Слишком смышленый дурачок

Глава 9

К моему большому облегчению, подраться в эту ночь пришлось лишь во сне. Да и там я побеждал всех супостатов, так что настроение с утра было не таким уж плохим, несмотря на боль во всём теле и лёгкую головную боль. Впрочем, даже это не помешало мне проспать рассвет, а ведь хотел встать значительно раньше. К этому времени тётя Агнес не только приготовила завтрак, но и сумела очистить и заштопать повреждения на моём единственном приличном костюме, который я вчера сменил на старые одёжки. Получилось у неё не то чтобы очень хорошо, но из земского приказа точно не выгонят, да и в оружейном магазине должны принять вполне благосклонно. И всё равно нужно будет заехать к модистке. Уверен, она справится намного лучше.

Позавтракав и поблагодарив тётушку Агнес, я сунул нужные бумаги в подаренный Настей портфель и выбежал из дома. Торопился зря, потому что чиновник, который должен был выдать мне лицензию ушкуйника и разрешение на владение оружием, ещё не пришёл. Затем он заставил меня ещё час просидеть возле кабинета, и лишь к десяти утра я оказался в оружейном магазине. Оставалось надеяться, что бандиты любят поспать подольше и заявятся в библиотеку как минимум после обеда.

Войдя в магазин под перезвон дверного колокольчика, я буквально замер с открытым ртом и несколько минут пялился на выставленное здесь богатство. Тут даже чучело медведя имелось! Время для данного заведения явно неурочное, так что седовласый, весь какой-то морщинистый, но всё ещё крепкий продавец уделил мне всё своё внимание:

— Доброго утречка, молодой человек. Чем интересуетесь?

Только сейчас я задал себе вопрос, с ответом на который должен был определиться давным-давно. Действительно, а чем я, собственно говоря, интересуюсь? Взгляд сразу же прикипел к револьверам, но по здравому размышлению с ними ещё нужно научиться обращаться. К тому же очень не хотелось кого-то убивать. Ну а как тогда? Напрашивался вариант дробовика, который можно зарядить чем-нибудь типа мелкой дроби, но это тоже опасно, ведь дробью и даже солью, если неудачно попасть, тоже можно покалечить. А если не попасть вовсе, то покалечат уже меня.

Настя доходчиво пояснила все ограничения по использованию огнестрельного оружия. Люди благородного происхождения, как те же бояре и дети боярские, к коим с определёнными оговорками можно было причислить и княжеских дружинников, имели право где угодно носить как холодное, так и огнестрельное оружие и применять его по своему разумению. Обывателям это было строго запрещено. Что же касается ушкуйников и воев купеческой охраны, то тут всё было немного сложнее. Носить по улицам я имел право только холодное оружие. Это, конечно, большая привилегия, но, честно говоря, не представляю себя постоянно таскающим с собой саблю. Что касается огнестрела, то переносить его в общественных местах я мог только в объёмном мешке ушкуйника, да и то по делу — в дни выхода или прибытия из похода. У нас вообще ситуация непонятная. По договору первый этаж библиотеки считается условно общественным местом. В неурочное время я мог делать с непрошеным гостем всё что угодно хоть на первом этаже, хоть на втором. А вот в часы приёма читателей, даже по договору на охрану, который вполне законно оформила Настя, если убью или серьёзно покалечу кого-то безоружного либо вооружённого лишь ножом, то будет серьёзная вира. Своих денег у меня не так уж много, поэтому нужно хорошенько подумать, чтобы не загреметь на боярские шахты где-то в дальних поселениях. Впрочем, дробовик мне нужен в любом случае, ведь скоро предстоит отправиться в поход к язычникам.

Продавец, видя мою растерянность, не торопил меня, но промедление с приветствием выглядело невежливо:

— Простите, нужно было собраться с мыслями. Доброго утра и вам.

Оружейник благосклонно кивнул, приготовившись слушать.

— Мне нужен дробовик.

Мужчина удивлённо поднял брови. В ответ я молча достал из портфеля и лицензию ушкуйника, и разрешение на оружие.

— Вот оно как, — посерьёзнел оружейник и, быстро изучив документы, вернул их мне. — Тогда ваш выбор вполне оправдан. Что же, могу предложить два варианта, в зависимости от ваших финансовых возможностей. Первый — это обычное двуствольное ружьё, самое популярное у начинающих ушкуйников. Конструкция настолько простая, что даже не требуется напыления серебром от сглаза. Достаточно обработки боеприпасов. Есть модели с горизонтальным расположением ствола, есть с вертикальным, но они дороже, потому что некоторые детали всё-таки приходится напылять. Ну и вариант подороже с трубчатым магазином.

Он выжидающе посмотрел на меня, давая возможность сразу же отказаться от слишком дорогой покупки. Но я на всякий случай поинтересовался:

— А какая цена на магазинный?

— От двадцати червонцев и выше.

Это, конечно, очень дорого, даже с учётом отцовского наследства. С другой стороны, я только на одежду потратил почти десять червонцев, а тут вопрос стоит о моём выживании и если продешевлю, то, вполне возможно, деньги мне уже не понадобятся.

— Давайте поговорим о магазинном.

Продавец тут же оживился и наградил меня выразительным взглядом.

— Что же, думаю, парадные модели для боярской охоты сразу отметаем, но всё же хочу предложить новинку. Она дороже более старых моделей всего на полтора червонца, но имеет важные преимущества. — Продолжая говорить, он снял с выставочной стены за спиной шикарно выглядевшее ружьё. — Дополнительное напыление некоторых частей, которое сделали по моему личному заказу, а также более удобное заряжание. Поверьте, оно того стоит.

Его слова и вообще манера речи, а также уверенное обращение с оружием натолкнули меня на интересную мысль.

— Вы тоже раньше были ушкуйником?

— Да, в молодости мне довелось походить на ушкуе «Верный» в ватаге капитана Караваева. Думаю, вы слышали о нём.

Я не слышал, но на всякий случай кивнул и сделал большие глаза:

— Тогда буду благодарен за любой совет и, конечно же, доверюсь вашим рекомендациям.

Старик, сдерживая улыбку, благосклонно кивнул. Не зря в народе говорят, что доброе слов и кошке приятно. От меня не убудет, а там, глядишь, и на пользу пойдёт.

— Особенно это ружьё будет полезно для не очень опытного ушкуйника, — продолжал поучать меня старик. — Имеется возможность произвести шесть выстрелов подряд, да и перезарядка дополнительными патронами куда быстрее, чем в однозарядном ружье. И вот вам мой первый совет. Уделите как можно больше времени тренировкам быстрого заряжания. Вы уже стреляли раньше из такого оружия?

— Нет, — честно признался я, хотя и пришлось делать над собой лёгкое усилие.

— Тогда я напишу вам адресок. Это в пригороде. Там вас за небольшую плату обучат и стрелять, и ухаживать за ружьём. Но быструю перезарядку советую тренировать прямо дома и как можно чаще. Для этого можете взять у меня несколько пустых гильз. Всего по десять копеек за штуку. Делается это примерно так.

Он нарочито медленно достал из-под прилавка картонную коробку с гильзами. Затем, явно красуясь, резко подхватил ружьё. Наклонил оружие и левой рукой воткнул гильзу в боковое окошко. Затем оружейник передёрнул рифлёную трубку под стволом, причём так лихо, что вылетевшая обратно гильза эффектно упала обратно в коробку.

