары, что сейчас наносятся по ним — это добивание».

В Болгарии боевые задачи практически выполнены: 22-й танковой армией взяты Плевен и Фердинанд, а горные перевалы по всему фронту на Балканах занимают горнострелковые части Красной Армии. Сопротивления болгары почти не оказывают, так как для них уже всё закончено.

«Как только Красная Армия подходит к какому-либо населённому пункту, голову сразу же поднимают коммунисты и социалисты», — подумал Шапошников. — «Сидели всё это время, готовились…»

Он считал избранную Немировым стратегию неоднозначной — все эти «Кёнигсберг-69», орудующие в ближних тылах противника и занимающиеся откровенным душегубством, а также подпольные ячейки и движения, начинающие действовать в нужный момент.

Это очень эффективно, иногда даже слишком, но Борис Михайлович такую войну не одобрял и не одобряет.

«Это спасает жизни красноармейцев», — вспомнил единственный аргумент, приведённый генералом Немировым. — «С этим даже не поспоришь».

В конце концов, он прав: каждый застреленный, зарезанный, подорванный или отравленный противник — это спасённый красноармеец, который ещё повоюет и приблизит победу.

«София не за горами, а это окончательное поражение Болгарии, отречение короля, учреждение Советов…» — вернулся Шапошников к рапорту. — «Тьфу… Опять политика…»

Ещё один политический момент, который следовало обдумать — Турция.

Верховный Совет СССР воспринял пропуск итальянского флота в Чёрное море как грубое нарушение дипломатических договорённостей.

И теперь Турция находится в очень щекотливом положении: на востоке Красная Армия, с севера неожиданно могучий Черноморский флот, а на западе тоже Красная Армия. Только на юге никого нет, но это помогает слабо.

Президент Инёню затаился, сидит в тишине и надеется, что всё обойдётся, но что-то подсказывало генералу Шапошникову, что Верховный Совет принял всё произошедшее очень близко к сердцу…

«Если бы это было единственное, что Верховный Совет воспринял очень близко к сердцу», — подумал Борис Михайлович. — «Микоян не один раз за последний месяц поднимал вопрос геноцида армянского народа в 1915−16 годах. В Армянской ССР тематика актуальная. Думаю, и это туркам припомнят».

Он вновь поймал себя на мысли, что начинает размышлять, как политик и это ему не понравилось. Он не хотел расставаться с тем простым и понятным маленьким мирком, в котором он жил с первого дня службы ещё в Русской Императорской Армии. Там всё было понятно, кто есть кто — очевидно, ни о какой политике размышлять не приходилось, говорить — тоже, поэтому жизнь там была проще и милее Шапошникову, чем та, которой он живёт сейчас.

Сейчас, пока на фронте нет неразрешимых проблем, есть время думать о политике, следуя совету товарища Немирова, а вот если бы Красная Армия сейчас проигрывала и отступала, у Шапошникова вообще бы не возникла никаких внутренних конфликтов, связанных с политическими вопросами. Так было в Империалистическую войну — он воевал и побеждал, не думая ни о чём отвлечённом.

«Наверное, я просто скучаю по молодости…» — пришёл он к выводу, вновь концентрируясь на тексте рапорта.

Тематика резко перешла к финальной части — Норвегии.

В этой части операции «Фрунзе» задействована 14-я общевойсковая армия, 4-я и 7-я бригады СпН, а также 19-я и 23-я горнострелковые бригады. Поддержку оказывают ВВС СССР, развернувшие аэродромы на границе с Норвегией, а также Северный флот ВМФ СССР.

Ввиду того, что Кригсмарине больше не хотят покидать укреплённые порты и ограничены подводными операциями, Северный флот действует очень смело, пусть иногда и напарывается на вражеские подводные лодки.

Благодаря этой смелости удалось высадить морской десант в районе Киркенеса, пока норвежская армия упорно удерживала печенгскую дорогу. Также в тылы норвежцам был высажен воздушный десант — это был 1-й воздушно-десантный корпус, под командованием генерал-майора Глазунова.

В Германии воздушных десантников не применить, слишком уж сильна система ПВО, а уже сформированный род войск нужно было использовать, поэтому Шапошников решил, что надо всё проверить в относительно безопасных условиях.

Результаты высадки Борис Михайлович оценил очень высоко, но не только он — Верховный Совет тоже был впечатлён, что усилило личный авторитет Шапошникова среди нардепов.

