Пепел чужих костров

Истории

— Цу Абеляр… цу Абеляр… — Август цу Верннстром — вольготно устроившийся на мешках, болезненного вида юноша, брезгливо обтер руки пучком травы и оправил его в огонь. — Если я правильно помню, это довольно… молодой род, господин Эддард.

— Вы правы господин цу Вернсром. — Чувствуя что его уши невольно краснеют, а грудь сдавливают тиски глухого раздражения степенно кивнул ученый и неловко пристроив над немилосердно дымящим костерком связку нанизанных на бечевку тонко нарезанных пластов рыбы, принялся тщательно оттирать руки пучками травы. — Мой отец получил наследное дворянство оказав неоценимую услугу его сиятельству наместнику Лютеция господину Рене Майо Эудес цу Дюрфору.

— Ясно. — Холодно заметил юноша и брезгливо поджав губы отвернулся.

Эддард почувствовал себя так, будто его по лицу ударили грязной тряпкой. Пальца сами собой потянулись к трости, но остановились на полпути.

И здесь тоже. Они достали его даже здесь. Проклятые сопляки в надушенных костюмчиках и с напомаженными волосами меряющиеся длинной родословных с такой истовостью будто важнее ничего на свете и нет. Хотя, этот сопляк не напомажен… да и одежде его не помешала бы чистка. И, если глаза меня не подводят он больше похож на бродягу, чем на благородного. А клейма на руках это лишь подтверждают. Преступник. Лишенный права владения замлей… Хотя морда все равно спесивая. Так и тянет перетянуть его палкой по хребту…

— К сожалению. — Осмотрев ладони, Эддард степенно кивнув, подхватил трость неторопливо поднялся с колен и пойдя пару шагов присел на торчащее из земли корневище огромного высящегося в центре поляны дуба, запустив руку в поясную сумку и достав из нее кипу плотно сшитых жильной нитью плотных пергаментных листов извлек из расположенного в рукаве куртки потайного кармана свинцовый карандаш.

— К сожалению мир несправедлив. Кто-то получает наследное дворянство, а кто-то, обладающий родословной уходящей корнями к самим истокам империи, лишается права передать свое имя детям. Это… прискорбно.

— Да что вы себе позволяете! Я не дам какому-то там…

— Заткнись, барон. — Глухо буркнула сидящая у колеса телеги великанша и расправив лежащий на коленях кусок ткани задумчиво вытянула губы трубочкой. — Духи говорят, что ты сейчас можешь сказать много чего лишнего и мне придется преподать тебе урок вежливости. Книжник наш гость. Не задирай его.

— Я не… — Коротко глянув на сверлящую его взглядом дикарку, юноша нахохлившись скрестил руки на груди и отвернулся.

— Мы ехали в город. Почти добрались до Стены, когда все началось — Серебряным колокольчиком разорвал сгустившуюся над лагерем напряженную тишину голос Майи Кирихе. — Новости оказались… пугающими. Толпы безумцев. Пускающие пену изо рта, пляшущие на улицах, пожирающих свою собственную плоть, распевая церковные гимны. Матери бросающие младенцев в огонь. Отцы с хохотом сжигающие своих сыновей за живо… Говорили предместья в огне. Солдаты пытались навести порядок, но половина из них тоже заразилась, и улицы превратились в бойню. Цех медикусов отправил своих людей на помощь, чтобы разобраться, что именно произошло и помочь раненным. Но после того как большую часть из них убили, старшего разорвали конями, а его голову насадили на пику… — Оправив едва заметные складки буквально сияющего белизной, казалось мгновенье назад выстиранного и выглаженного горячим утюгом платья женщина скорбно поджав пухлые губы покачала головой. — Говорят в Ислеве тоже беспорядки, а безумие ширится словно пожар. Поэтому мы и повернули сюда. К Чернолесью.

Эддард невольно залюбовался женщиной. Отрекомендовавшаяся травницей Майя Кирихе была красива. Красива невероятно, сногсшибательно, преступно. Тонкая девичья, фигура, чувственные губы, белая без единого изъяна кожа, и огромные, кажущимися бездонными пропастями в весеннее голубое небо глаза. Все в ней дышало спокойствием, беззащитностью и каким-то до боли домашним уютом.

Интересно, что она делает в такой кампании? Клейменый преступник и северянка без знаков клана. Что может такая как она делать здесь? Женщине с подобным воспитанием и внешностью, более пристало бы прогуливаться по саду небольшого поместья, а не сидеть здесь посреди леса… В кампании молодого дворянина…

Коротко глянув на обиженно сопящего на тюках Августа, Абеляр невольно улыбнулся.

Молодого и богатого. И без клейма отступника

Поудобней перехватив карандаш Эддард принялся сосредоточенно чертить первые черновые наброски. Сейчас это было важно. Перенести на пергамент первые впечатления, пока глаз не запылился. Потом он дополнит картину.

— Ислев не пострадал. Город закрыл ворота. Как и заставы вала. Легионы уже установили карантин. Отсекли ту часть предместий, и пару сел где творится непотребство. Насколько я знаю на легион зараза не распространилась. Заболели только те кто праздновал день урожая.

Линии ложились легко и непринужденно, верный признак того что он все делает правильно.

Прихватить полутень, стремительность движения. Да. Именно так.

— Больше похоже на потраву чем на болезнь. Но медикусы считают иначе. Как и бургомистр-протектор. Так что никого не впускают и не выпускают. Стреляют из арбалетов во всякого, кто подойдет к границам ближе, чем на пятьдесят шагов. Перекрыли ручьи и каналы. Даже птиц сбивают. Объявили, что будут держать кордон шесть седмиц… Пока… Ну вы понимаете… А потом двинутся в селения и выжгут то, что останется. Те, кто не поддался безумию…

А здесь дефиниция мышц более выражена. И линия спины, да вот так, чуть-чуть подправить…

— Им… просто не повезло. Империя давно научилась справляться с мором…

— Какой стыд… — С каменным выражением лица покачала головой красавица.

— Сильный сейд. — Сплюнув через плечо, великанша с нескрываемым подозрением взглянула на пасущуюся поодаль лошадку, и покрутив в руках медную иглу принялась только в одном ей ведомом порядке сшивать, бывшие видимо недавно частью тента фургона, разложенные на коленях куски ткани. — Чтобы стольким головы заморочить нужно, быть очень сильным колдуном. — переглянувшись с явно напрягшейся травницей горянка пожала плечами. — Или богом каким.

— Скорее всего, в этом нет магии. — Немного подумав изящно качнула головкой Кирихе и перебросив за спину упавшую на плечо тяжелую вдовью косу помешала побулькивающее в котелке, остро пахнущее рыбой и пряными травами варево. Каждое движение травницы было выверено и наполнено гармонией. Словно она не готовила похлебку, а танцевала некий сложный и чувственный танец. — Весенняя ярмарка. Возможно, хлеб был заражен чертовыми рожками.

Какая все же красавица. Сияет как брильянт в навозной куче… А ты дурак если тебе в голову лезут такие мысли.

Одернул себя Абеляр и снова сосредоточился на наброске.

— Зима была не голодная. — С сомнением протянула горянка и совершенно бесстыдным образом запустив руку под плед начала шумно чесаться. — Зараженное зерно молоть только с большой голодухи будут.

Перехватив взгляд Эддарда великанша оскалилась.

— Вляпалась утром в крапиву. Теперь чешется сил нет. В баню бы…

— Эти бесовы селяне. — Сидящий на мешках с кислым выражением лица Август оправив засаленный, покрытый пятнами пота воротничок рубахи, громко сглотнув слюну, рассеянно поскреб ногтями расчесанное до крови предплечье, запустил руки в слипшиеся неопрятными кудрями давно не мытые волосы и испустив тяжелый вздох нервно скрипнул зубами. — Грязное мужичье. Они нас на постой не пускают. А их староста, совершенно невоспитанный хам…

— Разумно осторожен, я бы сказала К тому же, он все-таки согласился нам помочь. — Перебила юношу травница и отложив деревянную лопатку запустила руку в поясную сумочку. — Держите, барон. — Протянув Августу зажатый между тонких пальцев небольшой грязно-коричневый шарик, женщина сочувственно улыбнулась. — Помните что делать? Не глотать. Разжевывать медленно. Пока не растает.

— Благодарю. — Неожиданно улыбнувшись и как-то раболепно кивнув цу Вернстром, поспешно выхватил из рук Кирихе маслянистый окатыш, запихнул его в рот и принялся жадно жевать.

— Гвоздика, прополис, мед, и еще кое-что. — Заметив удивление Эддарда пояснила женщина. Я не лицензированный медикус, но имею неплохой опыт врачевания. Не только скотину пользовать умею.

— Кое-что, это выпаренное маковое молоко. — Недовольно скривила губы великанша. — Южанская дрянь, которой потравили половину моего народа. Барон ее уже месяц каждый день жрет. Потому и дерганый такой. Как по мне, так надо это прекращать, пока он совсем к зелью не пристрастился. А головную боль и бессонницу можно и перетерпеть.

— Да что ты знаешь о боли? — Раздраженно оскалился Август и еще яростней задвигав челюстями отодвинулся от дикарки подальше.

— Действительно. — На лице северянки не дрогнул ни один мускул.

