Слишком смышленый дурачок

Глава 11

Сон пришёл лишь глубокой ночью, да и то лишь до рассвета. Снова проснулся оттого, что замёрз. А чуть позже вопль петуха поставил точку в моих ночных мучениях. Так что, когда Василиса, не заходя в пристройку, позвала завтракать, я был готов, хоть и недостаточно бодр. Было непонятно, как общаться с девушкой после ночных приключений, но, как только вышел из пристройки, все досужие переживания мигом вылетели из головы. На явно любимой завалинке у входа в полуподвальную мастерскую сидел оборотень и с каким-то хищным любопытством наблюдал за нами. Васька тоже чувствовала себя некомфортно и недовольно хмурилась.

А если он был здесь всю ночь? Вдруг надумает перегрызть мне горло за покушение на честь ученицы своей хозяйки? Похоже, мысли отчётливо отпечатались на моём лице, потому что стоявшая неподалёку Василиса возмущённо фыркнула, шлёпнула меня полотенцем и с показным недовольством сказала:

— Пошли, покажу, где умыться.

Зато неловкость куда-то пропала, и всё стало на свои места. Романтики между нами нет, но и отношения стали более близкими. А сейчас для меня это наилучший вариант.

Железный рукомойник обнаружился у бани, где я с удовольствием умылся. Затем вытерся полотенцем, которое несла Василиса, перебросив через плечо. Я уже хотел потянуться за курткой, которую набросил на вбитый в брёвна стены колышек, но тут откуда-то сверху с громким стрекотом слетела Воруха. Сорока вцепилась в куртку как в насест и нагло влезла клювом в наружный внешний карман, а затем выудила оттуда мои часы с серебряным покрытием. Я аж задохнулся от такой наглости и дёрнулся, чтобы спасти собственное имущество, но эта пернатая скотина успела вцепиться в цепочку часов лапами и резко взлетела вверх. Впрочем, теперь неприятность случилась уже с ней, потому что часами я дорожил, и крючок на конце цепочки был зацеплен за пуговичную петлю. Так что птице пришлось тащить за собой и тяжёлую куртку. И что удивительно, дури у неё хватило. Она вполне могла унести и одёжку, но тут подскочил я, вцепился в куртку и потащил всю эту упряжку на себя. Сорока никак не успокаивалась и отпустила часы, только когда поняла, что я сейчас подтащу её достаточно близко, чтобы двинуть уже занесённым кулаком. Но и на этом недовольная сорока не успокоилась. Извернувшись в воздухе невообразимым образом, она пролетела над моей головой и двинула клювом в макушку.

— Чтобы тебя блохи сожрали, крыса ты с крыльями! — дал я волю своим чувствам, чем чуть не довёл уже заливавшуюся смехом Василису до истерики.

Она даже снова начала похрюкивать, что и успокоило её безудержное веселье. Я же испытывал противоречивые чувства — злился на сороку и одновременно был благодарен ей за разрядку обстановки.

Во время завтрака Виринея наблюдала за нами с хитрым прищуром, но без злобы, и это самое главное. Так что я решился на вопрос:

— Виринея Гораздовна, а что это было вчера вечером?

Я вот прямо почувствовал, как сильно ей хочется пошутить по поводу прихода Василисы ко мне, но сдержалась и всё же ответила без подколок:

— Дурость и ревность. Я уже поговорила с отцом Ждана, и он вколотил ему немного ума через одно место. А ещё разузнаю, кто научил парня жертвенному наговору, но это потом. В общем, этот дуралей позвал ляда, видно рассчитывая, что когда тот пройдёт через защитный круг, то сразу кинется на поповца, а остальных не заметит. Ляд — дух хоть и из младших, но не самый слабый и дюже пакостный. Залезть в тебя силёнок ему не хватило бы, но твой дух подпортить вполне мог. Так что благодари Ваську, что заступилась. — Заметив, как горделиво вскинула голову ученица, ведунья добавила: — Хотя она же тебя под своих ухажёров и подставила. Дразнит парней, а они потом беснуются.

— Никого я не дразнила! — вскинулась Василиса. — Нужен мне этот замухрышка.

— Хочешь сказать, что не замечала, как он по тебе сохнет? Тогда почему не пояснила парню, что ему ничего не светит? Понравилось чужое обожание, вот и игралась с влюблённым дурачком, как со щенком, — уже совсем не шутейно пеняла ученице Виринея.

Судя по тому, как потупилась Василиса, девушка понимала свою неправоту или делала вид, что понимает.

Мне захотелось ей как-то помочь, и ляпнул, не особо подумав:

— А ляда не могло привлечь то, что я православный?

— Глупости это, — отмахнулась ведунья, но перестала сверлить ученицу недовольным взглядом. — Страшилки для городских. Мы для духов почти одинаковые, как это ни странно. Просто наша защита получше вашей, вот и вся разница.

— А Корчак писал, что большое количество христиан, окажись они в заповедных местах, могут разбудить старшего духа.

— В этом он ошибался, — уверенно возразила ведунья. — Старшие просыпаются, только когда учуют рядом множество смертей, и без разницы, кто гибнет. А от младших отобьётся любой, кто духом силён да верой крепок, и не важно, что он носит — колядник, ладиней или крест. Но об этом в городе лучше не рассказывай. Нечего городским делать в наших лесах. И вам безопаснее, и нам спокойнее.

Дальше я больше думал, чем ел, и минут через десять Виринея, явно поняв, что толку от моего сидения за столом уже никакого, решительно завершила трапезу:

— Собирайся, Степан. Пора отплывать.

— Куда? — удивился я.

— К шаману. Или ты передумал идти к нему в ученики? Решил просто остаться у нас? Может, и в веру нашу перейдёшь? Жену возьмёшь? Вон хотя бы Ваську, раз уж она к тебе ластится. Правда, тихого семейного счастья не жди, зато будет весело.

