Римские каникулы

Глава 3

Авентинский холм встретил меня утренней тишиной и запахом виноградных лоз. Вилла Луция Корнелия возвышалась среди других богатых домов — внушительное строение с мраморными колоннами и ухоженными садами.

Я подошел к массивным воротам из темного дерева, окованным железом. Справа от них висел медный колокольчик. Дернул за веревку — мелодичный звон разнесся по двору.

Вскоре появился слуга — молодой нубиец в чистой тунике, явно из домашних рабов.

— Чего желаете, господин? — вежливо спросил он.

Я выпрямился, придав лицу выражение ученой важности. Кольцо Аида слегка нагрелось на пальце, когда я сосредоточился на внушении.

— Передай своему хозяину, что к нему прибыл ученый муж из Эдессы, — сказал я торжественно. — Меня зовут Виктор Теодорос. Я слышал о замечательных опытах, что проводятся в этом доме, и желаю предложить свою помощь в великом деле создания философского камня.

Слуга внимательно выслушал, и я видел, как в его глазах пробуждается интерес и уважение. Кольцо работало.

— Из Эдессы? — переспросил он. — Город великих ученых и мудрецов!

— Именно, — подтвердил я. — Я изучаю древние тексты и редкие минералы. Мои исследования могут оказаться полезными для вашего алхимика. Это чисто научный интерес — я не ищу золота или славы, лишь познания истины.

Последняя фраза была важна. Алхимики всегда опасались шарлатанов и искателей легкой наживы.

— Подождите здесь, господин Теодорос, — слуга поклонился. — Я доложу господину Корнелию и мастеру Марку.

Мастеру Марку. Интересно. Неужели тот самый грек, которого я спас вчера в таверне?

Слуга скрылся за воротами, а я остался ждать, разглядывая окрестности. Другие виллы на холме выглядели роскошно, но спокойно. Здесь же, даже стоя у ворот, я чувствовал что-то необычное — легкий запах серы, едва уловимое дрожание воздуха. Признаки алхимических опытов.

Через несколько минут ворота открылись, и появился сам хозяин — Луций Корнелий, патриций средних лет с умным лицом и проницательными глазами. Рядом с ним шел знакомый грек с выразительной монобровью, только теперь он был одет в чистую тунику, а синяки на лице почти зажили.

— Господин Теодорос! — Корнелий приветственно поднял руку. — Мастер Марк рассказал мне о вашей репутации. Ученый из Эдессы — это большая честь для нашего дома.

Марк смотрел на меня с удивлением, но пока молчал. Видимо, узнал, но не понимал, что я здесь делаю.

— Честь моя, — поклонился я. — Слава о ваших опытах дошла даже до далекой Эдессы. Говорят, вы близки к разгадке тайны философского камня.

— Входите, входите! — Корнелий распахнул ворота шире. — Мы как раз обсуждали некоторые трудности в наших исследованиях. Свежий взгляд ученого мужа может оказаться бесценным.

Я переступил порог виллы, чувствуя, как судьба наконец-то ведет меня к цели. Алхимик был найден, доверие завоевано. Теперь оставалось узнать, действительно ли он знает, как превратить живое в неживое.

И сработает ли это на бессмертном.

Корнелий провел нас через атриум в просторную триклинию, где уже был накрыт завтрак. Солнце лилось через окна, освещая мозаичные полы и фрески на стенах — сцены из жизни богов и героев.

— Прошу, располагайтесь, — Корнелий указал на ложе слева от себя. — Мастер Марк, вы справа, как обычно.

Слуги принесли медовые лепешки, свежие фрукты, козий сыр и разбавленное вино. Пока мы ели, Корнелий расспрашивал меня об Эдессе и тамошних ученых.

— Скажите, Теодорос, — сказал он, отламывая кусочек хлеба, — что думают в Эдессе о природе материи? Придерживаются ли там учения Демокрита об атомах?

Я осторожно отпил вина, формулируя ответ. За века жизни я успел изучить множество философских школ.

— Атомизм находит там немало сторонников, — ответил я. — Но многие ученые склоняются к более практическому подходу. Мы изучаем не только теорию, но и то, как одни вещества могут превращаться в другие.

— Превращения! — оживился Корнелий. — Вот основа всей алхимии. Если медь может стать зеленой патиной, а железо — ржавчиной, то почему свинец не может стать золотом?

