Небо в кармане 4

Глава 9

Оставлять подобное предложение на потом не стоило, очень уж красноречивым было выражение лица мачехи. Чую, за ночь мнение отца может здорово перемениться. Поэтому машину забрал сразу же.

За руль садиться не стал, сил уже просто не было. К чести Николая Александровича он пересадил на неё своего шофёра и приказал следовать за нами. За управление своим автомобилем сел сам и соизволил доставить меня в Гатчину. И даже задержался на проходной, дожидаясь там моего возвращения от дома с целью окончательно удостовериться, что моё местное имущество так и продолжало оставаться моим и я не останусь на ночь без крыши над головой.

И только получив мои искренние заверения, что местная собственность в пределах территории Школы осталась за мной и его императорское величество не наложило лапу на эти мои активы, уехал, отказавшись от предложения заночевать в одной из гостевых комнат. Впрочем, правды ради, комнат этих всего одна, да и та на самом деле играет роль гостиной. В ней хотя бы диван есть, не то что в кабинете, где из всей мебели имеется лишь деревянное резное кресло и рабочий стол со шкафом для книг и чертежей с документацией. Понимаю, что привычному к таёжным походам матёрому золотоискателю доводилось ночевать и в более суровых условиях, но здесь вам не там и Второв вежливо отказался от моего искреннего предложения.

И правильно сделал, ведь и мне в данный момент нужно было побыть одному и многое заново осмыслить, и даже переоценить. А гость в доме будет только отвлекать и мешать. Соизволь он положительно ответить на приглашение и мне пришлось бы не только о размещении гостя ломать голову, но и подумать о его питании. А мне сейчас подобные заботы ни к чему, не говоря о еде. Не до еды вообще!

Да и Николаю Александровичу в данный момент тоже лучше побыть в отдалении от меня, ещё раз спокойно и без горячки обдумать сложившееся положение и, обдумав, сделать соответствующие выводы — не погорячился ли он с уверениями поддержки и стоит ли продолжать компанейство с опальным князем или всё-таки лучше воздержаться от подобного?

В последнем случае я пойму и никакой обиды не затаю.

И ещё. В глубине сознания во мне крепла уверенность, что всё это сломить меня не сможет, что выкручусь в любом случае. Не пропаду и не сгину, так сказать. И дело тут не в отце и в его возможной поддержке и помощи, на это у меня как раз надежды мало. Здесь я трезво оцениваю сложившуюся ситуацию. Одна только мачеха с её далеко идущими планами ни за что не даст отцу наделать ошибок и прилюдно пойти против императорских Указов. Тут в другом дело. Всегда смогу организовать что-то своё. Пусть и не такое масштабное, но не менее прибыльное. Недаром Николай Александрович так в меня вцепился. Второв прекрасно понимает, насколько перспективные возможности откроются перед ним в результате сотрудничества со мной. Как понимает и всю опасность этого же сотрудничества при царской опале. На него тоже тень императорского гнева ляжет. А за ним семья, дети, предприятия и люди.

Так что хорошо, что он уехал. Вот и посмотрим, какое решение примет промышленник после сегодняшней ночи…

С такими мыслями я дотопал до крылечка своего дома и вошёл внутрь. Захлопнул за собой дверь, отсекая поток ворвавшегося внутрь морозного в белых клубах воздуха, и прислонился к стене. Замер, оглядывая себя в висящее на стене зеркало. М-да, отдохнуть мне просто необходимо, лицо осунулось и как-то посерело, что ли? Под глазами чёрные тени, а уж взгляд что у того вампира. Только что клыков нет и глаза красным не светятся.

От этой незамысловатой шутки настроение немного приподнялось, я встряхнулся, отлепился от стены, скинул верхнюю одёжку и, наконец-то, разулся, сменив тёплые сапоги на мягкие комнатные тапочки.

А ведь простыл домик-то за время моего отсутствия, но желания топить печь не было вообще, не хотелось никаких лишних хлопот. А холод можно и перетерпеть. Да и не настолько холодно, просто прохладно. Свитерок если не снимать, так и вообще не заметно понижение температуры в доме.

