Наши уже не придут 6

Глава двадцать третья Гильзовый перезвон

*20 октября 1940 года*

— Да уже, похоже, что всё… — произнёс Хайнц Мельсбах, один из немногих друзей Тристана.

Обер-ефрейтор Диттмар до сих пор ощущал себя обычным рядовым стрелком, ведь он на фронте не так уж и давно. Он получил повышение через ступень, минуя ефрейтора, что было напрямую связано с тем, что он пережил целых три штурма, а это, по мнению фельдфебеля Брамса, свидетельствует о его фронтовой компетенции…

Предыдущий фельдфебель, Герт Гайслер, погиб три дня назад, как и командир взвода, лейтенант Александер Кестнер — их накрыло одной бомбочкой, к несчастью, для них, взорвавшейся сразу.

Вражеская авиация щедро осыпает передовую кассетными бомбами, но это, видимо, делается по остаточному принципу, потому что случается не очень регулярно. А вот куда эти бомбы падают регулярно — это на аэродромы.

Маркус Эггер, самый опытный на фронте, тоже погиб, но его убили во время обороны Даммфорштадта. Танк выстрелил в здание и оно обвалилось.

Тогда, под натиском Красной Армии, им пришлось отступить за Одер, во Франкфурт, но затем 77-й пехотный полк, вернее, то, что от него осталось, отправили на северо-запад, в город Эберсвальде, превращённый в очередной фестунг, который «нужно отстоять любой ценой». Штеттин, предыдущий «самый важный» фестунг, уже пал, причём в этот раз население города не успели эвакуировать даже наполовину.

До Берлина меньше сорока километров.

— Почему «всё»? — спросил Тристан.

— Ну, потому что всё, — ответил на это Хайнц. — Говорят, нужно держаться изо всех сил, но ради чего? Выиграем мы пару-тройку дней — что это даст?

— Потише… — предупредил его Диттмар и ненавязчиво осмотрелся по сторонам траншеи.

— Да это уже открыто все обсуждают, — грустно усмехнулся шютце Мельсбах. — Эти жирные уроды, взявшие власть, уже сбежали в Бонн, а нас оставили удерживать Берлин — ради чего?

— Предлагаешь просто сдаться? — спросил Тристан. — Чтобы всё, что мы пережили, было зря? Чтобы пришли коммунисты и отняли у нас всё? Знаешь, что будет, когда Германия падёт?

— Знаю, — кивнул Хайнц. — Всё это, наконец-то, закончится.

— О, нет, — покачал головой обер-ефрейтор Диттмар. — Всё только начнётся — они обязательно захотят, чтобы мы отдали всё, что у нас есть. Они ограбят Германию, как когда-то её ограбили англичане и французы.

Он решил, что обстановка спокойная, поэтому можно почистить АГ-37, взятый с тела Эггера.

— Да и что? — спросил Хайнц. — Нам всех этих богатств, всё равно, не видать. У меня мало веры этим холуям, что несут пургу о величии Германии — Гитлер начал эту войну, его уже нет, но кто-то должен заплатить. Можно сдохнуть здесь, а можно…

— Тихо! — остановил его Тристан.

Он увидел странный предмет, падающий с небес, прямо на «ничью землю». Этот предмет упал на землю с металлическим лязгом.

— Что это было? — спросил напряжённый Хайнц.

— Похоже, что кусок обшивки, — пожал плечами обер-ефрейтор.

Время от времени, на позиции или рядом с ними падают такие вот признаки войны в небесах. Иногда россыпью гильз, а иногда пылающими самолётами или вот такими обломками.

— Может и убить, — произнёс Мельсбах, доставая портсигар.

— Отделение! — заорал Тристан. — Все в блиндажи! Охранение — на месте!

Он считается бывалым, кто-то даже думает, что он ветеран, но это лишь на фоне тех, кто прибыл на фронт недавно…

«И все они умрут», — подумал он. — «После каждого штурма остаётся меньше половины».

Пополнение боеприпасов и живой силы очень затруднено — в небе постоянно находятся сотни вражеских штурмовиков. Они уничтожают обнаруживаемые колонны, а это сильно всё осложняет.

