Сделай сам – 2

Глава 3 Стрельба по лисам. Часть 1

Что? Так не стало понятней, каким таким макаром я всё же оказался в холоднющей воде и отчего возвожу хулу на вечно гадящую англичанку? Ну, хорошо, хорошо. Отмотаем время чуть вперед. Так, глядишь, непоняток станет на пару порядков меньше. Как говорят киношники, сделаем монтаж.

…Вот так мы всей честной компанией и прибыли на своих четырех катерах из порта Дальний в корейский порт Чемульпо, бултыхаясь на буксире парохода «Харбин», который относительно легко вышло зафрахтовать на столь короткий рейс, поскольку тот, как и ещё четыре других парохода, простаивал без работы в ожидании хоть какого-нибудь фрахта.

Прибыли мы не просто так и не абы когда, а в самом конце декабря 1903 года, так как я банально не знал точной даты начала войны с Японией. Хорошо хоть помнил, что произошло это где-то в начале 1904 года, да и всё.

Опять же, почему в Чемульпо, что согласно моим воспоминаниям стал ловушкой для «Варяга» с «Корейцем»? Да потому что больно сильно я ошибся, описывая Кази и де Ламберу свои хотелки насчёт внешнего вида и приблизительных обводов торпедного катера.

Да! Ошибся! Признаю! С кем не бывает! Не всё же мне везде и всюду быть самым гениальным из всех непризнанных гениев! Я ведь так-то пока что всего один год отучился в своём институте на кораблестроителя и всё ещё мало понимал во всём этом морском деле, чтобы полагать себя действительно сведущим человеком.

Нет, так-то машинка у них вышла просто на загляденье! На морском параде, прошедшем в Санкт-Петербурге 16 мая в честь празднования всё того же 200-летия города, его стремительный проход по Неве вызвал натуральный шквал эмоций и небывалый ажиотаж среди публики.

Ещё бы! Без боевой нагрузки да с полупустыми топливными баками первый образец катера смог выдать на спокойной воде аж 35 узлов! Тогда как прежде катера хорошо если на 12–16 узлах ходили. То есть со стороны он смотрелся натурально летящей над водной гладью кометой.

Проблема же с катерами такого типа, как очень скоро выяснилось, состояла в том, что они сильно-сильно не любили волнение. И не волнение тех, кто находился в их рубках управления, а на море. Волны они, короче, категорически не переваривали. Вот прям категорически! 2–3 балла ещё как-то, с грехом пополам, могли выдержать. А если чуть больше — туши свет, да засыпай земелькой. Катер мог погибнуть, как от пролома корпуса ударами волн, так и попросту перевернувшись на них. Осадка-то у него была около метра, а никак не 5 — 7 потребных мореходному судну.

От того по результатам нескольких бесед с понимающими людьми и пал мой выбор на Чемульпо, что здесь была очень спокойная прилежащая к порту акватория. Во всяком случае, большую часть года. Возникающее порой на ней легчайшее волнение в расчёт вообще не принималось. Оно и до 1 балла здесь зачастую не дотягивало. И вот уже в таких условиях наши зубастые рыбки могли объяснить всем желающим почём фунт лиха.

Правда, заплатить за выбор столь удобного для торпедных катеров поля боя пришлось своей свободой. Не в том плане, что я где-то отсидел. А в том плане, что мы ныне оказались наглухо заперты в порту вместе с нашими стационерами и товарным пароходом «Сунгари», не имея ни малейшего шанса уйти отсюда своим ходом.

Нам банально не хватило бы запасов топлива, чтобы добраться до того же Дальнего даже по прямой. Ведь катер на то и был катером, а не крейсером, что радиус его действия являлся сильно ограниченным. Хотя, пройдя по мелководью, мы легко могли бы убежать отсюда в любой момент, чтобы после выкинуться где-нибудь сильно севернее на корейском побережье в районе той же реки Ялу.

Впрочем, хоть как-то подстраховаться уже на месте мы всё же постарались. Пусть японский капитал, а, стало быть, и японская разведка, проникли уже во все сферы жизни Кореи вообще и порта Чемульпо в частности, нам всё же вышло отыскать одну-единственную чисто корейскую судоходную компанию — «Сансон Хвеса Иунса», владевшую несколькими крохотными пароходиками. Вот один из них — небольшой каботажный пароход «Чханнён» водоизмещением всего-то в 476 тонн, мы и зафрахтовали на 2 месяца.