— Я постепенно снижаю дозу. — Примирительным тоном произнесла Майя и с смущенным видом улыбнувшись Эддарду беспомощьно развела руками. — Извините, господин цу Абеляр. Волею судьбы мы уже стали почти как семья, а потому и ругаемся как семья…

— Ага. Точно. Та еще семейка. — Раздраженно фыркнула великанша и аккуратно спрятав иглу куда-то в недра пледа, вытянув руки продемонстрировала всем желающим нечто напоминающее сачок для рыбы с приделанной к нему путаницей матерчатых ремешков. — Вот. Это для скотины. Чтоб к морде привешивать и зерно засыпать.

— Э-м-м. Очень мило Сив. — С совершенно серьезным видом кивнула Майя. — Когда у нас появится лишний овес мы обязательно используем эту… штуку.

— А что не так с селением? — Осторожно поинтересовался Эддард.

— Нас туда не пускают. — Презрительно буркнул продолжающий жевать Август, и болезненно поморщившись, начал массировать виски. Лоб юноши вспотел, под носом собралась капля пота. — Они заперлись за палисадом и грозятся расстрелять из луков каждого, кто подойдет слишком близко.

— Мы бы двинулись дальше, но у фургона сломалась ступица колеса. И та деталь, которая… — В хрустально-серебряном голоске Кирихе послышалась неуверенность. — Создатель милостивый, я всего лишь глупая женщина и ничего в этом не понимаю. Только знаю, что сами мы это не починим.

— Кузнец нужен. — С важным видом кивнула горянка. — Там железка лопнула. Как по мне, срать на этот фургон в три кучи как и на тащащую его скотину. Лето. В Чернолесье жратвы полно, не то, что в горах. — Многозначительно мотнув головой в сторону ломающей горизонт черно серой цепи скал, Сив криво усмехнулась уголком рта. Но в фургоне все барахло Майи. А она без него не может. Так что пришлось согласиться помочь этим… geiteelskere[1].

— Там и твоих вещей немало Сив. — В мягком перезвоне голоса Кирихе прорезалась сталь. — Я до сих пор не понимаю, зачем одному человеку столько оружия.

— А она его ночами облизывает. — Неожиданно злобно бросил Август и скрестив на груди тощие руки отвернулся. Дай ей волю целый день бы сидела и натирала, квохча над каждым клинком словно курица. Ей этот арсенал дороже нас всех.

Дикарка смерила юношу не предвещающим ничего хорошего взглядом. Руки великанши на мгновение напряглись, взбугрились пластами мышц и жил, но тут же расслабились.

— Один мудрый человек, как-то сказал мне, что ножей много не бывает. — Буркнула она ни к кому не обращаясь. — Как я думаю, копья, молоты и топоры тоже лишними не будут. К тому же эти железки дорогие. Их всегда можно продать в городе.

— Думаю, с этим возникнут проблемы. — Эддард извиняющимся жестом пожал плечами. — Прошу прощения за то что приношу плохие новости, но… Вы видимо не слышали о новом эдикте?

— Каком еще э-ди-кте? — Подозрительно нахмурилась северянка. — Что это еще за южанская гадость?

— Новый закон. Его огласили месяц назад. Сейчас припомню… как там… — Закатив глаза Эддард принялся цитировать. — В пределах предместий и города запрещено носить или транспортировать любое воинское вооружение. Запрещены железные, бронзовые и медные мечи, топоры, тесаки одноручные и двуручные, а также метательное оружие всех видов, луки, и арбалеты, самострелы, дротики, метательные пластины, пращи, копья и алебарды глевии и прочее древковое оружие. Так же запрещены ножи с длинной клинка более ладони, боевые перчатки, кистени, дубины и посохи с металлическими оковками, а также била всех видов. Охотничье и прочее промысловое оружие дозволено к транспортировке в застегнутых и скрепленных печатью сагайдаках или плотных мешках. Топоры, вилы, серпы, сучкорубы, мясницкие ножи и косы, а также другой инструмент могущий использоваться как оружие возможен к ношению снятым с древка или, если таковое невозможно, транспортируется в завязанных мешках или запираемых ящиках. Наказанием за нарушение в первый раз является конфискация орудия преступления и выплата виры в пол солида, за повторное нарушение — публичное бичевание кожаным кнутом и вира в три солида, за третье — приковывание к позорному столбу на сутки, с последующим изгнанием за пределы вала и конфискация всего нажитого имущества.

— Дерьмо гребаное. — Нахмурив лоб великанша досадливо сплюнула через плечо. — А как же…

— Для охотников, ловчих, наемников, дворян и прочих введены лицензии. Как цеховые так и личные. Их можно купить в магистрате. — Абеляр усмехнулся. — Стоят они… довольно недешево.

— Дерьмо. — Недовольно засопев, Сив с досадой стукнула себя кулаком по колену. — Гребаные имперцы, гребаные южане, гребаные эди-кты. Значит, когда мы поедем в город…

— Все оружие изымается на дорожных заставах. С правом возврата при предъявлении лицензии или выплатой компенсации в случае его сдачи. — Взмахнул карандашом ученый. — Естественно компенсация…

— Не больше кучки мышиной блевотины. — Мягко улыбнулась Майя.

Эддард изумленно моргнул. Слышать подобное из уст столь потрясающе красивой женщины было мягко говря… шокирующим.

— Так или иначе, Сив. — Пригладив идеально уложенные волосы, травница ловко подцепив деревянной лопаткой-мешалкой ручку исходящего ароматным паром котелка стянула его с огня. — Сейчас нам важнее починить фургон. Что будет потом, будем думать позднее.

— А для этого нам нужно прибить гребаное чудище. — Неожиданно подал голос, примолкший было Август. На лице юноши больше не отражалось страдание. Лицо барона было бледным, но на губах блистала уверенная улыбка. Глаза с расширившимися зрачками азартно поблескивали. — Но для начала неплохо бы поесть. Я просто умираю с голоду. Да решительно умираю. — Нервно потерев друг о друга ладони, цу Вернстром охлопал болтающиеся полы расстегнутого, залатанного в десятке мест, украшенный потертой серебряной вышивкой сюртука и капризно выпятил губы. — Никто не видел мою ложку?

— Ты ее вчера выбросил, когда тебе моя каша не понравилась. — Насмешливо изогнув бровь великанша склонила голову к плечу. И больше я тебе их вырезать не буду.

— Это была какая-то отрава, а не каша. Ты хотела накормить меня еловыми шиками.

— Пшено да желудевые ядра. — С явной обидой произнесла горянка и поджала губы. — Ну еще шкварки и остатки кровяной колбасы той что не совсем протухла.

— Дикарская еда. — Задрав нос процедил Август. — Мерзкая отвратительная дикарская еда для дикарского желудка. Я требую, чтобы впредь готовила только Майя. И дайте мне, наконец, ложку!

— Требуешь? — Глаза великанши на мгновение опасно прищурились.

Действительно. Как семья. Семья опустившихся бродяг. И я свидетель семейной свары

Стараясь сохранять нейтральное выражение лица, Эддард сделал вид, что рассматривает свисающие над головой тяжелые, увешанные желудями ветви.

— Я дам вам свою. У меня есть запасная. — Ласково, но твердо отстранив руку потянувшегося было к котелку юноши, покачала головой Кирихе. — Но придется немного подождать, барон. Уха должна дойти.

— А что ты там делаешь? — Потерявшая, казалось всякий интерес к Августу, великанша плавным, каким-то текучим движением встав на четвереньки, подозрительно прищурившись уставилась на Эддарда, споро подползла к ученому и перегнувшись ему через плечо попыталась заглянуть в журнал.

— Зарисовки. И немного записей. Пока память свежа. Важно зафиксировать пока не забыл. — Аккуратно спрятав карандаш в рукав дорожной куртки, ученый перевернул тетрадь и продемонстрировал всем присутствующим плоды своего труда.

На поляне воцарилась тишина. Майя удивленно вскинула бровь. Август приглушенно хрюкнул.

— Э-э-э… Можно? — Качнувшись вперед, Сив нависнув над мужчиной, и обдав его запахом мокрой шерсти, животного жира и почему-то дикой мяты, несмело протянула руку.

— Да. — Немного поколебавшись, Абеляр протянул журнал дикарке. — Если ты не умеешь читать на всеобщем я тебе…

— Меня никто еще не рисовал. Очень похоже. Не то, что в гильдии портреты на розыск малюют. — Присев на корточки северянка осторожно, будто пергамент был стеклянным перевернула лист. Потом следующий. И еще. — Майя, а это ты. И ты барон. Перевернув очередной лист, дикарка растянула рот в по детски восхищенной улыбке. — А ты очень хорошо рисуешь, книгочей. — А это… Опять я… Неожиданно замолчав, Сив уставилась на изображение.

— Я не очень хорош в изображении живой натуры, так что… — извиняющимся тоном произнес Абеляр и развел руками.

Великанша неотрывно смотрела на изображение беззвучно шевеля губами. Плечи дикарки напряглись, щеки слегка покраснели, дыхание заметно сбилось. Повернув голову к ученому Сив долго вглядывалась ему в лицо, будто пытаясь прочесть его мысли, понять что-то очень важное. — Ты плохо запомнил. Соски у меня так не торчат. — Резко выдохнув, неожиданно холодным тоном заявила она. Грубо пихнула журнал обратно в руки Эддарду, и встав шагнула к костру. — Пойдем есть, книгочей. Похлебка наверняка остыла, а потом я расскажу тебе гребаную историю. Надо же заработать сегодня.