Заставил себя закинуть в рот наспех сооружённый бутерброд, благо по зимнему времени продукты холодильника не требовали, греть чайник не стал, просто запил всё это дело холодной водой прямо из отдающего медью узкого носика и побрёл в спальню. Как-то разом силы закончились, накатило опустошение и слабость. Даже умываться не стал. Я вроде бы как намеревался обдумать сложившееся положение? К чёрту! Завтра буду думать, а сейчас мне срочно требуется отдых и сон. Поэтому спать, только спать!

Всё-таки заставил себя раздеться и только потом нырнуть под одеяло. Почему-то думал, что мечущиеся в голове мысли не дадут уснуть, но стоило голове коснуться мягкой пуховой подушки, как я сразу же забыл о холодных простынях и тут-же провалился в глубокий сон. И спал до утра без снов, без тревожных метаний и даже ни разу не просыпался и не вставал по нужде. И было мне уютно и тепло…

Разбудило ворвавшееся в комнату солнце. Низко сидящее над горизонтом, оно нагло светило своими яркими лучами прямо в глаза через покрытое морозными разводами окошко, расплывалось в нём яркими бликами, устраивало подобные сменяющейся картинке калейдоскопа причудливые узоры и не давало спать. Перевернулся на другой бок, лицом к стенке, уткнулся носом в висящий ковёр, чихнул, втянув в себя пыль. Весело рассмеялся, от чиха окончательно проснулся, потом протяжно потянулся. Мимоходом подумал — и откуда взялась эта пыль, если дом недавно поставлен и обстановка только-только появилась? Интересные дела творятся.

Сунул ноги в простывшие за ночь тапки, пропрыгал до печки и затопил её. С вечера не топил, не до того было, поэтому загодя подготовленная к растопке она дополнительных забот с дровами и растопкой не потребовало. Осталось лишь чиркнуть спичкой и поднести трепещущий огонёк к скрученной в трубку бересте. Огонёк жадно вгрызся, протрещал что-то довольно, поблагодарил, похоже, за предоставленную ему еду, и, пыхнув чёрным дымком в лицо растопщику, весело побежал вглубь топки. Посмотрел, как разрослось пламя, как лизнуло щепки растопки, как переметнулось на более крупные полешки. Потом заметалось придавленно и дохнуло дымом наружу. Я прикрыл топочную дверцу, продолжая подглядывать в небольшую щёлку за огнём и никак не мог оторваться от столь завораживающего зрения. Воистину, в текущей воде и в пламени есть нечто завораживающее и притягивающее взгляд.

Наконец тепло продавило холодную пробку в трубе, появилась тяга, и горячий поток весело загудел в коленах. Даже заслонка под потолком негромко брякнула. Вот теперь можно и закрыть топочную дверцу, оставив приоткрытой на два пальца дверку поддувала.

Протянул руки, подержал их над быстро нагревающейся чугунной плитой, пошевелили пальцами и улыбнулся — вчерашние переживания сегодня казались пустяком. Правильно я сделал, что не стал вчера унынию предаваться и голову ломать, всё не так и плохо. А по большому счёту и хорошо. Мне. А вот Империи плохо.

Вчерашние мысли быстрой чередой промелькнули в голове, и я только утвердился в их правильности. И сейчас только я понимаю эту истину. Потом и до остальных дойдёт, но это будет гораздо позже. Когда Европа нас догонит и перегонит в самолётостроении.

В том, что это произойдёт, я не сомневался. Тут даже никакой чужой разведки не нужно, всегда найдётся продажный чиновник, который за вознаграждение передаст все чертежи и наработки какому-нибудь лайми или лягушатнику. И ведь такой не один найдётся, вот что погано. И с секретностью на заводе сейчас наверняка станет туго, от слова «никак». Переживаю ли я о том? Конечно! Но и отлично понимаю, что это уже не моё дело.