— Второй вариант, — с задором провозгласил продавец и ещё быстрее зарядил оружие уже правой рукой, проделав это трижды.

Да уж, у меня что-то подобное если и получится, то очень нескоро.

— Ну и третий, он же основной и самый скучный.

Теперь старик не торопился и, перевернув ружьё брюхом вверх, показал мне нижнее окошко, в которое не торопясь пропихнул пять гильз. Шестая после очередного переворота снова ушла через боковой проём прямо в ствол.

— Конечно, с таким оружием потом придётся подбирать гильзы, и не все получится найти, но, согласитесь, молодой человек, жизнь всё же подороже будет даже десятка утерянных гильз.

— Соглашусь, — не стал я его разочаровывать. — И с вашими доводами, и с предложением. Беру.

— Так, а теперь по боевому припасу, — как мне показалось, едва сдержавшись, чтобы не потереть руки, сказал продавец. — Раз уж вы решились воспользоваться моим опытом, посоветую вам такой расклад. В глубину магазинной трубки два дорогих картечных заряда с серебряным покрытием. Дальше две турбинные пули с насечкой, ну и закрываем магазин простой картечью, и такую же в ствол. Но делать так следует лишь в походе, во избежание, так сказать.

Произнёс он это как бы шутя, но совет я воспринял серьёзно. Не хватало ещё подстрелить кого-то прямо в городе.

— Палить непонятно во что дорогой картечью неразумно, — продолжил поучения оружейник. — Конечно, без серебра в потрохах нечисть может добраться до вас даже с оторванной конечностью и дырищей в груди. Но два выстрела простой картечью и две пули в семь золотников свинца каждая отбросят любого, а там, если нечисть окажется упорной, в дело пойдёт серебро. На патронташ тоже советую как минимум пяток особых картечных и десяток пулевых. И ещё совет. Постарайтесь взять за привычку до того, как хвататься за ружьё, цеплять на себя патронный пояс. Заряды в магазине заканчиваются на удивление быстро. Если ваш капитан не собирается лезть в совсем уж дьявольские дебри, этого должно хватить. Вы с кем ходите, молодой человек?

Продавец выдал мне такое количество полезной информации, что не представиться ему было бы как минимум невежливо:

— Меня зовут Степан Чекан. Хожу на «Селезне» в ватаге Захара Андроновича Рябинина.

— Что ж, Захар — капитан осторожный, но справному ушкуйнику боевой запас никогда не в тягость, — как-то задумчиво проговорил продавец и мне показалось, что размышляет он сейчас совсем о другом. — Скажите, Степан Романович, а дружинник Роман Чекан кем вам приходился?

— Это мой отец, — признался я, не считая нужным скрывать такие вещи.

Оружейник ещё немножко подумал, затем сказал:

— Серьёзный был человек.

Меня насторожило, что использовал он именно слово «серьёзный», а не «достойный» или «уважаемый».

— Я его не помню и почти ничего о нём не знаю.

Кажется, это замечание немного успокоило продавца.

— Меня можете называть Олегом Остаповичем. К вашим услугам.

— Очень приятно, — для приличия сказал я, а продавец решил сменить тему, точнее вернуться к прежней:

— Думаю, с припасом мы закончили.

После этих слов я вдруг осознал, что совершенно забыл о том, зачем мне так срочно понадобилось оружие, а ещё об оставленном в библиотеке Диме. Так что разговор о патронах ещё не окончен. Знать бы, что мне вообще нужно под такой расклад? Не стрелять же в хулиганов свинцовой пулей? Оружейник очень красочно описал последствия. И тут в моей голове, как два барана, столкнулись противоречивые мысли:

«А если не свинцовой?»

«А какой тогда? Деревянной, что ли?»

И тут как-то вальяжно из уже привычно-непонятных глубин всплыла третья мысль:

«Резиновой».

— С вами всё в порядке? — поинтересовался оружейник, потому что на моём лице явно отразилась вся степень испытанного шока от этого внутреннего диалога на грани шизофрении.

Вот ещё одно новое слово! Неприятное такое, особенно своим пугающим смыслом.

— Всё хорошо, — поспешно ответил я и тут же спросил, боясь, что нежелание выглядеть нелепо может взять верх: — Скажите, а у вас пули только из свинца или есть какие-то другие?

Ёшки-матрёшки, сейчас он обзовёт меня дурачком! К моему облегчению, продавец лишь уточнил:

— Вы имеете в виду резиновые?

Внутри меня смешались два чувства — облегчение и какое-то разочарование оттого, что не стану изобретателем нового боеприпаса.

— Да, именно они.

Олег Остапович задумался и после короткой паузы произнёс:

— Нам их заказывают из городового приказа. Запрета продавать на сторону вроде нет… Хорошо, продам пять штук, но только если поясните, для чего они вам понадобились.

— Конечно, — без заминки ответил я. — Для обороны в своём доме.

— Так по закону вы имеете полное право убить любого супостата, удумавшего без дозволения проникнуть в ваш дом.

Объяснять всю ситуация ни времени, ни желания не было, поэтому я просто сказал:

— Не хочу лишней крови.

— Что же, намерение для ушкуйника необычное, но похвальное для доброго христианина. Так что сии патроны я вам продам. А ещё для походного припасу нужен патронный пояс. Предлагаю вам с дополнительными плечевыми ремнями, чтобы, когда и револьвер прикупите, не перекашивало. Да и охотничий нож с серебряной насечкой на него повесить тоже будет полезно. А если имеется запас по деньгам, то не помешает походная одежда и ботинки. Как я вижу, головные уборы по новой моде вы не очень признаёте.

Эти слова прозвучали с упрёком, но я решил не обращать внимания.

— Давайте с одеждой пока повременим. Сколько уже получается, а то золота у меня не так много, как хотелось бы.

— Что же, за ружьё, патроны и пояс выходит двадцать девять червонцев и пятнадцать новгородок.

Предлагать чек я благоразумно не стал, потому что, по слухам, в оружейных магазинах принимают только благородные металлы.

— Хорошо, тогда вот пять червонцев задатка. Сейчас сбегаю в банк и принесу остальное.

— Конечно, молодой человек, к этому времени мы всё упакуем в мешок ушкуйника, который я подарю вам как серьёзному и, надеюсь, постоянному клиенту.

Подарки — это хорошо, хотя я не думаю, что он сильно потратится на брезентовую торбу в виде трубы с завязкой на горловине и одной широкой лямкой для ношения на плече. По длине туда как раз входит ружьё. Подобную носил весь экипаж «Селезня», кроме меня и Осипки.

До банка можно было дойти и пешком, но я торопился, так что взял извозчика. Внутри задержался всего на несколько минут. Убедился, что уже обработали чек на шестьсот рублей, который я выдал Насте ещё вчера в качестве моего вклада в общее дело. Получилось даже меньше, чем собирался, потому что Элен тоже решила поучаствовать. В итоге, оставив на счету символическую дюжину червонцев, я вышел к поджидавшему меня извозчику с тридцатью двумя золотыми и пачкой мелких ассигнаций.