Уха оказалась удивительно наваристой и вкусной, и вопреки всем посулам дикарки, совершенно не отдавала тиной. То ли все дело было в молодости большеголовой усатой рыбины, хотя поверить, что тварь весом с овцу и длинной в четыре фута может быть «мелковатой», то ли в поварском искусстве травницы, но глотая горячие, источающие острый, пряный аромат, куски плотного рыбьего мяса Эддард чувствовал себя почти счастливым.

Как же я изголодался по нормальной пище. Казалось бы такая мелочь. Просто рыбная похлебка, А надо же…

Сидевший напротив него с кислой миной Август цу Вернсром, вяло ковырялся в своей порции, поворачивая миску то так то эдак, настороженно мешал ложкой бульон, будто бы в любой миг ожидал найти там что-то опасное и ядовитое. Уголки губ юноши сложились в брезгливую гримасу. Руки заметно подрагивали. Устроившаяся на подстилке, словно светская дама на пикнике, Майя, не сколько ела, сколько перекладывала еду с одного края миски на другой, с отсутствующим видом глядя куда-то в даль. На лице ее витала задумчивая улыбка, но глаза были полны тревоги. Дикарка громко хлюпая расправилась со своей долей в несколько глотков, после чего поинтересовавшись не хочет ли кто рыбью голову, вытащила ее из горки сложенных на краю поляны оставшейся после готовки чешуи и плавников, вернулась к костерку, ловко расколола череп рыбы небольшим шейным ножом ножом и совершенно не смущаясь, принялась с отвратительным чавканьем высасывать из костей мозг.

— Голова самое вкусное. Зря ты Майя не стала из нее похлебку варить. Самый навар у них в башке. — Облизнув лоснящиеся от рыбьего жира губы прокомментировала она. — В горах сомы не водятся. Даже в самых больших озерах. Тесно им там, наверное. Только здесь, в низинах. Но этот мелкий. Южнее у истоков Белой реки есть такие, что могут лодку одним движением перевернуть, и взрослого мужика целиком проглотить. Со всем дерьмом. Я один раз такого видала. Он ребенка в селе утащил. Прямо с берега.

— Очень поучительно. — Раздраженно буркнув Август и поведя худыми плечами отставил полупустую миску в сторону. — Особенно упоминание экскрементов во время еды.

— Ты просто привереда, барон. — Фыркнула великанша, и с треском выдернув из рыбьего черепа глаз отправила его в рот. — Доедать не будешь? А то я чего-то сегодня голодная.

— Это? — Вновь взяв в руки миску Август поболтал остатками бульона и неожиданно взмахнув рукой выплеснул содержимое в сторону. — Пожалуй, нет. Я сыт. Спасибо, Майя. — Резко встав, юноша одернул подол, выглядывающей из под сюртука, покрытой пятнами рубахи, и зашагал к телеге. — Прошу простить, я нехорошо себя чувствую. Мне необходимо прилечь.

— Конечно, барон. — Поджав губы Майя, успокаивающе положила руку на плечо явно напрягшейся северянки, и медленно покачала головой. — Мы постараемся не слишком вам мешать.

— Гребаный козотрах. — Сбросившая руку травницы с плеча дикарка, привстала было, но тут же опустившись обратно зло сплюнула в костер. — Выбить бы из него это дерьмо… Если бы я ему не пообещала… — Протянув руку горянка достала из костра рдеющий уголек и начала катать его по пальцам. — Духи говорят, он нас ненавидит. Считает что это мы виноваты в том каким боком ему жизнь повернулась. И в любой момент может сделать что-то такое, после чего останется его только прибить.

— Он лучше, чем ты думаешь. — Отставив в сторону нетронутую еду, Майя пригладила волосы и прикусив губу принялась разглаживать несуществующие складки на рукавах платья. — Тогда он защитил всех нас. Вел себя как настоящий рыцарь…

— Ну да, когда прижмет, он вспоминает, что у него есть яйца. Иногда… — Поскребла нос великанша и мотнув головой перебросила звякнувшие медными монетами и кольцами косу через плечо. — Но все равно мне хочется врезать ему по заднице.

— Это из-за болезни. Клейма и раны зажили, но ему не становится лучше. — Потупив взгляд произнесла травница. — А должно было. Все дело в этом. — Изящным движением приложив к виску тонкий пальчик красавица испустила тяжелый вздох. — К тому же ты права. Он очень быстро пристрастился к зелью.

— И кто виноват? — Вскинула бровь северянка.

— Когда я дала ему пилюли я предупредила его, чтобы он их пил только когда ему будет больно. Я не ожидала, что он будет употреблять их в таких количествах. — Виновато разведя руками женщина повернулась к внимательно прислушивающемуся к разговору ученому и тяжело вздохнув виновато улыбнулась. — Простите господин Абеляр. У каждого есть своя история но вы наверное не слишком рады слышать такие разговоры. Дело в том что совсем недавно мы пережили несколько… событий… которые…

— В начале лета мы с бароном убили одного засранца-колдуна и зачистили гнездо смешанных. — Буркнула самозобвенно ковыряющая пальцем в глазнице рыбины горянка. — А потом с Майей и еще одним святошей… Он с нами не поехал… Прищучили йотуна-путанника. Вытащив из черепа своей жертвы что-то розово-мерзкое, влажно подрагивающее северянка сунула это в рот и прикрыла глаза от наслаждения. — Ну и я еще одного колдуна пришибла. Того что этого йотуна разбудил, и жену свою мертвячку в подвале человечьей кровью кормил. Как по мне многовато колдунов за одно лето… — Задумчиво обсосав пальцы горянка шмыгнула носом. А еще у меня друг умер. Хороший друг. Неожиданно отвернувшись Сив помотала головой. — В общем… та еще компания собралась. Вон, скотина еще эта… — Кивнув в сторону мирно пасущейся на полянке невысокой, круглобокой лошадки великанша передернула плечами. Лезет и лезет ко мне. Я из-за нее спать толком не могу.

— Сив боится лошадей. — С улыбкой пояснила травница.

— Я не боюсь. — Надулась великанша. — Просто не люблю. Ладно, хоть кобыла… Но все равно… Неприятно…

Колдун? Гнездо гибридов? Демоны? Невероятно. Просто невероятно. Возможно, конечно допустить, что северянка лжет, или смеется надо мной, но госпожа Майя похоже совершенно не сомневается в ее словах. И видимо также участвовала в этих событиях. Явление демона? В наши дни!? Боги, какой материал…

— Если позволите, торопливо заглотив остатки похлебки, Абеляр, не удержавшись облизнул ложку и убрав ее в рукав куртки потянулся к журналу. — Вы могли бы рассказать…

— Как нибудь в другой раз, книгочей. — Аккуратно положив между ног распотрошенную рыбью голову, дикарка, склонила голову на бок и, с хрустом потянувшись, прищурившись, уставилась на Эддарда. — Только если мы с тобой подружимся. — Духи говорят, что надо рассказать тебе другую историю. Про то, что здесь происходит, почему ты везучий как бес, и почему в Кабанью падь лучше тебе не соваться. Посмотрим, умеешь ли ты держать слово. Эта история будет стоить тебе медяк.

— Эм-м-м. — Я… — Абеляр деликатно кашлянул. — Мне интересны немного другие истории. Я приехал сюда собрать рассказы о богах и героях севера. Понимаешь, со времен раскола, когда наши народы воевали… То, что записано в современных трактатах слишком… однобоко. Мне хотелось бы узнать, как все видится… с другой стороны. Как и чем живет ваш народ сейчас. Какая память сохранилась. Вот ты, Сив. Ты не носишь на лице никаких знаков, твой плед без тартана и цветов. Ни броши, ни браслета, ни гривны на шее. К какому клану ты относишься? Какие у тебя были славные предки? Чем занимались твой отец и мать? Как ты жила до этого момента?

Повисшую над углями тишину казалось, можно было резать ножом. Лицо великанши закаменело, превратившись в пугающую маску, в глазах вспыхнул недобрый огонь.

— Эм… Я что-то не так сказал? — Облизнув губы выдавил из себя Эддард.

— Такое либо знают, либо никогда не спрашивают, книгочей. — Голос дикарки огрубел, превратившись в приглушенное медвежье ворчание. — Но я отвечу. Мой отец… Взгляни туда и ты его увидишь. Вон он. — Махнув рукой в сторону высящихся на горизонте черно-белых клыков Разломного хребта, северянка оскалилась в хищной ухмылке. — Старый ворчун, что тысячу лет спит на вершине мира. Мою мать ты тоже наверняка встречал. Моя мать — буря, что приходит весной. Моя сестра молния, бьющая в вершины гор, а братья, тьма и огонь при виде которых южанские псы ссутся прямо себе в штаны. Вот что обо мне говорили, а может и сейчас говорят. И этого будет тебе достаточно. А если ты захочешь, узнать больше — сможешь спросить у духов тех, кого я отправила на ту сторону за такие расспросы. Хотя… — Стремительно наклонившись вперед, великанша приглушенно хохотнув хлопнула вздрогнувшего от неожиданности мужчину по плечу. — Я думаю, ты просто дурень, ничего не знающий о наших обычаях, южанский книгочей. И ты не хотел меня обидеть.