Выбор наш пал именно на этого малыша, поскольку из всего имеющегося у компании куцего списка в пять вымпелов лишь он один мог бы пройти очень неглубоким северным проливом порта Чемульпо и утянуть за собой на буксире наши катера. Причём утянуть не абы куда, а доставить их хоть до самого Дальнего. Запасы топлива в угольных ямах вполне позволяли ему бегать на такие дистанции.

Этот же пароходик с момента убытия «Харбина» мы использовали в качестве своей плавбазы, храня на нём все прихваченные с собой запасы топлива и масла с запчастями, а также швартуя к нему катера. Оставлять же что-либо непосредственно в порту или у пристани, что уже давно и плотно контролировались частными японскими компаниями, мы, закономерно, опасались. Мало ли что там о нас могли подумать в преддверии начала войны и впоследствии против нас предпринять. Бережёного, как говорится, и Бог бережёт.

— Ну что? Теперь-то, надеюсь, вы мне верите? — наблюдая из рубки катера за проходом мимо нас транспортных судов под завязку забитых японскими войсками, невесело хмыкнул я, обращаясь к составлявшим мне компанию отцу и Кази.

Оба увязались за мной на Дальний Восток сразу же после того, как в первых числах сентября я брякнул, что еду встречать начало неизбежной и скорой войны с Японией именно там, где смог бы принести максимальную пользу своему отечеству.

Я тогда, конечно, загнул. Сильно загнул. Ведь максимальную пользу стране я мог бы принести через год или два, находясь почти на противоположном конце Евразии, и давая там старт постройке первого отечественного крупного автомобилестроительного завода.

Но дело было в том, что тот же самый ход событий грядущей войны, о котором я хоть что-то помнил, мне нафиг не сдался. Ведь если волнение народных масс и последующие уступки народу со стороны властей действительно виделись мне необходимыми, то два года революции с уничтожением огромного количества государственного и частного имущества, а также паралич подавляющей части экономики страны, уж точно не требовались. Терять в своём развитии целых два года и миллиарды рублей моей стране было никак нельзя. И так в ней всё и везде было не слава богу, чтобы ещё такое на себе испытывать.

Потому и прибыл лично, чтобы своими собственными руками подсыпать чутка песочка в механизм военной машины японцев. Почему не в российскую военную машину, раз уж прежде я также выказывал мысль о невозможности допущения триумфа наших генералов с адмиралами?

Ну, во-первых, потому что патриот своей страны. Не оголтелый и не отбитый на всю голову, что повсеместно и показательно рвёт свою глотку о том, какой он истинный радетель всенародного счастья, но так-то настоящий. Пусть и со своим собственным взглядом на потребный ход развития России. И потому априори зла своей стране и населяющему его народу не желаю совершенно. Мне за них обидно! Что и отделяет меня от всяких там сторонников революций, которые готовы залить улицы кровью сотен тысяч, а то и миллионов невинных, лишь бы только всё вышло по их желанию, да вознесло бы их самих на вершины власти. Я предпочитаю обходиться малой кровью, прекрасно понимая, что вовсе без её пролития ничего достойного построить нам не выйдет.

А, во-вторых, наши генералы с адмиралами без всякой помощи со стороны и сами неплохо справлялись с подкидыванием этого самого песка в этот самый механизм. С них самих он что ли в него постоянно сыпался? Что вполне себе могло быть, учитывая средний возраст отечественного генералитета. Я когда узнал, чуть не рухнул там же, где стоял. 70 лет! Почти 70 лет составлял средний возраст российских генералов! Кто-то умудрялся оставаться на действительной службе даже в возрасте под 90 лет!

И мы от этих старичков-лесовичков ещё что-то хотели в плане ведения боевых действий? Что-то адекватное новейшим реалиям развития вооружения и тактики со стратегией? Да у них же в мозгах до сих пор сидели крепко-накрепко вбитые в подкорку дульнозарядные ружья и шуваловские единороги с плотными батальонными колоннами!

Чутка же японцам сыпануть песочка я мог лишь в очень ограниченном количестве мест и объёмах. Что и постарался исполнить.

