Небо в кармане 4

Глава 7

Сели мягонько. Были бы колёса, так с раскруткой бы коснулись укатанной полосы, с шорохом стылой и оттого по-зимнему жёсткой резины, а так только лыжными пятками легонечко прошуршали по насту в самом начале приземления. Потом быстро потеряли скорость и с лёгким шлепком опустились на широкие скользящие поверхности. В общем, хлопнули, как притопнули. Тормозить не понадобилось, расстояние до точки сруливания с полосы свободно позволяло обойтись без этого. А там уже на малой скорости, слегка поддавая газку, чтобы совсем уж не остановиться, свернули с заснеженной грунтовки и поскользили прямо к нашему ангару, к стоящей возле ворот небольшой группке встречающих.

— Николай Александрович, вы когда умудрились сообщить сюда о нашем прилёте? — наклоняюсь к Второву и перекрикиваю гул работающего сейчас на малом газу мотора.

— Никому я не сообщал, — пассажир мой также как и я в эту минуту просто не сводит глаз с встречающих. Сидит в своей толстой шубе, и вроде бы как не заметно, но всё равно становится понятно, что именно сейчас плечами пожал. — Сам удивляюсь, откуда узнали?

Поворачивается ко мне и в свою очередь кричит во весь голос, вроде бы как спрашивает:

— Разве это плохо, когда встречают?

— Нет, не плохо, — киваю.

И бурчу вполголоса, для себя, не для пассажира:

— Это смотря кто встречает.

Уж жандармские-то цвета обмундирования я из кабины отлично вижу. На фоне серой технической одежды механиков они заметно выделяются. Им-то здесь что понадобилось? Как-то связано с газетными статейками? Неужели правда?

Колыхнулась злость в груди — ничего не меняется во временах. Колыхнулась и погасла, задавил её на корню, нечего себя прежде времени накручивать. Но осадочек остался.

Подрулили к ангару, с ходу развернулись «на пятке». Возникшую тут же идею газануть и обдать визитёров на развороте снежной пылью от винта отбросил за явной «детскостью». Ни к чему, да и не поймут,с. Эти господа подобных шуток не принимают. И вообще шуток не понимают. Особенно в свою сторону. Впрочем, а кто из нас спокойно их воспринимает? Мало кто…

Посидел, вслушиваясь в потрескивание остывающего на холоде мотора, полюбовался сверкающей на солнце снежной пылью, дождался, пока она уляжется, и только тогда расстегнул ремни и открыл дверку кабины.

Даже поздороваться ни с кем из наших механиков не успел, как подоспевшие жандармы окружили плотным кольцом, оттеснили прочь невеликое количество встречающих. И даже Кованько через оцепление не пропустили, на начальника Школы как на пустое место посмотрели и проигнорировали, спинами своими оттеснили. Не расслышал, но вроде как о каком-то уговоре напомнили. Предполагаю, заранее предупредили, чтобы не мешал. Впрочем, он особо и не напирал, из-за кольца махнул мне рукой, кивнул и отвернулся. И понимай как хочешь — то ли подбодрить-поддержать хотел, то ли просто рукой махнул. На меня? Вот это вряд ли! Кто тогда первый выпуск подготовит? Без меня здесь пока никак не обойтись. И это факт, а не зазнайство…

— Господин поручик, извольте пройти с нами, — усатый ротмистр усталым небрежным жестом приложил ладонь к околышу зимней форменной шапки.

— Это арест? — покосился на замершего у носа самолёта Второва, обострил ситуацию для прояснения.

— Будем считать это приглашением, — после короткой паузы всё-таки соизволил ответить жандарм.

— От которого никак нельзя отказаться! — пошутил вроде бы как. На самом деле этой немудрёной и заезженной в моём времени шуткой проверяю, насколько серьёзно эти господа настроены.

И ведь проверил!

— Изволите шутить, ваша светлость? — на лице ротмистра промелькнула даже не усмешка, а её слабое подобие, тень. — Не находите, что такая шутка в подобной обстановке несколько неуместна?