— Я действительно… — Кашлянув, Эддард перевел замершее от испуга дыхание и выдавил из себя подобие улыбки. — Не хотел.

— Вот и хорошо. — Хмыкнула северянка. А теперь, гони мне скойц и я расскажу тебе историю.

— Эмм… — Облизнув губы, Абеляр запустил руку под куртку и достав тощий кошелек вытряхнул на ладонь его содержимое. — Вот. — Отделив от общей, вызывающей своим видом смутную тревогу завтрашнем дне, кучки монет один медяк он протянул его северянке. Держи.

— Айе. — Ловко выхватив монету Сив подбросила ее на ладони, попробовала на зуб потерла между пальцами и довольно сверкнув зубами, спрятала добычу куда-то в глубь пледа. — Самые легкие деньги в моей жизни. Причем честные. Приятно. Тогда слушай… Духи говорят, тебе понравится.

Все началось в начале весны. Кабанья падь стояла в отдалении от больших купеческих трактов, так что селяне предпочитали жить так, чтобы обеспечивать себя самостоятельно. Впрочем, здесь на краю Чернолесья это было не так, чтобы очень сложно. Земля, хоть ее и приходилось отнимать у леса, была достаточно плодородной, древесина имелась в избытке, в ручьях было достаточно рыбы, на берегу лежащего в паре миль горного озера нашлось вдоволь железных самородков, таких крупных и чистых, что их можно было обрабатывать даже холодной ковкой. А протекающая неподалеку быстрая речушка оказалась достаточно полноводной и сильной, чтобы крутить колеса кузни и мельницы. Но большая часть прибытка все же шла с охоты. Дичи было в избытке, а шкурки в изобилии водившихся вокруг лис привлекали к селу достаточно бродячих торговцев, чтобы обеспечить жителей солью, очищенным земляным маслом, отрезами тканей, кое каким инструментом, и прочим, что они не могли добыть или сделать сами. Жилось вольно, люди богатели из года в год. К тому же не попадающее под власть вольных баронов, стоящее за границей вала, село получало кучу привилегий, так что имперские мытари если и заезжали, то не слишком зверствовали. Десятина церкви, десятина в Императорскую казну, ни барщины ни оброков, ни права первой ночи. А проживающие в расположенной, в паре дневных переходов крепостице-заставе, солдаты, готовы прийти на помощь по первому зову. Случалось конечно всякое, то залетная банда дикарей-северян начнет озоровать, то невесть почему проснувшийся посреди зимы медведь-шатун к частоколу подойдет, но и крестьяне ведь не лыком шиты. Лук у каждого почитай в доме имеется. А тяжелая стрела срезень и мишку угомонит, и недоброго человека успокоит. Но этой весной случилось то, что напомнило всем, почему эти места называют пустошами. Из Дубравниц, поселка находящегося в паре дневных переходов не пришли сваты. Это не было чем-то из ряда вон выходящим, зима выдалась суровая, снега намело выше двух человеческих ростов. Тропы завалило напрочь. Какой уж там договариваться о свадьбах. Но из Щетиного яра и Клыкачей люди все же пришли. На лыжах. И принесли новости. У них начали пропадать люди. Вдова Тайя пошла на реку — постирать белье и не вернулась. Жена углежога Винланда отправилась в лес — приспичило ей набрать из под снега мха (хотя какой мох зимой — явно ведь к полюбовнику своему — Илошу Полоумку, молодому вдовцу, что бобылем в лесу жил, побежала) и тоже пропала. Энна — молодая совсем девчонка, только в возраст вошла, была отправлена за хворостом и исчезла. Их, конечно искали да все без толку. Сначала все списали на зверей. Мол — волки оголодали, или очередной медведь — хозяин леса решил проведать, чем люди живут. Даже облаву устроили. Горе конечно, но не так, чтобы что-то из ряда вон. Баб и детей решили одних за частокол не пускать. Чтоб всегда либо кучей, либо мужик с топором или рогатиной рядом. А потом, когда морозы спали и настала пора грести снег, да расчищать новые земли под пашню, пропавших нашли. И Тайю, и углежогову жену, и Энну, и даже Илошу Полоумка. Плохо нашли. Манко — Полбочонка, что на Энну наткнулся, за ночь поседел и заикаться начал. Ну и не удивительно то, он ведь на следующий год к ней свататься хотел. А тут такое. Девушку мучили. Долго, страшно, не по человечески жестоко. Отрубили руки и ноги. Не сразу. Частями. Раны прижгли. Выкололи глаза. Вырвали зубы и отрезали язык. Жгли огнем. Содрали скальп и облили голову горячей смолой. Переломали почти все ребра. Все это явно продолжалось не один день. Под снегом тело хорошо сохранилось и было видно — некоторые раны начали заживать, а некоторые гнить. Ее кормили. Скорее всего насильно. А в конце, насадили то, что осталось от ее тела на кол. Эхор, лекарь, что взялся обмывать останки, трясущимися губами выдал, будто была она тяжела, а плод из нее перед смертью вырвали, после чего отбросил трясущимися руками окровавленную тряпицу, и заперся в избе на седмицу. Пить выморожень[2], да так горько, что самого потом еле откачали. С другими пропавшими, судя по виду тел, поступили не менее чудовищно. Раздробленные кости, порванные суставы, растянутые на кольях внутренности, сорванная пластами кожа… А потом охотники нашли след. Не человеческий. Не бывает у людей таких огромных ног. Даже у нордлингов. Поразмыслив выслали к стене голубя, но солдаты отчего-то не пришли.

— Кхм. Сглотнув набежавшую слюну, Эддард покрутил шеей и оттянул ставший вдруг ужасно тесным воротник рубахи. Несмотря на некоторое костноязычие северянка была прирожденной рассказчицей. — А…

— По нашим обычаям когда кто-то говорит его не перебивают, книгочей. — Недовольно цыкнула зубом. Духи сердятся когда их перебивают.

— Прости. — Смиренно склонив голову Эддард перевел взгляд на почти прогоревший костер. — Продолжай пожалуйста.

Горянка кивнула и продолжила.

Староста Кабаньей пади новости выслушал. И предложил звать сход. Собрались через три дня. Обсудили. Решили — Надо соседей в Дубравницах проведать и предупредить. Чудище мол, что завелось — баб крадет. Выбрали мужиков от каждого села. Все крепкие, к лесу привычные, кто копьем умеет, кто с луком с измальства, Банко, вон, даже на медведя с одним топором, без собак и рогатины, каждую зиму ходил. Всего шестеро человек. Пару дней ходу. Из шестерых вернулся только один. Через седмицу. Банко. Лишившийся руки и глаза. Отощавший как скелет, со слезящимися глазами и заплетающимся языком, мочился в разорванные штаны и орал что-то о свиноголовых чудищах в человеческой коже, о людях покрытых чешуей, о ходящих на двух ногах гигантских пауках, о пустом селе, о дикой бойне под открытым небом, о страшных жертвоприношениях, о земле, что не хотела уже впитывать кровь, о огромном демоне, что выходил из тьмы и разрывал людей пополам. Ни успокоить, ни расспросить толком его не удалось. Едва выпив пару глотков поднесенной кем-то крепкой браги, Банко посинел, и схватившись уцелевшей рукой за сердце, замертво упал на землю. Староста тут же выслал к стене голубя. И потом еще одного. Для надеги. Другие села стоят в лесу, мало ли что с теми вестниками случилось. Может сова подрала, или еще какая хищная птица. Удвоил ночные дозоры. Выходить за частокол разрешил не меньше чем впятером и при оружии. Две седмицы было тихо. От стены никто не пришел. А потом пропала сразу дюжина человек. Восемь парней и четверо девушек, что вопреки запретам вышли в лес. А еще через седмицу головы двух из них нашли насаженными на колья частокола. Прямо под носом у дежуривших в ту ночь мужчин.

— Как понимаешь, глаза-льдинки горянки буравили ученого не хуже стального сверла. — От Стены никто на помощь не придет. Легионам сейчас не до занюханного одаля на краю леса. Зато мы здесь.

— И… — Абеляр громко сглотнул. — Ваш рассказ… весьма красочен. Откуда вы узнали все эти подробности?

— Прежде чем мы подошли к селу… Сив повстречала охотника, что решился выйти к заставе Легиона. И…. расспросила. — Травница глубоко вздохнула. — Думаю, эта одна из причин почему нас не пустили внутрь села.

— Он в меня из стрелу пустил. — Пожала плечами горянка. — Что мне, надо было его по голове гладить да молоком из сиськи кормить?

— Ты ему обе руки сломала. — Поджав губы, отвернула Кирихе. — И Задушила бы если бы мы тебя не остановили. А теперь, деревенские и говорить с нами не хотят.

— Э-э-э… — Озадаченно почесав макушку, Эддард зябко передернул плечами. Не то чтобы ему верилось в эти россказни, но то, что гибриды существуют он знал. Видел пару чучел в университете. Отвратительные создания. — И что вы собираетесь делать?