Она явно знала о нашем ночном разговоре, а может, и подслушивала! Похоже, мы с Василисой синхронно покраснели, потому что Виринея заливисто рассмеялась:

— Пошли уже, барон де Лаваль. Пора заняться делом.

Что интересно, Василиса сделала недоумённое лицо, а вот мне стало любопытно, откуда ведунья знает героя-любовника из популярной серии бульварных романов, причём написанных не так уж давно. Сам я не читал, но Настя об этом бароне нам с Димой все уши прожужжала. Нужно будет в следующий раз привезти ведунье несколько новинок в подарок.

Через минуту мне стало не до досужих размышлений, потому что, как только мы вышли из дома, к нам подошёл оборотень. Одет он, как и прежде, в свободные портки и рубаху — без обуви и головного убора, но было заметно, что в таком виде ему вполне комфортно. Даже стало интересно, зимой он тоже босиком гуляет или всё же валенки надевает?

Под пристальным взглядом оборотня я быстро сбегал в пристройку и забрал свой мешок. Почти как в прошлый раз, мы втроём прошли по главной деревенской дороге до самого берега озера, где нас уже ждали две лодки и три местных мужика. На меня они смотрели с настороженностью, но без агрессии. Возможно, исключительно потому, что рядом ведунья и её ручной оборотень. Для путешествия через озеро была приготовлена узкая двухместная лодка и ещё одна побольше, рассчитанная человек на пять. В меньшую сели Здебор и один из мужиков. В той, что побольше, за вёсла взялись двое других. Мы с Виринеей оказались простыми пассажирами. Как только уселись, мужики тут же начали грести, и лодки шустро заскользили по глади озера.

Ведунья окинула меня внимательным взглядом и поинтересовалась:

— Ты хоть оружие какое прикупил, кроме этого ножа?

— Прикупил, — тут же ответил я и добавил: — Дробовик.

— Хорошо. Доставай его, а то в наших местах мужчина без серьёзного оружия как баба без юбки — любой обидеть норовит.

Я быстро извлёк оружие из особого отделения в мешке ушкуйника. Затем достал патронташ и сразу нацепил на себя. Размер лодки позволял сделать всё без угрозы раскачать её слишком сильно.

Не услышав никаких предостерегающих возгласов, сноровисто зарядил дробовик и, лишь когда закончил, понял, что деревенские перестали грести. Даже оборотень из другой лодки внимательно рассматривал оружие в моих руках. Честно говоря, сначала струхнул, но успокоился, когда бородатый гребец в нашей лодке крякнул и сказал:

— Лепое ружжо.

Охотники явно оценили моё приобретение. У них при себе были лишь старенькие двустволки, а у одного вообще совсем уж древняя одностволка. Главное, чтобы их восхищение не переросло в желание заполучить такую игрушку себе, сняв с моего трупа. Очень надеюсь, что страх перед ведуньей окажется сильнее жадности. Лишь Здебор смотрел на мой дробовик не с вожделением, а, наоборот, с неприязнью. И это тоже не очень хорошо.

Дальше мы плыли молча, хотя в голове и крутилось множество вопросов. Но не задавать же их при посторонних. Постепенно перестал мучить себя и просто наслаждался видами озера. С борта железного ушкуя всё выглядело немного по-другому, а сейчас, когда мы скользили по едва тронутой утренним ветерком поверхности озера, ощущения были совсем иными. Даже странно, почему дядька Захар так боялся задерживаться здесь. Всё выглядело настолько мирно и красиво, что не верилось в какую-либо угрозу, но здравый смысл подсказывал, что капитан далеко не трус и уж точно не дурак. Судя по всему, плыть нам ещё долго, поэтому я тихо спросил у Виринеи:

— А насколько тут вообще безопасно?

Размышлявшая о чём-то своём ведунья перевела на меня взгляд и, неопределённо пожав плечами, ответила:

— Смотря когда и для кого. Под светом солнца духам неуютно, и они уходят на глубину, даже те, кто нашёл себе тело. Но иногда и днём могут набедокурить. Но это бывает редко. А вот ночью даже наши стараются не подходить к воде. Так что, если останешься с Козулом, то по ночам к озеру не суйся. Да и днём тебе на берегу делать нечего.

— А что за козёл?

Губы Виринеи дёрнулись в улыбке, но глаза остались серьёзными, а тон холодным:

— Не вздумай его так назвать. Живьём я тебя обратно, может, и получу, но вот здоровым вряд ли. Шамана зовут Козул. Он — хуратанин. Выглядит и ведёт себя как блаженный, но упаси тебя твой бог хоть как-то проявить неуважение. Называть его следует либо почтенный Козул, либо, если разрешит, учитель. Старайся почаще кланяться, не переломишься. Он только делает вид, что плохо говорит, но прекрасно понимает и старую и новую речь. Посему хорошенько подумай перед тем, как что-то сказать и тем более сделать. Здебор останется с тобой и приглядит, но это не значит, что можно делать глупости.

— Даже не собирался, — тут же постарался я успокоить почему-то встревожившуюся ведунью.

— Ну, вчера ночью ты повёл себя благоразумно, может, и тут не опростоволосишься, — ещё раз намекнула она на то, что прекрасно знает о ночной вылазке Василисы и чем у нас там всё закончилось.

Меня распирало от любопытства, и боролся я с ним минут десять, не меньше.

— А если бы тогда повёл себя не благоразумно? Убили бы?

Ведунья приблизилась ко мне и таким же заговорщическим шёпотом сказала прямо в ухо:

— Нет, ведь ничего плохого там и не могло случиться, но стала бы относиться хуже. Оно тебе надо?

— Вообще не надо. — Для убедительности я сделал большие глаза и замотал головой, чем вызвал у ведуньи снисходительную улыбку.