Марк, до этого молчавший, подался вперед.

— Но для этого нужно понять первоначала, — сказал он. — Что делает золото золотом, а свинец — свинцом? Какие силы управляют превращениями?

— Аристотель учил о четырех элементах, — заметил я. — Огонь, воздух, вода, земля. Но некоторые александрийские мудрецы полагают, что есть нечто более фундаментальное.

— Именно! — Корнелий ударил кулаком по столу. — Первоматерия! Субстанция, из которой состоит всё сущее. Если научиться её контролировать...

— То можно создавать что угодно, — закончил Марк. — Золото из свинца, здоровье из болезни, жизнь из...

Он замолчал, но я понял направление его мыслей.

— Жизнь из смерти? — спросил я осторожно. — А возможно ли обратное?

Марк внимательно посмотрел на меня. В его глазах мелькнуло что-то похожее на подозрение.

— Теоретически, — сказал он медленно, — если философский камень может дарить жизнь, то его противоположность должна её отнимать. Но зачем кому-то такое нужно?

Корнелий нахмурился.

— Мы изучаем созидательные силы, мастер Марк. Зачем думать о разрушении?

— Знание должно быть полным, — ответил я спокойно. — Нельзя понять свет, не изучив тьму. Если мы создаем философский камень, то должны знать и о его антитезе. Хотя бы для того, чтобы защититься от неё.

Корнелий медленно кивнул.

— В этом есть мудрость. Скажите, Теодорос, в Эдессе встречали записи о таких опытах?

— Кое-что попадалось, — соврал я. — Древние тексты упоминают субстанции, способные... остановить любую жизнь. Даже ту, что считается вечной.

Последние слова я произнес, глядя прямо на Марка. Тот побледнел и отложил кубок.

— Вечной? — переспросил он хрипло.

— Легенды говорят о бессмертных существах, — сказал я как можно более равнодушно. — Если такие есть, то логично предположить, что существует и способ их... остановить.

Воцарилось молчание. Корнелий задумчиво жевал оливку, а Марк не сводил с меня глаз.

— Интересная теория, — наконец сказал алхимик. — Но чисто академическая, конечно.

— Конечно, — согласился я. — Но изучить стоит. В чисто научных целях.

Марк кивнул, но в его взгляде читалось понимание. Он начинал догадываться, кто я такой и зачем пришел.

После завтрака Корнелий предложил показать мне виллу. Мы прошлись по залам, украшенным дорогими фресками и статуями. Патриций с гордостью демонстрировал свою библиотеку — огромное помещение со свитками и кодексами, собранными со всего известного мира.

— Здесь есть труды Аристотеля, записи александрийских ученых, даже некоторые египетские папирусы, — говорил он, указывая на полки. — Всё для того, чтобы мастер Марк имел доступ к знаниям древних.

Марк шел рядом молча, время от времени бросая на меня изучающие взгляды. Я чувствовал его напряжение — он явно что-то подозревал.

— А теперь, — торжественно произнес Корнелий, подведя нас к массивной двери в дальнем углу дома, — самое интересное. Лаборатория мастера Марка.

Он отпер дверь тяжелым бронзовым ключом, и мы спустились по каменной лестнице вниз. Воздух становился гуще, наполняясь запахами серы, металла и каких-то неизвестных веществ.

Подземная лаборатория оказалась просторным помещением со сводчатым потолком. По стенам стояли столы, заставленные колбами, ретортами и странными приборами. В центре возвышалась большая печь с мехами, а рядом — каменная плита, испещренная символами и формулами.

— Впечатляет, — признал я, оглядываясь по сторонам.

На одном из столов я заметил россыпь минералов — некоторые знакомые, другие совершенно незнакомые. Красные кристаллы, черный порошок, серебристые слитки неопределенной формы.

— Мастер Марк собирает редкие вещества со всей империи, — пояснил Корнелий. — Некоторые привозят торговцы из Индии и Китая, другие находят в глубоких шахтах.

Марк подошел к одной из полок и достал небольшую склянку с мутной жидкостью.

— Это экстракт из корня мандрагоры, смешанный с толченым жемчугом, — сказал он. — Один из компонентов будущего камня.

— А это? — я указал на странный прибор — систему соединенных трубок, ведущих к закрытому сосуду.

— Дистилляционный аппарат моей конструкции, — с гордостью ответил Марк. — Позволяет выделять чистые эссенции из сложных смесей.