— Уже делаем. Нам нужен кузнец. Август и майя стерегут фургон. Барон хоть и дохляк с виду, за себя постоять может, Да и Майя не только травница но и колдунья. А я хожу в лес. Ищу следы. Охочусь. Пару дней назад действительно наткнулась на парочку смешанных. Немного их было, всего пол дюжины, в основном свинолюди. На стаю не тянет, шамана нет… Видимо отбились от своих. Ничего удивительного. Духи говорят, тут рядом нехорошее место. Такие места этих поганцев как свежее дерьмо мух притягивает. Но гнезда я пока не нашла. Было бы гнездо они, бы тропинку к нему протоптали. — На мгновение великанша нахмурилась. — Но их вполне достаточно чтобы черных дел натворить. В общем их бошки я старосте уже через забор перекидала. Остался, судя по следам, последний. Здоровенная тварь. Бродит где-то неподалеку. Пристукну гаденыша, починим фургон и уедем отсюда подальше.

— Ты… — Глаза Аберяра расширились от удивления. — Ты ходишь охотиться на гибридов в одиночку? В Летописях написано…

— А ты видишь здесь кого-то еще кроме нас? — Вскинула бровь горянка. — Делать все равно что-то надо. Уши разуй, книгочей. Кузнец нам нужен, а то так и проторчим здесь да зимы. А по морозу и скотина эта четырехногая околеет и нам несладко придется.

— Но если ты… Гибриды утаскивают пленников, чтобы… Осекшись на полуслове Абеляр отругал себя за тупость.

Она северянка. Ты читал про гибридов, видел гравюры, и пару скверно исполненных чучел пылящихся в запасниках университета. Большинство из «просвещенного общества» вообще считают их не более чем выдумкой. Байкой, чтобы пугать детей. А она живет с ними бок о бок. Конечно, она знает, что с ней станет если она попадет в плен.

— Жрать охота. — Ни к кому не обращаясь вздохнула Сив.

— Можешь взять мою долю. — Мягко улыбнувшись Кирихе, нервно потеребила косу и глянув на Абеляра пожала плечами. — Теперь, надеюсь, вам понятно почему мы так рады что встретили вас. Лишние глаза и руки не помешают. Сив уже третий день не спит. И это скверно влияет на ее характер. Скорее это скверно влияет на характер всех нас.

— Скорее седмицу. Скоро начну видеть другую сторону и засыпать на ходу. — Фыркнула великанша и пододвинув к себе миску с изрядно остывшим супом принялась шумно хлебать варево. — А характер у меня нормальный. Пока еще никто не жаловался. Из тех кто выжил.

Первыми ее почуяли собаки. Сначала забрехал здоровенный кудлатый пес Ставра, спустя пару мгновений его поддержала свора охотника Терва, и уже через минуту к этому захлебывающемуся от ненависти и страха хору присоединились все до единой псины села. Борх, не сомневался, что псы боялись. Он умел чуять чужой страх не хуже собак. Она пришла по южной дороге с той проклятой стороны, откуда приходят большинство чужаков. Здоровенная не меньше пяти локтей замотанная в тряпье фигура не торопясь прошла мимо дома Терва, проводила задумчивым взглядом поспешно прячущегося в худой, покосившейся, зияющей дырами конуре волкодава Ставра, и прошагав еще десяток шагов остановилась аккурат за его спиной. Борх окинул взглядом застывшую у пролома в наполовину сгнившем, не сколько создающим защиту, сколько просто обозначающим границы двора плетне, фигуру, походя отметил, высокий рост, широкие плечи, скрывающий лицо глубоко надвинутый на голову угол заляпанного дорожной грязью продранного в десятке мест пледа, торчащие из под него заляпанную грязью косу, покачивающийся за спиной покрытое затейливыми узорами древко тяжелой секиры и глубоко вздохнул — Кто бы сомневался.

— В дом не пущу. — Буркнул он, и не спеша оборачиваться к незнакомке лицом, продолжил свое занятие. Получалось из рук вон плохо. Бесов навес, ни с того ни с сего еще вчера решивший, что ему надоело защищать крыльцо дома от дождя и снега никак не хотел вставать на место.

— У меня есть монеты. — Прохрипела великанша, голосом больше похожим на клекот рассерженной хищной птицы, и осторожно оперлась на жалобно заскрипевший под ее весом торчащий из забора кол. Борх горько усмехнулся, то, что у девчонки проблемы с горлом, он определил, когда она еще только вошла в село. Бесами драный дар. Ну и кому он нужен?

— И жрать не дам, самим не хватает. Проворчал он, и крякнув от усилий поставил опорный столб в вертикальное положение. Навес глухо стукнул о рассохшуюся, местами тронутую плесенью стену избы. Не теряя времени Борх спихнул в яму где покоилось основание столба немного тронутой стужей земли и принялся ее утаптывать.

— Тебе не нужны монеты? — Прохрипела с интересом наблюдающая за его работой горянка.

На то, что эта здоровила с гор Борх готов был заложить собственные зубы. Только клятые горцы могут вырастать такими здоровенными. И такими упрямыми. Ну и островитяне, пожалуй.

— А на кой они мне здесь? Хмыкнул он и отступив на пару шагов скептически осмотрел дело своих рук. Словно в подтверждении его сомнений опорный столб скрипнул и покосился, навес угрожающе затрещав, отодвинулся от крыльца почти на фут. На лицо посыпалась кора, мусор и куски глины. — Мать его.

— Хозяйке своей отдашь. — Пробурчала незнакомка, и кивнула в сторону возвышающегося над деревней холма.

— Проходи, с навесом поможешь, тяжело вздохнул Борх, и взялся за лопату.

— Меня Сив зовут, огромная рука великанши медленно стянула с головы край пледа обнажив худое, костистое, истощенное, покрытое пятнами гематом и частой сетью бледных шрамов, лицо.

— И на кой мне твое имя, девка? проворчал мужчина. Воцарилась пауза. — Борх — ворон, наконец покачал головой он. Лицо гостьи ему не понравилось, слишком бледное, слишком усталое, слишком неживое. А запах мертвечины он учуял, когда она еще только в село зашла. Бесами клятый дар.

Изломанная паутина стволов, сучьев, ветвей. Хватающих, скручивающих, царапающих, вспарывающих, режущих. Пронзающих небо цвета стали кривыми кольями. Ветви — пальцы, ветви-руки, ветви-пасти, ветви-зубы. Ищущие, голодные, жаждущие. Горячий, словно в дыхание перегретого кузнечного горна, ветер обжигает и рвет кожу. Перехватывает дыхание. Шипы, пронзающие плоть, иззубренными крючьями рвущие, давящие, впивающиеся в тело, алчно припадающие к кровоточащим ранам. Он хочет закрыть слезящиеся глаза, но не может, сучья уже проросли в веки, шипы проникли в череп, ощетинившиеся хищными побегами почки разрывают мозг. Его распятое в ветвях тело бьется в агонии. Скорченный спазмом желудок подкатывает к горлу, безжалостно сминая легкие, жидкий огонь растекается по кишечнику, но вездесущие лозы проникли и туда, безжалостно скручивая внутренности кусками раскаленной проволоки. Он кричит, но изо рта раздается лишь слабый писк. Лозы раздвигают, рот, крушат зубы, раскаленными гвоздями втыкаются в уши.

— Я ЗАПОМНИЛ, ТЕБЯ, НАСЕКОМОЕ. — От раздающегося, казалось со всех сторон голоса, дрожит земля. — ЗАПОМНИЛ. БОЙСЯ НОЧИ. БОЙСЯ ТЕМНОТЫ. БОЙСЯ ТИШИНЫ. БОЙСЯ, ВРЕМЕНИКОГДА ГРАНИЦЫ НАШИХ МИРОВ РАЗМЫТЫ. Я ИДУ ЗА ТОБОЙ.

Перевалившись на бок Август, с сипением втянул в себя воздух. Затекшее тело прострелила волна боли. Она началась снизу от пяток прошла по телу крушащей все на пути волной и вырвалась из глаз всполохом гаснущих звезд. Желудок свело, рот заполнился чем-то мерзким, кислым и липким, пахнущим гнилым мясом и желчью. Титаническим усилием, отбросив безнадежно тонкое, не способное защитить от ночного холода одеяло, воздвигнув себя на четвереньки, цу Вернстром бросив осторожный взгляд в дальнюю сторону воза — не разбудил ли соседей, отполз от заменяющего ему ложе комковатого, пахнущего прелым сеном и кислым потом тюфяка, и свесив голову с борта фургона сплюнул заполнившую рот желто коричневую дрянь.

Вокруг стояла ночь. Дуб, под которым располагалась стоянка, мерно шелестел потревоженными еле заметным ветерком листьями, принося запахи трав, папоротников, жирной земли и костра. Над лагерем царила тишина. Было довольно светло, только пару дней назад решившая пойти на убыль огромная, невероятно близкая, казалось, только руку протяни, луна раздвинув облака заливала лагерь холодным металлическим светом. Старясь не шуметь, юноша неловко соскользнул с фургона и сделав несколько шагов в сторону, скорчившись упер руки в колени.

Кошмар. Всего лишь кошмарный сон. Не первый, и видит пресветлый Создатель, судя по всему не последний.

