Экзамен для чародея-2: Немое Заклинание

Глава 17 Совет Ван-дер-Флита, или Чем украшают дворец Великого князя

На ночь мы с Кристофом остановились в небольшой таверне на улице Желтых маков. Маркиз де Бомбель любезно предложил нам ночлег в своем доме, который располагался всего в четверти часа ходьбы от княжеского дворца, но я отказался. Оттуда было слишком далеко добираться до трактира «Еловая ветка», где у нас на рассвете была назначена встреча с Ван-дер-Флитом, и я предпочел подыскать местечко поближе.

Улица Желтых маков пересекала улицу Святой Матильды в районе ухоженной набережной, обложенной красным камнем и огороженной мраморной балюстрадой. Река, пересекающая город, была в этом месте не очень широкой и неторопливо несла свои темные воды на север, разделяя город на две неравные части.

Княжеский дворец со всей своей огромной прилегающей территорий — парками, аллеями, искусственными водопадами, чередой фонтанов и прочими атрибутами великокняжеской жизни — располагался в малой части города. Она так и называлась: Малый город. Повсюду здесь, даже в самых отдаленных местах, можно было встретить гвардейские караулы, которые следили за порядком и не позволяли черни без надобности болтаться поблизости от дворца.

Вторая часть города, Большой город, была куда как крупнее — раз в десять, по моим самым скромным расчетам. И именно в ней мы с Кристофом мы сейчас и находились, неторопливо следуя на своих лошадях по набережной вдоль реки.

До воды здесь было совсем недалеко, и кое-где можно было встретить каменные лестницы, ведущие к самой реке. Здесь были привязаны лодки, которые непрерывно покачивались на мелкой волне. Повсюду сновали мелкие стайки бродячих собак, но к нам с Кристофом они подходить опасались. Чувствовали, наверное, нашу магию, пусть и совершенно бесполезную во владениях магического поля Красной Линии.

У таверны на улице Желтых маков мы поручили своих лошадей услужливому работнику, наскоро поужинали печеными перепелами, уничтожили бутылку местного красного вина и отправились спать наверх в свои комнаты. С хозяином мы при этом изъяснялись на странной смеси французского, русского и кривого немецкого языков. Впрочем, пара гульденов и еще один сверху работали лучше всякого переводчика, и уже скоро я безмятежно спал, попросив хозяина разбудить меня не позже семи часов.

От повязки на ране по совету Хардинера я избавился. Да и не было в ней уже никакой необходимости — от ран на теле остались только небольшие зеленоватые шрамы, которые практически никак не давали о себе знать. И даже прежнего зуда уже не было. Немного напрягало легкое зеленоватое свечение над плечом, особенно заметное в темноте, но я решил не придавать этому большого значения. Поскольку при дневном свете этого почти невозможно было заметить.

Подумаешь — светиться начал! Может быть я становлюсь святым! Не зря же сражался с демоном. Правда, делал я это прилюдно в голом виде, но ведь таковыми нас и создал господь. По своему образу и подобию, между прочим. А уж стыд по этому поводу люди сами потом придумали…

Проснулся я от скрипа половиц и шуршания раздвигаемых на окне занавесок. Молоденькая служанка косилась на меня игриво и то и дело покачивала плечиками, заставляя колыхаться свою высокую грудь, откровенно выставленную напоказ.

Но было мне сейчас совсем не до грудей хорошеньких девиц. Наскоро умывшись в принесенном тазу и сбрив щетину, я оделся, нацепил шпагу и отправился вниз, где меня уже поджидал Кристоф.

Без аппетита позавтракав пышным омлетом, мы отправились вверх по улице Святой Матильды, посматривая на вывески на домах.

Трактир «Еловая ветка» нашелся в самом начале улицы, как и говорил Ван-дер-Флит. А внутри обнаружился и он сам, поглощающий свиной шницель таких размеров, что мне в какой-то момент даже стало страшно за жизнь толстяка. При этом он успевал хрустеть огромным соленым огурцом, запихивать в себя бруски зажаренного на масле хлеба, обмазанного крученым салом с укропом, и запивать все это темным пивом из деревянной кружки размером с мою голову.