Обиталище шамана находилось практически на противоположном берегу озера, и добирались мы до него почти два часа. Деревенские оказались жилистыми малыми и гребли без перерыва, хоть и довольно неспешно. Наконец-то мы причалили рядом с местом, где в озеро впадал небольшой ручей. То, что неподалёку кто-то живёт, было понятно по кривовато сделанным мосткам из тонких брёвнышек и лежащей на берегу вверх дном кожаной лодке. К мосткам подошёл только наш дощаник, а нос лодки с оборотнем ткнулся прямо в заросший травой берег. Здебору пришлось спрыгивать в воду, но не похоже, что ему это доставило хоть какое-то неудобство. Вообще казалось, он носил одежду чисто для приличия. В «Одержимом мире» я прочитал, что оборотни полностью превращаются в волка, даже покрываясь шерстью, только раз в месяц — в полнолуние. Обычно они не теряют человекоподобную форму, обращаясь частично. Так что одежду ему при этом сбрасывать не приходится. Похоже, просто сказывается дикарская натура истинного сына природы. Даже стало интересно, как они живут и что носят в своих стаях, куда не допускают чужаков. Да и вообще, каждый взгляд на Здебора вызывал у меня не только оторопь, но и кучу вопросов.

Один из наших гребцов тоже спрыгнул в довольно холодную весеннюю воду, чтобы лодка не раскачивалась и Виринея могла сойти на мостки, не рискуя упасть. Да уж, уважают деревенские свою ведунью. Относятся как к боярыне какой.

Задерживаться на берегу Виринея не стала и сразу пошла по неприметной тропинке в лесные заросли. Здебор отправился за нею, а я остался в компании трёх угрюмых мужиков. Лодку покидать не спешил — мало ли, вдруг ничего не сладится и придётся забираться обратно, а для меня качающееся судёнышко никто придерживать не станет. Да и вообще, стало как-то боязно, даже малодушно захотелось, чтобы у Виринеи ничего не получилось.

Все мои ребяческие надежды пошли прахом, когда через полчаса ведунья снова показалась на тропинке и остановилась на берегу, даже не думая подходить к мосткам. Так что мне пришлось выползать из лодки, едва не сверзившись в воду. Подойдя к поджидавшей меня женщине, я вопросительно посмотрел на неё.

— Он согласился. Этот старый пенёк должен мне столько, что вовек не рассчитается, — сказала Виринея, чуть сморщившись, словно ей в рот попало что-то кислое, и тут же спохватилась: — Но не вздумай хоть чем-то выказать неуважение. Он очень тщеславен и злобен. Если обидится, может уморить тебя так быстро, что Здебор и чихнуть не успеет. — Стоявший неподалёку волколак возмущённо рыкнул, но Виринея на него даже не взглянула, а продолжила наставлять меня: — Умом понимаю, что затея совершенно бредовая, но мой дух силы нашёптывает, что мы на правильном пути. Я знаю, что тебе сейчас страшно. Знаю, что здесь много прибавилось, — она прикоснулась к моей голове, словно погладила, а затем положила ладонь на середину груди. — Но здесь ты ещё совсем ребёнок. Будь острожен и терпелив. Не бойся и верь Здебору. Ты нам очень нужен.

И ведь помогло! На душе потеплело, и нервная дрожь прошла. У меня есть цель, и, достигнув её, я смогу помогать людям как никто другой, а не просто жить словно дурной воробей, у которого всех забот — найти место посуше да помойку побогаче. Так что, поклонившись Виринее, я решительно зашагал по тропинке. За мной бесшумно двинулся оборотень. Теперь ощущение его присутствия рядом не пугало, а вселяло уверенность.

Тропинка шла по густому лесу вдоль ручья и метров через двести вывела нас на красивую, заросшую почти нетронутой травой поляну. На другом конце у стены вековых дубов виднелись кусты малины. Такие же росли рядом с нашей церковью, и я тут же пожалел, что сейчас весна и на кустах лишь цветочки. Во рту даже возник малиновый привкус.

Из следов проживания человека имелся лишь грубый, крытый еловыми ветками навес над таким же неказистым очагом, а ещё подозрительный, поросший травой холм с тёмной дырой у основания. Словно наперекор окружающей красоте, у этой пугающей дыры стояло неряшливое нечто. Я даже замер на краю поляны, но, почувствовав тычок в спину от оборотня, подошёл ближе и поклонился шаману:

— Поздорову ли, почтенный Козул? Меня зовут Степаном…

Хотел ещё сказать, что буду рад учиться у такого мудрого человека, но этот неряха перебил меня и забормотал что-то маловразумительное. Я с трудом понял, что ему плевать на то, как меня зовут, а мне нужно помалкивать и делать то, что велят.

Вблизи он вызывал ещё более противоречивые чувства. Покрытые каким-то облезлым колпаком длинные спутанные волосы он явно не мыл лет десять, а то и вообще с рождения. Сморщенное и, вопреки моим ожиданиям, совсем не ускоглазое лицо было перепахано глубокими морщинами. Торчащая вперёд козлиная борода была похожа на паклю, а одет он в какую-то невообразимую хламиду, сплетённую из различной травы и ремешков, среди которых попадались различные кости, как обработанные в виде фигурок, так и вообще словно только что выдранные из звериной туши. Что там под хламидой, не видно.

Что самое интересное, хоть шаман и походил на бездомного юродивого, но при этом не вонял, как однажды явившийся к нашей церкви блаженный. Отец Никодим таких гостей не привечал, но и прогнать не мог. Зато прихожане нашего района встретили юродивого неласково, так что он у нас не задержался. Истово верующих в Речном не так уж много, поэтому воняющего так, что глаза слезились, и ведущего себя как умалишённый чужака быстро спровадили. Так вот, хоть шаман и был похож на того юродивого, но никаких неприятных запахов не издавал.