— А в какой такой обстановке? — уточнил. За спрос ведь не бьют? Не бьют же? — Разве я арестован?

А сам в сторону Кованько через жандармское оцепление поглядываю, должен ведь мне командир хоть какой-то знак подать, намекнуть хоть как-то о причинах такого ко мне внимания?

— Господа, господа, извольте объясниться! — а это Второв не выдержал, не утерпел, решил вмешаться. — Что такое здесь происходит? На каком основании производится арест моего компаньона?

— Николай Александрович, так понимаю? — ротмистр искоса покосился на шагнувшего вперёд промышленника.

— Правильно понимаете, — Второв сделал ещё один шаг вперёд.

— Так вот, господин промышленник, дело это государственное и любопытство в подобном случае ни к чему хорошему привести не может. Даже для вас.

— Чёрт знает что, — выругался мой компаньон, оглянулся на меня, нахмурился и с решительным видом во весь голос произнёс. — Я немедленно поеду к его высокопревосходительству и попрошу лично объяснить мне подобный произвол.

— Не советую вам этого делать, — скучным голосом ответил жандарм. — У его высокопревосходительства сегодня очень много дел, вряд ли он сможет уделить вам хотя бы толику своего времени. Впрочем, дело ваше.

И, словно тут же напрочь забыв и о Второве, и о прочих любопытных, активно греющих уши при каждом сказанном здесь слове, отрывистым голосом негромко скомандовал. — Господин поручик, извольте проследовать к автомобилю.

— Так я арестован? — остался стоять на месте и повторил вопрос. — Или всё же нет?

— Если бы вас арестовали, то первым делом избавили бы от оружия, — ответил ротмистр и развернулся к машине. Оглянулся, бросил через плечо. — А оно при вас. Но я настоятельно прошу вас не медлить и следовать за мной.

Никакого знака, хоть как-то раскрывающего мне подобное внимание со стороны Корпуса к моей персоне Кованько так и не подал. Ну и ладно, зато выяснил, что пока не арестован, а задержан. Ну что же, дальше игнорировать власти не стоит. И пока шёл до автомобиля, в быстром темпе просчитывал ситуацию. Для чего задержали? Да ещё с такой помпой, при стольких свидетелях. Вряд ли для простой беседы. И огласки не опасаются. Или, наоборот, им как раз огласка и нужна? Чтобы дискредитировать меня? Слабовато как-то. Хотя, даже из одного такого задержания уже может подняться вопрос о моей благонадёжности. И тогда начинает что-то вырисовываться. Получается, те статейки в газете и возникшие странные слухи об отчуждении моего имущества не совсем слухи?

Выходит, кто-то решил отжать всё то, что я успел наворочать здесь? Зачем? Ведь тут и дураку становится понятно, что дальше ничего, тупик. Без меня и моих знаний. Или решили остановиться на достигнутом? Тоже возможно.

Прошёл в плотном окружении по редкому коридору из стоящих чуть в стороне сослуживцев. Так уж вышло, что с одной стороны все механики столпились, а с другой начальник Школы остался. Он-то и кивнул мне с многозначительным видом, когда с ним поравнялся. Значит, всё-таки поддерживает и тем кивком показывает, что он на моей стороне. Это хорошо. Хорошо, когда хотя бы по службе тылы прикрыты.

Залез в машину, уселся на заднее сиденье, по бокам жандармы пристроились, с двух сторон прижали. И они меня ещё уверяют, что я не арестован!

Затарахтел мотор, задребезжали промёрзшие до инея стёкла и автомобиль с натуженным рыком потащил нас в город. Ещё успел увидеть через лобовое стекло неясные силуэты за ангаром. Похоже, не только механики меня встречали, но и кое-кто из слушателей школы подтянулся. Как раз после занятий и подошли.

Автомобиль повернул и направился в сторону городка. И я сумел разглядеть через морозные узоры бокового стекла, как размытый силуэт Второва приблизился к точно такому же мутному силуэту начальника Школы и начал активно жестикулировать. Как разглядел? Так пять человек в салоне быстро надышали, вот изморозь и подтаяла, просветлела немного.