Рука Августа будто обретя собственный разум сама собой полезла за пазуху. Неприятно исхудавшие, покрытые царапинами и ссадинами пальцы скользнули в потайной клапан сюртука, обломанные ногти впились в маслянистую массу отколупывая мельчайшие кусочки. Выпростав ладонь из кармана, Август принялся жадно обсасывать застрявшее под ногтями сгущенное спокойствие. Обжигающая, и в то же время замораживающая нёбо, пахнущая чем-то гнилостным, горькая масса растеклась по языку, проникла в пищевод, желудок снова стянуло судорогой, но барон этого уже не замечал. Дыхание кошмара становилось все дальше, страшный голос слабее растворяясь в окутывающем разум вязком тумане. Прорастающие в теле ветви, будто отступили, замерли, отделились от него стеной замораживающего душу льда. Облегченно выдохнув, юноша сел на траву и задрал голову к небу. Скорченное судорогой тело расслабилось. Дрожь сменилась приятной слабостью и теплом. Луна улыбалась в тридцать два зуба.

Как же это… быстро. Надо же… даже звезды видно.

Звезды действительно было видно. Холодные, глумливо подмигивающие, они прорвались сквозь тучи, то появляясь, то исчезая от чего казалось будто само небо смеется над юношей. Эта простая вроде бы мысль всколыхнула в душе Августа волну раздражения.

Они смеются. Все смеются. Все против него. Но он же не виноват, не виноват, не виноват. Это все из-за них, из-за этих двух девок он сейчас такой. Гребаная северянка. Это она. Это все она. Из-за нее он потерял замок. Владение. Имя. Право на наследство и даже называть своих детей, коли они будут именем своего рода. Потерял свою жизнь. Всю жизнь. Из-за нее, грязной варварки, вылезшей из грязной промерзшей норы наполовину животного, он оказался в этом богом забытом селе. Из-за нее он подставил шею сначала под клеймо инквизиторов, потом под вилы и косы озверевшей черни, а после будто этого мало, под клинки раубриттеров, и в конце концов схлестнулся с выползшей из легенд и сказок тварью изнанки. И где благодарность? Лишь издевательства, насмешки да угрозы. Он, мать его, герой! Настоящий герой! Это он вышел во тьму ночи и метнул гребаную бомбу в чудище! Это он разорвал тварь на куски! А гнусная варварка смеется ему в лицо. Это из-за нее он получил клейма, и навлек на себя проклятье. Это из-за гребаной дикарки он превратился в блюющего по ночам, боящегося сомкнуть глаза, вздрагивающего от каждого шороха, полуголодного бродягу, у которого из имущества только расползающиеся по швам рубаха да штаны, рваный сюртук да готовые развалиться от неосторожного чиха, сапоги. А Майя… Стиснув зубы цу Вернсром с шипением втянув в себя воздух сжал кулаки. Майя еще хуже. Она ведь казалось ему почти терпимой. Умной. Образованной. Для черни, конечно. Эти многообещающие взгляды. Эти улыбки. Ложь, все ложь. За маской участия и ласковыми словами, притворяющейся лекаркой ведьмы, таилось лишь змеиное коварство и холодная, мертвая злоба. «Сокращать дозу». Надо же. Будто она не понимает, что хассис, это единственная стена между ним и той пучины кошмара, в который эти клятые девки его толкнули. Но нет. Его Августа цу Вернстрома так просто не возьмешь. Не обдуришь. Да, у него нет ни звериной силы дикарки, ни воистину демонского коварства колдуньи. Но он вдвое умнее этих баб вместе взятых. Он владетель, мать его, в конце концов. Гребаный владетель.

Приглушенно хихикнув, юноша растянул бескровные губы в довольной ухмылке. Он выведал, где хранится зелье. Проследил. В сундуке, с двойным дном. Настоящее сокровище. Не меньше четверти стоуна, притворяющегося невзрачной серо-бурой массой счастья. Зачем этой вертящей задом паскуднице было так много оставалось непонятным. Притворялась овечкой, а на самом деле продавала хассис пиктам? Возможно, вполне возможно. Говорят лесные дикари платят за него по весу золотом. Остальное было несложно. Он взял совсем немного. Кусок не больше фаланги большого пальца. Ведьма этого конечно не заметила. Но при умелом использовании и этого хватит надолго. Очень надолго. Покачнувшись, от внезапно накатившей волны слабости Август чуть не упав, пьяно мотнул головой, разгоняя заволакивающий разум туман, и оскалился еще шире. В сердце тяжко ворочалось что-то темное, злое, жгучее, будто угли от догорающего костра. Майя. Она ведь могла что-то сделать. Сотворить гребаное заклятье. Сделать амулет. Усыпить память. Избавить его от кошмаров. Но не захотела. Как бы он не просил. Она просто поила зельем, которое медленно но верно делало его рабом. Ее рабом. А потом его отвергла.

Вы бредите, господин барон, вам лучше прилечь.

Воспоминание обдало разум потоком ледяной грязной воды, заставив сердце споткнутся а лицо покраснеть от вновь пережитого стыда и клокочущей в груди ярости. Они уже больше месяца в пути. Богами отиметого месяца. У мужчины есть свои потребности. Как смела эта хамка его отвергнуть!? Чернь, безродная крестьянка, его Августа цу Вернстрома, отпрыска одного из древнейших родов Империи!? Да она должна была ноги целовать за то, что он обратил на нее внимание! А дикарка? Юноша с трудом сдержал болезненный стон. До какой грязи он опустился… Она ведь все слышала.

Иди и присунь кобыле, барон, если так невтерпеж. А если еще раз подойдешь к Майе я оторву тебе твое хозяйство.

Тогда он не сдержался, вытащил меч… Вернее попытался вытащить. Большего унижения чем в следующие мгновения он не испытывал еще никогда. Северянка просто схватила его за шиворот и трясла как кутенка до тех пор пока он не потерял сознание. Северная свинья. Неблагодарная нелюдь… Она будет гореть за это на другой стороне. Да будет. Будет гореть. Обязательно. Бог все видит. И наказывает. С трудом воздвигнув себя на ноги юноша пошарил взглядом вокруг. Погасший костер. Горбатая масса укрытого тенями фургона. Мерно качающая головой в такт своим снам, стреноженная лошадка. Чуть слышный храп, устроившегося на сложенных у фургона тюках Эддарда — этого выскочки, так неожиданно появившегося и невесть почему так понравившегося этим девкам. Бегали вокруг него, квохтали как курицы увидевшие петуха, наперебой глазки строили. Шлюхи. Гребаные шлюхи. Налетевший порыв ветра качнул ветви дуба, зашелестела листва, земля под ногами Августа тоже плавно покачивалась, словно море в безветренный день, но обычного умиротворения это не приносило.

А может они заодно? Может это часть какого-то хитроумного плана, цель которого свести его с ума и убить? Может, все было продуманно заранее? Гибриды, инквизиция, клейма, болото, демон?

Поразмыслив над этим некоторое время, цу Вернстром покачал головой. Нет. Его противники хитры и коварны, но не настолько. Он умнее. Намного умнее… Но этот «ученый»… О нет, его так просто не обманешь, Август видел, что скрывается за его сочувствующим взглядом. За сдержанными жестами, за ложным интересом, за его писульками и каракулями. Брезгливость и жалость. Да как он смел, так на него смотреть! И его замечание насчет несправедливости жизни. Неслыханное оскорбление. Абеляры… Мелкий, ничего не знающий род вчерашних купчишек, вся заслуга которого, что, когда один из князей, выходил из спальни жены, застегивая штаны, муж пожелал его милости приятного вечера. Голодранцы, возомнившие себя благородными. Дерьмо. Драное «новое поколение» дворянства. Те, кто настолько беден, что не брезгует искупаться и в выгребной яме в поисках лишнего медяка. Ученый. Три раза ха. Этот хлыщ наверняка просто присосался к цеховым деньгам Академии, как свинья к коровьему вымени. Тратит Императорские налоги на ничего не значащие бесполезные писульки и «экспедиции». Марает пергамент, просиживает штаны в уютном кабинете, и дурит мозги честным людям, потому как ни на что другое не способен. Да как он смел над ним издеваться! А как на него смотрела проклятая дикарка? Как голодная собака на кость. Подумаешь, нарисовал ее голую задницу! Она не имеет право так смотреть! Не имеет! Это не он убил демона, это не он не единожды прикрывал ее спину в бою, не он оберегал ее мудрым словом, при этом терпеливо выслушивая все ее гнусные нападки. Не он спускал с рук ее выходки, и шел за ней ни смотря ни на что. Если бы не данное им слово, слово чести дворянина он бы давно на все плюнул и ушел бы в Ислев. И плевать на награбленные ей деньги, плевать на все. Можно обратится к собратьям, к настоящим потомкам дворянских радов, взять ссуду в банке, уж на корабль до Лютеция ему то точно хватит, а там… Отец не окажет, точно не откажет и тогда… На мгновение сбившись с мысли Август тряхнул головой.

Просто покажи кто тут главный.