Ещё до возвращения в магазин я решил, что покупать походную одежду и обувь пока рановато. Хорошо отремонтированной старьёвщиками рабочей одежды и ботинок вполне достаточно, чтобы не выглядеть голодранцем, при этом не привлекая лишнего внимания. И так придётся прятать новое ружьё в мешке до крайнего случая, иначе мои отношения с другими ватажниками станут ещё хуже. А вот охотничий нож всё же решил купить и чуть не застрял в отделе с белым оружием, несмотря на то что на улице меня дожидался извозчик. Взгляд буквально прикипел к висящей практически под потолком необычного вида короткой сабле. В голове почему-то возникло слово «катана». Что именно оно значит, я так и не понял, но осознал, что это как-то связано с воинами из народа японцев.

— Не думаю, что вам в походе такое будет удобно, — с лёгкой усмешкой сказал Олег Остапович, проследив за моим взглядом.

Я и сам не понял, почему это оружие так привлекло моё внимание. Что-то в голове мелькало, причём цепляя мысли о необходимости научиться драться. Так и не сумев ухватить вёрткую идею, я отмахнулся от неё. Затем быстро обсудив с продавцом ассортимент, выбрал большой нож с серебряной насечкой и пилкой для костей на обухе. На этом мы и попрощались.

Когда ехал домой, едва сдерживался, чтобы не доплатить извозчику за скорость. Совесть стучала в голову упрёками за слишком большую задержку в магазине. К счастью, мои опасения оказались напрасными. В библиотеке обнаружился лишь скучающий Дима. Он тут же набросился на меня с вопросами и потребовал похвастаться обновкой.

Пришлось отбиваться обещанием всё рассмотреть и даже пощупать после закрытия библиотечного зала, а сейчас нужно срочно подготовиться к вероятному приходу незваных гостей.

Я быстро отнёс мешок ушкуйника в свою комнату, извлёк из него ружьё и, внимательно осмотрев упакованные отдельно патроны с резиновыми пулями, зарядил все пять в магазин. Очень хотелось выстрелить хотя бы одним, чтобы понять, как оно вообще работает, но сделать этого попросту негде. Не уверен, что даже в подвале получится пальнуть, не привлекая внимания с улицы.

Успокоился, только когда спустился вниз, уселся на уже ставший привычным стул и прислонил ружьё к стойке. Теперь мы готовы к любым гостям. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Чем меньше оставалось времени до закрытия, тем сильнее разгоралась робкая надежда, которую я постоянно гасил, и, как оказалось, не напрасно. Без пятнадцати шесть внешняя дверь распахнулась, явно открытая раздражённым пинком. В зал вошло четверо точно недобрых молодцов в не самой дешёвой одежде, которую они носили напоказ небрежно. То, что лица у всех были закрыты шейными платками, сразу расставило всё по своим местам. К тому же незваные гости сразу начали доставать из-под пиджаков и курток короткие дубинки.

Я даже не представлял, как сильно меняет самоощущение наличие в руках серьёзного оружия. Поднявшись со стула, подхватил ружьё, пока ещё скрытое стойкой от взглядов бандитов, и крепко сжал его обеими руками. Загонять патрон в ствол не стал, ведь помню, как на меня подействовала эта операция в исполнении Олега Остаповича. Так что есть крохотная надежда, что стрелять вообще не придётся. Ощущая солидную тяжесть и пока спящую смертоносность в своих руках, я позволил себе снисходительную улыбку. У Димы такой моральной подпорки не было, и сейчас он выглядел очень бледно. Но всё равно мой друг пытался храбриться и смотрел на супостатов с угрюмой решительностью.

— Чем я могу вам помочь, господа? — вежливо спросил я.

Такая встреча явно озадачила бандитов, особенно того, кто двигался первым. Судя по ссадинам на лбу и видневшимся над платком краям синяков, а также по немного перекошенной фигуре в смутно знакомой одежде, это вполне мог быть мой недавний соперник. Не нужно было видеть лица, чтобы ощутить его удивление. А как иначе, ведь я сейчас должен был весь затрястись и начать канючить. Не будь у меня в руках ружья, может, так оно и было бы. Ну, надеюсь, канючить не стал бы. Наверное. Но ружьё-то есть.

— Тем, что сдохнешь, фофан, — сказав это, бандит шагнул вперёд, примеряясь, как будет удобнее — обойти стойку или попытаться перепрыгнуть. Он успел сделать только шаг и тут же замер, как и его начавшие расходиться веером подельники. А всё оттого, что я приподнял над стойкой дробовик и с эффектным лязгом передёрнул подвижное цевьё.

— Это была угроза нашим жизням. Посему я требую, чтобы вы немедленно покинули помещение.

Не удержавшись, я снова добавил ехидную улыбку. Возможно, напрасно, потому что мой «знакомец» совсем уж взбеленился:

— Кишка тонка, шаврик вонючий.

Меня раньше ещё и не так называли, но сейчас почему-то не самое обидное оскорбление вызвало настолько дикую злобу, что я не стал больше оттягивать неизбежное и, быстро наведя ствол на бандита, нажал на спусковой крючок. Громкий выстрел наверняка испугал всех, причём больше всего Диму и меня. Снова навалилась паника, лишая возможности нормально думать, но остатков ярости хватило, чтобы одёрнуть истеричные мысли и заставить их двигаться в нужном направлении. Поэтому заминка получилась секундная, больше времени заняло перенаправление ствола на новую цель. Первая резиновая пуля попала в грудь говорливого, отбросив его назад. Промахнуться я не боялся, ведь стрелял почти в упор. А вот во второй раз даже попытался прицелиться, потому что расстояние было немного больше. Не хотелось испортить мебель или выбить окно, но всё обошлось — пуля угодила в мягкое тело бандита, не повредив ничего ценного… в смысле, ценного для меня. Правда, падая, этот урод чуть не сломал стул у ближайшего стола.

Затем все на какое-то время замерли, словно тут появился Карачун и заморозил библиотеку. Предводитель этой банды, раскинув конечности, неподвижно лежал на полу. Я даже испугался, что пуля случайно оказалась свинцовой, но тут же вспомнились рваные раны от картечи на телах русалок. Чай семь золотников свинца наделали бы бед посерьёзнее. А тут никаких видимых последствий, но остальные бандиты до этого явно не додумались. Им хватило грохота, резкого порохового запаха и вида неподвижно лежащего на полу тела. Все как-то разом передумали наносить нам с Димой малосовместимые с жизнью увечья и страстно возжелали оказаться на свежем воздухе. Последним из зала выскочил тот, кому я угодил пулей в бок. Шёл он, пошатываясь, но довольно быстро. Хотя насчёт «последнего» я поторопился, потому что на полу всё ещё лежал «знакомец».

Снова появился страх, что пуля отбила ему нечто важное и он всё-таки подох, но бандит застонал, зашевелился, а затем перевернулся на живот и на карачках двинулся к выходу. Я обошёл стойку, продолжая держать его на прицеле. Так и проводил до всё ещё оставшейся открытой двери. По пути он как-то встал на ноги, но всё же двигался враскорячку и сильно сгорбившись. Очень хотелось напоследок наподдать ему ногой под корму, но сдержался. Всё же мне выпало родиться в не самом благополучном районе города, поэтому даже в бытность дурачком понимал, что такие оскорбления не прощаются никогда. Драка, даже такая, как сейчас, — это дело житейское, а унижение поверженного врага — совсем другое.