***

— Его императорское величество изволил сильно гневаться, — голосом Изотова можно было замораживать воду в графине. — Вы же знаете, Николай Дмитриевич, сколь важен для государя и Империи этот проект. Он с таким нетерпением ожидает первого выпуска из вашей школы, а вы выкидываете такой фортель.

— Да в чём дело-то, Константин Романович? — не выдержал непонятных обвинений, прервал полковника. — Объясните в конце-то концов, что вокруг меня происходит?

— А вы не знаете? — Изотов в самом буквальном смысле рухнул в своё кресло. Массивные дубовые ножки которого жалобно скрипнули от такого издевательства и царапнули навощённый паркет.

Кстати, мне присесть не предложил и я так и остался стоять перед столом на узкой ковровой дорожке.

Полковник посверлил меня сердитым взглядом, но как-то искоса, из-под бровей, словно старался прямо в глаза не смотреть. И оттого вся его сердитость выглядела скорее карикатурно, чем серьёзно.

Изотов снова нахмурил свои густые брови, перевёл взгляд на окно и снова искоса и мельком глянул на меня. Никакого раскаяния или чувства вины на моём лице, само собой, не увидел и от этого ещё сильнее завёлся, заговорил зло и отрывисто, вроде бы как подбадривая и накручивая сам себя в большей степени и с каждым словом всё сильнее и сильнее распаляясь:

— Николай Дмитриевич, кто вам позволил уезжать и прерывать процесс подготовки слушателей? Неужели вы не понимаете, что каждый день промедления не только впустую оплачивается из казны, но и отдаляет выпуск лётчиков? Государь весьма гневался…

— Но ведь процесс подготовки не прерывался, — начал объяснять. Ну и постарался тем самым сбить разгорающийся накал этого непонятного пока для меня разговора у собеседника. — А отъезд мой был согласован с Кованько...

— С полковником Кованько, — тут же поправил меня Изотов. Отвёл взгляд в сторону, словно бы смутился на мгновенье, взял в руки лежавшую на столе папку, раскрыл её и достал лист бумаги, протянул мне. — Ознакомьтесь.

— Что это? — медлю. Так-то лучше. Остыл полковник так же быстро, как и вспыхнул. Значит, просто отрабатывает приказ.

— Читайте, там всё написано, — Константин Романович положил густо исписанный мелким убористым почерком листок на стол передо мной.

Шагнул вперёд, слегка наклонился. Пробегаю глазами короткий текст и поднимаю глаза на жандарма:

— Это что, шутка такая?

— По вашему, я похож на шутника? — выпрямляет спину Изотов, но при этом всё так же старается избегать моего прямого взгляда и чеканит. — Это Корпус, а не театр!

— И что дальше? — лист бумаги так и лежит на столе, не хочу брать его в руки. Но глаза то и дело косятся на текст, и я старательно запоминаю каждую строчку.

— А ничего, — выдыхает мой бывший боевой товарищ и я, наконец-то, встречаюсь с ним глазами. Нерадостные то глаза, словно у побитой дворовой собаки.

Изотов не выдерживает, встаёт и снова отворачивается к окну. И так, стоя спиной ко мне, внимательно всматриваясь во что-то происходящее на улице, начинает говорить:

— Сейчас для вас на первом месте должны стоять Школа. От того, насколько качественно вы подготовите свой первый выпуск, будет зависеть не только ваша дальнейшая карьера, но и вся ваша дальнейшая жизнь. Поверьте, Николай Дмитриевич, это не красивые слова и даже не угрозы, а простая реальность. Существующая здесь и сейчас. Сделайте правильные выводы и не совершайте, ради Бога, необдуманных поступков.

— Каких именно поступков? — проговорил негромко, отступив от стола на шаг. Вернулся на прежнее место. Нет у меня желания возле стола стоять.

— Не нужно обращаться к адвокатам, ни к чему хорошему это не приведёт. Батюшка ваш здесь тоже не при чём. Он точно так же был ошарашен свалившимися на него новыми заботами. И позвольте дать вам совет, не ищите правды. Не нужно.