Я подошел ближе к каменной плите с символами. Некоторые знаки были мне знакомы — древние руны, египетские иероглифы, греческие буквы. Но были и другие, незнакомые.

— Что это за письменность? — спросил я, указывая на один из символов.

Марк и Корнелий переглянулись.

— Мастер Марк считает, что некоторые знания слишком древние для обычных языков, — осторожно сказал патриций. — Он разработал собственную систему записи для... особых формул.

— Особых?

— Тех, что касаются грани между жизнью и смертью, — тихо произнес Марк, не отводя глаз от плиты. — Некоторые вещи лучше записывать так, чтобы случайный читатель не понял их значения.

В углу лаборатории стоял еще один стол, накрытый темной тканью. Что-то под ней шевелилось.

— А что там? — поинтересовался я.

— Подопытные, — коротко ответил Марк. — Крысы, птицы. Нужно проверять действие веществ, прежде чем...

Он не закончил фразу, но смысл был ясен.

— Понятно, — кивнул я. — Осторожность превыше всего.

— Именно, — Марк подошел ко мне ближе. — Особенно когда имеешь дело с силами, способными... изменить природу самой жизни.

В его голосе прозвучала странная нота. Словно он говорил не только о своих опытах, но и о чем-то еще.

— Мастер Марк очень предосторожен, — добавил Корнелий. — Он никогда не пробует свои составы на себе. Слишком рискованно.

— Мудрое решение, — согласился я. — Но скажите, а если кто-то захочет испытать действие... завершенного препарата? Того, что способен остановить любую жизнь?

Воцарилась тишина. Марк смотрел на меня с нескрываемым подозрением.

— Зачем кому-то это нужно? — спросил он наконец.

— Чисто теоретический интерес, — ответил я.

Поднявшись из лаборатории, мы устроились в просторном зале с видом на сад. Корнелий велел принести хорошего вина — не разбавленного, как за завтраком, а крепкого фалернского, выдержанного не один год.

— После таких впечатляющих опытов нужно отвлечься на более земные темы, — сказал патриций, наливая вино в серебряные кубки. — Скажите, Теодорос, что думают в Эдессе о нашей имперской политике?

Я отпил вина — действительно отличного — и задумался над ответом. За века я видел подъем и падение многих государств, но римская империя была особенной по своему размаху.

— Восток следит за Римом с большим интересом, — ответил я осторожно. — Ваши завоевания в Галлии произвели сильное впечатление.

— Цезарь — выдающийся полководец, — согласился Корнелий. — Но меня больше беспокоит то, что происходит здесь, в самом Риме. Сенат и народные собрания все чаще не могут договориться между собой.

Марк, который до этого молчал, подал голос:

— Республика переживает трудные времена. Слишком много амбициозных людей, слишком мало готовности идти на компромиссы.

— Именно, — Корнелий мрачно кивнул. — Красс, Помпей, Цезарь — каждый тянет республику в свою сторону. Боюсь, что рано или поздно это приведет к гражданской войне.

Я слушал их разговор с интересом. Политические интриги всегда были одним и тем же во все века — борьба за власть, амбиции, предательства. Но масштаб римской политики впечатлял.

— А что думает о ситуации сам народ? — спросил я.

— Народ думает о хлебе и зрелищах, — усмехнулся Корнелий. — Пока есть бесплатная раздача зерна и гладиаторские бои в амфитеатре, простые граждане мало интересуются высокой политикой.

— Но это не может продолжаться вечно, — заметил Марк. — Рано или поздно кому-то из триумвиров придется взять всю власть в свои руки.

— Диктатура? — переспросил я.

— Не исключено, — Корнелий задумчиво покрутил кубок в руках. — Республиканские институты хороши для небольшого города-государства. Но когда твои границы простираются от Британии до Египта...

— Нужна сильная единоличная власть, — закончил я.

— Боюсь, что так, — вздохнул патриций. — И это меня пугает. Я сторонник старых республиканских традиций, но понимаю, что время их, возможно, прошло.

Марк отпил вина и посмотрел в окно, где за садом виднелся город.

— Перемены неизбежны, — сказал он философски. — В природе, в политике, в жизни. Вопрос лишь в том, будут ли они к лучшему или к худшему.

— Мудрые слова, — согласился я. — Но иногда людям хочется остановить время, заморозить момент, когда все было хорошо.