Поэтому основную массу грузов возят ночью, но это помогает лишь частично, ведь у противника есть и ночные штурмовики, которые пусть и находят далеко не все колонны, но те, что находят, уничтожают надёжно.

С небес начало падать ещё больше обломков. Они представляют нешуточную опасность, так как падают в огромных количествах и по большой площади.

На землю посыпались гильзы. Сотни. Тысячи.

Они свистели, будто стрелы, а потом бились о землю, с хрустом и звоном, похожим на звук удара цепи по бетонному полу.

Где-то наверху устроили грызню лётчики, уничтожающие друг друга без жалости, не экономя снаряды и патроны.

Скрывшийся в предбаннике блиндажа Тристан Диттмар поглядывал на небо, но сам не понимал, зачем. Это схлестнулись истребители, возможно, последние из тех, что оставались у Германского рейха. У врага же очень много истребителей и нет недостатка в лётчиках, поэтому господство в воздухе за ним.

В небе появился чёрный дымный шлейф, стремительно мчащий к земле. При приближении стало ясно, что это полноценный самолёт, разбрызгивающий пылающее топливо и никем не управляемый. За последние секунды его полёта Тристан сумел разглядеть сорванный фонарь остекления, что свидетельствовало о том, что лётчик выпрыгнул.

«Bf-109», — идентифицировал Тристан самолёт.

Упал он куда-то на позиции Красной Армии или чуть дальше.

Град из обломков и гильз прекратился, поэтому Диттмар приказал отделению покинуть блиндажи и занять позиции.

По всему фронту что-то постоянно происходит, но в траншеях всегда одно и то же — сырость и ожидание. А потом может начаться артналёт, или атака штурмовиков, а если совсем не повезёт, то и полноценный штурм, со всем перечисленным и танками с пехотой.

За прошедшие сутки их обстреливали уже дважды, а ещё один раз прилетало звено штурмовиков. Если сегодня до полудня будет артобстрел, то можно ожидать штурма.

Делать тут особо нечего, они обороняются, поэтому никаких больше манёвров — траншеи выкопаны жителями города, которых уже должны были успеть эвакуировать, а блиндажи они построили позавчера.

Есть противотанковые пушки, а также несколько батарей гаубиц, поэтому они не одни, но так будет не всегда. Когда враг узнает расположение гаубиц и батарей ПТО, их быстро уничтожат, а траншеи смешают с грязью ракетами и снарядами.

— Обед принесли, — сообщил ефрейтор Шульц.

Тристан дал знак Хайнцу и последовал за ефрейтором.

Принесли кастрюлю с айнтопфом, (1) запах которого чуть не лишил Диттмара сознания — чувствовалось, что там есть мясо, возможно, фрикадельки. Как командир отделения, он снял пробу первым.

Увы, не фрикадельки, а просто мятые кусочки фарша, но это тоже было неплохо, ведь за Одером айнтопф бывал и вовсе без мяса.

— Что будешь делать, когда всё это закончится? — спросил Хайнц, когда они сели на ящики из-под патронов.

— Не знаю, — пожал плечами Тристан. — Не уверен, что это вообще закончится.

— Закончится, — уверенно улыбнулся Хайнц. — Как-то, но закончится.

Это совершенно не по уставу, что обер-ефрейтор так панибратски беседует с обычным шютце, но Хайнц пережил вместе с Тристаном целых два штурма, поэтому они стали практически родными.

Вчера ещё был Карл Бадер, но ему оторвало обе ноги гранатой, а затем его увезли в тыл. Непонятно, жив ли он вообще, но Диттмар пообещал себе, что узнает о судьбе друга сразу же, как окажется неподалёку от госпиталя…

— Соли маловато, — произнёс Мельсбах.

— Нормально посолили, — не согласился с ним Тристан. — И тебе ли…

Раздался характерный свист, а затем его приглушило взрывом.

Он сразу же рухнул на дно траншеи и пополз к блиндажу. Ему нужно оказаться там как можно быстрее и тогда будет шанс, что он выживет.

Этот обстрел может значить только одно — враг скоро будет здесь.