— Почему? — не удержался от вопроса. И не потому что выдержка изменила, а потому что нужно было понять кое-что. Возможно, удастся услышать нечто интересное?

— Почему? — развернулся от окна Изотов. И вперил в меня яростный взгляд. Вспыхнул, словно спичка. Впервые за весь разговор. — Ищите в себе причину! Где-то вы сильно напортачили, Николай Дмитриевич. Настолько сильно, что его величество впервые на моей памяти пошёл на столь крутые меры. Ваша отлучка это только официальная причина немилости. Здесь дело в другом, уж вы-то должны знать, в чём именно. Думайте сами и хорошо думайте.

Полковник замолчал, покрутил головой, разминая шею, и поправил пальцами жёсткий ворот мундира. Покряхтел, налил в стакан воды, сделал глоток и откашлялся:

— Хотите добрый совет, Николай Дмитриевич? По старой доброй памяти?

Кивнул ему, соглашаясь. Глупо было бы отказываться от подобной возможности.

— Посидите в Гатчине до выпуска. Не появляйтесь в городе, не мозольте глаза никому. Пусть о вас все забудут, так оно лучше для вас будет. А там и его величество остынет. Особенно когда выпуск пройдёт. Глядишь, на радостях и простит вас. Надеюсь на ваше благоразумие, Николай Дмитриевич. Ступайте, я вас больше не задерживаю. И бумагу со стола забрать не забудьте.

— В Гатчине посидеть, говорите, — протянул медленно, обдумывая всё услышанное. — Глаза не мозолить? Понял.

А сам про себя хмыкнул — и как это у меня, интересно, получится? Да газетчики подобный скандал ни в коем случае не упустят. А ведь есть ещё Второв с его непомерными амбициями. Впрочем, почему непомерными? Вполне обычными и нормальными для уважающего себя человека.

Подхватил со стола злополучный листок, коротко кивнул полковнику, достаточно с него, развернулся и покинул кабинет. В коридоре сложил бумаженцию и спрятал в нагрудный внутренний карман кителя. Поправил сбившийся лацкан, вздохнул зло и решительным шагом направился к выходу на лестницу по такой же узкой ковровой дорожке.

Полковник Изотов же какое-то время постоял, уставившись на закрытую дверь кабинета, потом сел в кресло, но тут же вскочил и подошёл к окну. Проводил взглядом легко узнаваемую фигуру Николая Дмитриевича до тех пор, пока это было возможно. Потом ещё какое-то время постоял, просто глядя на улицу и не видя самой улицы, а на самом деле в который уже раз припоминая недавний недвусмысленный приказ командира Корпуса построже говорить с бывшим подопечным.

— Кому как не вам, Константин Романович, провести разъяснительную беседу с молодым князем? Отношения у вас с ним дружеские, он обязательно вас выслушает. И сам разговор получится более доверительным. Могу, конечно, его к себе пригласить, но это будет уже другой уровень, более официальный. А нам бы, — тут глава Корпуса недвусмысленно покосился в сторону огромного, в полный рост, портрета императора. — Этого очень не хотелось. Шепелева-младшего нужно немного приструнить. Но сделать это таким образом, чтобы большой обиды не вызвать. Вы меня поняли, надеюсь? Но и спуску не давайте. Пусть подумает о своём недопустимом поведении. Князь не дурак и необходимые выводы из всей этой ситуации сделает правильные. Мы же только немного подтолкнём его к этим выводам. Продумайте свою линию разговора, Константин Романович, очень надеюсь на вас.

— А что будет, если Николай Дмитриевич упрётся? Взбрыкнёт по молодости лет? — Изотов хотел понять, насколько далеко распространяется опала его величества в отношении молодого князя. — В его возрасте добиться столь значимых успехов дорогого стоит. Вряд ли он согласится просто так отступить и всё отдать. Я его успел узнать, князь боец и своего никогда не упустит. И не отпустит.