Катера вот доставил на Дальний Восток. Всю первую партию в 12 штук, две трети которых остались под охраной моих людей в порту Дальнего, поскольку у нас на них банально экипажей не набралось. Даже сильно урезанных — в 3 человека. Всё же мотористы ныне являются зверьками очень редкими и дорогостоящими. Они вообще покуда имеются только у нас в количестве всего-то 6 штук. Все, кого наскоро успели хоть как-то обучить и натаскать до выдвижения в Дальний. Да мы с папа́ ещё вдобавок что-то можем.

Плюс на складах Дальнего оставались ждать начала войны 927 ручных пулеметов Мосина — почти всё, что за 8 месяцев успели собрать на Сестрорецком оружейном заводе из моего заказа на 1500 штук. Между прочим, вставших мне аж в 750 тысяч рублей! Чуть, блин, всю семью без штанов и юбок с прочей одёжкой не оставил, размещая подобные заказы на всевозможное вооружение тут и там!

Броневики, пулемёты, катера. Горы медицинских расходников и новейших лекарств с оборудованием для военных госпиталей. Десять тысяч комплектов броневых панцирей с касками, которые также покуда хранились в Дальнем. Не частнику всё это было по карману создавать! Ой, не частнику! Ведь, честное слово! Едва не надорвались в финансовом плане!

И это мне ещё крупно повезло, что папа́ встал на защиту моей излишне раскинувшейся деньгами тушки перед мама́. Ведь я пустил на всё это «железо» куда больше, нежели стоили прикупленные себе нашими дорогими дамами драгоценности работы Фаберже. Раза так в четыре больше! И ведь не докажешь сразу, что это всё покупается во благо семьи! То есть меня реально было за что желать отхлестать хворостиной или там кожаным ремнём каким пошире да потяжелее.

Так что новый 1904 год, принесший нам очередные многие миллионы рублей дивидендов, наступил очень вовремя. Прям очень! Но, увы и ах, лишь для нас, а не для всей России, которой нынче выпадало очередное испытание на прочность.

— Теперь верю, — устало и грустно отозвался мой отец, переводя свой бинокль с японских транспортных судов на японские же крейсера и миноносцы, что выбрали себе места стоянок в каких-то двух-трех кабельтовых от наших кораблей, не забыв при этом направить на них свои поворотные торпедные аппараты. Чтоб, значит, точно не промахнуться по стоящим на якорях целям.

Нет, в прицел взяли не наши катера, уже как свыше месяца болтавшиеся на местном рейде и даже переставшие привлекать к себе излишнее внимание своим футуристическим видом.

Свои минные аппараты японские миноносники навели на «Варяга» с «Корейцем», дабы их команды не вздумали открыть огонь в упор по десантным силами Японской империи. Это, конечно, вслух никто не озвучивал. Но того и не требовалось, поскольку всё и так было очевидно.

Как раз сегодня японцы заявились в Чемульпо солидной силой, вися буквально на хвосте срочно прибежавшего назад «Корейца», который как раз этим днём уходил с каким-то важным донесением в Порт-Артур. Но, как было всем понятно — не ушёл, будучи отогнанным японскими кораблями обратно в порт.

Перекрыв же всё своими крейсерами с миноносцами, подданные императора Муцухито уже в сумерках начали высадку сухопутных частей, фактически объявляя тем самым об аннексии Кореи, за чем нам оставалось только молча наблюдать со стороны. Как и морякам прочих собравшихся тут судов и кораблей.

— И откуда же тебе это было известно, малёк? — оторвавшись от своего бинокля и перестав недовольно поджимать губы, поинтересовался у меня Кази насчёт моего предсказания начала войны.

Скажу честно, я поступил ну очень нехорошо, буквально сманив его сюда из такой далёкой столицы. Но никакого иного выхода у меня попросту не имелось. Ведь кто я был такой для того же командира «Варяга»? Да никто! Тот самый крикливый малёк, каковым меня вечно обзывал Михаил Ильич. А вот Кази… Кази был Кази! Величиной!

— Всё очень просто, — пожал я плечами в ответ. — В отличие от многих наших генералов с адмиралами да прочих министров, я использую голову не только для того, чтобы в неё есть или чтобы носить головной убор, но и для того, чтобы ею думать. А все думающие люди уже давным-давно начали понимать, что война между нашими странами неизбежна. Или скажете, что это не так? — Не сказать, что я выпендриваюсь подобным образом, типа строя из себя всего такого до безобразия мозговитого и проницательного, но говорить о себе правду было нельзя, а какого-либо иного логичного объяснения у меня банально не имелось. Банально не придумал! Вот и решил поумничать. Тут главное говорить всё с донельзя уверенным видом, чтобы никто не усомнился в произнесённых словах.