Я так задумался, что с трудом уловил приказ своего будущего учителя идти за ним, так что немного замешкался. Даже опасливо оглянулся на Здебора, который уже устроился на пеньке под навесом. Печально вздохнув, я полез за шаманом вглубь холма. Пришлось сильно пригнуться, потому что проход был делан не под таких, как я. Росточка Козул невеликого и макушкой доставал мне лишь до подбородка. При этом смотреть на него сверху вниз никак не получалось.

Пройдя по короткому и жутко неудобному проходу, я оказался в довольно просторной то ли землянке, то ли пещере. И было здесь не так уж страшно, даже в тусклом освещении двух масляных ламп и тлеющих в очаге угольев. Почему-то в голове появилась мысль, что это, конечно, не нора хоббита, но всё равно неплохо. Иногда получалось так, что из заёмной памяти всплывали какие-то слова и целые фразы, но вслед за ними не приходило понимание, что это вообще такое и к чему вспомнилось. Раньше подобный некомплект пугал, а сейчас просто раздражал.

Ничего, скоро у меня появится свой собственный багаж знаний и доставшийся от чужака мусор просто перестанет всплывать по поводу и без.

— Эй. Чаво стоишь? Тупой совсем! — недовольно забубнил шаман и ткнул крючковатым пальцем на расстеленную перед выложенным камнем кострищем шкуру. Сам он сидел на точно такой же, но с другой стороны очага.

Погоняемый припекающим взглядом этого странного учителя, я сбросил свой мешок у входа и плюхнулся на кусок шкуры. Затем внимательно посмотрел на шамана. Он тоже с угрюмым интересом разглядывал меня, явно не наблюдая ничего для себя приятного. Впрочем, тут мы с ним солидарны. Игра в гляделки продлилась минут пять, а затем Козул просто сказал:

— Вторяти по мне.

Только благодаря тому, что по привычке сразу анализировал всё непонятное, я догадался, о чём он вообще. Так что начал хлопать в ладоши, повторяя за сидящим напротив стариком. Это игра в бессмысленные ладушки подзатянулась и постепенно начала меня утомлять, но тут уж ничего не поделаешь: взялся за гуж — не говори, что надоело.

— Жмурься, — продолжая хлопать, прокаркал шаман и демонстративно сам закрыл глаза.

Страшновато как-то не видеть, что делает это странный человек в не менее странном месте, но Виринея приказала слушаться, а я ей доверял. Так что продолжил хлопать уже с закрытыми глазами. Изменения, отражённые лишь звуком, происходили как-то плавно, даже не сразу осознал, что хлопки шамана сменились ударами в бубен. Приказа прекращать хлопать никто не давал, так что я продолжил делать то, что делал.

Ещё через несколько минут снова услышал сакральное «вторяти по мне», но теперь выполнить его было значительно сложнее, потому что шаман запел, точнее начал гортанно, вибрируя низким голосом гудеть какой-то сложный мотив, вплетающийся в наши дружные удары. Я честно старался, при этом вполне осознавая, что делаю всё неправильно, и даже немного втянул голову в плечи, ожидая прилёта бубна или, того хуже, колотушки. Но то ли шаман оказался учителем потерпеливее отца Никодима, то ли всё шло как надо.

Минут через десять я начал понимать, что у меня получается довольно справно подпевать шаману. Внезапно и гудение, и удары прекратились. Раз был приказ повторять, я тут же прекратил терзать своё горло и ладоши. А ещё, не удержавшись, открыл глаза, успев заметить, как шаман что-то сыпанул на угли костра. Дым с резким травяным запахом быстро заполонил всё пространство рукотворной пещерки, по форме чем-то напоминающей пузатую бутыль. Белёсое облако медленно закручивалось над кострищем, постепенно уходя вверх, в «бутылочное горлышко».

Навалилось странное ощущение. Образовалась какая-то лёгкость во всём организме и небольшое опьянение. Нечто подобное я испытывал, когда мы пили шампанское в ресторации. Шаман долго смотрел на меня, а затем взял стоящую рядом сделанную из тыквы флягу и перебросил её мне:

— Пей, — угрюмо и даже с какой-то угрозой сказал старик.

Здравый смысл опять завопил, что так же нельзя! С другой стороны, как тут отказаться? На удивление пойло оказалось не очень мерзким, но по голове двинуло куда резче, чем шампанское. Мир вокруг поплыл, и прежняя лёгкость сменилась ощущением, будто меня накачивают, словно лягушку через соломинку. Нет, живот не распирало, да и чувствовал я себя почти нормально. И всё же, казалось, что я стал немного больше, не телесно, а как-то по-другому. Тут же пришла догадка, что, возможно, это расширился мой дух. Дым и странное пойло туманили голову, но почему-то не замедляли мыслей, хоть и делали их какими-то извилистыми, что ли, что немногим лучше.

— Вторяти, — снова каркнул шаман и застучал в бубен.

Я вернулся к прежнему занятию, захлопав, а затем замычал вместе с шаманом. Причём мелодия и все гортанные вибрации неожиданно хорошо запомнились. Даже возникла уверенность, что смогу продолжить и без поддержки шамана. В теле или, скорее, за его пределами возникла вибрация и биение в такт хлопкам. Появилось чувство, что вот-вот выпрыгну из своего тела, точнее мне так казалось. На пике того, что можно было назвать духовным подъёмом, всё внезапно оборвалось, и я попросту потерял сознание.

Очнулся от яростного спора неподалёку. Звучало это довольно странно. Понимаемое только с большим трудом бормотание шамана сталкивалось с рокочущим, почти животным рыком, мало похожим на человеческую речь. И всё же это была она. Общий смысл улавливался крайне смутно, но если напрячь воображение, то спор сводился к тому, что рычащий был недоволен слишком опасными методами шамана. В ответ Козул крайне невежливо попросил критика не лезть в не своё дело. Я уже догадывался, кто тут такой заботливый. Правда, думал, что когда открою глаза, то увижу Здебора в волчьей ипостаси. Ну а как ещё объяснить его рычание вместо нормальной речи?