Впервые в истории были применены авиадесантируемые САУ АСУ-57, почти полностью изготовленные из дюралюминия и весящие всего четыре с половиной тонны — сбрасывали их специальные Пе-11.

Для 10–12 тысяч контингента немецко-норвежских войск у Киркенеса, такое количество войск было избыточно, чрезмерно избыточно, но это была «обкатка» воздушно-десантных войск и генерал-майор Глазунов очень просил, чтобы высадился весь корпус, так как очень важно понять перспективность нового рода войск.

«Ну, АСУ-57 точно не сопрут», — подумал Шапошников, вспомнив о ещё одном неприятном инциденте.

Новейшие танки Т-24АМ, прошедшие успешно боевое крещение в Литве, на Западном фронте понесли потери от тяжёлых зенитных орудий Люфтваффе. И четыре экземпляра были очень оперативно утащены немцами себе в тыл.

«Скоро характеристики нового основного боевого танка будет знать весь Вермахт…» — поморщился Шапошников.

Командующий 3-й танковой армии, генерал-лейтенант Василевский, мгновенно получил строгий выговор, сразу же после собственного доклада о собственном промахе. Но генерал Немиров, как говорят, по просьбе товарища Сталина, сразу же снял строгий выговор и велел впредь не реагировать так остро на потерю основных боевых танков, не являющихся сверхсекретными.

«За потерю „Града“ или „Спиралей“, конечно, строгим выговором не отделаться», — подумал генерал армии.

Впрочем, немцы раздобыли и «Град», и «Спираль» — по сообщениям от нелегальной агентуры.

«Ещё одна неоднозначная вещь», — подумал Борис Михайлович.

Когда специальная комиссия разбиралась в подробностях деятельности генерала Немирова, Шапошникова допустили до архивов и он узнал очень многое. Какие-то случайные люди были безжалостно истреблены, зачастую вместе с семьями, производились диверсии на различных производствах, из-за чего погибали случайные рабочие — и всё это задолго до начала войны…

Для себя он решил, что будет относиться к персоне Аркадия Петровича Немирова как к выдающемуся военному гению, ушедшему в политику.

«Политика меняет людей», — пришёл Шапошников к выводу. — «Лучшие офицеры, люди чести, порой вынуждены марать руки и совершать ужасные вещи».

Поэтому он и не хотел влезать в это всё. Ведь и ему, несомненно, придётся мыслить «государственными масштабами». Но это уже после войны.

«Познань», — вернулся он к первым страницам рапорта.

После взятия Познани, Западному фронту откроется дорога на Франкфурт-на-Одере. Это очередной «фестунг», который никак не обойти.

«Двести сорок километров до Берлина», — подсчитал Борис Михайлович. — «До Франкфурта сто шестьдесят километров и восемьдесят до Берлина».

В мирное время, на легковой машине, можно не спеша доехать часа за три, а в военное время этот же путь может занять недели и месяцы…

Вошёл капитан-связист.

— Товарищ генерал армии, разрешите обратиться! — козырнул он.

Все офицеры генштаба обратили на него свои взоры.

— Разрешаю, — кивнул Шапошников. — Вольно.

— Командующий Балканского фронта, генерал-полковник Баграмян докладывает: болгарская армия массово сдаётся в плен! — доложил связист. — Генерал-лейтенант болгарской армии Иван Крыстев Маринов прибыл в штаб 22-й танковой армии с белым флагом и делегацией.

— Хм… — задумчиво хмыкнул Борис Михайлович. — Интересно…

Результат закономерный, но он ожидал, что болгары дождутся хотя бы подхода Красной Армии к Софии. Вероятно, они сочли нынешнее положение дел на фронте катастрофическим, хотя это было не так, поэтому решили не откладывать неизбежное.

— Ладно, — кивнул Шапошников.

Он отложит написание рапорта товарищу Сталину, который попросил актуальные данные о ходе операции «Фрунзе». Иосифу Виссарионовичу, по-видимому, просто хочется быть в курсе общей ситуации.

«Нужно будет включить в рапорт капитуляцию Болгарии», — подумал Шапошников. — «Он, наверное, скоро и сам узнает, но нужно предоставить подробную статистику».