— Да нет. Всё так, — на удивление не стал снисходительно фыркать на меня старый моряк и кораблестроитель, а лишь тяжко вздохнул. — Вот и Степан Осипович в последнюю нашу встречу тоже пытался доказать мне, что скоро быть войне с японцами.

Степан Осипович — это, надо понимать, Макаров был, что на протяжении последних нескольких лет руководил портом Кронштадта, отчего являлся частым гостем в тех же именитых столичных ресторанах, куда нередко захаживал и Кази. Просто никакого другого Степана Осиповича лично мне на ум не приходит.

— А раз всё так, похоже, наступает пора совершить то, ради чего это всё вообще некогда затевалось. Тем более что целей у нас нынче — видимо-невидимо. Выбирай, не хочу. Одна проблема. Бить их нам банально нечем! — переведя взгляд с собеседника обратно на японские корабли, тяжело вздохнул я.

Да, это был один из главнейших недостатков всего моего плана по рекламе новейших торпедных катеров и вообще помощи отечественному флоту на начальном этапе войны. Торпед у нас не имелось, поскольку, являясь частным лицом, я нигде не смог бы их купить.

Точнее даже не так. Контрабандным путём мне, возможно, и вышло бы достать что-нибудь такое эдакое. Но подобных контактов у меня под рукой не нашлось. Да и торпеды нашим катерам требовались того образца, что были приняты на вооружение РИФ[1], а не абы какие. Стало быть, вся надежда возлагалась исключительно на то, что свои моряки, поняв, что скоро им идти в последний и решительный бой, не зажмотят неожиданно нарисовавшимся добровольным помощникам имеющиеся на борту их кораблей торпеды.

Для того я так-то и сделал всё возможное, чтобы Кази приехал сюда со мной, дабы он своим авторитетом продавил командиров «Варяга» и «Корейца». А то я прям представлял себе картину, как заявляюсь к ним весь из себя такой героический и прошу выдать сильнейшее минное вооружение, какое у них только есть, после чего уже спустя полминуты меня выносят за руки за ноги на верхнюю палубу да, раскачав, под дружное хэканье сбрасывают за борт, чтобы под ногами не мешался во время подготовки к бою.

Тогда как если подобным образом поступят с Михаилом Ильичом. Ну… Что же… Скажу своей совести, что сделал всё возможное. И даже по доброте душевной кину ему спасательный круг. Всё же динозавром он был действительно полезным. Отчего терять его подобным образом было бы никак нельзя.

Хотя, положа руку на сердце, стоило признать, что, окажись лично я на месте капитана 1-го ранга Руднёва — то есть командира «Варяга», именно так и поступил бы. Приказал бы выкинуть безумца с борта своего крейсера.

Но, то я! Человек, что лично с топором наперевес за всякой мелкой шушерой по одному из районов столицы гонялся! То есть порой резкий на решения, а не то, что вы там себе могли подумать!

Руднёв же слыл в военно-морской среде не только опытным мореплавателем, но и большим дипломатом. Так что, как минимум, физическая неприкосновенность тушки Кази могла быть гарантирована. Впрочем, как и наших с отцом.

И совсем скоро нам это предстояло проверить, поскольку наш катер на малом ходу как раз приближался к борту русского крейсера 1-го ранга.

— Здравствуйте, господа. Я вас слушаю, — окинув откровенно потухшим взглядом нашу троицу, командир «Варяга» разве что слегка удивился, увидев перед собой совершенно незнакомых офицеров, чей возраст уж точно не соответствовал их званиям. Слишком те были низкими. Да не офицеры были низкими! А их звания!

— Дозвольте отрекомендоваться! Яковлев Евгений Александрович, — вышел вперед папа́, как младший по званию среди всех присутствующих ибо я был вообще не в счёт. — Лейтенант Российского Императорского Флота в отставке. Ныне занимаюсь производством всевозможных силовых агрегатов и моторной техники на своих заводах в Санкт-Петербурге, Харькове и Детройте.

