( Не ) нужная истинная маршала драконов

Эпилог

Прошло пять лет. Пять лет, которые вместили в себя целую вечность спокойного, глубокого счастья. Я до сих пор иногда просыпалась по ночам и, чтобы убедиться, что это не сон, прикасалась пальцами к прохладной шелковой простыне, к твердому теплу спины Аларика, прислушивалась к мерному дыханию нашего сына из соседней комнаты.

Поместье Хардов стало моим настоящим домом. Оно не было похоже на холодный, сияющий позолотой императорский дворец. Это было место, пропитанное историей и жизнью. Старинные стены из темного камня хранили прохладу летом и тепло зимой, а из окон нашей спальни открывался вид не на парадные площади, а на бескрайние леса и зеркальную гладь озера, в котором отражались горы. Воздух здесь всегда пах дымком из камина, старыми книгами из библиотеки Аларика и свежескошенной травой.

Первые месяцы после переезда были временем тихого, почти блаженного уединения. Мы с Алариком заново узнавали друг друга без оглядки на войну, опасности и долг. Он оказался удивительно внимательным и терпеливым учителем, постепенно посвящая меня во все тонкости управления своими землями. Я же учила его простым вещам – смеяться без причины, варить кофе на рассвете и просто молча сидеть рядом, наблюдая, как заходит солнце.

А потом на свет появился он. Наш Рейнар.

Я никогда не забуду тот миг, когда акушерка положила мне на грудь маленький, теплый комочек. Он был таким крошечным, с сморщенным личиком и цепочкой тончайших серебристых чешуек вдоль спинки. Но когда он открыл глаза – те самые синие, как у отца, глаза с вертикальными зрачками – и тихо щелкнул, в моем сердце что-то навсегда встало на свои места. Это была не просто любовь. Это было чувство абсолютной, первобытной принадлежности. Он был мой. Наш.

Аларик, обычно такой сдержанный и твердый, в тот день был похож на потерянного мальчика. Он боялся взять сына на руки, боялся сделать ему больно, и когда я наконец вложила Рейнара в его неуклюже сложенные ладони, на глаза ему навернулись слезы. Он просто стоял и смотрел на него, а по его лицу текли беззвучные слезы. Это была самая искренняя и потрясающая картина, которую я когда-либо видела.

Корвис сдержал свое слово. Через месяц после рождения Рейнара по всей империи был зачитан указ: Мой племянник, Рейнар Хард, объявлялся наследником императорского престола. Это решение было встречено всеобщим одобрением. Народ видел в нем символ единства и новой надежды – дитя героев, победивших скверну.

А вскоре после этого Корвис и Оливия, передали нам бразды правления и отправились в долгое путешествие. «Мы отдали империи всю свою молодость, – написал как-то раз Корвис в своем письме. – Теперь пришло время пожить для себя.»

И мы старались оправдать его доверие. Прошли те времена, когда я робко сидела на советах, боясь сказать лишнее слово. Теперь я правила бок о бок с Алариком, как равная. Мы дополняли друг друга: его железная логика и стратегическое мышление – и моя интуиция и понимание людей. Империя процветала. Города отстраивались, торговля шла бойко, а на границах царил мир.

Наш Рейнар рос не по дням, а по часам. Он был удивительным ребенком – любознательным, озорным, с независимым характером, который он явно унаследовал от отца. Уже в три года он мог часами сидеть с Алариком в библиотеке, «читая» старые фолианты с картинками драконов. А по вечерам, устроившись у камина, он требовал, чтобы я рассказывала ему сказки. Но не о принцессах, а о «маме волшебнице и папе-огненном драконе».

И вот однажды, спустя пять лет этого почти идиллического существования, пришло письмо от Корвиса. Я вскрыла его за завтраком, в то время как Аларик пытался уговорить Рейнара доесть кашу.

«Дорогая сестра, – писал Корвис. – Наше путешествие привело нас к далеким южным морям. И здесь, под шум прибоя, случилось новое чудо. Оливия подарила мне сына. Мы назвали его Эдвином. Он имеет все шансы стать настоящим сорванцом – у него уже прорезались первые чешуйки, и он умудрился слегка опалить бороду своему старому отцу своим первым чихом. Поздравь и себя – теперь ты стала тетей. Целую. Твой брат».

Я отложила письмо и посмотрела на Аларика, который, наконец, победил в битве с кашей. Он уловил мое выражение лица.

