Экзамен для чародея-2: Немое Заклинание

Глава 16 Принцесса принимает поздравления, а маркграф дает надежду

Происходящее с трудом укладывалось у меня в голове. Но тяжелее всего было сознавать тот факт, что ты ничего не можешь со всем этим поделать. По законам Сагара обер-вахмистр совершил тяжкое преступление. И по тем же самым законам он должен был ответить за это своей кровью.

Мне вспомнились все те ужасы, о которых рассказывал герр Глапп еще совсем недавно, упоминая о казни за подобное преступление, и меня даже передернуло.

— Мы сможем ему как-то помочь? — с надеждой спросил я у маркиза.

Тот медленно покачал головой.

— Я не знаю, друг мой, — признался он. — Попробую выяснить, что можно сделать, но не могу ничего обещать. Это очень серьезное обвинение. Можно постараться убедить маркграфа Хардинера, что все это просто ошибка, но я не уверен, что он сможет как-то помочь в этом вопросе.

— Нужно пытаться! — горячо заявил Кристоф. — Мы сопровождали карету принцессы в Приграничье по ту сторону Зильберхали, и на всем пути до Сагаринуса по эту сторону. Все это время герр Глапп честно исполнял свои обязанности и вел себя крайне достойно! Великий князь не сможет пренебречь такими свидетельствами, какими являемся мы с мсье Сумароковым!

— Молодой человек, — сказал маркиз строгим тоном, — скажите, вы умеете читать мысли?

— Нет, — не очень уверенно отозвался Кристоф. — Не умею.

— Значит, вы доподлинно не можете знать, какие мысли были в голове у мсье Глаппа во время пребывания его в карете вместе с принцессой?

— Нет, но…

— Значит вам нечего будет сказать перед лицом Великого князя! Только собственные домыслы. А князь Ульрих терпеть не может, когда кто-то донимает его своими домыслами! Прошу идти за мной, господа!

Сказав это, маркиз размашистым шагом устремился к ступеням дворца. Гвардейский караул все еще стоял в две почетные шеренги, и расходиться, похоже, не собирался.

Мы торопливо преодолели все многочисленные ступени и прошли в высоченные двери из красного дерева, обитые серебряными пластинами, на которые был нанесен какой-то замысловатый узор. И оказались в колоссальных размерах зале, уставленном резными колоннами.

Свод этого зала терялся в сумраке над нашими головами, и казалось, что его нет вовсе, а притаился где-то в недосягаемой вышине скрытый проход в какие-то иные пространства. И оттуда, с этой вышины, спускались на мощных цепях многочисленные люстры таких грандиозных размеров, что каждая из них вряд ли смогла бы разместиться на первом этаже моего дома.

Сотни свечей светили ровным неподвижным светом. Огромные витражи из разноцветного стекла изображали какие-то сцены из местной истории, мне совершенно неизвестной: тут и там всадники в доспехах кололи друг друга пиками, сражались на мечах и поднимали золотые кубки в честь побед в каких-то своих великих битвах.

Впрочем, особо всматриваться в содержание этих витражей времени у меня не было. Пройдя почти до середины зала, мы остановились за спинами сгрудившихся там придворных. Они негромко переговаривались между собой, и я понял, что различаю не только немецкую речь — слышны были фразы и по-английски, и по-французски, и по-испански, и даже по-русски, черт меня возьми!

Между прочим, по-русски щебетали между собой две дамы неопределенного возраста. Их лица были настолько сильно выбелены специальной пудрой, что походили на гипсовые маски, под которыми сложно было прочесть не только возраст, но и черты лица. То, что при русском дворе казалось лишь тенью странной парижской моды, здесь было каким-то гипертрофированным, приобретало небывалый, если не сказать уродливый, размах.

— Князь Ульрих сегодня на удивление свеж и бодр, несмотря на долгую дорогу! — говорила одна дама, с крупной родиной на левой щеке. По голосу я бы дал ей лет около тридцати.

— А принцесса в жизни выглядит несравненно лучше, чем на своем портрете! — вторила ей другая — невысокая, но компенсирующая этот недостаток с помощью грандиозной прически, которая значительно возвышалась даже надо мной.

Что-то мне подсказывало, что она старше своей собеседницы лет на десять.

Я посмотрел над головами придворных вглубь зала и увидел, что там, промеж двух могучих колонн, на мраморном постаменте установлен широкий золотой трон. Уж не знаю весь ли он был сделан из золота, или же просто был покрыт позолотой, но выглядел он впечатляюще.