Поразительная в своей простоте мысль оказалась настолько свежей и яркой, что заставила юношу вздрогнуть. Точно. Боги насколько он слеп и мягок. Он Владетель. Владетель, а не какой-то безродный щенок. Он справился с демоном, дрался один против пятерых, рубил головы смешанным. Надо показать, кто тут главный. Продемонстрировать, что значит крепкая рука. И выскочке Абеляру, и заносчивой вертихвостке Кирихе, и этой звериной девке. Сделав несколько шагов в сторону костра Август неловко наклонившись подобрал с земли камень. Тяжелый окатыш лег в руку как влитой. Можно конечно вернутся к фургону и взять скьявону. Но честной стали эти выскочки недостойны. Да не достойны. И дело вовсе не в том, что он опасается разбудить эту шлюху Майю или сраную дикарку. Нет, нет. Просто он не хочет никого сильно калечить или убивать. Нет, он не будет убивать. Просто научит хорошим манерам. Да, научит. Преподаст урок послушания. Мысленно представляя, как стонет закрываясь руками книжник, как хрипит выплевывая зубы из разбитого рта великанша, как страстно стонет прижатая к земле Кирихе, юноша не сдержал улыбки. Да. Точно. Так он и сделает. Решено.

Сделав пару шагов в сторону воза Август споткнулся и выпучил глаза. Поляна качнувшись вздыбилась горбом, небо и земля на мгновение поменялись местами, заставляя его пошатнулся взмахнуть руками и с трудом удержав равновесие застыть в нелепой, раскоряченной позе.

Бесы. Титаническим усилием воли вернув себе вертикальное положение юноша замотал головой, пережидая пока верх и низ займут положенные им места. Мир покачивался, будто палуба корабля, желудок сжимался и подкатывал к горлу но это было не важно. Совсем не важно. Вернув улыбку скалящейся с небес луне Август надолго задумался.

А если его услышали? Юноша прислушался. Нет. В возу все так же тихо, под телегой, где обычно устраивалась великанша, виднеется край ее пледа. От тюков и мешков где расположился Абеляр слышится мерное похрапывание довольного жизнью человека. Стоящая поодаль лошадка свесила голову.

Он спит. Спит и ему наверняка не приходится видеть кошмаров. Долбанный задавака. Обосратый счастливчик. Так я ему сейчас покажу, как спать я ему покажу…

Ноги юноши внезапно сделались чудовищно слабыми, руки задрожали и он чуть не выпустил камень.

Что ты делаешь? Ты готов размозжить камнем голову совершенно незнакомому человеку? За что? За то, что он спокойно спит? За то что это не он опьянев от восточной отравы лез с непристойными предложениями к женщине которая кормила тебя с ложечки бульоном пока ты израненный валялся в возу и ныл как ребенок? За то что ему удалось за пол дня найти общий язык с той которая оберегает тебя словно неразумное дитя? За то что этот мужчина не имея ни имени, ни влияния, сумел стать лектором крупнейшего университета в империи не дожив до седых волос? Да ты еще большее дерьмо и трус, чем я думал.

Прозвучавший где-то в глубине черепа скрипучий голос отца заставил его застонать.

— Нет, уж. Больше ты меня с понталыку не собьешь. Я сам знаю что делать. Сам знаю, как мне жить. — Зло зашипел Август и сделав еще один осторожный шаг по направлению к вольготно разлегшейся на мешках, продолжающей беспечно храпеть, до носа завернувшейся в дорожный плащ, фигуре, поудобней перехватил булыжник, и глубоко вдохнул. Еще пару шагов и этот боров подавится своими зубами. Да сначала в челюсть, потом в висок, потом, потом бить до тех пор пока от его тупой башки и месива не останется… Додумать он не успел. Что-то большое, тяжелое и стремительное, бесшумно соткавшееся из теней, нависло над ним пятном тьмы на фоне мрака, схватило за шею, перекрывая дыхание, безжалостно, до хруста смяло и выломало запястье, выгибая его назад и заставляя бросить камень. Стальной обруч на шее сжался, неумолимая сила потянула вверх и Август почувствовал, что его ноги отрываются от земли. В ноздри ударил запах перетопленного жира, лесных трав, и звериных шкур.

— Совсем плохой ты стал, барон. — Тихо проворчала без малейшего усилия держащая его за горло на вытянутой руке великанша, и встряхнув, сучащего ногами, тщетно пытающегося разомкнуть сдавившие горло пальцы, юношу, словно нашкодившего щенка, потащила его к дальнему краю поляны. Все происходило почти в полной тишине. — Ну и что ты удумал? — Приглушенно прошипела северянка глядя ему в глаза. — Что на тебя нашло? Бошки проломить нам решил, пока мы спим? Совсем ум потерял? Думаешь… — Не договорив Сив приблизила лицо к начинающему медленно синеть Вернстрому и совершенно по звериному раздув ноздри с шумом втянула воздух.

— Ясно. — Заключила она спустя пару мгновений и небрежно уронив свою жертву на землю навалилась сверху.

— Отпу… — Жадно проглотивший столь желанную порцию воздуха Август попытался закричать, позвать на помощь, ведь гнусная варварка явно сошла с ума и пытается его задушить, но сообразив, что помощи ждать не приходится, вслепую замолотил руками перед собой, в надежде хоть как-то сдержать натиск нападавшей. С тем же успехом можно было попытаться сдержать лавину палкой. Огромная ладонь запечатала ему рот и нос снова лишив юношу даже надежды на дыхание. Твердое, неожиданно костистое колено придавило его к земле. Ощущение было такое, будто на него обрушился донжон замка. Твердые как гвозди пальцы бесцеремонно и грубо зашарили под одеждой.

— Айе… Точно… — Раздался треск разрываемой материи, и в руках великанши оказался оторванный потайной клапан вместе с его содержимым.

ШЛЕ-ЕП! Она ударила ладонью, но пощечина была такой силы, что получивший было возможность дышать и кричать Август забыл, как это делается. Так его не били никогда. Даже учитель фехтования. Даже когда брат ударил его по лицу деревянным мечом ему не было настолько чудовищно больно. ШЛЕ-ЕП! Следующая, чуть не сорвавшая лицо с костей оплеуха заставила голову барона бессильно мотнутся, в шее что-то явственно хрустнуло, ушах звенело, мир перед глазами поплыл и начал заваливаться куда-то вверх и в бок.

— Может ты сейчас и не понимаешь, барон. Но духи говорят, что из тебя надо выбить немного дерьма. Для твоего же блага. — В руках оседлавшей юношу великанши словно из ниоткуда появился моток даже на вид жесткой кожаной сыромятной веревки. С пугающей легкостью перевалив задушено хрипящего Августа лицом вниз, дикарка споро вывернув ему руки смотала их в нескольких местах, перекинула петлю через шею, и снова затянув узел на запястьях безжалостным рывком затянула веревку. Лопатки и локти юноши затрещали от напряжения, грубые кольца петель впились в кожу, шею снова сдавило, стало трудно дышать. — Так вяжут у нас в горах, барон. Начнешь дергать руками — сам себя придушишь. Вздумаешь разогнуться, или сучить ногами слишком сильно и быстро — петля затянется. Вздумаешь бежать или идти… Надеюсь, ты понял? И еще. Если начнешь орать, я возьму этот гребаный камень и воткну тебе в глотку так глубоко, что он выглянет у тебя из задницы. Еще раз встряхнув Августа великанша снова перевернув его лицом вверх, и цу Вернстром содрогнулся от ужаса и омерзения. Когда-то когда он был еще подростком у его старшего брата был сокол. Гуго. Названный так в честь великого генерала прошлого, Гуго Тоттенхоффа. Безжалостная тварь, совершенный механизм для убийства. Острый клюв способный проломить череп коню. Могучие острые как бритва, когти. Один раз сокол сжал их и поранил руку. Сквозь перчатку поранил. Могучие крылья способные казалось поднимать ветер. Но больше всего юноше запомнились глаза. Черные. Ледяные, безжалостные. И именно эти глаза, глаза крылатого убийцы смотрели сейчас прямо ему в душу.

— Привет, еда.

Голос, прозвучавший в его голове был настолько отчетлив, настолько холоден и настолько страшен, что юноша тихонечко заскулил от ужаса. Нечто огромное, темное, древнее и донельзя холодное с ленивым интересом разглядывало его через глаза Сив. И оно было голодно. В штанах Августа неожиданно стало тепло и мокро. А потом все внезапно кончилось. Окаймленные ледяной синевой провалы в ничто будто схлопнулись и глаза дикарки стали просто глазами. Справа раздался какой-то шум. С трудом преодолев давление стягивающих горло тугих петель, Август повернув голову выплюнул набившиеся в рот листья и землю, и сфокусировал взгляд на подбежавших к месту схватки, растерянно замерших Эддарда и Майю. В руках ученого была зажата трость, травница неловко сжимала в руках копье северянки.

— Что случилось? — В голосе ученого слышалась неприкрытое волнение.

— Она сошла с ума! Она меня убить хоче… — Договорит он не смог. Огромная как медвежья лапа ладонь северянки надавила ему на скулу и он снова поперхнулся землей.

— Уже ничего. — Голос великанши был холоден словно горный ледник. — Похоже, барон добрался до твоих запасов, Майя. Съел слишком много отравы и двинулся умом. Я заметила его, когда он крался к Эддарду с камнем в руках. Вон там лежит та дрянь, что он жрал… Я такое уже видала. Если за пару дней не оклемается… Северянка покачала головой.