Как только я запер дверь на все замки, наконец-то отмер бледный Дима и тут же засуетился, предложив вызвать городовых, но я остановил его. Не хотелось никаких разбирательств. Хоть оружейник и говорил, что продажа резинового припаса не является запретной, но не исключено, что стражники могут придраться и к нему. Больше меня волновал вопрос, успокоятся ли на этом нанятые купцом бандиты, или решатся на более серьёзные действия. Может, действительно стоит заявить в городовой приказ о нападении, чтобы остудить пыл агрессора. Так что я даже испытал облегчение, когда оказалось, что тяжёлый выбор делать не придётся.

Минут через пятнадцать, когда мы уже смогли успокоить сильно перепуганную тётю Агнес, послышался звонок входной двери.

— Кто там? — насторожённо спросил я, не спеша открывать замки.

— Городовая стража, — грозно заявил стоящий по ту сторону человек.

Пришлось пускать, а затем объяснять, почему это прохожие жалуются на звуки выстрелов. От обвинения в применении боевого оружия в общественном месте открестился уверением, что стрелял холостыми. К счастью, магазин ружья проверять никто не стал, а вот лицензию ушкуйника, разрешение на оружие и договор на охрану библиотеки городовой прочитал очень внимательно. Под конец я всё-таки добавил:

— Кстати, господин городовой, в одном из нападавших я узнал того, кто вчера напал на дочь и сестру стряпчего Николая Кирилловича Шарова.

Судя по дёрнувшемуся лицу стражника, он прекрасно знает, кто такой Шаров, и точно не станет заминать данное происшествие. Возможно, более пристальное внимание городовой стражи, которую я почему-то постоянно норовил обозвать полицией, охладит наших недругов. Вдобавок я всё же позвонил Насте и попросил поставить в известность отца, но при этом строго запретил девушке даже приближаться к библиотеке.

Возможно, все эти действия принесут пользу, но расслабляться всё равно не стоило. Так что всё время до ужина, прошедшего в нервной обстановке, и после него я провёл в тренировке быстрой дозарядки. Даже порадовался, что начало неплохо получаться. Серьёзно испуганный недавно произошедшими событиями Дима и не вспомнил о моём обещании дать ему поиграться с ружьём, а сразу заперся у себя в спальне.

Работа с оружием оказала на меня успокаивающее воздействие и даже вызвала сонливость. Окончательно умаявшись, я зарядил дробовик, загнав в магазин три оставшихся патрона с резиновыми пулями. По-прежнему не хотелось никого убивать. Надеюсь, я не пожалею о своём человеколюбии.

Когда перестал возиться с оружием, сонливость куда-то подевалась. Воцарившаяся в доме тишина постепенно становилась гнетущей. В душу начали заползать страхи, опутывая её тёмной сетью. Ненавижу бояться! Липкая мерзость, отравившая мне всё детство, вызывала отвращение к самому себе. Поэтому я встал с кровати и взял прислонённое к ночному столику ружьё. Хорошо, что не раздевался и лёг прямо так, поверх покрывала.

Не нужно быть мудрецом, чтобы понять, что страхи как те пауки — если не гонять их, то постепенно оплетут паутиной и вылезут на голову. Осторожно, чтобы не потревожить, скорее всего, неспящих Спаносов, я вышел из своей комнаты и пошёл проверять дом.

Освещение мы оставили включённым почти везде, так что бороться с тревожностью было не так уж сложно. В доме было удивительно тихо, словно тут вообще никто не жил. Сквозь большие окна читального зала проникал сильно ослабленный горящей люстрой лунный свет. Пустое помещение выглядело уныло и даже как-то обиженно.

— Ничего, потерпите немного. Скоро к вам вернутся все, кому нужны знания, — сам не знаю почему, шёпотом пообещал я книгам, ждавшим своего часа на длинных полках.

Словно в качестве своеобразного задатка этому обещанию, я взял наугад один томик и вернулся в комнату. Книга оказалась пособием по математике. Я уже понял, что этот раздел человеческих знаний мне не близок, но всё же увлёкся чтением, правда, не настолько, чтобы побороть постепенно подкравшуюся дрёму. Казалось, лишь прикрыл веки, но когда снова открыл глаза, то понял, что прошло немало времени. И что важнее, обстановка в комнате сильно изменилась — пропало освещение. И это очень странно. Тётя Агнес говорила, что проблем с электричеством у них почти не бывает. Максимум срабатывает предохранительный рубильник. Сегодня ночью ни в какие случайности веры у меня нет, так что бесшумно сполз с кровати и потянулся за ружьём. Затем вспомнил совет оружейника и нацепил на себя пояс. Пришлось повозиться с лямками, но так действительно удобнее, особенно учитывая висевший на поясе тяжёлый нож. Гнёзда для патронов были заполнены так, как посоветовал Олег Остапович.

Оттягивающее руки увесистое ружьё снова придало уверенности. Я крадучись подошёл к двери и прислушался. В коридоре царила полная тишина, но на меня внезапно навалилось пугающее чувство. Пугало оно тем, что было знакомым. Нечто подобное я ощущал, когда зловредный дух покинул книгу, чтобы навредить тёте Агнес. Неужели освящение дома отцом Никодимом не сработало и к нам снова залетело что-то опасное? Страх сжал мою душу злобными тисками, но боялся я не за себя, так что открыл дверь и шагнул в тёмное пространство, словно кинувшись в омут.

В спальне лунный свет хоть как-то помогал, а здесь из-за отсутствия окон не было видно ни зги. Хотя нет, через пару секунд удалось привыкнуть к мраку, чуть подсвеченному со стороны лестницы. В читальном зале благодаря большим окнам луна вполне заменяла теперь не работавшую люстру. И всё же дальний конец коридора был погружён в более глубокую тень. Рассмотреть удалось лишь какой-то сгусток мрака у двери в спальню тёти Агнес. Нечто смутно похожее на скрюченную человеческую фигуру.

Лишь когда эта фигура выровнялась, я понял, что до этого она словно заглядывала в замочную скважину или же пыталась каким-то образом открыть запертый по моему настоянию замок. Несколько бесконечно долгих мгновений мы смотрели друг на друга, а затем одновременно произошло три вещи — едва уловимое ощущение присутствия опасного духа резко усилилось, тёмная фигура сорвалась с места и на её голове, там, где должны быть глаза, зажглись два голубоватых огонька. Я смотрел на бегущего ко мне человека с буквально пылающим взглядом и сам удивлялся происходящим в моей голове процессам. Сознание словно разделилось на две части — одна самозабвенно зашлась в приступе ужаса, сковывая тело, а вторая деловито выудила кое-что из памяти, где отложилось прочитанное в «Одержимом мире».

«Ырка — ночной дух со светящимися глазами. Вытягивает жизнь их своих жертв. В одержимости является духом-хозяином. Может усыплять или давить ужасом. При трансформации изменяет не только глаза человека, но и пальцы, превращая в когти, так что очень опасен в ближнем бою».