Ну да, это я привык в своём уме полагать всё это богатство своим. А по факту имущество-то принадлежало моему отцу. И, судя по изменившемуся взгляду Руднёва, тот мигом смекнул, с каким именно Яковлевым ныне свела его судьба. Видать, даже находясь на отшибе, держал руку на пульсе. Оно и понятно. Дипломат он и есть дипломат, пусть даже носящий китель военно-морского офицера.

— Кази Михаил Ильич, капитан 2-го ранга в отставке и бывший управляющий «Балтийским железоделательным, судостроительным и механическим заводом» — сразу же следом за отцом сделал шаг вперед Кази, по случаю обряженный в форму капитана 2-го ранга, право на ношение которой сохранял на протяжении всех последних десятилетий. — Имею честь состоять при персоне его императорского величества Николая Александровича с целью доклада напрямую обо всех вопросах, касательство к которым нынче имею. — Выложил откровенно канцелярским языком свой главный козырь этот потихоньку прозревающий динозавр.

Да, да! Он так и продолжил негласно числиться при императорской персоне и третировать многих и многих в Министерстве финансов. Тот же Сергей Юльевич Витте, вплоть до своей отставки от министерской должности в конце лета 1903 года, боялся его, как огня, поскольку, помимо неплохого состояния, успел накопить за своими плечами ой как немало грешков финансового толка.

— Александр Евгеньевич Яковлев, — вот и моя очередь настала отрекомендоваться, как положено. — Сын своего отца! — кинул я красноречивый взгляд на папа́, дабы не возникло никаких вопросов.

Меня с собой на столь важную встречу, понятное дело, взяли лишь после того, как стребовали честное-пречестное благородное-преблагородное слово сдерживать свой колкий язык за зубами по поводу любой чужой бестолковости, что только сможет стать объектом моего внимания. Вот я и постарался быть максимально кратким, дабы не сорваться с цепи сразу же, в самом начале нашего общения. А то меня уже на подходе к крейсеру начало распирать от колоссального объема этих самых видимых даже невооружённым глазом бестолковостей. Так и хотелось крикнуть всем и каждому — «Да что же вы творите, ироды!».

— Капитан 1-го ранга Руднёв Всеволод Фёдорович, командир крейсера «Варяг», — поднялся тот ради приветствия со своего кресла и, подойдя к каждому из нас, пожал руку. Даже мою! Гражданско-шпаковскую! — Прошу присаживаться, — тут же нам было указано на стулья, что располагались вокруг солидных размеров стола. И это мы так-то были препровождены в командирский салон, а не в кают-компанию, где ещё можно было ожидать такую значительную площадь помещения! Да моя личная комната в нашей солидной квартире была раза в четыре меньше! Тут хочешь, не хочешь, а начнёшь задумываться о том, что кто-то действительно откровенно зажрался. И в данном конкретном случае этим кем-то, на удивление, был вовсе не я! — Чем обязан вашему визиту?

— Прежде чем озвучить своё предложение, нам бы хотелось узнать, было ли уже официально объявлено о начале войны между Россией и Японией, — не став терять время попусту, сразу же с места рубанул о главном Кази. Вот за что я этого динозавра уважал, так это за то, что он умел. Умел вот так вот обходиться без всевозможных лишних расшаркиваний, когда это действительно было необходимо.

— Нет, господа. Я не получал подобных сообщений ни от нашего посланника в Корее, ни от представителей японского флота, — посверлив с полминуты задумчивым взглядом всю нашу честную компанию, всё же соизволил слегка пооткровенничать с нами Руднёв. Скорее всего, лишь из-за присутствия тут Михаила Ильича, поскольку на нас, на Яковлевых, он имел полное право забить огромный болт. Мы с папа́ в военно-морской иерархии страны нынче не котировались вовсе, не смотря на все наши многие миллионы. — Хотя «Кореец» при попытке покинуть сегодня порт, оказался атакован японскими миноносцами и с трудом увернулся от трех выпущенных по нему самоходных мин. Но я до сих пор жду объяснений от старшего офицера японцев по данному инциденту.

