Экзамен для чародея-2: Немое Заклинание

Глава 11 Подозрительные личности с другого берега Зильберхали

Герцогиня к этому времени уже покинула карету и подошла к своей дочери. Остановилась рядом с ней, весьма по-хозяйски поигрывая перед собой веером. Вид у нее был такой, словно она вернулась в свой родной дом после долгого отсутствия и теперь размышляла, с чего ей начать наводить здесь порядок.

Вид же самой принцессы был совершенно иным. Назвать его восторженным можно было лишь с большой натяжкой, да и вряд ли она успела увидеть здесь нечто такое, чего не видела бы в родном Цербсте. Скорее она напоминала сейчас котенка, который впервые вошел в новый дом и с интересом осматривается, стараясь не упустить из внимания ни одной мелочи.

И даже на своего жениха, идущего ей навстречу по белой дорожке в сопровождении двух разодетых в пух и прах господ, она взирала скорее изучающе, нежели с каким-то дамским интересом.

Великого князя я уже описал достаточно подробно, для человека, который увидел его впервые и лишь издали. Так что теперь, пожалуй, можно сказать пару слов и о сопровождающих его господах. Наверняка оба они были какими-то знатными вельможами, раз шли по ковровой дорожке следом за Великим князем Ульрихом. Первый из них внешность имел невзрачную и особого впечатления на меня не произвел. Я даже не уверен, что смог бы его узнать при повторной встрече.

Второй же, хотя и был меньше ростом и телосложение имел худощавое, но выделялся ярко-алой повязкой на глазу, завязанной наискось через всю голову. Узел ее был скрыт под большой синей треуголкой, из-под которой ниспадали ему на плечи слегка вьющиеся черные волосы. Крупный узкий нос с горбинкой напоминал клюв хищной птицы.

Про себя я отметил, что этого господина — доведись нам встретиться снова — я узнал бы сразу и без всяких оговорок.

Между тем князь подошел к дамам, что-то сказал негромко и поцеловал кончики пальцев сначала принцессе, а затем и герцогине. Стоящего за их спинами обер-вахмистра он удостоил единственным взглядом, и это был взгляд хищника, который взирает на раненную им добычу. Нехороший такой взгляд, опасный. Нас же с Кристофом он попросту не заметил. Это было и понятно, ведь по большому счету, мы даже не являлись его гостями. Просто сопровождение принцессы, не более того.

Затем князь представил дамам своих спутников, и те напыщенно раскланялись, даже пританцовывая при этом. При дворе императора нашего Михаила Алексеевича так обычно раскланивался камергер Петр Петрович Лефорт. Не то чтобы ему это очень нравилось, но однажды на приеме (еще не будучи камергером) он не очень удачно поскользнулся на начищенном полу и изобразил что-то вроде танца перед государем-императором. И тому настолько уж понравилось это маленькое представление, что Лефорт немедленно был обласкан, а после даже пожалован в камергеры. И с той поры он вынужден был раскланиваться таким замысловатым образом.

Я вспомнил об этом, а Великий князь любезно указал принцессе на ожидающую их белую карету в конце ковровой дорожки, и они направились к ней, о чем-то переговариваясь. Двое вельмож взялись сопровождать герцогиню, что-то активно ей объясняя. Иоханна кокетливо смеялась в ответ и прикрывала лицо веером.

Кристоф пихнул меня локтем в бок.

— Мсье, вы это видели⁈ Видели⁈

Я пихнул его в ответ.

— Не понимаю, о чем вы говорите… Что я должен был увидеть?

— Она посмотрела на меня на прощание! Принцесса! Кинула последний взгляд. И мне показалось, что он был полон любви.

— Полон чего? — опешил я.

— Полон любви, мсье! Уверяю вас, так оно и было, только не каждому это дано понять!

Я собрал всю свою волю в кулак, чтобы не отвесить неофиту крепкого подзатыльника. И зашипел:

— Какой еще любви? Друг мой, вы что — дурак⁈ Оставьте свои тщетные надежды, принцесса принадлежит другому! Видите этого бледного господина, который ведет принцессу к карете? Это Великий князь Ульрих, и уже завтра Фике станет его законной супругой. Так что забудьте о ней. К тому же она лютеранка…

— Ее матушка тоже лютеранка, — резонно возразил Кристоф. — Вас этот факт, однако, не остановил.