Приметив нас, Ван-дер-Флит кивнул и откусил от насаженного на вилку шницеля добрый шмат. Выглядел он сейчас совсем не так, как во время нашей встречи в Аухлите. Что-то в нем едва уловимо изменилось, но я все никак не мог понять, что именно.

А потом вдруг сообразил, что рыжих волос у него на голове стало значительно больше. Если раньше это был просто одинокий пучок, старательно спрятанный под поварскими колпаком, то теперь волосы покрывали всю его голову и были старательно зачесаны назад. Здесь же на столе лежал белый парик со старательно закрученными буклями и громадных размеров треуголка.

Мы без приглашения уселись к нему за стол, и Ван-дер-Флит сразу подал знак хозяину. Что-то сказал ему по-немецки весьма требовательным тоном.

— Я приказал принести моим друзьям по кружке светлого, — пояснил он нам. — И сосиски с белым соусом. Вы не поверите, но здесь подают такие сосиски, какие больше не встретишь ни в одном трактире во всем Сагаре!

— Это было лишнее, — сухо ответил я. — Мы уже откушали в одной таверне на улице Желтых маков.

— Ерунда! — заверил меня Ван-дер-Флит. — На улице Желтых маков нет ни одного приличного заведения. А ради этих сосисок я и зашел в «Еловую ветку» — пытаюсь разгадать рецепт. И кажется, мне это удалось. Все дело в смеси пряностей, которые добавляют в фарш. И я уверен, что смог угадать его состав.

— Чрезвычайно рад за вас, — все так же сухо сказал я. — Уверен, что ваша «Зеленая коза» от этого только выиграет. Однако мы условились встретиться здесь совсем не ради местных сосисок, какими бы превосходными они ни были.

Но тут принесли хваленые сосиски с пивом, и нам волей-неволей пришлось присоединиться к трапезе. Несмотря на отсутствие аппетита, свой второй за это утро завтрак мы уничтожили в один присест, и я вынужден был признать: сосиски и впрямь были выше всякой критики. Как и местное пиво, впрочем. На щеках и носу Кристофа моментально повисли клочья белой пены.

С хрустом поглощая жареный хлеб, Ван-дер-Флит говорил:

— Я обсудил ваш вопрос кое с кем из магистров. Они разделяют беспокойство графа Амосова по поводу Немого Заклинания, но сомневаются в возможности Кривого Нго привести его в действие. Немое Заклинание — это не более чем теоретическое допущение, поскольку использовать его под силу только Белому магу, а таковых на сегодняшний день в природе не существует. Никому не под силу объединить в себе силу магии всех цветов одновременно. Это нонсенс. Можете передать эти слова Петру Андреевичу. Однако я чрезвычайно рад, что он с годами не утратил своей хваленой бдительности. Опасения были напрасны, господа, вы можете возвращаться. Собственно, вы можете уйти прямо сейчас — я провожу вас к «тайной тропе»…

Я наблюдал, как перекатываются желваки на скулах этого мага-повара, и понимал, что слова его мне совсем не нравятся. Конечно, было большим облегчением осознавать, что Немое Заклинание в ближайшем будущем не может быть использовано ни одним из ныне живущих магов. Но вместе с тем я не считал светлейшего князя Черкасского глупцом, способным отправить троих гонцов в дальний путь ради бредовой цели. Причем, двое из этой троицы не добрались живыми даже до границы, судьба же третьего была нам до сих пор неизвестна.

Допустим, он оказался самым везучим из всех и смог доставить письмо адресату живым и здоровым. И Кривой Нго, более известный в Сагаре как маркграф Хардинер, его-таки прочел… И что дальше? Или же многолетнее пребывание в Полесье Кикимор сделало из него Белого мага, и он теперь единственный, кто может использовать Немое Заклинание? Очень сомнительно. Да и с какой такой стати он должен прислушиваться к бредовым просьбам светлейшего князя Черкасского? Кто такой светлейший с точки зрения Белого мага? Ничтожный смертный, который возомнил себя вершителем судеб человеческих, не более того!