*17 октября 1940 года*

— … нет, придётся задержаться, — вздохнул Аркадий. — Прошу прощения, дорогая. Нет, я не голоден, никого присылать не нужно. В худшем случае, в столовой чем-нибудь подкреплюсь. Да Болгария капитулирует, поэтому я просто не могу закончить рабочий день и вернуться домой. Нет, не на несколько дней, нет, не «как обычно». И что за тон? Я, вообще-то, кое-где и кое-кем уважаемый человек! Ха-ха! Завтра — обещаю. Да. Всё, люблю тебя и целую. Сашку с Володькой поцелуй от меня. Пока.

Он положил трубку и посмотрел на ожидающего его Эйтингтона.

— Всё прошло хорошо? — спросил Аркадий.

— Не особо, — покачал головой Наум Исаакович. — Болгары среагировали на опережение — они капитулируют от имени царя, а не от имени коммунистического подполья.

— Мы такого позволить не можем, — вздохнул Немиров. — Придётся решать это в ходе оккупации Болгарии. Никаких царей и прочих аристократишек. А также никаких буржуазных правительств — Болгария должна стать советской. И эти ублюдки не должны уйти безнаказанными.

— Понимаю, товарищ генерал-полковник, — кивнул председатель КГБ. — Механизмы отработаны — не первый день замужем.

— Кстати, где тот «американец»? — поинтересовался Аркадий. — Это ведь он наследил в Бразилии?

— Да, это был он, — вздохнул Эйтингтон. — После акции ушёл из нашего поля зрения.

— Почему, когда происходит что-то нехорошее, мы всегда видим его след? — спросил Аркадий. — Как так?

— Его привлекает запах денег, — пожал плечами Наум.

— С Франко — это было личное… — произнёс Немиров. — А в Бразилии… А как Чебышев вообще на него вышел?

— Это больше не одиночный наёмный убийца, — ответил Эйтингтон. — У него есть подкормленные люди, доводящие до сведения интересантов перечень его услуг.

— Как бы в этот перечень мы не попали… — вздохнул Аркадий.

— Товарищ генерал-полковник, — расстроенно протянул Эйтингтон. — У нас безопасность на высшем уровне. Но если надо, можем его…

— Нет, — покачал головой Немиров. — Выйди на него и предложи самую тяжёлую работу в его жизни. В тропиках он уже был — возможно, ему понравится в Индии.

— А разве мы не собирались продолжать использовать Бонда? — нахмурил брови Наум.

— Дай «американцу» деньги, пусть поживёт в Индокитае, — сказал Немиров. — Акклиматизацию пройдёт, наладит контакты с местными, пообвыкнется в местных реалиях. А там видно будет, как себя поведёт Ежов — если захочет сотрудничать, то «американец» просто поедет домой.

Примечания:

1 — Армия вне политики — это очень удобный лозунг, с помощью которого обосновывается необходимость армии быть аполитичной и пассивной в общественной жизни. Идея в том, что вы, солдатня, не разбираетесь ни в чём, поэтому доверьте это сложное дело разбирающимся людям. Типа, пусть штыки будут остры, но не думают, куда их втыкают. Этот лозунг призывает к тому, чтобы армия не участвовала нигде и ни в чём, отдав простой народ на безнаказанное разграбление правящему классу — вся идея в этом. И это очень красивый лозунг, неоднократно выраженный разными людьми — проблема, которую он затрагивает, беспокоила Ханса фон Секта, царских генералов, американских генералов и многих других. «Армия вне политики» выгодна для правящего класса, потому что полностью подчиняет её ему. Но проблема в том, что солдаты и офицеры — это не роботы, а живые люди, и они живут в человеческом обществе, у них есть семьи, родители, братья и сёстры, друзья. И если правящий класс каким-то образом воздействует на всех этих людей, например, последовательным ухудшением их жизни, у этих солдат и офицеров могут возникнуть некоторые вопросы, на которые у правящего класса есть только уже набивший оскомину ответ — армия вне политики. В СССР армия была в политике и ещё как, но лишь до середины 50-х годов, когда во внутренней политике Союза наметились нездоровые изменения. Собственно, к 90-му году Советская Армия окончательно разложилась, а затем и вовсе развалилась, это было закономерной частью процесса реставрации капитализма, а потом вновь появились все эти умные дяди, начавшие заявлять солдатам и офицерам новорожденных армий, что «мы теперь вне политики», а «быть в политике» — это фу, это зашквар.