Конечно, государь спохватится, но время уйдёт и России, как всегда, придётся рвать жилы и ту Европу догонять, невзирая на потраченные средства…

Ладно, что сейчас делать мне? Я усмехнулся — а на службу собираться! Чайник уже почти что вскипел, так что сейчас отставлю его на край плиты и поскачу умываться. После посещения туалета, само собой. На клапан уже ощутимо давит, и тянуть дальше с этим делом нельзя. Чревато, понимаете ли.

А за время утренних процедур и чайник дойдёт. А потом можно и бутербродами заняться. В доме пока ещё холодно, слабое тепло только-только к потолку пошло и пока где-то на уровне головы ощущается. Но ничего, скоро печь протопится и оно вниз опустится. Тогда и станет комфортно. Как раз к окончанию завтрака…

Разогревать на сковороде промёрзшее мясо желания не было. Как не было и времени за готовку завтрака — времени до начала занятий с курсантами оставалось всего ничего. Поэтому с усилием отчекрыжил толстый кусманище от такого же промёрзшего, но уже копчёного куска грудинки, вгрызся зубами, и торопливо отхлебнул горячего душистого напитка из кружки. М-м, какая вкуснотища? Вот только зубы болезненно заломило с холодного да на горячее. Ах, молодость! Она пока прощает подобные вольности, но заранее предупреждает о недопустимости подобных излишеств…

Надел мундир, намотал тёплые портянки и натянул уставные сапоги. Притопнул ногами, прошёлся по коридорчику, полюбовался на себя в зеркало, подспудно ожидая стука в дверь и появления на пороге неприятных гостей из императорского дворца. Или точно таких же вестей оттуда же…

К счастью, было тихо. Лишь с улицы доносилось далёкое и оттого приглушённое пение бодрых строевых песен курсантами под бравурные звуки школьного оркестра. Правильно, как раз идёт развод на занятия учебных групп, вот они и стараются, маршируют на плацу под музыку.

Согласно Уставу и правилам школы мне и самому было необходимо лично присутствовать на каждодневном таком разводе, но некоторая специфика моей работы и, скажем так, привилегированное положение, позволяло частенько игнорировать подобные мероприятия. Ещё бы! То командировки, то вызовы в столицу, то служебные или производственные дела. И везде я был нужен, нигде и ничто без меня не обходилось. А теперь всё закончилось. Решили, что обойдутся без меня…

И ладно, хоть отосплюсь наконец-то. Но наряду с облегчением я испытывал странное ощущение выкинутого за борт щенка. Вполне понятное чувство, которое, я это точно знал, очень быстро исчезнет, стоит только занять голову работой и новыми заботами. А они не заставили себя долго ждать!

Стоило только отворить входную дверь, как прямо в лицо фыркнули вспышки фотоаппаратов, заставляя отшатнуться назад и вскинуть руку, закрывая ладонью глаза. Первоначальный порыв выдернуть из-за обшлага сунутый туда по уже устоявшейся привычке пистолет успел задавить, осознав присутствие перед домом непонятно откуда оказавшейся на закрытой территории Школы прессы.

Погасли вспышки, и я убрал руку, отмахиваясь заодно от посыпавшихся на меня громких вопросов. Быстро проморгался и оглядел столпившуюся перед домом столичную пишущую братию.

— Ваша светлость, что вы скажете по поводу выдвинутых вам обвинений? — приготовился записывать мой ответ напомаженный толстяк с карандашом в одной руке и блокнотом в другой.

— Господин поручик, как вы относитесь к факту лишения вас всех средств существования? — тут же перебил толстяка его антипод с красным от холода длинным носом.

Понятно, почему нос такой красный. Он же замёрз до посинения в своём тёмном и тонким даже на вид пальто.

— Господин поручик, ваша светлость, что вы собираетесь предпринять по поводу отобранных у вас предприятий? — откуда-то сбоку раздался писклявый голосок ещё одной писаки. Тоже журналистки, наверное.