И как только осознал, кто именно явился по наши души, тиски страха, и без того не очень сильные, разжались полностью, так что без проблем получилось вскинуть ружьё и нажать на спусковой крючок. Чуть снова не сорвался в панику, когда услышал просто сухой щелчок. Похоже, в патронах, которые стражники применяли против обычных людей, какой-то умник решил обойтись без защиты капсюлей серебром от сглаза. Злость, которая пугающе часто начала выручать меня в сложных ситуациях, придала сил. Я резко передёрнул затвор и ещё раз нажал на спусковой крючок. Громыхнуло знатно. Пуля хоть и резиновая, но всё же затормозила практически добравшегося до меня бесноватого. Вторая и третья, полетевшие вдогонку, свалили его с ног. Бесноватый, извернувшись на полу, вскочил, но к этому моменту я уже, пусть и не так ловко, как Олег Остапович, успел дозарядиться, и в грудь почти дотянувшейся до меня когтями твари влетел заряд покрытой серебром картечи.

Бесноватый завизжал так сильно, что зазвенело в ушах. Он снова упал и начал корчиться на ковровой дорожке, заливая её кровью. Я дозарядил ещё один патрон с особой картечью, но так и не выстрелил. Внезапно ощущение присутствия духа ослабло, а затем и вовсе исчезло. Затихло и покинутое им тело. С развороченной картечью грудью простому человеку выжить невозможно. Если бы не серебро, ырка, может, и остался бы, не дав носителю умереть.

За спиной щёлкнул замок, но я тут же заорал:

— Сидите в спальнях! Двери не открывать! — Кричал громко, чтобы услышала и тётя Агнес. Затем спохватился и добавил: — Если услышали меня, постучите в дверь!

Из дальнего конца коридора донёсся отчётливый стук. Дима тоже отстучался, предварительно щёлкнув замком. Удивительное ощущение — когда защищаешь близких тебе людей, напрочь уходит страх за свою жизнь. Так что деловито дозарядившись ещё тремя патронами с особой картечью, я спустился в залитый лунным светом читальный зал. Ружьё держал у плеча и старался лихо наводить его на самые подозрительные места с густой тенью. Уверен, со стороны выгляжу совершенно нелепо, и этому тоже ещё предстоит учиться.

Наконец-то добравшись до рубильника у спуска в подвал, я убедился в верности своей догадки и вернул рычаг на прежнее место. Дом тут же залило электрическим светом, и стало намного легче. Правда, тут же навалились мысли о том, что делать дальше.

Без малейшей надежды на успех я подошёл к телефону и набрал номер околотка родного района. Через десяток секунд ответил сонный голос:

— Чаво там стряслось? — Затем человек на другом конце провода проснулся окончательно и ответил по форме: — Околоток Речного района. Дежурный городовой Сенцов. Слушаю вас.

— Здравствуйте. Понимаю, что просьба не ко времени, но не могли бы вы как-то изыскать возможность и передать отцу Никодиму привет от библиотекаря, — пока мой собеседник не начал возмущаться, я поспешил добавить: — Скажите батюшке, что на библиотеку напал бесноватый и нужна его помощь. Тот, кто потрудится доставить эту весть, получит червонец.

Было видно, что городовой собирался-таки мне наговорить нехороших слов, потому что он озадаченно крякнул и тут же уточнил:

— Вы сообщили о происшествии дежурному центрального околотка?

— Да, — на голубом глазу соврал я.

— Хорошо, — буркнул городовой и положил трубку.

Вот и думай теперь, что бы это значило. Хорошо хоть, успел сказать о награде. Уж за червонец он найдёт, кого послать к священнику, правда, не факт, что посланник получит больше серебрушки.

После того как уверил стражника, что уже позвонил в центральный околоток, других вариантов не оставалось. Правда, ещё пару минут выждал, лелея смутную надежду, что это даст мне хоть какую-то фору. Затем взялся за трубку телефона. Ответили мне быстро, выслушали внимательно, тут же пообещали прислать усиленную группу стражников и, что самое неприятное, сообщить о происшествии скорбным братьям.

Стражники явятся не прямо сейчас, так что я поднялся на второй этаж и подошёл к телу. С каким-то нездоровым любопытством присел рядом, чтобы внимательно изучить. Выглядел ночной гость жутковато, и дело даже не в развороченной картечью груди. Страшная рана перестала сочиться кровью, но ковровую дорожку, скорее всего, придётся выбросить. Одежда вполне обычная, тёмных тонов. На поясе, кроме короткого кинжала, висела связка странных ключей. Скорее всего, это отмычки. Но больше меня интересовали противоестественные изменения тела. Кончики пальцев хоть и почернели, но на когти уже не похожи. Оставшиеся открытыми глаза были абсолютно чёрными, а кожа вокруг них потемнела, словно была подведена краской. Раньше я думал, что после смерти одержимые, как бы ни менялись, снова становятся обычными людьми. Но Корчак в своей книге писал о другом. Да и сам я теперь убедился, что для обратной трансформации необходима сила духа, а он покинул бесноватого, как только почувствовал неприятное влияние серебра.

Появилась мысль показать всё это Диме, так сказать, в воспитательных целях, но здравый смысл победил, и я оставил всё как есть до прихода стражников. Сам же спустился в читальный зал, отпер входную дверь и провёл некоторые приготовления.

Чем дальше, тем больше я принимал как должное все странности, происходящие со мной. Долгие размышления привели к выводу, что никакой одержимости нет. Опасения, конечно же, время от времени всё ещё мелькали, но мне удавалось их успокаивать. И как ни странно, особенно учитывая название книги, в этом помог именно «Одержимый мир». Корчак описывал дух человека как некий аналог призрачной одежды. То, что мы носим на себе, с одной стороны, не есть часть нас, а с другой — это основа нашего образа. Особенно учитывая, что в карманах мы храним деньги, паспорт, а особо памятливые и записную книжку. Вот так и с духом. Он не есть наша суть, ею является душа, но при этом дух многое в себе несёт. Душу чужака, который пытался захватить моё тело, то ли сожрал, то ли поработил водяной, оставив мне в качестве трофея и компенсации части его духа. Заключённая в нём сила подпитала мой собственный дух, сделав меня сильнее и умнее. А то, что было в «карманах», дополнило мой скудный словарный запас, а также иногда подбрасывало полезные идеи, как, к примеру, то, что к приходу стражников нужно приготовиться особым образом.

Достав из портфеля документы, я аккуратно разложил их на читальном столе, рядом с разряженным ружьём. Там же оставил пояс с патронами и ножом. Пока далеко не отходил, мало ли кто сейчас войдёт в открытую дверь, но, когда услышал крик снаружи, тут же сделал пару шагов от стола и поднял руки чуть выше уровня плеч.

— Откройте! Городовая стража!

Дверь доблестные стражники открыли с пинка и ворвались в зал, удерживая меня под прицелом револьверов и дробовиков. Их было шестеро, да ещё и в сопровождении княжеского дружинника. Этот вёл себя нарочито спокойно, даже не достав массивный револьвер из поясной кобуры.

— На колени! Руки за голову! — орал на меня усатый городовой, но его тут же одёрнул дружинник:

— Успокойся, Матвей. Видишь же, что парень ведёт себя прилично, но обыскать его всё же следует.

Названный Матвеем усач кивком головы направил ко мне молодого городового, который сноровисто обыскал мою одежду. Затем отступил в сторону, отрицательно качнув головой.