Собственно, на постаменте стояло сразу два трона, но одни из них был сейчас пуст, а второй же занимал князь Ульрих в весьма расслабленной позе — ссутулившись, широко раздвинув колени и низко свесив голову. При этом он смотрел перед собой исподлобья и с неким, как мне показалось, недовольством.

Мне подумалось, что если напудренная дама с родинкой на щеке посчитала этот вид Великого князя свежим и бодрым, то сложно представить, как он выглядит уставшим. Принцесса Фике стояла рядом с троном, придерживаясь за его массивную золотую спинку. Она выглядела бледной и крайне усталой, но при этом терпеливо держала царственную осанку и подбородок ее гордо смотрел вперед. Имей я сейчас такую возможность, я непременно поздравил бы ее за умение владеть собой.

Перед Великим князем стоял некий человек в очень объемном парике с крупными буклями и что-то монотонно читал по-немецки с длинного свитка.

Герцогини заметно не было. Должно быть она затерялась где-то в первых рядах придворных.

— Принцесса стоит около трона, — недовольным тоном заметил Кристоф. — А князь даже не предлагает ей занять место подле себя!

— Дорогой Кристоф, — ответил ему на ухо маркиз, — церемония княжеского венчания состоится только завтра, и до той поры принцесса будет оставаться просто подданной князя Ульриха. Она сможет занять трон рядом с ним только тогда, когда будет проведен надлежащий ритуал, и она по закону станет женой Великого князя.

— Но принцесса крайне устала с дороги! — все тем же недовольным тоном возразил Кристоф. — Ей просто необходимо отдохнуть! Она страдает!

Маркиз де Бомбель недоуменно сдвинул брови.

— Друг мой, а вы кем приходитесь принцессе? — поинтересовался он. — Брат? Отец? Или, быть может, душевный друг? Мне кажется, что вы не до конца поняли, как в Сагаре принято обходиться с душевными друзьями царственных особ… Обер-вахмистр Глапп просто забыл в карете свой пистолет! И завтра ему за это отрубят конечности, а следом снесут и его светлую голову. Вам тоже не терпится составить ему компанию? Князь Ульрих может исполнить ваше желание одним движением руки!

Кристоф совсем не хотел составить компанию несчастному обер-вахмистру Глаппу, и потому ничего более говорить не стал. Замолчал и насупился, словно это именно маркиз де Бомбель был виноват в том, что с герром Глаппом обошлись в Сагаре столь несправедливо.

А сам маркиз тем временем зорко осматривал ряды придворных.

— Барон Марбах стоит справа от трона, неподалеку от вашей принцессы, — говорил он негромко, чтобы слышать его могли только мы с Кристофом. — Это для него необычно, ведь чаще всего он стоит именно на месте принцессы, чтобы иметь возможность подсказывать князю на ухо.

— Надеюсь, он не занимает ее трона, — шепнул я. — Это могло бы выглядеть очень двусмысленно.

— Поверьте, друг мой, барон мечтал бы об этом, — с свою очередь шепнул Франсуа. — Да и Великий князь ничего не имел бы против. И никто не посмел бы сказать ни слова возражения. Наверняка нашлись бы и те, кто отнесся бы к этому с восторгом… Я уже говорил вам, что нравы Сагарского княжества в последнее время упали до самой низшей точки.

— И что же помешало одноглазому барону пристроить свой зад на свободный трон? — поинтересовался Кристоф. — Или он с некоторых пор не может использовать для сиденья устройства, сделанные по его чертежам?

Маркиз коротко хохотнул, довольный шуткой, и одобряюще похлопал Завадского по плечу. И сообщил:

— Эти два трона были изготовлены почти триста лет назад, и барон Марбах не имеет к ним, по счастью, никакого отношения. А пристроить свой зад на свободный трон барону помешал маркграф Хардинер. Насколько мне известно, у них состоялся серьезный разговор, после которого Маттиас Марбах принял решение больше никогда не претендовать на место супруги Великого князя.

— Тьфу! — сплюнул я в сердцах. — Это даже по-французски звучит мерзко, друг мой! А повторить эти слова по-русски я вообще никогда не решусь.

— Вы очень чувствительны, мсье. Мой вам совет: если не хотите сойти с ума с Сагаре, то берите пример с меня — начните пить!

— Спасибо, Франсуа, но я приберегу ваш совет для более подходящего случая. К тому же задерживаться здесь надолго я не собираюсь… Вы можете объяснить, что здесь сейчас происходит?