Крупнокалиберные снаряды падали на позиции, подбрасывая в воздух сотни килограмм почвы, а Тристан упорно полз. Можно было подняться и пробежать оставшееся расстояние, но он уже видел, что может быть в таких случаях.

Маркус Эггер советовал при обстреле быть как можно ниже. Чем ты ниже, тем меньше шанс, что тебя напичкает осколками. Это не гарантия безопасности, но это точно шанс…

Диттмар добрался до блиндажа и только внутри понял, что за ним не полз Хайнц. Возможно, он пополз к одной из противоснарядных щелей, но все они дальше блиндажа.

Сев на лавку, Тристан начал очищать автомат, чтобы, когда придёт час, оружие не подвело. И этот час ближе, чем он надеялся.

Обстрел был долгим — дольше обычного. Это точно он.

Крыша блиндажа вздрагивала, земля осыпалась с потолка, запах гари и металла уже успел въесться в эти толстые брёвна. Диттмар закончил с автоматом, убрал пенал и положил оружие на колени, глядя в стену. Там была трещина. Она пульсировала от каждого взрыва, словно живая.

Спустя, может быть, пятнадцать, а может, тридцать минут, обстрел затих так же внезапно, как начался. На мгновение повисла давящая тишина, а затем пришёл новый звук — частый грохот танковых орудий.

— На выход! — скомандовал Тристан. — Оружие к бою!

В блиндаже с ним было трое солдат из его отделения — Ганс, Дитрих и ещё один Ганс. Он старается не привязываться, поэтому запоминает только имена и лица.

Воняло тротилом. Этот запах ни с чем не спутать, он подчёркнуто химический, горький, щипающий нос и саднящий горло. Этот запах въедается в волосы, кожу и одежду, оставаясь с тобой надолго…

Диттмар прошёл по траншее и обнаружил Хайнца.

Он лежал на том же месте, где и был — ему оторвало левую часть головы, чуть выше левого глаза. Мозг наполовину вывалился из черепной коробки, а на лице осталось растерянное выражение, будто бы Хайнц до последнего не верил, что такое могло случиться именно с ним.

Айнтопф разлился и смешался с траншейной грязью, его тоже уже не спасти…

«Так бывает», — подумал Тристан и накрыл тело боевого товарища шинелью.

Зарядив магазин в трофейный автомат, он направился к своей позиции.

Сразу стало понятно, что враг уже близко — вдалеке видны танки, стреляющие с дистанции, чтобы оставаться неуязвимыми для пушек ПТО. Последние, к слову, всё ещё стреляли, поэтому очевидно, что танки, в ближайшее время, не приблизятся.

Уже должно прибыть подкрепление со второй линии, но его всё нет…

Слева и справа другие подразделения, но этот участок за отделением Диттмара и ему бы очень не хотелось, чтобы сюда подошёл враг.

Перестрелка между ПТО и танками продлилась лишь пять минут с небольшим, а затем танки начали движение, на ходу постреливая по траншеям осколочно-фугасными снарядами.

«Бронетранспортёры позади…» — рассмотрел Тристан характерные силуэты.

В каждом гусеничном Б-24 находится по десять штурмовиков, опытных и умеющих брать траншеи — с ними будет по-особенному тяжело.

Обер-ефрейтор Диттмар не открывал огонь, ведь для танков это как для слона дробинка, но кто-то не выдержал и начал стрелять, за что почти сразу же поплатился. Короткие очереди из 30-миллиметровых пушек броневиков Б-24 и всё было кончено.

Именно так тут и умирают те, кто чудом сумел выжить под бомбёжками…

Красная Армия — это необоримая сила, жестокая, беспощадная и превосходящая. Только здесь, в траншеях, Тристан понял истинную цену пропаганды — до войны у германского общества сложилось впечатление, будто бы в СССР живут слабые и дикие варвары, неспособные дать достойный отпор могущественной армии рейха.

Пропагандисты утверждали, что война едва ли затянется до Рождества, возможно, закончится ранней осенью, вместе с падением Москвы.