— Вот и ладушки, — с видом эдакого добряка заявил дружинник, но и дураку было понятно, насколько фальшива эта маска.

В дружину князей, даже удельных, простые люди не попадали. Дёрнись я к ружью, и тяжёлая пуля развалит мне голову раньше, чем резкие городовые успеют испугаться. Или это я себя накручиваю?

— Что же, вьюнош, поведай нам, что тут у вас такого приключилось и где так называемый одержимый? Очень надеюсь, что ты не напрасно потревожил нас посреди ночи.

Через минуту, когда все дружно поднялись на второй этаж, его вальяжность слетела, обнажив хищное нутро. Дружинник даже ухватился за рукоять револьвера, но из кобуры не вытащил. Городовые тревожно загомонили и отошли подальше. А затем, когда по лестнице, словно учуявшие мертвечину чёрные вороны, взбежали бесогоны, стражники вообще сбежали в читальный зал. Дружинник наградил блондинистого монаха угрюмым взглядом, но уходить не стал. Чувствовалась между ними какая-то напряжённость, но мне это вряд ли поможет.

Скорбные братья быстро осмотрели труп, затем двое отправились проверять первый этаж, а блондин с помощником прошлись по комнатам второго. Не забыли проверить спальни Димы и тёти Агнес, к счастью особо там не задержавшись. Затем белобрысый поманил меня пальцем в сторону кабинета, где указал на заблаговременно выставленный посреди комнаты стул:

— Садись и начинай каяться.

В меня с детства вбивали суеверный страх перед беспощадными бесогонами, но теперь, когда я научился здраво мыслить, этот страх давил намного меньше. Так что приказу занять стул я подчинился, а вот насчёт второго указания всё же решил уточнить:

— И в чём именно я должен покаяться?

— В том, что отринул Господа нашего и продал душу нечистому.

— Вы сейчас серьёзно? — с искренним удивлением спросил я и даже попытался подняться со стула, но тяжёлая рука одного из помощников белобрысого легла мне на плечо, придавливая обратно.

— Ну а как иначе ты объяснишь появление в этом доме бесноватого?

— Очень просто. Он пришёл сюда, чтобы убить всех, кто здесь живёт.

— А может, это ты его привёл?

— Я? — Несмотря на активность мыслей, было совершенно непонятно, что вообще можно ответить на столь нелепое обвинение, но тут на помощь пришёл сам бесогон:

— А кто? — Вопрос он задал с явной издёвкой, словно ответ был очевиден, но не для меня:

— К примеру, купец Калашников.

Вместо ожидаемого покаяния я начал выливать на бесогона все беды, постигшие семью Спанос, да и меня заодно. Конечно, умолчал о проклятой книге и участии отца Никодима в её уничтожении. Впоследствии это может мне аукнуться, но сейчас другого выхода не было. Упомянул и неудачный налёт бандитов. Монах какое-то время угрюмо внимал, но хватило его ненадолго:

— Мне не интересно слушать о ваших мирских сварах с разбойниками и купцами.

— А вот мне как раз очень интересно, — послышался за спиной голос дружинника.

Честно говоря, этого я и добивался, заливаясь здесь соловьём. Правда, надежда была слабой, но ведь сработало!

— Хорошо, — неожиданно покладисто согласился молодой монах, что меня насторожило ещё больше. — Спрашивай обо всём что угодно и постарайся ничего не упустить, потому что после я заберу его в монастырь для искренней исповеди.

А вот теперь меня охватила даже большая жуть, чем тогда, когда увидел светящиеся в темноте глаза ырки. Поэтому был от всей души благодарен дружиннику за то, что он не стал затягивать с отповедью:

— Никуда он без приказа князя не пойдёт. Ушкуйники у господаря на особом счету.

— Ушкуйники? — раздражённо переспросил монах, и я с искренним удивлением посмотрел на его недовольное лицо.

Я его не видел, но уверен, что дружинник наградил бесогона точно таким же недоумённым взглядом. А ведь блондин казался куда умнее. Неужели испытывает ко мне столь ослепляющую ненависть? Ведь всё более чем очевидно. Бесноватый убит выстрелом в упор, значит, я использовал огнестрельное оружие и если сейчас сижу перед ним не в кандалах, то и дружинник, и городовые спокойно отнеслись к наличию ружья в доме.

Похоже, действительно дело не в глупости, а во временном помешательстве на почве ненависти, густо замешанной на фанатизме. Глаза монаха сузились, блеснув лёгким безумием. Он даже скрипнул зубами, явно понимая, что сейчас меня укусить не получится.

— Не радуйся, бес, я получу разрешение и вернусь. Князю, как господарю этого города, не понравится, что здесь безнаказанно орудуют пособники нечистого.

— Ему это уже давно не нравится, — снова вмешался в разговор всё ещё находящийся вне поля моего зрения дружинник. — Особенно то, что вы, бесогоны, совсем мышей не ловите. Вот горожанам и приходится самим отбиваться. Хорошо, что бесноватый наткнулся на ушкуйника с ружьём, а не на обывателя с кухонным ножом.

Это, конечно, неправильно, но мне стало легче оттого, что теперь ненависть монаха направлена на кого-то другого. Но он всё же справился с яростью и спорить не стал.

— Чтобы этот отступник не сбежал, я оставлю своего брата наблюдать за домом.

— Ну и я от себя попрошу Матвея Ивановича присмотреть тут за всем, — с явно читающейся в голосе усмешкой сказал дружинник. — Надеюсь, Степан Романович не заставит его торчать до утра снаружи?

Сначала меня удивило то, что он знает, как меня зовут, а затем вспомнил, как дружинник мельком просматривал разложенные на столе документы. Судя по всему, и со зрением, и с памятью у него всё в порядке, что совсем не удивительного. Он точно не рядовой дружинник, а может, и вообще из ближников князя. Знаю ведь, что есть отличительные знаки, но так и не удосужился их изучить. Этот недочёт, как и многие другие, нужно срочно исправлять.

Уже не чувствуя на плече давления тяжёлой монашеской руки, я встал и повернулся к моему защитнику.

— Агнесса Георгиевна готовит на завтрак прекрасные оладьи. Думаю, Матвею Ивановичу они понравятся. А вот насчёт монаха не уверен. Им ведь полагается умерщвлять плоть и всё такое. — Сказав это, я по какому-то наитию приложил правую руку к левой груди и сделал лёгкий поклон дружиннику.

Он ответил благосклонным кивком. Затем всё вокруг снова стремительно завертелось, но минут через десять в доме воцарилась звенящая тишина. Дима находился в спальне своей матушки, а городовой скромно присел на стул в библиотечном зале. От бесноватого осталось лишь пятно на ковре. Тело забрали бесогоны. Я пару минут простоял в коридоре, не веря, что удалось отбиться даже без помощи отца Никодима, который так и не явился по моему зову. Впрочем, жаловаться грех — священник и без того сделал для меня больше, чем кто бы то ни было во всём мире, за исключением моей новой семьи.