— Не путайте божий дар с яичницей, дорогой Кристоф, — посоветовал я. — В моем случае, мы с герцогиней оба понимали, что никакого продолжения отношений не последует. Это был просто маленький ночной каприз веселой вдовы. В вашем же случае, друг мой, мне кажется, что вы и сами не прочь занять место князя Ульриха рядом с Фике. И мне это не нравится. За подобные притязания в Сагаре вам грозит хорошо намыленная веревка, а висящий на виселице вы для меня не представляете особой ценности в нашем деле.

Пока я читал неофиту свою отповедь, Великий князь подвел принцессу к своей белой карете и помог ей войти внутрь. Потом предложил руку и герцогине, и только затем сел сам. Лакеи быстро убрали подножку, закрыли дверцу и заскочили на запятки. Сопровождающие князя вельможи, несмотря на свой напыщенный вид, весьма проворно запрыгнули на лошадей и пристроились карете в хвост.

Огромные колеса качнулись вперед-назад и сразу же загремели по булыжнику. Гвардейский караул немедленно рванул с места, топот многочисленных копыт поднялся, казалось, до самых небес.

За ними покатила и старая запыленная карета принцессы. Кучер с лакеем Бернардом и носа в нашу сторону не повернули. В окне мелькнуло нахмуренное лицо обер-вахмистра Глаппа. Встретившись со мной глазами, он зачем-то похлопал себя по плечу, словно пыль с камзола отряхивал. Не придав значения этому жесту, я просто помахал ему на прощание рукой.

А мгновение спустя понял, что он имел в виду мое собственное плечо и покосился на него. Ткань камзола на левом плече была словно зеленой пылью покрыта. Если говорить точнее, то пыль эта была похожа на изумрудную плесень, которая даже слегка светилась едва заметным на солнце светом.

Я недоуменно отряхнул эту пыль с плеча и поморщился — раны, полученные в схватке с демоном, тут же дали о себе знать. И я понял еще одну вещь: это была вовсе не пыль, и даже не плесень. Какая-то странная воздушная субстанция, и она изумрудным облачком отделилась от моего плеча и быстро развеялась налетевшим порывом ветра. Раны под повязкой вновь принялись зудеть.

За это время на площади почти никого не осталось. Лишь некоторые горожане, собравшиеся здесь для того, чтобы поглазеть на невесту своего князя, еще расхаживали кое-где, словно здесь могло последовать какое-то продолжение разыгравшегося действа. Но большая же их часть поторопились вслед за процессией вверх по неширокой улице, уходящей куда-то вглубь города.

По большому счету, на всей площади мы с Кристофом остались одни. Печально глядя вслед удаляющейся толпе, Кристоф поднял руку и запоздало попахал рукой. Потому прижал пальцы к губам и послал туда же воздушный поцелуй.

— Вот и отлично! — провозгласил я, пытаясь тем самым не столько настроить его на рабочий лад, сколько извлечь из пучины вселенской печали. — Мы с вами достойно исполнили просьбу герцогини и сопроводил ее с принцессой до самого Аухлита без всяких потерь. Теперь нам ничто не мешает заняться собственными делами, тем более, что мы все равно уже прибыли в пункт назначения…

Я попытался расспросить попавшихся под руку горожан, где найти таверну под названием «Грюне Циге». По заверению Амосова, на русский это переводилось как «Зеленая коза», и найти там Ван-дер-Флита можно было без особого труда. Как он выглядит, никто не знал, поскольку лично из магистров с ним встречался только мой куратор, но было это почти два десятка лет назад и сложно было ожидать, что нынешний сорокалетний мужчина будет выглядеть также, как двадцатилетний юноша тех времен.

В свое время таверна принадлежала родному дяде Ван-дер-Флита по материнской линии, и маг тогда работал у него поваром. Собственно, это все, что мог сообщить мне Амосов. Хотя нет — было еще одно: Ван-дер-Флит был рыжим. И не просто рыжим, а таким рыжим, что — по словам Петра Андреевича — от его волос можно было трубку раскуривать.

И это было хорошо, потому что таких рыжих людей встретишь не часто. Вот Гаврила мой тоже рыжий, но от его бороды трубки не раскурить. Поблек он совсем, растерял свою яркость за прошедшие годы. Но маменька рассказывала, что когда-то его за версту в поле рассмотреть можно было.

Впрочем, бог с ним, с Гаврилой. Не до него сейчас вовсе. Местные жители толи не понимали моего корявого немецкого, толи никакой «Зеленой козы» в Аухлите давно и в помине не было, но на меня в основном смотрели как на умалишенного и отходили прочь подобру-поздорову.

Но в конце концов нашелся мальчишка, который внимательно выслушал мои объяснения, почесал затылок и сказал:

— Ди таверне ист да линкс… — и указал пальцем на узкую улочку, что притаилась промеж серых каменных домиков на левом краю площади. А потом протянул раскрытую ладонь. — Пфенниг! — потребовал он.