Но всё сразу пошло не так, за первые недели было взято лишь два крупных города, Ужгород и Мукачево, но только потому, что противнику было слишком неудобно оборонять их. И даже так, он тщательно заминировал эти города, превратив их в зоны смерти, в которых шастали диверсионные отряды и одичавшие собаки.

Красная Армия оказалась готова к новой войне, а вермахт как был догоняющим, так и остался.

«Не вермахт, а рейхсвер», — напомнил себе Тристан.

Его отец служил в рейхсвере, а он начал служить в нём относительно недавно, когда кайзер Вильгельм III решил, что вермахт — это детище нацистов и для новой страны не подходит. Так вермахт официально прекратил своё существование, но в реальности ничего, кроме названия, не изменилось.

Танки, поливающие траншеи из пулемётов, подходили ближе, а за ними следовали Б-24, подавляющие пехоту огнём из автопушек и спаренных пулемётов.

Последний называют Schützenpanzer, то есть, «броня стрелков» или «броня пехоты», хотя в инструкции по борьбе с Б-24 его называют Infanterie-Kampffahrzeug, то есть, «боевая машина пехоты».

И Красная Армия применяет эти машины для высадки штурмовиков очень близко к позициям противника, зачастую под огнём, который Б-24 способен выдержать без тяжёлых для себя последствий.

«Ничего уже не поделаешь», — подумал Диттмар, глядя на то, как вражеская бронетехника медленно приближается.

Пехота врага сидит в тесных и душных десантных отсеках и ждёт своего часа. Когда Б-24 подъедут на оптимальную дистанцию, будет высадка штурмовиков, которые пробегут оставшуюся пару десятков метров, а затем вступят в жестокий ближний бой.

Тактика безотказная, особенно когда вражеские траншеи несколько дней утюжили из всего, что есть у артиллерии и авиации…

Осколочно-фугасный снаряд взрывается опасно близко, Тристана засыпает землёй, он падает на дно траншеи и прислушивается к ощущениям. Левое ухо звенит, это обычное дело, но никаких болевых ощущений нет — обошлось без ранений.

— Приготовьте гранаты!!! — очень громко заорал он. — Скоро штурм!!!

Сам он поднялся на ноги и бросился к гранатному ящику.

Гранаты РГУ-1, с усиленными осколочными рубашками, были извлечены из ящика и уложены на полку под бруствером.

Рокот танковых двигателей был всё ближе, а автопушки стреляли всё отчётливее. Скоро.

Тристан ослабил «усики» на гранатах, а затем ненадолго выглянул из траншеи, чтобы оценить обстановку. А обстановка была, мягко говоря, не очень. Танки уже стоят в полутора сотнях метров и расстреливают любые признаки жизни из пулемётов и орудий, а БМП подъезжают поближе, чтобы высадить десант.

Наконец, раздался характерный звук падения аппарелей, а затем Тристан начал раскидывать гранаты, применив для этого самоделку из резины и кожи. Это импровизированная рогатка из подручных средств — она позволяет метать гранату на дистанцию до пятидесяти метров, чего с лихвой хватает, чтобы достать до вставших БМП.

Диттмар начал взводить гранаты и метать их под углом в сорок пять градусов, чтобы они падали в область перед приближающимся противником.

Наводчик ближайшего БМП не мог рассмотреть, откуда именно падают гранаты, поэтому у Тристана есть немного времени. Гранаты он метал плавно, но резко, чтобы они не упали слишком близко. А то были печальные случаи…

Гранаты взрывались, кого-то ранили, а затем штурмовики отреагировали интенсивной стрельбой. Одна из их пуль замысловато отрикошетировала и попала Тристану в спину. Но он в трофейном нейлоновом бронежилете, поэтому ощутил лишь не очень сильный удар.

«Сколько раз он уже спасал меня?» — подумал Тристан, засылая ещё одну гранату в сторону врага.

Далее он выдернул рогатку из бруствера, спрятал её в ящик, а сам залез в нишу, вырытую прямо под бруствером. Уперев в плечо взведённый АГ-37, обер-ефрейтор Диттмар терпеливо ждал.