Словно не желая больше терпеть эту гнетущую тишину, я постучался в спальню тёти Агнес и успокоил своих близких тем, что угроза миновала, а также попросил хозяйку приготовить нам что-нибудь, дабы задобрить городового. Как я и подозревал, необходимость кормёжки голодных из-за нервотрёпки мужчин тут же вымела из головы женщины все тревоги, заставив с энтузиазмом взяться за дело. Стражник со всем почтением был приглашён в столовую, и, пока готовился ранний завтрак, мы с Димой развлекали усача почти светской беседой.

То, что сердобольная хозяйка вынесла дежурившему снаружи монаху большой бутерброд и кружку чая, меня слегка покоробило, но я тут же одёрнул себя. Гнев и злоба — это как раз то, что ведёт на тёмную дорожку. Предупреждения отца Никодима и благочинного всё ещё свежи в моей памяти. Да и самому не хотелось пускать тьму в свою душу, так что будем опираться на всепрощение и понимание.

Это же касалось и неприятных мыслей по поводу бездействия отца Никодима, как оказалось, совершенно незаслуженных. Священник явился в наш дом сразу после полудня. Он сообщил и монаху, и городовому, что в присмотре за домом более нет никакой необходимости. Если бесогон тут же исчез, то на лице стражника отразилось разочарование, но пробыло там недолго, потому что тётя Агнес властно заявила, что отпустит его только после обеда. Так что обсуждение наших дел пришлось немного отложить. И только когда довольный жизнью стражник отбыл восвояси, отец Никодим сообщил о том, чем занимался первую половину дня.

— Ваш вопрос решали на самом верху. Правда, князь особо не вникал. Наговорил брату Аркадию много нехороших слов и попрекнул благочинного тем, что церковь совсем распустила своих псов. У братьев скорби не было ничего весомого против тебя, так что им приказано отступиться. Но есть в том, что случилось ночью, и положительная сторона, — позволил себе усталую улыбку священник. — Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Весть о бесчинствах бандитов в самом центре города взбесила князя и он намылил холку дьяку городового приказа и исправнику, так что они тряхнули кого надо и быстро вышли на Калашникова. Правда, сейчас у него проблемы похуже обвинений в связи с бандитами. Раньше городовых у купца оказались братья скорби. Пытаются узнать, как он сумел натравить на вас бесноватого. Могут узнать и о проклятой книге, так что я подстраховался и всё рассказал благочинному. Он своей волей одобрил ритуал очищения огнём и проведение освящения дома мной, а не местным священником. В общем, теперь Калашникова можно не бояться, а с братьями скорби поможет благочинный.

Тётушка Агнес тут же бросилась благодарить батюшку, но тот пресёк её порыв и строго сказал:

— Теперь мне нужно побеседовать со Степаном. Позволите воспользоваться вашим кабинетом?

— Конечно, батюшка! Весь дом в вашем полном распоряжении.

Тот злополучный стул всё ещё находился посреди кабинета, так что я тут же передвинул его к рабочему столу. Место покойного хозяина никто из нас занять не решился, поэтому оба расположились на гостевых стульях. Некоторое время батюшка молчал, явно собираясь с мыслями, а затем горестно вздохнул и посмотрел на меня.

— Я долго отказывался видеть ниспосланные мне знаки, не желая тебе такой участи, но сопротивляться воле Его бессмысленно. Об одном уповаю, чтобы всё это не оказалось кознями нечистого. Ты слишком часто сталкиваешься с бесноватыми, чтобы это было случайностью. Дабы не запутать тебя, начну с самого начала. Родился я в Новгороде, в семье рабочего и прачки. Родители умерли рано, и уже в пять лет я оказался на улице. То были тёмные годы испытаний, и не все соблазны мне удалось отринуть. Я был чем-то похож на известного тебе Андрюшу Зайца. Потому и взял его под присмотр, как когда-то за мной присматривал священник из нашего района. Но я не поступлю с мальцом так, как поступил он. Не хочу для него своей судьбы. Отец Сергий, почуяв во мне необычайную силу духа, отправил меня в монастырь братьев скорби, где я и обучался делу защиты невинных от бесовской напасти. Для этого дела одной силы духа недостаточно, а укрепить его может лишь вера. И чем истовее она, тем лучше. Нас закаляли, как клинок, истязая тело и выжигая все сомнения. Они довели мою веру до высшего пика истовости. Я стал одним из лучших, но не сумел сохранить чистоту помыслов, и вера моя дала трещину, ибо шагнул я в ней за грань фанатизма.

Священник на некоторое время замолчал, затем задал мне неожиданный вопрос:

— Ты знаешь, почему братство Скорби называют именно так?

— Нет, — мотнул я головой и позволил себе быть откровенным: — Честно говоря, не вижу, чтобы они особо скорбели.

— Так и есть, — печально и с какой-то затаённой болью вздохнул батюшка. — Те, кто создавал братство, понимали, какой грех берут на себя. В шестой заповеди сказано — не убий. И тот, кто позволяет себе трактовать её, выдумывая исключения, губит душу свою. Первые скорбники это понимали. Когда не удаётся изгнать беса, ради спасения души одержимого приходится идти на смертоубийство. Мы скорбим прежде всего по своей загубленной душе, ибо никакое покаяние не искупит этот грех. Но со временем многое поменялось. Не думаю, что дело в кознях нечистого, просто братство ощутило, что проигрывает в этой войне. В городах всё больше появлялось бесноватых и всё реже удавались изгнания. Вера в свои силы слабла, и тогда мы провалились в фанатизм. Начали верить в то, что поступаем правильно, когда убиваем безнадёжных. Возомнили, что творим богоугодное дело. Я тоже в это верил и никогда не осознал бы своей ошибки, если бы не мой друг. Мы учились вместе, но подготовка псов церкви отличается от обучения церковных розмыслов. Они учились думать, а свободная мысль приводит к сомнениям, которыми Илья и делился со мной. Я чувствовал, что сила моя слабнет от этих сомнений, но отказаться от дружбы не смог. А затем случилось то, что сделало меня отступником и привело в самый захудалый приход провинциального городка.

Священник замолчал, а я вообще был не в силах сказать ни слова, лишь затаив дыхание ждал продолжения, и оно последовало:

— Илья занимался изучением всего непонятного, что попадало в руки нашего братства. Однажды, когда мы разорили капище идолопоклонников, среди подношений нечестивым богам обнаружили странный костяной нож с древними письменами. Нож был пропилен с обуха таким образом, что превращался почти в крюк. Вообще непонятно, как им можно орудовать. Воткнув такое в плоть, обратно уже не вытащишь. Вот и Илью этот нож сильно зацепил за живое. Он долго его изучал и даже испросил дозволения на допрос одного шамана. Никогда не видел его таким. Моего тихого друга, кроме диковинок всяких, обычно ничего не интересовало. Он всегда был против искренних исповедей, а тут…

— Искренних исповедей? — переспросил я, потому что эти два слова царапнули мне слух и напомнили о странных речах белобрысого.

— Так у нас иногда называли пытки на дыбе.

По спине пробежались холодные мурашки. Вот, оказывается, от чего меня избавил дружинник. Если бы не он, даже вмешательство отца Никодима и благочинного максимум помогло бы снять меня с дыбы в самом разгаре пыток. Моё отношение к белобрысому стало ещё хуже. Впрочем, это дело минувших, а может, и грядущих дней, сейчас важно выслушать батюшку. Так что я вынырнул из своих размышлений и состроил очень внимательное лицо.