Я вдруг понял, что больше вообще ничего не понимаю во всем происходящем. И почувствовал какое-то внутреннее опустошение. Как будто все это время я пребывал в мороке, а сейчас он вдруг спал, но я до сих пор не мог сообразить, где тут ложь, а где явь.

Это была игра сильных мира сего — большая, многослойная — и мне, ничтожному, не суждено было понять ее. Но я, ничтожный, мог иметь и собственные дела в этом мире! И полное право имел считать их достаточно важными…

— Мы не можем сейчас уйти, господин Ван-дер-Флит, — произнес я. — Ровно в девять часов у меня назначена встреча с маркграфом Хардинером.

— С Хардинером? — переспросил Ван-дер-Флит удивленно. — Мне не кажется это разумным, сударь! Вы попадете прямиком в змеиное логово! Молодой человек, напомните мне задание, с каким вас направил сюда граф Амосов! Немедленно!

Было видно, что он возмущен моим непослушанием. Но возмущение это было чересчур эмоциональным, и словно компенсируя это, я вдруг стал абсолютно спокойным и уверенным в том, как мне следует поступить. А если быть совсем точным: уверенным в том, как поступать точно не следует.

Мне не следовало возвращаться. Во всяком случае, прямо сейчас.

— Граф Амосов поручил мне отыскать в Сагаре человека по имени Ван-дер-Флит и показать ему письмо светлейшего князя, адресованное Кривому Нго…

— И на этом все? — уточнил Ван-дер-Флит.

— Затем я должен был выполнять все, что велит мне упомянутый господин.

­– Вот именно! — возбужденно вскричал Ван-дер-Флит. — Вот именно, чертов вы упрямец! И я велю вам возвращаться, чтобы сообщить графу, что его опасения напрасны! Зачем вам встречаться с Кривым Нго?

Он даже слюной брызгал, настолько велико было его возбуждение. И потому я дождался пока он замолчит, успокоится, и только тогда ответил:

— Маркграф сам назначил мне эту встречу, но она не имеет никакого отношения к теме моего визита в Сагар.

— Вот как⁈ — Ван-дер-Флит нервно кинул на тарелку остатки шницеля. — Мне весьма подозрительно ваше знакомство с маркграфом… И о чем же вы собираетесь говорить?

Видно было, что он очень недоволен мной. Однако тон его уже стал гораздо спокойнее, как бы намекая, что маг-повар готов меня выслушать. А скрывать мне было нечего.

— Карету принцессы Фике сопровождал обер-вахмистр Генрих Глапп, — немного подумав, начал объяснять я. Медленно и с расстановкой, как бы в противовес торопливым отрывистым фразам Ван-дер-Флита. — Это весьма достойный человек, готовый до конца выполнять свой долг. Однако он потерял свою лошадь и имел неосторожность продолжить путешествие в одной карете с принцессой… Как выяснилось, в Сагаре это является весьма тяжким преступлением. Сегодня его должны четвертовать.

Ван-дер-Флит протяжно моргнул, и черные бусины глаз медленно закрылись, и столь же медленно открылись. Лицо его сделалось неподвижным.

— Вы хотите просить Кривого Нго, чтобы он отменил приговор вашему другу? — спустя минуту спросил он. Тон его при этом был немного задумчивый.

— Точно так, сударь, — покивал я.

Глаза мага-повара стали почти не видны, и я понял, что он прищурился, продолжая цепко следить за моим лицом.