К моему большому удивлению, оборотень выглядел вполне обычным человеком, разве что черты лица заострились больше обычного. Находились мы не в подземном обиталище шамана, а под корявым навесом с очагом.

Несмотря на всю странность происходящего, меня почему-то больше всего заинтересовал запах жареного мяса. Внезапно осознал, что жрать хочу просто неимоверно. Скорее всего, со стороны я выглядел очень комично — как голодный щенок, шумно втягивающий носом воздух и утробно рычащий брюхом. Мои действия стали поводом для прекращения спора. Шаман сплюнул под ноги и ушёл в сторону холма, а оборотень сделал широкий жест рукой, явно намекая, что можно брать нанизанные на прутики куски жареного мяса.

Кого я там называл диким? Здебора? А сам сейчас выглядел как неделю не кормленный пёс. Мясо было горячим, сочным, частично сырым и запредельно вкусным. Съел бы всё, но мой предусмотрительный опекун отобрал очередной пруток, демонстративно покачал головой и хлопнул себя рукой по животу. Затем сжал кулак и провернул его, словно наматывая кишки. Очень красноречиво. Только почему он всё это не высказал вслух? А может, ему вообще больно говорить?

Внезапно я проникся к оборотню искренней симпатией. Только теперь понял, что он немногим старше меня. А всё потому, что сейчас смотрел на него прямо и пристально, а не как раньше, пугливо косясь и тут же отводя взгляд.

— Благодарствую, уважаемый Здебор, — сказал я и попытался встать, чтобы поклониться, но дурман всё ещё кружил голову, и я плюхнулся обратно.

Оборотень рыкающе засмеялся, но как-то совершенно не обидно. Дурь из моей головы постепенно выветривалась, да и голод уже не мешал нормально думать, и я отметил некую странность. Оказывается, что солнце уже ушло за верхушки окружавших поляну деревьев. Получается, мы просидели в той подземной бутылке почти весь день!

Свежий воздух, наполненный лесными ароматами, приводил меня в норму, но обрадовался я слишком рано. Внезапно явился шаман и призывно махнул рукой. Здебор попытался возразить, но я решительно встал и пошёл к холму. И это не от лихой удали и тяги к знаниям. Просто хотелось, чтобы мерзостный кошмар поскорее закончился.

Всё снова повторилось. Как только я уселся на прежнее место, заметил рядом знакомую бутылку. Шаман достал из небольшого туеска пучок измельчённый сухой травы и бросил в тлеющие угли. Воздух вокруг заполнился приторным запахом, а сверху я запил это дело горькой настойкой. Ощущение опьянения навалилось мгновенно, я даже не сразу понял, что пора бы начать гудеть и хлопать, но настойчивые удары в бубен повели меня за собой, как на поводке. Прикрыв глаза, я вернулся к монотонному действу, погружавшему меня в какие-то неведомо-пугающие пучины.

Ощущение лёгкости нарастало, но всё равно я интуитивно чувствовал, что пока не способен покинуть тело и, так сказать, выйти из себя. А ещё ощущал, как моя тупость злила шамана. Честно говоря, его ярость и настойчивость были мне непонятны. Возможно, долг старика перед Виринеей был таким жёстким и неприятным, что давил своей неизбежностью, заставляя ускорять обучение до предела. А ещё я вдруг осознал, что в таком состоянии получаю больший доступ к осколкам памяти чужака, прилипшим ко мне, как крошки съеденного пряника. Даже приходили яркие образы, в которых я разговаривал с какими-то женщинами, занимался с ними любовью и даже собственноручно пытал смуглого горбоносого мужчину. И при этом испытывал к нему жгучую ненависть и противоречивое желание, с одной стороны, вырвать жизнь из этой твари, а с другой — продлить его мучения как можно дольше.

Доступ к чужим знаниям тоже расширился, но, увы, они как-то не задерживались в моей голове. Лишь по-прежнему кузнечиками скакали необычные слова. Затяжной бед-трип слился в сплошную полосу растворившегося в пространстве времени. Было невозможно понять, сколько прошло — день или неделя. Лишь иногда дурман немного ослабевал, я подкреплялся приготовленным оборотнем мясом и снова возвращался к хлопанью и мычанию. Это дело стало для меня таким же привычным, как дыхание.

Наибольшее просветление случилось ближе к вечеру непонятно какого дня моего пребывания на этой уже осточертевшей поляне. И снова очнулся я под навесом, выслушивая яростный спор шамана и оборотня. По-прежнему смысл угадывался лишь отчасти. Этот козёл, точнее Козул, отправлял Здебора на охоту, говоря, что всем нам нужно больше мяса, чем тот уже приволок. Оборотень недовольно ворчал, но чувствовалось, что он и сам хочет сбежать от надоедливого старика подальше в лесную чащу.

Здебор ушёл, а я продолжил остервенелые попытки выйти из себя. Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно почувствовал какое-то стеснение, словно меня укутали в какую-то дерюгу. В голове возникло слово «мумия» и образ человеческой фигуры, плотно замотанной белыми лентами. Стало труднее дышать, и я перестал мычать уже словно въевшуюся в меня гортанную мелодию. Даже рванул ворот рубахи, но не помогло. Захотелось выскочить из давящих тисков, и внезапно это получилось. Мир вокруг и даже моё самочувствие резко изменились. Ещё секунду назад я был одурманен дымом и странным напитком и мало что соображал, но теперь вернулась ясность мысли и удивительная чёткость зрения. Плохое освещение в землянке вдруг перестало мешать. При этом многие предметы имели прозрачную, слабо различимую оболочку. Снова выскочило незнакомое понятие «дополненная реальность», но разбираться, что оно может значить, времени не было.