Он никогда не был идеальным солдатом, идеи Гитлера не разделял и не разделяет, как и идеи кайзера Вильгельма III, какими бы они ни были, но он знал наверняка одно — коммунисты не пощадят Германию. И за Германию нужно сражаться.

Вокруг грохотали автоматы и взрывались гранаты. Тристан надеялся, что никто не закинет гранату именно в его участок траншеи, ведь его ниша совершенно не защищена от осколков и, при неудачном стечении обстоятельств, его нашпигует стальными осколками, как гуся яблоками…

Желудок Диттмара отреагировал на кулинарную ассоциацию жалобным урчанием. Он так и не поел и ему было очень жалко айнтопф, разлитый по траншее. Мельсбаха, боевого товарища, ему тоже было жалко, но его нельзя было спасти, с его смертью ничего уже не поделать, а вот айнтопф Тристан мог есть чуточку быстрее…

Штурмовики врага спустились в траншею, застрелили кого-то из отделения Тристана и пошли дальше. Но Диттмар ждал, когда они соберутся в отводе на вторую линию, чтобы расстрелять их в спину.

Подло, конечно, убивать врага так, но Тристан считал, что лучше подло выжить, чем честно погибнуть…

Дощечка, вымазанная грязью, маскировала его щель, имитируя обычную стену траншеи, поэтому просто так увидеть подлую ловушку нельзя.

Её придумал сам Тристан, но особо не распространялся о её существовании среди остальных, а то ведь растреплют, будут делать везде, а потом об этом узнают большевики и начнут расстреливать любые подозрительные участки стен траншей.

Наконец, когда вражеское сапёрно-штурмовое отделение пошло по отводу, что свидетельствовало о полном уничтожении отделения Диттмара, он открыл огонь.

В прошлый раз удалось раздобыть бронебойные пули, со стальными сердечниками, поэтому первые трое штурмовиков погибли на месте. Возникло столпотворение в довольно-таки узкой траншее, чем воспользовался Тристан. Он перебил всех, израсходовав лишь один магазин. А затем он начал выжидать.

Тела лежали вповалку, но ничего не происходило — в течение следующих трёх минут никто не пришёл за ними, поэтому Тристан вылез из щели, закрыл её и направился собирать трофеи.

Один из штурмовиков поднял руку с пистолетом и дал очередь в живот Тристану, а тот полоснул по нему из штурмовой винтовки.

Упавший в грязь обер-ефрейтор Диттмар пытался вдохнуть и, наконец, после четвёртой судорожной попытки, у него получилось. Вдох вызвал ещё более острую боль, но воздух подействовал благотворно и Тристан нашёл в себе силы сесть, поднять штурмовую винтовку и добить врага.

— Сдохни, дырка от жопы… — на чистейшем немецком прошипел советский штурмовик и дал ещё одну очередь из автоматического пистолета.

Несколько пуль врезались в грудь Тристану.

— Сука… — просипел он и зажал спусковой крючок.

Пули пролетели мимо цели, но его силы окончательно исчерпались и он откинулся на спину, прислонившись к траншее.

Вражеский штурмовик хотел добить его, но его рука безвольно опустилась.

— Вы все сдохнете… — прошипел он. — Нацистские мрази… Все…

— Я не нацист, ты… предатель… — ответил ему Диттмар, приложив к этому все оставшиеся силы.

— Пошёл ты, нацист… — с ненавистью прошептал штурмовик и его глаза закатились.

Тристан ощутил холод. Это Смерть коснулась его плеч.

Боль начала проходить, гримаса страданий на его лице разгладилась. Он умер с умиротворённой полуулыбкой.

*20 октября 1940 года*

— Нам хватит сил, чтобы истребить вас полностью, — произнёс генерал-лейтенант Ватутин. — Капитулируйте или готовьтесь к смерти. Третьего не дано.

Генерал-майор Эрвин Роммель, командир 7-й танковой дивизии Рейхсвера, недовольно поджал губу.

— Это не переговоры, — добавил Николай Фёдорович. — Это ультиматум. Либо «да», либо «нет».

2-я ударная танковая армия провела глубокую операцию по блокированию Берлина с севера. Удар был нанесён через Эберсвальде, Либенвальде, Нассенхайде, с выходом на Креммен.