— Как раз по этому поводу мы и испросили дозволения на встречу с вами, Всеволод Фёдорович, — кинув на меня хмурый взгляд, продолжил свою речь Кази, как наш самый главный и пробивной таран. — Есть основание полагать, что в ближайшее время вам будет вручено соответствующее послание, а также ультиматум о сдаче кораблей, либо выходе на бой. В связи с этим мы просим вас, как старшего по званию, принять нас в свои ряды в качестве добровольцев. Принять не одних, а вместе с нашими боевыми кораблями.

— Вместе с боевыми кораблями? Я не ослышался, господа? У вас имеются в порту собственные боевые корабли? — сказать, что Руднёв оказался сильно удивлён, значило не сказать ничего. И его можно было понять. Его крейсер находился тут уже с месяц и никого, кроме стационеров прочих государств, видеть здесь ему не доводилось.

— Вы не ослышались, Всеволод Фёдорович, — тем временем степенно кивнул Михаил Ильич. — В настоящее время господа Яковлевы располагают здесь четырьмя новейшими 30-узловыми минными катерами, каждый из которых способен нести на борту по две полноразмерных самоходных мины.

— Именно так и есть, — согласно кивнул папа́, стоило только в него впериться вопросительному взгляду командира крейсера. — Только, прошу, не спрашивайте, как и почему мы здесь находимся с такой техникой. Просто примите, как данность, что она имеется в наличии, и мы готовы передать её по дарственной Российскому Императорскому Флоту. То есть под ваше начало, как старшего офицера нашего флота на рейде Чемульпо.

— Это весьма неожиданное предложение, — явно не зная, что ответить, принялся тянуть время Руднёв, скорее всего, прогоняя сейчас в своей голове десятки, а то и сотни вариантов о том, к чему подобный акт дарения может привести. И человека можно было понять. Без приказа сверху он не мог принять самостоятельное решение о действиях даже своих кораблей в условиях повисшего в воздухе международного напряжения! Что уж было говорить о нас — залётных. — Я весьма польщён вашим рвением оказать посильную помощь отечеству в столь сложный момент. Правда, я не уверен, что она нам пригодится. К тому же среди членов экипажей «Варяга» с «Корейцем» вряд ли найдутся люди, способные управлять вашими катерами. Я ведь правильно понимаю, что они оборудованы новейшими бензиновыми моторами?

— Совершенно верно. Они оборудованы новейшими двигателями внутреннего сгорания, что делает их достаточно незаметными в минных атаках, особенно в ночное время. Ведь никаких дымов и искр из их труб никак не сможет вырваться наружу. Их попросту нет, как и самих торчащих вверх труб. — Описал папа́ в двух словах самое видимое превосходство наших катерков. — А что до тех, кто может ими управлять, то мы располагаем своими перегонными экипажами — по 3 человека на каждый катер. Так что с вашей стороны не потребуются столь узкоспециализированные специалисты. А вот кто, несомненно, будут нужны, так это минные офицеры и минёры из числа нижних чинов. Ведь если катера у нас имеются, то минного вооружения на их борту нет вовсе. Все возможности для пуска мин есть, а самих мин нет. Зато эти самые мины есть у вас. И, как я понимаю, в более чем достаточном для нас количестве.

— Дюжина. На «Варяге» имеется дюжина полноразмерных самоходных мин. Плюс ещё четыре более коротких катерных, — принялся рассуждать вслух Всеволод Фёдорович, кидая при этом вопросительные взгляды, то на моего отца, то на Кази.

— Плюс что-то, несомненно, должно быть на «Корейце», — словно тот змей искуситель, принялся согласно кивать тому папа́. — А это, как минимум, две боевые загрузки для всех четырех наших катеров. Плюс пара мин ещё останется. И ведь ночь впереди ожидается длинная…

— Да. Это так. Но, как мною уже было сказано, я не располагаю какой-либо официальной информацией о начале войны между нами и японцами, — очень вежливо и дипломатично ответил нам — «нет» этот перестраховщик. — Тем не менее, я буду иметь ваше предложение в виду и как только ситуация прояснится, непременно дам вам знать.

Вот так вот в полной мере нами всеми и была профукана великолепная возможность пощипать японский флот в наиболее благоприятное для нас ночное время суток.

А уже в 10 часов утра 9 февраля 1904 года Руднёв наведался к нам на паровом катере собственной персоной с предложением, от которого уже мы никак не могли отказаться. Ставки были сделаны, ставок более не принималось.

[1] РИФ — Российский Императорский Флот