Моё внимание полностью приковала к себе фигура шамана. Тело старика как будто обрело вторую одежду в виде словно подсвеченной изнутри прозрачной дымки грязно-коричневого цвета, но больше всего удивляло то, что на лице эта дымка была куда гуще, словно накрывая его маской. Нечто похожее я видел, когда на лице девочки с постоялого двора проступала маска окаяшки. Похоже, тогда дух выглянул из тела девочки и как-то проявился в реальности. Сейчас это происходило с шаманом, а может, и со мной. Моё предположение тут же подтвердил дух шамана, который отделился от тела, слезая с него словно с насеста. Призрачная фигура встала на ноги и подплыла ко мне. Шаман теперь выглядел по-другому — значительно моложе и был одет в удобный наряд, а не в странную хламиду. Старое тело, лишившись дымки, казалось мёртвым.

— Ну же, старайся! У тебя почти получилось! — услышал я густой и приятный голос без малейшего акцента и говоривший на абсолютно привычном мне современном языке. Причём я точно воспринимал его не ушами, а как-то по-другому.

Тут же отмахнувшись от любопытных мыслей, постарался приложить все усилия, чтобы выбраться из своего тела по примеру учителя. Похоже, начало получаться, потому что внезапно увидел свои сделавшиеся прозрачными руки. Они отделились от телесных копий, повергая меня в шок особенно своим отличием от духа шамана. Теперь понятно, о чём говорила ведунья. Мой дух действительно был светлым, куда светлее, чем у Козула, и даже светился ярче. Очень захотелось полностью покинуть тело, но что-то мешало. Я словно застрял нижней частью. Шаман шагнул ближе, и его голос усилился.

— Ну же, рвись сильнее!

Я честно старался, и даже что-то начало получаться, но старику вдруг изменила выдержка.

— Быстрее! — заорал он.

Его коричневая фигура начала наливаться алым светом и меняться. Он стал отдалённо похож на того монстра, который пытался сожрать меня на ушкуе. Призрачное тело оставалось человеческим, но возникшие щупальца наводили на очень неприятные мысли. Тут же захотелось спрятаться, и лучшим местом для этого было собственное тело. Похоже, моя идея шаману не понравилась, потому что его щупальца резко удлинились и вцепились в мои призрачные руки. Он словно пытался насильно выдернуть меня из тела, как репку из грядки. Страх навалился, путая мысли похлеще травяного дурмана, и я тут же заметил, что свечение моего духа стало слабее. Почему-то эта деталь разозлила меня не меньше, чем снижение умственной деятельности. Ярость усилила ненависть ко всем, кому моё существование на этом свете почему-то не даёт покоя. Вспомнилась тётушка и бесогон, да и бандиты с биндюжниками до кучи. Внезапно мой дух вспыхнул так ярко, что коричневый шаман отдёрнул свои щупальца, а я воспользовался его заминкой и юркнул в своё тело, как мышка в надёжную норку. Правда, особой радости это не принесло, потому что в теле оказалось не очень уютно. Хотелось вскочить и убежать, но не получалось.

Когда-то я смеялся, глядя, как перепившие в тётушкином трактире мужики барахтаются в канаве, не в силах выбраться из неё. Теперь смешно не было. А ещё я увидел, что шаман вернулся в своё тело и, покряхтывая, встал. Затем он вытащил из-под своего балахона изогнутый кинжал и двинулся ко мне в обход кострища. Он явно собирался зарезать одного наивного дурачка. У меня же не было никаких сил на сопротивление. Смог только выплеснуть свой страх самым привычным для слабого человека способом — криком. Многие кричат «мама», но из меня вылетело другое слово:

— Здебор!

Тут же вспомнил о том, что шаман отослал оборотня в лес. Похоже, он чувствовал, что скоро у меня случится прорыв. Ну что же, теперь точно всё — отбегался, Стёпушка. Лучше бы ты оставался дурачком.

Мои попытки отползти от шамана выглядели настолько жалко, что Козул отметил это издевательским хохотом. Но через мгновение смех словно застрял в его глотке. Позади меня послышалось утробное, наполненное звериной яростью рычание. В другое время я бы обгадился от такого звука, но сейчас он казался мне чудесной мелодией. Шаман подскочил, словно ему в мягкое место вогнали шило, и тут же рыбкой нырнул к стене землянки. Он словно пытался спрятаться под кучей каких-то шкур и тряпья, что выглядело совершенно нелепо. Правда, лишь до того момента, когда мощная фигура оборотня прыгнула следом и начала разбрасывать эту кучу.

Через пару секунд Здебор распрямился с хламидой шамана в когтистых лапах, а сам Козул куда-то исчез. От злобного рыка оборотня, казалось, задрожали стены землянки и даже что-то посыпалось нам на голову. Затем он справился со своей яростью и метнулся ко мне. Волколак снял с пояса маленькую флягу и, приподняв меня, приложил её горлышко к моим губам. От спасителя я готов был принять всё что угодно, поэтому не раздумывая выпил содержимое. И правильно сделал, потому что в голове тут же прояснилось и почти улетучилась сковывавшая тело слабость.

Оборотень рыкнул что-то совсем невнятное, но я прекрасно понял, что он предлагает убраться отсюда куда подальше. Мне очень хотелось покинуть это мерзкое место, но вновь засуетившиеся мысли заставили задержаться. Я пришёл сюда с определённой целью и просто так не уйду. Сам удивился своему упрямству, но разгоравшаяся злость не давала отступить. Так что прихватил туесок с травой и флягу с пойлом. Заодно посмотрел, куда делся этот козёл, — в стыке пола со стеной виднелась нора, в которую ни я, ни оборотень точно не пролезем, а вот мелкий шаман смог проползти шустрым червём.