Несмотря на отчаянное сопротивление противника, блокировка Берлина прошла успешно, а большая часть отступивших солдат противника скопилась в Науэне.

Их много — не меньше семидесяти тысяч, но это уже не совсем армия, так как там собралось с бору по сосенке, то есть, сотни разных подразделений, обескровленных прошедшими боями и дезорганизованных противоречивыми приказами.

С юга наступает 1-я ударная танковая армия генерала Жукова, получившего схожие задачи — блокирование города с юга.

Встреча двух армий должна произойти в окрестностях Науэна, где и скопились оставшиеся защитники внешнего оборонительного кольца Берлина.

Штурм города будет, но только в условиях защиты флангов и изоляции сил противника. Брать города очень непросто, поэтому генерал армии Шапошников решил не усложнять себе и остальным жизнь.

— Сколько у меня времени на обсуждение с моим командованием? — уточнил генерал-майор Роммель.

— Час, — ответил генерал-лейтенант Ватутин. — Не смею задерживать.

Роммель побледнел, но быстро взял себя в руки, кивнул и убыл обратно к своим.

В плен его брать не стали, так как он вышел с белым флагом и назвал себя парламентёром. Да и не особо важен он, как военнопленный — его армия уже обречена, так как снабжение отрезано и пользоваться она может только запасами Берлина.

А город подвергается ежедневной бомбардировке, ставящей целью уничтожение скоплений техники, складов и живой силы противника.

Ватутин вернулся в штаб и продолжил формирование подробного рапорта о ходе операции.

Весь час Роммель использовать не стал и вернулся через тридцать минут — он очень спешил, так как понимал, что этот ультиматум больше блажь Ватутина, чем реальная необходимость.

Красная Армия может не штурмовать все эти наспех вырытые фортификации и просто перепахать этот городок артиллерией и авиацией, а затем войти и добить выживших.

Превосходство в огневой мощи, по сообщениям полевой разведки, составляет 17 к 1. Артиллерия нацистов выбита фронтовыми бомбардировщиками и штурмовиками, а также в рамках контрбатарейной борьбы. Авиации у них почти нет, поэтому бомбардировщики и штурмовики чувствуют себя в небе очень вольготно.

А разведчики как летали с самого начала войны, так и продолжают летать — по причине большой высоты полёта, они просто недосягаемы для вражеских зениток и истребителей ПВО.

— Мы принимаем ваш ультиматум, — сообщил Роммель.

— Кто «мы»? — с усмешкой уточнил Ватутин. — Ваша «группировка» войск?

— Нет, — покачал головой генерал-майор Рейхсвера. — Берлин.

Примечания:

1 — Айнтопф — нем. Eintopf — это блюдо из немецкой кухни, представляющее собой универсальный заменитель первого и второго блюда. По сути, это суп, но ингредиенты варьируются, так как готовят его из всего, что есть под рукой, но обязательно, чтобы там были хоть какие-то признаки мяса, иначе не совсем канон, впрочем, если нет мяса, то тоже окей. То есть, в айнтопфе может быть что угодно, хоть маракуйя с ананасом, хотя это было бы очень жёстко, но, чисто технически, так можно, потому что блюдо народное, а народу, как известно, выбирать не приходится. Но Гитлер не был бы Гитлером, не попробуй он влезть и в это. Нацисты утвердили официальный рецепт Volkseintopf, то есть, «народного айнтопфа», чем нарушили многовековую традицию готовить его из того, что есть. А в 1933 году, сразу же после окончательного утверждения власти, было введено Eintopf-Sonntag, то есть, «воскресенье айнтопфа», когда все немцы, по задумке Гитлера, должны готовить айнтопф, чтобы выразить солидарность с нуждающимися немцами, а сэкономленные на воскресном обеде деньги передать в фонд Winterhilfswerk, то есть, «Зимней помощи». Адик, кстати, заявлял, что якобы он тоже каждое воскресение кушает айнтопф, потому что он народный, а не антинародный. Но верить ему оснований нет, потому что он Гитлер.