— А вы умеете дружить, молодой человек, — заметил Ван-дер-Флит некоторое время спустя. — Хотел бы я, чтобы у меня был друг, готовый войти в змеиное логово, чтобы вытащить меня из него… К сожалению, я уже в том возрасте, когда друзей почти не остается. И не потому что они погибли, а потому, что ты сам перестал их ценить. В моем возрасте на первом месте уже стоят покой и благополучие…

— Вряд ли я могу назвать герра Глаппа своим другом, — качая головой, возразил я. — Но бросать в беде того, с кем довелось делить тяготы пути, не в моих принципах. Если вы не силах сами этого понять, то я ничем не смогу вам помочь…

Выдав это, я тут же пожалел о сказанном и поторопился прикусить язык. Но Ван-дер-Флит не обиделся. Усмехнувшись, он оттолкнул от себя тарелку с остатками шницеля и вышел из-за стола. Мы с Кристофом тоже не замедлили подняться на ноги.

— Пожалуй, мне следует отправиться во дворец вместе с вами, — сказал Ван-дер-Флит. — Он настолько велик, что с непривычки там немудрено заблудиться. Как только вы решите свои дела, я сразу же переправлю вас к границе. Подобное вас устраивает, господин Сумароков?

— Вполне.

— Тогда нам следует поторопиться, если вы хотите успеть на аудиенцию к девяти часам…

Расплатившись с хозяином, мы отправились в Малый город. Подъезжать ко дворцу с парадного входа не имело смысла, к тому же идти оттуда пешком до входа в жилое крыло было слишком далеко. Поэтому мы обогнули дворец и подъехали к нему со стороны реки. Ворота здесь были распахнуты настежь, охраняли их два сонных гвардейца с алебардами в руках.

На нас они не обратили никакого внимания, и в ворота мы въехали беспрепятственно. Крыльцо жилого крыла дворца выглядело не столь величественным, как парадное, к тому же их оказалось не меньше трех. Во всяком случае, именно столько я насчитал, пока мы ехали вдоль всего белоснежного здания, показавшего мне бесконечным.

У третьего крыльца мы спешились рядом с длинной коновязью, где вездесущие лакеи тут же перехватили поводья и занялись нашими лошадьми. Ван-дер-Флит, не раздумывая, направился к дверям размашистым шагом. Мы с Кристофом торопливо шли следом. Два гвардейца на входе и здесь не обратили на нас внимания.

Холл внутри встретил нас прохладой. Изразцы на стенах сверкали позолотой (я не мог поверить, что все это настоящее золото), а неподвижные стражи у дверей были похожи на статуи. Мне подумалось, что Ван-дер-Флит совсем не напрасно вызвался проводить нас — заблудиться в лабиринтах жилого крыла казалось легче легкого.

Пройдя округлым холлом, мы оказались в длинном широком коридоре, комнаты в котором располагались анфиладой. Кое-где дверей не было вовсе, а где-то вместо них висели тяжелые драпированные занавесы. Стены коридора были увешаны портретами каких-то вельмож, промеж которых торчали самые настоящие головы всевозможных животных. Олени, волки, медведи, кабаны… Были среди них и такие, каких мне никогда встречать не доводилось, и я даже представить себе не мог, что такие звери могут водиться на белом свете.

А около одной головы я остановился как вкопанный, не в силах поверить, что вижу это собственными глазами. Кристоф ткнулся мне в спину, но ничего не сказал, потому что лишился дара речи.

Это была голова человека. Она казалась живой, словно человек только что высунулся из золоченой рамы и теперь с интересом изучал происходящее. И даже кожа у него не была высохшей, серой, как у обычных мертвецов, а выглядела вполне свежей.

Мужчина (а я забыл упомянуть, что голова принадлежала именно мужчине) был примерно моего возраста. Темные длинные волосы слегка вились. Губы были плотно сжаты, а глаза пристально смотрели на противоположную стену коридора. Лишь мгновение спустя я понял, что это не настоящие глаза, а простые белые камни, на которые нанесен искусный рисунок.

— Господи Иисусе… — сдавленно прошептал Кристоф.

Я хотел было сделать то же самое, но услышав его, закусил губу. Ван-дер-Флит тоже остановился, кинул равнодушный взгляд на голову и усмехнулся.

— Не стоит удивляться, таких здесь много. Если вам не удастся убедить маркграфа в невиновности своего друга, то в скором времени где-то в этих коридорах появится и его голова. Надеюсь, этого не случится, но хочу заранее предупредить, что шансов у вас немного.