Здебор нетерпеливо рыкнул на меня, но я всё же задержался ещё и у выхода. Достал из своего мешка патронташ и винтовку, а вместо них сунул туесок и флягу. Патронташ — на пояс, мешок — за спину, а дробовик изготовил к бою, благо в магазине уже находились пять патронов с покрытой серебром дробью. Наружу я вырвался, словно вынырнул из воды, упиваясь свежим воздухом и солнечным светом. Правда, светило уже пряталось за верхушки деревьев, так что нам нужно поспешить. Не уверен, что даже Здебор захочет оказаться посреди озера, когда его накроет тьма. Роившиеся мысли быстро обрисовали перспективы, но реальность показала, что это не самый плохой вариант из возможных событий.

Стоявший впереди меня Здебор вдруг начал меняться. Обнажённый до пояса торс посветлел, а вытянутая скорее морда, чем лицо, начала укорачиваться. Такое впечатление, что его дух-напарник вдруг испугался чего-то и спрятался глубоко внутри своего носителя. Эта догадка возникла, потому что я и сам почувствовал, как со стороны леса к нам двигается нечто пугающее. Я уже научился уверенно определять, когда чувствую приближение свободных духов, особенно опасных. Лицо Здебора стало практически человеческим. Он повернулся ко мне и как-то обречённо произнёс:

— Варг. — Затем оборотень нахмурился, зло блеснул глазами и относительно внятно прорычал: — Беги. Он на воду не пойдёт.

К моему стыду, слово «беги» подействовало на меня, как пинок под зад, и я не задумываясь рванул по ведущей к озеру тропинке. Чувство присутствия за спиной опасного духа усилилось, добавляя мне прыти, а также понимания, что сбежать не удастся. А ещё я не услышал шагов бегущего следом оборотня. Подумать о том, что он использовал меня для отвлечения внимания, так и не успел. Позади вдруг раздался протяжный волчий вой.

Ощущение духа за спиной ослабло, как и ощущение угрозы. Ответный вой варга я даже не услышал, а ощутил, как совсем недавно голос призрачного шамана. Оказавшись на опушке поляны, я осознал, что мешок нужно бросать, иначе вообще не добегу. Чтобы избавиться от ноши, пришлось остановиться, а затем какое-то нездоровое любопытство заставило оглянуться.

Призрачный волк не смог не ответить на вызов оборотня.

Вновь превратившийся в полуволка Здебор прыгнул вперёд на какую-то невидимую цель, но словно натолкнулся на прозрачную преграду, и его отбросило назад. Яростный рык сменился болезненным взвизгом, и я даже на таком расстоянии увидел, как брызнула кровь моего защитника.

Внезапно накатило какое-то странное спокойствие. Такое впечатление, что, когда я остановился, мой страх убежал дальше без меня. Освободившись от его тисков, ярость заставила до скрипа сжать зубы и даже зарычать.

— Думай, скотина ты тупая! — обозвал я сам себя и тут же вспомнил всё, что было написано в «Одержимом мире» о тотемных духах. Варг — это дух волка. Он, как и любая бестелесная сущность, не уязвим для физических атак, но при этом, если получит поддержку сильного шамана, получает возможность рвать плоть своих врагов. И что это нам даёт? А то, что без старого козла варг не сможет наносить раны Здебору. Вот бы сейчас на секундочку выглянуть из тела. Может, увижу связующую нить и пойму, где засел мерзкий старикашка. Даже попытался это сделать, но куда там! Возникла мысль отхлебнуть из спрятанной в мешке фляги, но времени копаться там нет, да и дурман может свалить с ног. Так что пришлось напрягать заёмный ум. Тут же всплыла какая-то насмешливая и малопонятная мысль, что не нужно быть профессором математики, чтобы вычислить местоположение шамана по вектору, направление которого почувствовал с появлением духа.

Расчёты делал уже на бегу, благоразумно отбросив желание рвануть по касательной через поляну. Пусть будет небольшой крюк, может, так увлёкшийся боем шаман заметит меня слишком поздно.

По лесу бежал с упорством бешеного лося, получая по морде ветками. Даже не успел испугаться, что собьюсь с направления, по причине полного неумения ходить по лесу и тут выскочил на небольшую прогалину. Когда-то здесь росло большое дерево, но многие годы назад оно упало. Ветки давно рассыпались трухой, а толстый ствол почти сгнил. Вывороченный корень кто-то стесал так, чтобы там образовалась удобная площадка. Там и сидел полуголый шаман, напряжённо наблюдая за поляной, откуда доносились смешанные с рычанием визги оборотня. И они становились слабее с каждой секундой.

Я пальнул, как только увидел шамана, и тут же отругал себя за тупость. Если его и заденет хоть одна картечина, то убить точно не сможет, что тут же подтвердил старый козёл, шустрой рыбкой нырнув за массив корня. Зарычав как оборотень, я с разгона запрыгнул на ствол. Перенапрягая жилы на ногах, пробежался по нему и, запрыгнув на освободившийся насест, пальнул в улепётывавшего на карачках шамана. Обрадоваться не успел, потому что был сбит чем-то тяжёлым, хоть и невидимым. Падение было болезненным, но ещё хуже стало, когда призрачный варг начал рвать меня на куски… Ну, может, и не на куски, но понял я это не сразу, так что страху натерпелся изрядно.

Лишь через десяток ударов заполошно колотившегося сердца осознал, что рывки духа быстро слабеют. А затем вообще дошло, что варг в основном растерзал лишь мою одежду, оставив на теле не такие уж глубокие борозды. А значит, нечего разлёживаться — дел ещё по горло, и сначала нужно добить шамана.