Чуть поодаль топтался гарнизонный патруль с самым сконфуженным выражением на обтянутых утренним морозцем лицах. Завидев обращённый на них укоризненный взгляд, старший патруля лишь развёл руки в стороны, демонстрируя мне свою полную несостоятельность.

Понятно, значит, прессу сюда пропустили на законных основаниях. Наверняка у каждого из них на руках имеется пропуск, заверенный начальником Школы.

— Без комментариев, — проговорил, сбегая с крылечка и раздвинув собравшихся, целеустремлённо зашагал по направлению к учебному корпусу. Занятия с курсантами никто не отменял, а, судя по прекратившемуся пению, развод закончился и все отделения уже успели разойтись по аудиториям.

— Ваша светлость, — семенил, не отставая толстяк, то и дело забегая вперёд и умудряясь заглядывать мне в глаза. — Ваш отец заполучил в свою собственность все ваши активы и право распоряжаться вашими же деньгами. Насколько нам стало известно, все ваши счета также перешли под его полное управление. Как вы относитесь к подобному, оставшись без средств к привычному существованию? Может быть, вы собираетесь отстаивать свои права в суде?

— Господин унтер, ко мне! — отдал приказ начальнику патруля. Дождался, пока троица с красными повязками на рукавах шинелей подбежит ко мне, продолжил. — Приказываю задержать нарушителя, посмевшего помешать офицеру школы в проведении установленных принятым на её территории занятий и тем самым явно нарушающего приказ государя не чинить препятствий процессу обучения!

— Есть задержать! — радостно оскалился унтер, но не бросился исполнять моё распоряжение, а остался на месте.

Я приподнял бровь, якобы изображая недоумение, и унтер тут же услужливо уточнил. — Осмелюсь доложить вашему благородию, что упомянутый вами нарушитель находится здесь по личному разрешению начальника Школы!

— И что? — нарочито удивился в ответ. Так просто меня не взять. — Как я понимаю, его высокоблагородие разрешил господам журналистам лишь находиться на подконтрольной ему территории, но ни в коей мере задерживать учебные занятия? Верно?

— Так точно! — гаркнул унтер, и расплылся в кровожадной улыбке, уже понимая и явно принимая мои следующие доводы.

— А господин журналист сейчас именно этим и занимается, вынуждая меня совершенно точно задерживаться и тем самым просто вынуждает перенести время начала занятий со слушателями на более поздний час. Тем самым полностью сбивая установленный порядок и расписание занятий. Вам всё понятно? Тогда выполняйте ранее отданный приказ!

— Но, позвольте, — оглядывался на меня уводимый взявшими его под руки патрульными толстяк. — Вы так и не ответили на мой вопрос!

Вот же упёртый, покачал я головой, краем глаза наблюдая за двумя другими журналистами. Останутся ли они на месте или последуют примеру своего более неудачливого собрата? Воспользуются случаем и накинутся со своими вопросами? Отсутствие других патрульных поблизости не оставляло подобной возможности.

Нет, сообразили и остались на месте. Лишь женщина в первый момент было дёрнулась вперёд, но её тощий коллега оказался более сообразительным и придержал ту за локоток…

К моему полному удивлению день прошёл спокойно. Никто меня никуда не дёрнул, все занятия шли по расписанию. Ну а любопытство на лицах курсантов и встречающихся на переменах преподавателей из числа офицерского состава было вполне объяснимым. Тем более, никто с вопросами не приставал в попытках потешить это своё любопытство.

А сам я всё это время просчитывал свои возможности. Что я могу, что мне осталось? В общем-то, ничего. Даже минимального содержания мне не оставили. Нет, офицерское жалованье никуда не делось, но что я на это жалованье смогу сделать? И тут же сам себя резко оборвал — многое что смогу! Это пока примеров нет, а в моём времени ил в моей реальности, я ещё сам до конца не определился, как мне называть ту мою жизнь, точно такие же офицеры добивались вполне определённых успехов, будь то изобретатели или профессионалы. Другое дело, что при наличии должного финансирования их успехи были бы более значимыми для Империи, но…

Возможность уехать за границу даже не рассматривал, какие бы заманчивые перспективы мне подобный шаг не сулил.