Мы отправились дальше, но теперь я старался поменьше смотреть на стены. Нам встретилась еще одна человеческая голова, но рассматривать ее в этот раз я не стал, поторопился отвести глаза в сторону.

В конце коридора мы свернули направо, потом налево, потом еще раз направо, и вскоре я понял, что совершенно не понимаю, в какой части дворца мы сейчас находимся. Сплошные анфилады комнат порой прерывались круглыми холлами, где можно было отдохнуть на кривоногих стульях или даже прилечь на пухлой софе.

В одном из таких холлов Ван-дер-Флит наконец остановился и велел нам дожидаться его здесь.

— Я узнаю на месте ли Хардинер, и каково его настроение, — пояснил он. — И никуда не отлучайтесь, здесь очень легко заблудиться.

В этом я нисколько не сомневался. Усевшись на софу, я стал терпеливо ждать возвращения Ван-дер-Флита, шаги которого вскоре стихли за очередным поворотом. Кристоф садиться не пожелал и в волнении расхаживал взад-вперед по коридору, поглядывая на картины на стенах. Хорошо еще, что здесь не было человеческих голов — лицезреть подобное было уже выше моих сил.

На какое-то время я погрузился в свои мысли. Вспомнил Гаврилу, Амосова с Шепелевым, матушку с сестрицами. И конечно же, вспомнил Катерину.

Мы не виделись с ней всего-то пару дней, но мне казалось, что прошло уже не меньше недели, а то и больше. Перед отъездом я наказал ей не отлучаться далеко от дома и стараться ни с кем не вступать в разговоры, поскольку ее манера общения легко могла вызвать подозрения.

Не хватало еще, чтобы ее приняли за шпионку английскую. Тем более, что по-английски она говорит вполне сносно, но при этом, что удивительно, совершенно ничего не знает по-французски. Я нисколько не сомневался, что она — девица благородных кровей, но почему именно английский? Может быть, ее гувернантка была англичанкой? Возможно.

Вспомнив Катерину, я почувствовал, как мягкое тепло растекается у меня в груди, а сердце сжимается в тягостной истоме. Из всех знакомых девиц она единственная была… настоящей! Она никого из себя не пыталась изображать, не скрывала лица под слоем белой пудры и не прятала свои страхи и чувства под маской холодного безразличия. Она была живой! Да, в голове у нее явно творилась какая-то чертовщина, но даже ее сумасшествие нравилось мне во сто крат больше, нежели глупые театральные роли придворных девиц.

Катерина… Като… Моя Като…

Я даже зажмурился, вспомнив тепло ее тела в своих руках и сладкий вкус ее губ. Но тут же услышал окрик Завадского:

— Мсье, вы должны это увидеть!

Я сразу поднялся на ноги. Голос Кристофа доносился откуда из коридора, и я поторопился выйти туда из холла. Мой неофит стоял шагах в десяти от меня у приоткрытой двери какой-то комнаты и с изумленным видом смотрел в образовавшуюся щель.

— Куратор, я не понимаю… Что это значит?

Я поторопился подойти к нему, потеснил и заглянул за двери. И сперва даже не понял, что видят мои глаза.

А потом понял и обомлел.

Там находилась большая, погруженная в красный сумрак комната. Эта краснота царила оттого, что гардины на огромных арочных окнах были темно-красного цвета, и лучи утреннего солнца, пытающиеся пробиться в комнату, и ее окрашивали в кровавые тона.

У стен стояли многочисленные стулья во французском стиле, промеж которых размещались элегантные столики, уставленные винными бутылками и бокалами. Некоторые бутылки и бокалы были опрокинуты, вино из них растеклось. Под столиками видны были винные лужицы.

Пол комнаты был застелен азиатскими коврами, и в них тоже преобладал красный цвет. Поверх ковров были брошены несколько одеял, и на одном из них лежала герцогиня Иоханна. Она была совершенно голая и белая, как снег.

Лишь руки ее и подбородок были густо измазаны кровью.