Я всё ещё чувствовал присутствие рядом варга, но он уже не мог рвать моё тело, поэтому бояться как-то перестал. И напрасно. Попытка подняться на ноги с первого раза не прошла. Казалось, будто я снова глотнул того явно настоянного на мухоморах пойла. Причём боли как таковой почти не было и тело двигалось нормально. Похоже, цепной волк шамана повредил мне ещё что-то. Скорее всего, истерзал дух и, возможно, продолжает это делать прямо сейчас. Почему-то понимание раздуло не страх, а уже почти угасшую ярость. Я злобно рыкнул и на четвереньках пополз к шаману. Дробовик уронил ещё в полёте, но у меня для такого благородного дела имелся нож на поясе патронташа. Такой способ передвижения в моём состоянии оказался вполне удобным, так что через несколько секунд я добрался до старикашки, который никак не хотел подыхать. Возможно, потому привязанный к нему дух как-то помогает восстанавливаться. Но до живучести оборотней шаману явно далеко. Покрытая серебром картечь разворотила Козулу спину, шею и затылок. Мне даже показалось, что вижу его мозги в кровавой каше на голове. А может, это просто куски черепа. Привстав на коленях, я рывком перевернул шамана и заворожённо уставился в его глаза, обжигавшие меня такой ненавистью, что отпали последние сомнения. Мой нож замер у горла шамана.

Увы, как оказалось, не все сомнения покинули мою бедовую голову. Тут же вспомнились наставления отца Никодима: «Убийство человека — это страшный грех, даже во спасение своей жизни». Мысли снова начали бодаться друг с другом. Одни требовали не оставлять за спиной такого опасного врага, а другие вторили священнику, убеждая, что нельзя марать свою бессмертную душу об эту погань.

Страх перед грехом оказался сильнее, и я убрал нож от горла старика. Он явно счёл это слабостью и, несмотря на боль, задёргался в смехе, став, как в той поговорке, последним смеющимся. Только ничем хорошим для него это не закончилось. Старик забулькал кровью, задёргался и в последнем усилии попытался приподняться, но я снова прижал его к земле.

Ещё пару секунд хрипов и клокотания, а затем глаза шамана остекленели. Правда, я почти не обратил на это внимания, потому что испытывал очень странные ощущения. По левой руке, прижимавшей к земле уже мёртвое тело, словно прошёлся освежающий холод, и я ощутил какой-то прилив сил. Да и сознание прояснилось. Подстёгнутые этим всем мысли быстро пришли к выводу, что объяснение такому может быть только одно — мой дух прямо сейчас пожирает распадающийся дух шамана.

Внезапно меня охватило омерзение от одной мысли, что мой чистый искрящийся дух будет замутнён коричневой грязью мерзкого старикашки, что заставило отпрыгнуть от трупа, благо слабость прошла и, кроме несильной боли от ран, ничего не мешало. Я тут же вспомнил, что кое у кого этих ран намного больше, чем у меня.

Подхватив дробовик, я побежал к лежащему на поляне Здебору. По пути успокаивал себя надеждой, что моя душа всё ещё достаточно светла и сможет очистить дух от шаманской грязи. Очень не хотелось носить на себе пятна, которые, судя по всему, смогут почувствовать и отец Никодим, и благочинный. Не говоря уже о белобрысом бесогоне.

Как я и боялся, Здебору было очень плохо. Похоже, прав был Корчак, когда писал, что мощная регенерация оборотней — вещь не бесконечная и, когда исчерпываются силы духа-побратима, носитель превращается в обычного человека. Судя по всему, так и случилось. Перепаханное когтями варга тело Здебора истекало кровью. И если большая часть ран едва сочилась, то голень правой ноги, разорванная до кости, кровила пугающе обильно. Хорошо, что в заёмной кладовой знаний нашлось то, что нужно именно сейчас. Я быстро стащил с оборотня пояс и пережал им ногу выше раны. Затем крякнув, взвалил тяжеленного мужика себе на плечи и побрёл в сторону озера. Бежать даже не пытался.

Солнце уже сползло к горизонту, когда я вышел на берег озера. К счастью, двухместная лодка осталась здесь. Так что на кожаном, а может, и дырявом убожестве плыть не придётся. Идея тащиться на лодке с окровавленным телом через кишащее одержимой живностью озеро казалась совершенно безумной. Но через два часа нужно ослабить жгут и что-то сделать с раной. Беда в том, что чужак, чей дух лишил меня спокойной участи дурачка, лекарем точно не был. А из личного прошлого в памяти всплывал только подорожник, на который нужно плюнуть и прижать к ране.

Чтобы погрузить тело в лодку, пришлось войти в озеро почти до пояса. Начавшая расплываться в воде кровь добавляла нехороших мыслей и без того зловещему хороводу в голове. Ещё сложнее было забраться самому. Пришлось покорячиться, но я справился и, неуклюже взявшись за вёсла, начал грести. Сюда мы добирались больше двух часов. У меня наверняка выйдет ещё медленнее, так что, даже если нас по пути не сожрёт озёрная нечисть, есть все шансы довести до деревни хладный труп. Но на этот счёт у меня всё же была одна идея. Если ничего не путаю, над водой звук расходится очень далеко. Так что, едва отплыв от берега, я выстрелил в воздух в первый раз.

Второй раз пальнул, когда солнце окончательно зашло и вскоре должна была навалиться тьма. О том, кто вместе с ней наведается к лодке, думать не хотелось. Через полчаса, когда грести уже не было никаких сил и хотелось просто лечь на дно рядом с непонятно живым или мёртвым Здебором, я решился выстрелить в третий раз. Но, как только поднял дробовик стволом вверх, чуть не расплакался от облегчения. А всё потому, что над головой послышался знакомый сорочий стрекот.

Даже когда эта летающая крыса тюкнула меня в макушку, ещё и задев по лицу крыльями, я не стал любить Воруху меньше. Сразу появились силы снова взяться за вёсла. Судя по поведению сороки, я всё же немного сбился с пути, и теперь она указывала мне верное направление. Взошедшая ещё вечером почти полная луна сейчас стала моим помощником, а не зловещим предвестником, как всего пару минут назад. Через некоторое время я услышал вдали голоса и, обернувшись, увидел отблески факелов. Вот теперь силы окончательно оставили меня, позволив с чувством выполненного долга завалиться на дно лодки и уснуть.