— Ну, это не сложно! Иностранные посланники зачитывают свои приветствия для будущей княгини.

— А разве вы не иностранный посланник, дорогой Франсуа? Разве вы не должны зачитывать приветственные слова для будущей княгини? — резонно поинтересовался Кристоф.

Маркиз звонко шлепнул себя ладошкой по лбу.

— Черт меня подери, проклятая забывчивость! Это же неплохая возможность замолвить слово за мсье Глаппа перед Великим князем!

И де Бомбель принялся протискиваться сквозь толпу придворных по направлению к трону. Спустя несколько минут, после того, как на смену прусскому послу к трону вышел посланник португальской короны и зачитал свое приветствие, пред Великим князем Ульрихом предстал маркиз де Бомбель. Он был немного растрепанный и пьяный, но говорил при этом вполне членораздельно.

От имени своего славного короля Людовика Пятнадцатого он приветствовал юную принцессу и поздравил ее с благополучным прибытием в Сагаринус. При этом он не забыл отметить, что путь ее сопровождался некоторыми трудностями, преодолеть которые ей помогли ее преданные спутники.

Затем он стал говорить значительно тише, и я уже не мог расслышать его слов. К тому же те самые две русские дамы неподалеку от нас все время шушукались и мешали прислушиваться.

Я увидел, как изменилась в лице принцесса Фике, как с жаром принялась что-то объяснять князю Ульриху. Выслушав, ее Великий князь нахмурился и жестом дал понять маркизу, что он может быть свободен. Де Бомбель сразу склонился в глубоком поклоне и, пятясь, отошел к толпе придворных. Его место тут же занял голландский посол.

— Плохо дело, господа, — сообщил маркиз, вернувшись к нам. — Великий князь не хочет ничего слышать о помиловании мсье Глаппа. По его мнению, эта казнь должна послужить напоминанием для тех, кто успел позабыть, какое наказание следует за непочтительным отношение к княжеской особе.

— Непочтительным⁈ — Кристоф вскинул вверх обе руки. — Что же такого непочтительного было в поведении герра Глаппа в отношении принцессы, что его хотят убить столь жестоким образом⁈

— Мсье Завадский, не забывайтесь! — резко одернул я своего неофита. — Маркиз де Бомбель делает все, чтобы выручить нашего друга, а ваши слова звучат как обвинение.

Кристоф тут же потупился.

— Извините, мсье… — буркнул он. — Я повел себя невежливо. Со мной такое порой случается.

Маркиз отвечать ему не стал, лишь понимающе кивнул. Затем вытянул шею, всматриваясь куда-то вдаль, и сообщил:

— Вижу Хардинера, он беседует с британским посланником… Еще не все потеряно, друзья мои, еще не все потеряно! Алексей, вы кажется хотели быть представленным маркграфу? Удобнее случая нам вряд ли представится.

И с этими словами он устремился в обход толпы куда-то в сторону витража, на котором был изображен сурового вида бородатый человек в тонкой короне с четырьмя лучами, увенчанными красными камнями. Кто-то из древних князей, вероятно. Мы с Кристофом за маркизом едва поспевали.

Остановившись в нескольких шагах от маркграфа, мы сделали вид, что просто наблюдаем за церемонией, однако при этом продолжали следить, когда же британец перестанет болтать и удалится прочь.

Через пару минут тот оставил наконец Хардинера в покое и отошел, а маркиз де Бомбель очень быстро, пока никто другой не занял внимание маркграфа, подошел к нему и церемонно поклонился. Хардинер ответил ему коротким наклоном головы.

— Ваше сиятельство, — сказал ему маркиз, — разрешите представить вам моих новых друзей…

Он указал на нас с Кристофом, и мы не замедлили подойти.

— Господин Сумароков и господин Завадский прибыли в Великое княжество из Санкт-Петербурга по служебной надобности. Они сопровождали принцессу Ангальт-Цербстскую до самого Сагаринуса.

Хардинер с неподдельным интересом осмотрел нас с Кристофом.

— Весьма рад знакомству, господа, — произнес он на чистейшем русском языке, и мне показалось, что я даже услышал знакомые новгородские нотки в этой фразе. — Однако я не припомню, чтобы путь принцессы Софии Августы Фредерики лежал через российскую столицу.

Я смотрел в его лицо и вдруг отчетливо осознал, что при следующей встрече, дабы таковая состоится, я могу и не признать маркграфа. Совсем не напрасно он получил прозвище Неприметный. Даже за время столь короткой беседы он успел поменяться дважды, и оба раза это были совсем разные личности. Черты его лица менялись самым замысловатым и непредсказуемым образом, и осознание того, что перед тобой находится один и тот же человек сохранялось лишь потому, что я при этом неотрывно смотрел ему в глаза. Мой мозг просто не позволял мне допустить мысли, что это могут быть разные люди.