— Невозможно, — покачал головой Корнелий. — Время не остановишь. Можно лишь попытаться направить перемены в нужную сторону.

— А что если кто-то сам устал от времени? — спросил я осторожно. — Что если перемены стали для него... обузой?

Марк резко посмотрел на меня. В его глазах мелькнуло понимание.

— Тогда этому кому-то нужно найти способ... освободиться от груза времени, — сказал он тихо.

Корнелий не понял подтекста разговора и продолжал рассуждать о политике:

— Главное — не допустить анархии. Порядок должен быть, пусть даже ценой свободы.

Я кивнул, но думал уже не о римской политике, а о том разговоре, который мне предстоял с Марком наедине. Алхимик явно догадался о моей природе. Оставалось выяснить, готов ли он мне помочь.

— Интересные времена, — заметил я, поднимая кубок. — За перемены, какими бы они ни были.

— За перемены, — эхом отозвались мои собеседники.

Когда Корнелий отлучился по делам, мы с Марком остались одни в зале. Алхимик долго молчал, изучая меня взглядом, затем решительно подошел ближе.

— Ты вчера спас меня в таверне, — сказал он тихо. — А сегодня явился сюда под чужим именем. Кто ты на самом деле, Виктор?

Я отставил кубок и посмотрел ему в глаза.

— Тот, кто ищет смерть, — ответил я просто. — А ты — тот, кто обещает создать философский камень. Насколько близко ты к цели, Марк?

Он горько рассмеялся.

— К цели? — он прошелся по комнате, взволнованно жестикулируя. — Я даже не знаю, с чего начать! Все эти годы я лишь имитирую работу, показываю Корнелию красивые опыты с цветным дымом и превращением одних металлов в другие.

— То есть ты шарлатан?

— Не шарлатан, — он остановился и повернулся ко мне. — Я действительно изучаю алхимию, но философский камень... это же миф! Легенда! Никто никогда не создавал ничего подобного.

Разочарование накатило на меня волной. Неужели я снова попал в тупик?

— Но ты говорил о превращении живого в неживое...

— Теории! — Марк махнул рукой. — Красивые слова для впечатления. Корнелий верит в чудеса, его друзья-патрицииж тоже. Они дают мне золото, дом, лабораторию, а я в обмен поддерживаю их иллюзии.

— И как долго ты собираешься так продолжать?

— А что мне остается? — в его голосе звучало отчаяние. — Если я признаюсь, что ничего не достиг за три года работы, меня выгонят на улицу. Или хуже — обвинят в мошенничестве.

Я прошелся по комнате, обдумывая услышанное. Значит, мое путешествие в Рим было напрасным. Алхимик оказался обычным неудачником, живущим за счет богатого покровителя.

— Но почему ты заговорил вчера в таверне о философском камне? — спросил я. — Зачем поддерживать легенду?

— Потому что хочу, чтобы она была правдой! — горячо ответил Марк. — Я изучаю древние тексты, провожу опыты, ищу формулы. Может быть, когда-нибудь мне действительно удастся...

— Создать камень жизни?

— Или смерти, — он внимательно посмотрел на меня. — Ты ведь именно это ищешь, правда? Ты не обычный человек, Виктор. Вчера в таверне я заметил, как ты двигался. Это не обычная ловкость.

Я помолчал, размышляя, стоит ли открыться ему.

— А если я скажу тебе, что некоторые легенды — правда? — наконец произнес я. — Что бессмертные существуют, и один из них стоит перед тобой?

Марк побледнел, но не отступил.

— Тогда я скажу, что мы можем помочь друг другу, — ответил он дрожащим голосом. — Ты — живое доказательство того, что невозможное возможно. А я... я готов посвятить остаток жизни попыткам найти способ тебе помочь.

— Даже если это займет годы?

— У меня есть время, — сказал он с горькой улыбкой. — А у тебя его еще больше.

Я изучал его лицо, ища признаки лжи или корысти. Но видел лишь искреннее отчаяние человека, который наконец-то нашел настоящую цель.

— Хорошо, — сказал я наконец. — Попробуем. Но я хочу видеть реальную работу, не представления для Корнелия.

— Договорились, — Марк протянул мне руку. — Партнеры?

— Партнеры, — согласился я, пожимая её.

Возможно, это была безнадежная затея. Но впервые за века у меня появился союзник в поисках собственной смерти.