— Вы не имеете пра… — Вскинулся было Август, но очередная ленивая оплеуха буквально вбила голову юноши в мешанину земли и листьев.

Дикарка смерила долгим взглядом сначала опустившую копье Майю, потом бледного как смерть Эддарда и надолго о чем-то задумалась глядя на очертания рвущих постепенно светлеющий горизонт гор.

— Надо бы ему рот заткнуть. — Наконец заключила она. — А то так и будет до рассвета орать. — Встав, Сив схватила задыхающегося юношу за стягивающие запястья петли и резким движением воздвигла его на ноги. — Хорошо, что ты взял первую стражу и дал мне немного поспать Эддард. — Заключила она и грубо толкнув цу Вернстрома в сторону опешившего ученого, растянула рот в широком зевке. — Засуньте его куда-нибудь так, чтоб не укатился.

— Сколько он сьел? — Уронив, кажущееся настолько же неуместным в ее руках насколько нелепым было бы появление в церкви голого паяца, оружие, Майя склонилась над наполовину втоптанным в землю куском ткани и обеспокоенно глянула на дикарку.

— Не знаю. Но, похоже, достаточно. — Пожала плечами Сив. — Видишь как дышит. Только… — Почесав в затылке северянка упрямо мотнула косами словно отгоняя от себя назойливую муху. — Нет. Думаю. Дело не в этом.

— Простите. — Покрасневший как рак Эддард опустил свою трость и настороженно посмотрев на сидящего на земле злобно сверкающего глазами юношу оттянул воротник рубахи. — Я давно уже не имел возможности поесть досыта. Вот, видимо и разморило.

— Это север, книгочей. — Криво усмехнувшись, великанша снова зевнула. — Здесь нельзя спать на страже. Можешь проснуться мертвым.

— Простите. — Понурил голову Эддард.

— Хватит извиняться. Я все равно не спала. — Раздраженно отмахнулась от мужчины горянка. — Вы, южане мягкие как масло. — В некоторых есть стержень. Коротко взглянув в сторону озабоченно нюхающей кусок ткани Майи, Сив усмехнулась. — А в некоторых и намека на него нет.

— Надо промыть барону желудок. — Неожиданно заявила травница. И напоить его теплым молоком. Чем скорее, тем лучше.

— Можешь попробовать выпросить его у местных. — Тряхнув головой куда-то в сторону леса горянка невесило хохотнула. — Или выдоить из кобылы, что наверняка будет полегче.

— Сив. — Голос травницы зазвучал перетянутыми серебряными струнами. — Нам надо…

— Напоим его водой с рвотным корнем. — Неожиданно предложил Эддард. — У меня в сумке есть немного, на случай отравления. А потом дадим крепкого рыбного бульону. Хуже чем молоко, но жир все равно впитает остатки отравы.

— Может сработать. — После недолгого раздумья кивнула Майя. Благодарю господин Эддард. Похоже вы соображаете лучше чем я. Рвотный корень у меня тоже есть… Сив, ты можешь разжечь костер и набрать воды?

— Южане. — Устало качнув головой великанша глянула скорчившегося на земле, прожигающего ее ненавидящим взглядом Августа и отвернувшись двинулась к фургону. — Мне надо поспать. А вы делайте что хотите.

— Сив. — В голосе Майи послышалась мольба.

— Что? — На мгновение приостановившись, великанша обернулась к травнице.

Дуэль взглядов продолжалась всего пару мгновений поле чего знахарка отступила.

— Ничего. Просто хотела сказать спасибо.

— Иногда люди просто ломаются, Майя. — Пожала плечами северянка. — Барон казался крепче иных. Но, видимо я ошиблась. — Покопавшись в тюках, горянка извлекла из под груды вещей пустой бурдюк. Схожу за водой. А потом разожгу костер. Просто дайте мне немного времени.

Ужин был скудный. Что и не удивительно. Ведь то, что обычно делилась на четыре части, пришлось делить на пять.

— Ты ведь с гор, так? — пробурчал Борх, внимательно наблюдая за жадно поглощающей невеликую порцию пустой похлебки великаншей.

— А это имеет значение? Пожала плечами Сив, аккуратно отламывая и отправляя в рот кусок темной и жесткой желудевой лепешки.

— Никакого, — покачал головой Борх, — на холм идешь?

— Есть разница? — Криво усмехнулась великанша.

— У меня есть пара куриц, могу продать за половину твоего пледа. На холм с пустыми руками не идут, а у нас тут с хорошей шерстью негусто. Овцы есть, да шерсть валять некому. Со вздохом объяснил он, отпивая из надколотой глиняной кружки небольшой глоток кислого, пахнущего подвалом и плесенью кваса.

— У меня много вопросов. — Криво усмехнулась горянка и отломила от лепешки еще один кусок.

— У Ставра есть овцы, я могу выкупить одну, но это обойдется тебе в большой серебряк, нахмурился Борх. Вряд ли у тебя такая деньга будет.

Из дальнего, занавешенного пыльной дерюгой конца избы раздался надрывный детский плач.

— Марта покорми дитя, устало повернулся он, к изможденной, худой как щепка девчочке-подростку убирающей со стола тарелки. Та кивнув, поспешно скрылась за занавеской.

— Благодарю за ужин, хозяин. — Усмехнулась горянка и встав из-за стола подошла к висящей в углу избы расписной доске. — Это она? — Заметно подрагивающие пальцы пробежали по приколоченной под изображением полочке, осторожно коснулись огарков жировых свечей и пучков трав. Небрежно отломив кончик от засохшего остролиста великанша растерла его в руке и поднесла к носу. — Она действительно такая? Образ казался единственным не тронутым разложением предметом в доме. На покрытой блестящим, будто только что засохшим лаком доске была изображена бесстыдно раздвинувшая ноги, восседающая на огромной горе красных яблок женщина, сжимающая в одной руке пучок колосьев пшеницы, а в другой гроздь винограда и чашу. Через густую гриву развевающихся волос на голове пробивались большие изогнутые рога.

— Действительно. — Скрипнув зубами с усилием кивнул Борх.

— Красивая, повернулась к хозяину дома великанша. Похожа на… — Неожиданно горянка, согнулась в приступе кашля. Сотрясающие ее тело спазмы становился все сильнее и сильнее. Лицо покраснело, из глаз потекли слезы. Пересекающий горло отвратительного вида рубец налился алым, будто готовый вот-вот лопнуть. Задыхающаяся великанша, неловко взмахнула рукой чуть не перевернула лавку, потеряв равновесие опустилась на колено. Борх заметил, как на пол упало несколько капелек крови. Наконец, также неожиданно, как и начался приступ прекратился.

— Вон. Пошла вон из моего дома. — Прохрипел Ворон, судорожно вцепившись в столешницу.

— Не волнуйся, проворчала девушка и расшатав языком выплюнула в ладонь зуб. — Это не чахотка.

— В сенях будешь спать, а к дитю даже и не вздумай походить — сам тебя удавлю. — После некоторой паузы вздохнул Борх. Проклятая великанша не врала. Ложь он бы за милю почувствовал.

— В сенях так в сенях, оценив худые плечи и траченные неподъемной работой мышцы рук никогда не отличавшегося ни ростом ни силой Борха, скептически хмыкнула девушка.

— И еще одно, замялся Ворон. Сама видишь, деревня в три двора, а до соседей верст триста, да и не любят там чужаков. Когда-то нас было больше, но сейчас…

— Короче. — Буркнула великанша.

— Ну… будь ты мужиком, я бы попросил тебя сегодня переночевать с Лишкой, а если сил хватит то и Мартой кивнул в сторону натирающей перемешанным с золой песком посуду девчонки лет двенадцати Борх. Нам свежая кровь нужна. Но так как ты женщина… Грейву скоро шестнадцать. Самое время невесту искать. Да что там искать. У нас тут только одна дочка в возрасте. А у Ставра двое сыновей. Так вот, если ты с ним… ну в общем, это будет считаться, что он, как бы мужчина. Что у него опыт есть.

— Сам же меня только из дома гнал. Не боишься, что твой сын болезнь подцепит? Нахмурилась горянка внимательно рассматривая безучастно сидящего в углу, прямо на полу избы, худого и изможденного, невероятно похожего на отца старательно делающего вид, что всецело занят изучением рассохшихся досок пола подростка.

— Как ребенок на ноги встает, так его хозяйка хранить начинает. К нам никакая хворь не пристает, покачал головой Борх.

Горянка запустив в рот пальцы расшатала и выдернула очередной зуб. С интересом покатав его на ладони, ловко метнула в печь, медленно запустила руку за пазуху и достала оттуда тускло блеснувшую в свете освещающих избу немногочисленных лучин монету. Золотая марка неожиданно громко загремев прокатился по столу и упал прями в руки Борха.

— Купи у соседа дюжину овец. — Фыркнула великанша. — Тогда на твоем столе появится немного мяса. А у твоего сына опыт. И не забудь одну для меня оставить.

— Стерва. — Зло сплюнул Борх. — Жалко что ли?

— Спать хочу, — пожала плечами великанша, завтра трудный день.

— Стерва. — Повторил Борх и отвернулся.

[1] Сив намекает на близкие отношения жителей села с домашней скотиной.

[2] Выдержанное на морозе пиво или брага.