– Что-то случилось?

– У нас… появился племянник, – сказала я, и голос мой дрогнул от переполнявших меня чувств. – Корвис и Оливия… назвали его Эдвином.

Аларик улыбнулся своей скупой, но такой теплой улыбкой.

– Наконец-то у Рейнара появится достойный компаньон для будущих проказ. Надо будет начать строить для них новое крыло, пока он не спалил старое.

Я рассмеялась, глядя на нашего сына, который с серьезным видом пытался сложить в тарелке изображение дракона. Сердце мое пело от радости за брата, за Оливию, за новую жизнь, которая начиналась в нашей семье.

И в этот момент я поняла, что пришло время. Тайна, которую я хранила последние несколько недель, уже не могла ждать. Она рвалась наружу, чтобы разделить радость с самым главным человеком в моей жизни.

Вечером, когда Рейнара уложили спать, а мы с Алариком остались в нашей маленькой гостиной, я подошла к камину, где он сидел в кресле, просматривая донесения. Огонь играл на его профиле, делая его черты такими знакомыми и любимыми.

– Аларик, – тихо позвала я.

Он отложил пергамент и посмотрел на меня, и сразу же во взгляде его появилась тревога – он уловил необычную нотку в моем голосе.

– Что-то не так, Миранда?

– Все так, – улыбнулась я, подходя ближе. Я взяла его большую, сильную руку и прижала ее к своему животу, туда, где под складками платья уже начинала угадываться новая, едва заметная жизнь. – Все так прекрасно, как никогда.

Он замер. Его пальцы, всегда такие твердые и уверенные, на мгновение дрогнули. Он смотрел на меня, и в его синих глазах, отражавших пламя камина, плясали искорки непонимания, надежды и растущего изумления.

– Ты… – он не мог договорить.

– Да, – прошептала я, кладя свою руку поверх его. – Наш Рейнар скоро перестанет быть единственным.

Он медленно, словно боясь спугнуть что-то хрупкое, встал с кресла и опустился передо мной на одно колено, как когда-то давно, в шатре, после битвы. Его руки теперь обе лежали на моем животе, а голова склонилась так, что лбом он касался меня.

– Миранда, – его голос был глухим, полным благоговения. Он закрыл глаза, прислушиваясь, и я чувствовала, как его ладони излучают почти осязаемое тепло.

Я ожидала радости, восторга, может быть, даже его фирменного сдержанного смеха. Но он молчал. Секунду, другую. Потом он поднял на меня взгляд, и в его глазах я увидела не просто счастье. Я увидела чудо.

– Два, – тихо сказал он, и в этом слове был отзвук какого-то древнего, драконьего знания. – Я слышу… два сердца. Они бьются в унисон, но каждое – отдельно. Сильно и четко.

Теперь замерла я, не в силах вымолвить ни слова. Два?

– Близнецы, моя любовь, – прошептал Аларик, и его лицо озарила такая улыбка, которую я видела считанные разы в жизни – беззащитная, сияющая, полная абсолютной, безудержной радости. – У нас будут близнецы.

Слезы брызнули у меня из глаз, но это были слезы самого чистого, самого светлого счастья. Он не просто узнал о ребенке – он почувствовал их. Обоих. Своей драконьей сущностью.

Он осторожно, как самое дорогое сокровище, обнял меня за талию и прижал к себе, а я опустила лицо к его волосам, вдыхая знакомый запах – дыма, кожи и просто него.

– Два сорванца, которые сведут нас с ума, – выдохнула я сквозь слезы.

– Или две принцессы, которые будут править нашими сердцами, – он отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза, и его пальцы нежно стерли мои слезы. – Неважно. Они наши. Наша новая жизнь. Наше продолжение.

Мы стояли так, посреди тихой комнаты, в свете угасающего камина, обнявшись – Император и Императрица, муж и жена, двое, нашедших свое счастье вопреки всему. И я знала, что никакая сила в мире не сможет отнять у нас этот миг абсолютной, безмятежной радости. Наша история, начавшаяся с войны и боли, теперь была полна света, любви и топота маленьких ног по коридорам нашего дома. И это было только начало.

Те девять месяцев ожидания пролетели в странной смеси вечности и одного мгновения. Если с Рейнаром я была юной, тревожной и неопытной, то теперь меня окружала уверенность и спокойствие. Аларик был моей скалой. Каждый вечер, прежде чем уснуть, он обязательно клал свою большую, теплую ладонь на мой огромный, тяжелый живот и замирал, прислушиваясь. И каждый раз на его лицо ложилось то самое, редкое выражение безграничного чуда, которое я так любила.