Тут глубоких знаний языка не требовалось, чтобы понять, что он требует с меня деньги, за то, что указал путь. Но пфеннигов у меня не было. Из местных денег были только талеры и гульдены, но и то и другое являлось слишком крупной монетой, чтобы расплачиваться ей за столь ничтожную услугу.

Тогда я запрыгнул в седло, взял мальчишку за шиворот и усадил на лошадь впереди себя. Показал ему гульден.

— Покажешь нам дорогу, получишь гульден, — сказал я по-русски, крутя монетой у него перед носом. — А если обманешь, я вырву тебе печень, зажарю ее съем. Понял меня?

На ответ я не рассчитывал, а потому был очень удивлен, когда мальчишка на приличном русском вдруг ответил:

— Дяденька, не надо есть мою печень! Я вам правду говорю!

Я так и выпучил на него глаза.

— Так ты что ж, сучий сын — понимаешь по-нашему, что ли⁈

— Понимаю, дяденька… — испуганно отозвался мальчишка. И разведя руками, философски заметил: — Так ведь Приграничье! Здесь многие понимают. У меня мамка с того берега. А папка с этого. Я деда с бабкой иногда в Горной Поляне навещаю. Только не очень часто, потому как через замороченный лес в последнее время страшно ходить стало. Можно и не воротиться вовсе.

Я тронул Снежку, и мы направились к левому краю площади, к той самой улочке, на которую указал мальчонка.

— Так что ж ты мне голову морочил, подлец мелкий⁈

— Так ты, дядь, первый начал! Я ж не думал, что ты русский. Ты ж с принцессой из самого Цербста приехал, а там на немецком языке все хорошо говорят. Вот я и решил, что ты просто блаженный какой-нибудь.

— Сам ты блаженный! — немного обиделся я на мальчонку. — А Цербст твой хваленый, между прочим, когда-то русским городом был, Серпском. Это потом уже он в Цербст превратился.

— Правда, что ли? — не поверил мальчишка.

— Вот-те крест! — побожился я.

Мальчишка прищурился.

— А ты ведь не соврал, дядь, ­– заметил он. — Крестишься как мои дед с бабкой с того берега — справа налево, а не как здесь принято — слева направо… А зачем тебе «Грюне Циге» понадобилась? Давай лучше я тебя за два гульдена в «Шёне Эльза» провожу — там пироги вкусные и выпивка подешевле.

— Даже так! — усмехнулся Кристоф, который ехал бок о бок с нами с слышал весь разговор. — Два гульдена — хорошие деньги! А матушку твою как зовут? Не Эльза случаем? А может быть Лиза?

— Дядь, а как ты догадался? — удивился мальчишка.

Я вздохнул.

— Как твое имя, киндер?

— Никлас.

— Коленька, значит, — покивал я. — Так вот, Коленька: нам не нужно в «Шёне Эльза», даже если там самые вкусные пироги в мире, а шнапс и вовсе наливают бесплатно. Нам нужно в «Грюне Циге», понимаешь?

Коленька понимал. Оставшийся путь он не пытался с нами торговаться и в основном молчал. Я лишь спросил у него о рыжем человеке по имени Ван-дер-Флит, но Коленька только развел руками. Ни о ком таком он не слышал, да и вообще по заведениям не ходил, поскольку был еще мал и денег на это не имел.

Мальчишка не обманул: в самом конце извилистой улочки, названия которой я так и не смог выговорить, действительно находился двухэтажный дом из серого камня. Над входом на ржавых цепях висела широкая мореная доска, на которой было вырезано готическим шрифтом: «Grüne Ziege», а сбоку нарисована веселая козья рожица. Когда-то она была выкрашена в зеленый цвет, но время и дожди сделали свое дело, и краска смылась, оставив после себя лишь слегка зеленоватые пятна на козьей морде.

Я все так же за шиворот спустил Коленьку-Никласа с лошади и вручил ему обещанный гульден.

— Гуляй, парень! Да смотри тортов не обкушайся, а то плохо станет…

Привязав своих лошадей у входа, мы вошли в таверну. Было здесь пусто, но это и не удивляло, учитывая, что большая часть горожан только что находилась на площади, а затем отправилась вслед за кортежем Великого князя.