Тут я пожал плечами, вынуждая отвечающего мне урок слушателя растерянно умолкнуть.

— Продолжайте, не тушуйтесь, вы же будущий лётчик, — подбодрил курсанта и тот подтянулся и принялся вновь что-то говорить.

А я кивал в такт его словам, продолжая размышлять над своими мыслями. Речь курсанта я уже давно оценил и ждал, пока молодой человек выговорится. Тем более что был он у меня на хорошем счету и в его знаниях я не сомневался.

Что ещё? Второв…

От того, приедет ли он, решится ли пойти наперекор мнению государя, не испугается ли продолжить наше будущее дело, зависело пусть не всё, но многое.

А ведь есть ещё и предложенный мне перелёт в Европу. И что теперь с этим мероприятием делать? Без поддержки со стороны властей, без должного финансирования, без технического сопровождения мне не то что сам самолёт не сделать, само это предприятие грозит огро-омными осложнениями для меня лично. Тут, кстати, и за свою личную безопасность я и гроша ломаного не дам. Устранят, как пить дать, стоит лишь согласиться принять в нём участие.

За всеми этими размышлениями время пролетело незаметно и я уже выходил из учебного корпуса, собираясь отправиться домой, как ко мне обратился запыхавшийся от быстрого бега посыльный:

— Господин поручик, вас срочно просит явиться начальник Школы.

Ну, вот. Ждал, ждал и дождался. А я-то думал и надеялся, что всё закончилось вчера. Оказывается, нет, не закончилось, а продолжается. И чем мне грозит этот вызов? Чего ещё меня собрались лишить? Дома здесь, на территории Школы? Вряд ли, в противном случае мне просто негде будет жить. А терять единственного преподавателя и ставить под угрозу успешное окончание обучения вряд ли они рискнут. Из армии попрут? Разжалуют? Тоже вряд ли. Это уже явным перебором будет, армейская среда не поймёт подобного шага. А государь портить отношения с армией не захочет.

Ну и титула с наследованием вряд ли лишат…

А вот тут зря я так категорично заявляю. И титул отберут, и от наследования отодвинут запросто. Тому, кто только что лишил меня всего, проделать подобное, тем самым окончательно уничтожив меня, никакого труда не составит.

Да и ладно, не очень-то и хотелось. Зря они так со мной поступили, ой, зря. «Придётся ведь революцию затевать», — тихо и зло про себя рассмеялся.

Похоже, что-то этакое всё-таки отразилось на моём лице, потому что посыльный сбледнул с лица и несколько отшатнулся, отступил назад.

— Хорошо. Сейчас буду, — коротко ответил и отпустил облегчённо вздохнувшего при этом солдатика.

Само собой, никакой революции я затевать не стану и другим не позволю, насколько это будет в моих силах. «А сама идея неплоха», — мотнул головой, отгоняя мрачные помыслы.

Каково же было моё удивление, когда в кабинете начальника кроме него самого обнаружились очень неожиданные для меня посетители. Если при виде баронессы Катанаевой я уже привычно насторожился и собрался, то при виде его спутницы сердце вдруг дало сбой. Та самая девушка из ресторана, от одного вида которой у меня просто захватывало дух.

— Николай Дмитриевич, Анну Алексеевну и её очаровательную, не побоюсь вашего гнева, сударыня, надеюсь, вам представлять не нужно? — встретил меня Кованько, коротко и шутливо поклонившись при этих своих словах баронессе.

— Не нужно, — постарался не выказать никакого волнения и прошёл вперёд, на ходу обозначив приличествующие ситуации поклоны дамам.

— Тогда я вас оставлю, — неожиданное заявление полковника вызвало моё неприкрытое удивление, которое столь явственно отразилось у меня на лице, что полковник поспешил объясниться. — У Анны Алексеевны есть к вам, ваша светлость, конфиденциальный разговор…