– Они спорят, кто родится первым, – говорил он как-то раз, и его губы тронула улыбка. – Один сильнее, настойчивее. Другой… терпеливее, ждет своего часа.

Я смеялась, гладя его по руке. Он уже общался с ними. С ними обоими. И в этой мысли было столько нежности, что сердце готово было разорваться от счастья.

Роды начались тихим утром, когда первые лучи солнца только золотили верхушки елей за окном нашей спальни. На этот раз все было иначе – не было страха, не было паники. Была ясная, сосредоточенная уверенность в себе и в том, что все будет хорошо.

И когда раздался первый крик – громкий, требовательный, я услышала от акушерки:

– Поздравляю, Ваше Величество. У вас мальчик.

Я смотрела на его личико, на драконьи глазки, и не могла надышаться. Но едва я успела прикоснуться губами к его влажному лобику, как мир снова сузился до новой волны, нового усилия.

И спустя, как мне показалось, всего несколько минут, но таких долгих и напряженных, раздался второй крик – чуть тише, но такой же ясный и живой.

– И еще один мальчик Ваше Величество! Близнецы! Здоровые и прекрасные!

В тот миг я поняла, что мое сердце, которое, казалось, было полностью занято Рейнаром и Алариком, просто… расширилось. В нем нашлось бесконечно много места для этих двух новых, драгоценных жизней.

Мы назвали их Ливиан и Элионом.Имена пришли к нам сами, словно были всегда где-то рядом, ожидая своего часа.

Когда Рейнару привели посмотреть на братьев, он подошел к колыбели с важным и серьезным видом пятилетнего наследника престола. Он долго смотрел на них, а потом осторожно тронул пальчиком крошечную ручку Ливиана.

– Они маленькие, – констатировал он.

– Когда-то и ты был таким же, – улыбнулся Аларик, ставя его рядом с собой.

– Я буду их защищать», – заявил Рейнар, и в его глазах загорелась та самая твердая искра, которую я так хорошо знала по его отцу. И в тот момент я увидела не просто детей. Я увидела начало чего-то большего – братства, союза, дружбы.

Весть о рождении близнецов облетела империю с быстротой молнии. Но самыми трогательными были не официальные поздравления от советов и дворян, а визит старейшин друидов. Они пришли в наши покои без церемоний, принеся с собой запах леса и свежести.

– Трое. Трое детей пламени и льда. Трое наследников. Не разделяйте их. Не противопоставляйте. Ибо не один правитель, и не двое ждет империю в грядущем. Их будет трое. И в их единстве – сила, которой не было со времен первых драконов. Начинается пора великого расцвета.

Очередное пророчество друидов…

Я посмотрела на Аларика, и в его глазах я увидела то же самое – не тревогу, а принятие и гордость.

Трое правителей. Наш упрямый, добрый Рейнар. Сильный Ливиан. И спокойный, лучистый Элион. Они были такими разными, но уже сейчас, в младенчестве, между ними была видна незримая связь.

В тот вечер, когда дети наконец уснули, а дворец погрузился в тишину, мы с Алариком вышли на наш любимый балкон. Внизу расстилался парк, озеро блестело в лунном свете, а где-то там, в своей комнате, спал наш первенец, а в соседней – двое новорожденных, наших маленьких чудес.Аларик обнял меня за плечи, и я прижалась к его груди, слушая знакомый, успокаивающий стук его сердца.

– Трое, – прошептал он, и в его голосе звучало легкое изумление. – Кто бы мог подумать.

Я подняла на него глаза. Лунный свет серебрил его волосы и очерчивал твердый контур подбородка.

– Они не просто продолжение нас, Аларик. Они начало нового. Лучшего.

Он наклонился и коснулся лбом моего виска.

– Ты дала мне все, о чем я даже не смел мечтать. Сначала себя. Затем Рейнара. Теперь их. Целую вселенную в одном доме.

Мы стояли так, молча, глядя на спящий мир, который однажды наши дети будут защищать и любить так же, как любили мы. И на душе было так тепло, тихо и светло, что, казалось, это счастье можно потрогать руками. Оно было настоящим. Оно было нашим. И оно было только началом.

Конец