— Потому-то именно вам и поручено провести этот разговор, Константин Романович. Другой кандидатуры мы просто не видим.

Здесь командир ещё раз скосил глаза на портрет. «Понятно, — подумал тогда Изотов. — Сделали меня козлом отпущения.»

А Командир решил ещё подсластить пилюлю:

— Продвижение по службе не заставит себя ждать, это я вам обещаю…

Полковник моргнул, отгоняя прочь воспоминания и сосредоточил внимание на очередной показавшейся на улице фигуре. Человек этот был ему хорошо знаком, это не так давно приехавший в Москву из Сибири золотодобытчик Второв, человек большого ума и такого же большого состояния. Стремительно ворвавшийся в патриархальную жизнь златоглавого города и сейчас активно разворачивающий в Подмосковье новое производство.

По дошедшим до полковника слухам, намеревавшийся вложить часть средств в новое дело молодого Шепелева уже здесь, в Петербурге. И наверняка сейчас активно выясняющий, что же с этим делом теперь станет?

Да, это плохо, этот фактор никто не учёл. Одно дело молодой княжич, офицер на государевой службе, казённый, в общем-то, человек и совсем другое богатый промышленник. Со связями, именем и влиянием.

Изотов внимательно наблюдал за фигурой Второва. Проследил, как тот уселся в подъехавший автомобиль, и проводил тот взглядом, насколько это было возможно. А ведь автомобиль поехал вдогонку Шепелеву. Догонит наверняка…

***

Остановившийся рядом автомобиль сначала проигнорировал, лишь поморщился едва заметно, вдохнув перемешанный с пылью и едкой вонью дрянного бензинового выхлопа воздух. И пошёл дальше, задержав дыхание и норовя поскорее выйти на чистое место. Однако, не вышло. Не успел я сделать и шага, как из проёма приоткрывшейся двери этого драндулета показалась усатая красная физиономия Второва и Николай Александрович остановил меня, пригласил составить компанию в поездке:

— Прошу, Николай Дмитриевич!

Почему бы и нет? Мне сейчас никакая информация лишней не будет, а Второв, наверняка, уже сумел что-то разнюхать.

— С удовольствием, — нырнул в мягкий салон, подбирая полы шинели. Чтобы не измазать их при посадке в грязной столичной снежной каше.

Ну и что, что морозец? Это же город! Тут и лошади дороги усердно удобряют, и с залива ветер то и дело всяческую хлябь вперемешку со снегом приносит, и температура сегодня жёсткий минус, а завтра уже плюс. В общем, на дорогах в городе, по крайней мере в центральных его районах, всё покрыто серой вязкой жижей, отвратительной не только на вид, но и на запах.

К чести Николая Александровича, расспрашивать меня сразу не стал, дал время успокоиться. А там и поговорили, поделились итогами наших с ним посещений Корпуса. Да, Второв в очередной раз сильно удивил меня, сходу ринувшись к местному начальству защищать своего компаньона и товарища. Невзирая на разницу в возрасте так и сказал — компаньона и товарища.

— Николай Александрович, я весьма тронут вашим ко мне замечательным отношением, но в свете недавних событий не слишком ли опрометчиво будет дальнейшее наше с вами сотрудничество? Подумайте, ведь ещё не поздно отказаться.

— Бросьте, Николай Дмитриевич. Из-за того, что кому-то там, — Второв поднял глаза к потолку авто. — Вожжа под хвост попала, я должен отказываться от своих планов? Никогда подобного не было и не будет. Так что хватит предаваться унынию и поехали-ка в ресторан. Я приглашаю вас отобедать в своей компании. Заодно и обсудим наши дальнейшие действия.

— А и поехали! — усмехнулся. Ресторация, значит, ресторация. На сытый желудок всё по другому покажется. И мысли в голове упорядочатся. И компаньон что-нибудь да подскажет, мудрое…

Друзья, всё что смог написать за это время. Пока тяжко, воздуха и сил не хватает, а квоты нет. Завтра поеду, узнаю в чём дело. Мало ли каких документов не хватает. Ничего, прорвёмся!