— Нам выпала большая честь повстречать карету принцессы по пути к границе, — отозвался я, глядя маркграфу в бездну глубоких глаз, чей цвет то и дело менялся с голубого на карий. — Им изрядно досталось в дороге, и все их сопровождение было утрачено в разного рода передрягах.

— В наши неспокойные времена путешествия — достаточно опасная штука, — согласился Хардинер, вцепившись в мой взгляд и не отпуская его. — Хвала господу, что принцесса и ее матушка-герцогиня никак не пострадали в пути!

— Хвала господу! — немедленно подхватил я. — А также тому, кого он избрал своим оружием, дабы защищать принцессу от дорожных невзгод. При столь высокопоставленных дамах остался только один живой офицер, и он до конца и с честью выполнял свой долг. Я имею в виду обер-вахмистра Генриха Глаппа, который только что был арестован гвардейцами по какому-то смешному обвинению…

— Обвинение в покушении на княжескую честь вам кажется смешным, мсье Сумароков⁈ — прервал меня Хардинер, неожиданно перейдя на французский.

— Нет, но… — я смешался. — Уверяю вас, это просто досадная ошибка! Все свободные лошади были утрачены, и герр Глапп был вынужден сопровождать дам, сидя в их карете. Так сложились обстоятельства! Он весьма благородный человек, уверяю вас, и при этом отличный офицер… У него и в мыслях не было бросить тень на честь принцессы!

Продолжая удерживать мой взгляд, маркграф расправил плечи, высоко поднял голову и вновь поменялся до неузнаваемости. Я мог бы поклясться, что даже парик у него немного изменил свою форму. Нос заострился, глаза углубились и сменили цвет на водянисто-голубой. Подбородок стал каким-то тяжелым, и когда Хардинер вновь заговорил, он даже не шелохнулся, а двигались при этом только губы.

— Мне никогда не доводилось встречать магов, которые могли бы читать чужие мысли, — проговорил маркграф, практически повторяя недавние доводы маркиза. — Вы не можете знать, о чем думал герр Глапп, сидя в одной карете с принцессой.

— Не могу, ваше сиятельство, — согласился я. — Но одно я знаю точно: сидя с ней в одной карете, он выполнял свой долг и думал только о том, как исполнить его до конца… В его родной Пруссии подобное не считается преступлением, а принцесса в тот момент была подданной Прусской короны.

Я замолчал. Молчал и Хардинер, продолжая взирать на меня с высоко задранной головой. Было отчетливо слышно, как зачитывает перед принцессой свою приветственную речь очередной посланник. Мне показалось, что я слышу итальянский язык — по обычаю каждый говорил на языке того государства, откуда прибыл, а затем повторял то же самое по-немецки.

Так что слушать различных посланников нам предстояло еще долго.

— Недурно сказано, — заметил Хардинер, опустил голову и вновь едва уловимо изменился. — Но, пожалуй, только последний ваш аргумент я мог бы принять во внимание. Да и то лишь из уважения к маркизу де Бомбель.

Я поклонился.

— Уверен, что ваша мудрость и добросердечие не позволит вам казнить невинного человека, ваше сиятельство, — сказал я.

А Хардинер вдруг положил мне руку на плечо и легонько похлопал. Под одеждой у меня была наложена повязка, которую уже пора было бы сменить, и я внутренне напрягся, ожидая, что сейчас почувствую боль. Но ничего не произошло. Словно никакой раны там не было. Только зеленая пыль взвилась в воздух и закрутилась у моей головы медленными вихрем.

— Ого, я вижу силу! — усмехнувшись, заметил Хардинер. — Словно вам довелось биться с самим демоном Шакусом, и он оставил на вас свои отметины. Славная, должно быть, была битва! Кстати, вы можете снять свою повязку, она вам больше не нужна…

Я насторожился.

— Ваше сиятельство, я не совсем понимаю, что вы хотите сказать…

— Я всего лишь хочу сказать, что подумаю над вашей просьбой относительно герра Глаппа, господин Сумароков. Но не сегодня. Завтра ровно в девять утра жду вас в своей приемной. И постарайтесь запастись аргументами понадежнее тех, которые вы предъявили мне только что. И тогда я решу, можно ли как-то помочь вашему другу…