Бросив свои шляпы с печатками прямо на стол, мы с Кристофом уселись за него и стали ждать, пока в зале кто-нибудь объявится. За высокой стойкой располагались стеллажи с пивными и винными бочонками, а промеж их притаился широкий проход, закрытый плотной занавеской. Наверняка там находилась кухня и другие подсобные помещения, но меня смущало, что оттуда не доносится ни звука. Не было слышно ни звона посуды, ни шипения масла, ни писклявых голосов поварят. И только я подумал, что никакой еды мы можем здесь и не дождаться, как за спиной у нас послышался низкий хрипловатый голос:

— Чем могу вам помочь, господа?

То, что сказано это было по-русски, я сразу и не сообразил, и обернулся, не совсем понимая, как сказавший это мог столь незаметно оказаться позади нас.

За спиной стоял высокий грузный человек в фартуке из серой парусины. Лицо его было румяным, круглым, щеки надувались двумя увесистыми пузырями, меж которыми был тесно зажат розовый нос-кнопочка. Над носом нависали две черные точки мелких близко посаженных глаз. На голову толстяка был натянут кургузый белый колпак, сдвинутый немного набекрень. Живот его был столь огромен, что находился далеко впереди самого человека. И руки свои, со стиснутыми крепкими кулаками, человек держал на этом животе, как на подставке. Вероятно, это был либо хозяин заведения, либо местный повар.

— Э-э-э… День добрый, мил человек! — несколько запоздало приветствовал его я. — Я смотрю, вы прекрасно говорите по-русски. Рад слышать родную речь в этих местах.

— Я прекрасно говорю на любом языке, — не слишком приветливо заверил меня человек. — Однако я спросил вас, чем могу помочь…

— Мы разыскиваем одного человека, — опередил меня Кристоф. — Его имя… э-э-э… — он вопросительно уставился на меня.

— Ван-дер-Флит, — закончил я. — Его имя Ван-дер-Флит. Много лет назад он работал в этом заведении поваром. Рыжий такой… — я покрутил над головой пальцами. — Вы его знаете?

Человек молчал, глядя на меня в упор. Зрачков его я не видел — казалось, что просто две черные горошины пытаются просверлить меня насквозь.

— Нет, — ответил он наконец.

Мысленно вздохнув, я вынул свой кошель и извлек из него один гульден. Положил его на стол.

— А теперь?

Человек взял монету, кинул ее в карман фартука и снова сказал:

— Нет.

Кристоф тут же склонился к моему уху и зашептал, прикрывая рот ладошкой:

— Дайте ему еще денег, мсье! Он явно что-то знает, просто хочет заработать побольше.

Я не был в этом так уверен, но все-таки вытащил еще один гульден и положил на стол.

— А может быть вы все-таки что-то припомните?

Второй гульден отправился вслед за первым, я услышал, как они звякнули друг о дружку в огромном кармане.

— Нет, — в очередной раз ответил толстяк.

Кристоф снова припал к моему уху.

— Давите на него сильнее, мсье! — с жаром сказал он. — Он вот-вот сдастся. Дайте ему целый талер!

Я хмыкнул и убрал кошелек.

— Это была плата за угощение, которое мы с моим другом рассчитываем здесь получить, — пояснил я, кивнув на его карман. — И не жалейте мяса, герр… Герр? — повторил я с вопросом, глядя на толстяка, рассчитывая, что тот назовет наконец свое имя.

И толстяк назвал.

— Вилли, — сказал он. — Зовите меня просто Вилли, господа.

— Герр Вилли?

— Просто Вилли.

— А скажите мне, просто Вилли: давно ли вы здесь работаете?

— Давно.

— А насколько давно? Год? Два? Или, может быть, двадцать?

— Специально я никогда не считал. Но уже очень давно.

Сказав это, он покатился — другого слова я и не подберу — за стойку, втиснулся в проход между стеллажами с бочонками и пропал из вида. Оттуда сразу послышался звон посуды.

— Эх, напрасно вы сдались! — качая головой, сокрушался Кристоф. — Мы его почти прижали к стене!

— И в самом деле, — согласился я. — Еще пара тысяч гульденов, и он рассказал бы нам все, как миленький…

Вскоре до нас донесся запах жареного мяса, а затем толстяк вынес нам по доброму куску крепко зажаренной свинины с капустой и какой-то зеленью. Она была обильно полита то ли маслом, то ли остатками жира после жарки. Следом он катнул на стол две солидные деревянные кружки, из которых медленно сползала по стенкам густая пивная пена.

— Ешьте и пейте, господа, — неприветливо прохрипел толстяк. — А на будущее запомните мой совет: не трясите в Аухлите своими кошельками. Народ здесь всякий встречается, а места глухие. Подозрительные личности так и снуют по обе стороны Зильберхали… А что вы хотели — Приграничье!