Явно догадываясь, какие мысли бегают в моей черепушке, священник дал мне время прийти в себя и продолжил:

— Я был очень удивлён поведением своего друга, который коршуном вцепился в шамана и таки вытащил из него всё, что ему было нужно. Потом он, каясь, говорил мне, что не сдержался, почувствовав возможность облегчить изгнание бесов и тем самым избавить души наших братьев от греха. Илья был уверен, что сможет переделать тот костяной крюк так, чтобы им был способен воспользоваться даже православный. Но была одна преграда. Изгоняющему, взявшему в руки этот инструмент, нужно было выйти из себя. Причём буквально — его дух должен на время покинуть тело, а на подобное способны только шаманы. Я тоже загорелся этой мыслью, ведь чувствовал, что сила выжженных на мне молитв слабнет от сомнений в праведности нашего дела.

Похоже, вопрос так ярко отразился на моём лице, что батюшка кривовато улыбнулся и расстегнул ворот подрясника, обнажая свою грудь и часть левого плеча. Уже одрябшая старческая кожа была изуродована выжженными буквами. Именно выжженными, а не вытатуированными. Они шли так часто, связываясь в тексты молитв, что у меня самого начала зудеть кожа на груди. И что-то подсказывало мне, что наставники братства только этим участком тела не ограничились.

Когда отец Никодим говорил о том, что не хочет своей участи для Андрюхи Зайца, я было подумал, что вхождение в братство станет для парня лучшей долей, чем голодная жизнь на улице и постоянные побои, но теперь осознал — батюшка совершенно прав. Такая «радость» Зайцу точно не нужна. Застегнув подрясник, священник продолжил:

— Теперь ты понимаешь, почему мы ухватились за альтернативную возможность. Вижу, тебе знакомо это слово. — Было заметно, что моя эрудированность всё ещё напрягает священника, но он явно решил с этим смириться. — Увы, иерархи церкви сочли мысли Ильи ересью. Его приговорили к очищению огнём. И даже не за изучение запретного, а за то, что он, как-то почуяв опасность, спрятал костяной нож. Мой друг отказался отдавать скверную вещь и не рассказал о моём участии даже под пытками. Я не мог просто стоять в стороне. К этому времени мне удалось снискать славу опытного бесогона, так что кое-какие возможности и связи имелись. Я растратил их все, наступил на множество мозолей и разбередил кучу старых душевных ран, но всё-таки сумел заставить судей сменить очищение огнём на строгое послушание в дальнем скиту. Может, и сам бы присоединился к своему другу, что было бы не так уж плохо, но благочинный, который был одним из судей, вступился за меня. Он помог стать иеромонахом и нашёл такой приход, в котором даже разуверившийся отступник не сможет причинить много вреда своей пастве.

Последнюю фразу священник произнёс с такой горечью, что я удивился:

— О чём это вы, батюшка?

— О том, что я более не способен зажечь веру в душах своих прихожан и тем подвергаю их опасности падения во тьму.

— Да что вы такое говорите! — возмутился я. — Знаете, что мне стало понятно за эти дни, когда научился нормально думать и стал много читать, особенно газеты? В других районах, таких же небогатых, как наш Речной, бесноватые постоянно кого-то убивают. А я за одиннадцать лет ни разу не то что не видел одержимых, даже не слышал, чтобы они появлялись поблизости. Хотите сказать, что это не ваша заслуга?

— Река рядом, а духи её не любят.

Я сделал вид, что не заметил, как батюшка упомянул не бесов, а духов, и сразу парировал:

— Третьего дня у Белых доков бесноватый убил двоих на пришвартованном к пирсу сухогрузе.

Батюшка от моих слов лишь отмахнулся, но я почувствовал, что ему полегчало.

— Это всё пустое. Слушай дальше. Получив приход, я решил забыть обо всём, что было раньше, и просто служить Господу в меру скудных сил своих. Но потом появился юноша, который, как ты сам сказал, одиннадцать лет не видел бесноватых, а затем меньше чем за неделю встретил троих и одного даже убил. А ещё этот твой рассказ о ведьме и её видениях. Я долго думал, чем же ты сможешь ей помочь, и нашёл лишь один ответ. Язычникам запрещено изгонять бесов. Ведь отринувшие Господа добровольно отдали и души, и тела свои нечестивым идолам и слугам их. Но это не значит, что они жаждут лишаться власти над телом своим. И этим нежеланием мы воспользуемся на благо православного люда. Ведьма сможет свести тебя с шаманом, чтобы он научил твой дух покидать тело. Если сдюжишь, я найду способ поговорить с Ильёй и убедить его отдать нам нож. Он ещё жив, в том меня уверил благочинный.

Священник замолчал, но я нутром чувствовал, что он чего-то недоговаривает. Похоже, мой взгляд оказался слишком пристальным, и священник, обречённо вздохнув, сказал:

— Две недели назад один из иванов нашего города попросил меня изгнать беса из своего сына. К скорбникам он не хотел идти, и я его понимаю. Брат Аркадий слишком слаб, самоуверен и слишком полагается на искренние исповеди. Увы, мне тоже не хватило веры и сил. Мои молитвы ничего не смогли сделать с бесом. Поэтому жестокий и сильный муж, заливаясь слезами, на моих глазах вогнал покрытый серебром кинжал в сердце своего пятилетнего ребёнка, — последние слова священник произнёс шёпотом, а затем вскрикнул: — Так не должно быть, Степан! Прости, что толкаю тебя на этот путь, но сам я пройти его не способен.

— Это мой выбор, — возразил я.

— Но без меня ты бы далеко не ушёл и не изведал тех бед, кои могут на тебя свалиться.

— Вы сейчас о скорбниках? Думаю, им такая затея точно не понравится.

— Как раз скорбников можешь не опасаться, — насторожил меня своим ответом батюшка. — Я исповедался благочинному, и он благословил нас на сие деяние. Они с князем хоть и часто ругаются, но уважают друг друга безмерно. И оба понимают, что скорбники не справляются. Дела в городе очень плохи, так что они решили ухватиться даже за такую сомнительную соломинку.

Этот разговор серьёзно разбередил мне душу и не давал покоя весь день. Да и ночью уснуть удалось лишь под утро. Мысли разделились на две враждующие команды и сцепились в такой схватке, что загудела голова. Очень хотелось просто жить, тем более перспективы были довольно радужными. Удалось обрасти очень хорошими связями и удачно вложить отцовское наследство. Зачем рисковать жизнью непонятно за что? Хотя нет, вру. Есть за что. Прав отец Никодим, слишком многое свалилось на меня за последнюю неделю, чтобы счесть это случайностью. Кому много дано, с того много и спросится, а получил я запредельно много. И лучше будет, если сам пойду по верному пути, чем придётся возвращаться на него, получив увесистый пинок от заинтересованных сил. Очень уж не хочется оставаться один на один с этим белобрысым фанатиком. Да и чувствовал я, что уже не смогу жить простым обывателем, продающим книги. Возможность научиться тому, что не подвластно другим, будоражила куда сильнее шампанского и ласк Элен. Неизведанные тайны манили меня так сильно, что никакие страхи не могли побороть это неудержимое влечение.

Тьфу ты, сам заговорил, как герой бульварного романа. Нужно всё же побольше читать серьёзную литературу.