Слишком смышленый дурачок

Глава 7

Выспался прекрасно, даже удалось проснуться к намеченному сроку, а именно в предрассветных сумерках. Но это не давало повода залёживаться, так что быстро оделся в робу и нацепил свои старые ботинки. Тётя Агнес была уже на ногах, я кивнул ей и убежал к чёрному ходу. И ведь чуть не опоздал. По улице ехала большая телега с неопрятно одетым мужиком, который, к моей радости, был не очень стар. Иначе мой план мог и не сработать. Мне совсем не хотелось обижать старика.

— А ну стоять! — грозно заявил я, когда понял, что мусорщик не собирается останавливаться у нашего дома, даже видя полный ящик у двери.

— Не замай! — вскинулся мужик и даже замахнулся плёткой, которой иногда понукал свою флегматичную лошадку.

— Стой! Куда поехал? Почему мусор не забрал?

— Ты кто такой, чтобы меня спрашивать? — неожиданно окрысился мужичок, до этого казавшийся совершенно безобидным и даже запуганным. — Не твоё дело!

— Правильно, не моё, — согласился я и тут же добавил: — А твоё! Именно ты должен вывозить этот мусор.

— Ничего я не должен! — совсем впадая в истерику, заорал мусорщик и даже замахнулся на меня кнутом.

А ведь он не мог не понимать, что при желании я способен прихлопнуть его, как муху. От взмаха кнута лошадка оживилась и потащила наполовину заполненную мусором телегу шустрее, а я остался стоять на том же месте, чувствуя себя совершенно нелепо. Мне очень хотелось догнать этого наглого уродца и дать ему в морду, но шустро забегавшие мысли тут же нарисовали картину, в которой он начинает вопить во всю глотку, затем прибегает городовой и у меня возникают большие проблемы. Тот факт, что жертва избиения отказывается выполнять свои прямые обязанности, мне совершенно не поможет.

И вот почему эти самые мысли всего пару минут назад рисовали мне совсем другие образы? В них я лихо грозил мусорщику и либо заставлял его опустошить ящик, либо в крайнем случае делал это сам под его испуганным взглядом. Насчёт страха я тоже лопухнулся, потому что тех, кто строил козни семье Спанос, мужик явно боялся куда больше, чем меня.

Вот в таком состоянии моральной оплёванности я и вернулся в дом. Тётя Агнес выглянула из кухни и встревоженно посмотрела на меня.

— Всё нормально, — успокаивающе кивнул я и тут же обозвал себя дураком.

А всё потому, что вспомнил слова Насти о том, что лбом в закрытые ворота бьются только бараны. Она вообще много умных вещей говорила, возможно цитируя своего отца. Одно воспоминание потянуло за собой другое, а именно как девушка изучала арендный договор. Я приободрился и радостно разбудил друга требовательным стуком.

— Ну вот чего тебе не спится в такую рань? — недовольно проворчал Дима, открывая дверь спальни.

— Мне нужен договор аренды, который ты показывал Анастасии.

— В кабинете в столе с правой стороны верхний ящик, — сонно пробурчал мой друг и пытался закрыть дверь.

Я не позволил ему это сделать и спросил:

— Можно просто так пойти и взять?

— Конечно! Или тебя за ручку отвести? — зевнул Дима и всё-таки закрыл дверь перед моим лицом.

Я отправился в кабинет и быстро нашёл необходимый документ, а затем, сидя в кресле покойного хозяина этого дома, с минуту недоумённо пялился на бумаги. Как бы шустро ни бегали мысли в моей голове, они не могли найти объяснение тому, что сейчас произошло. Простейшая, не нуждающаяся в глубоком анализе логика говорила, что это неразумно. Людям вообще нельзя доверять, а если кто и достоин доверия, то только такие личности, как отец Никодим, годами доказавший свою честность и надёжность. Вот как можно взять и довериться практически чужому человеку?! Да, я ни за что не обижу ни Диму, ни тётю Агнес. Мало того, сделаю всё возможное, чтобы этого не сделал никто другой. Но почему они мне доверяют? Это либо запредельная наивность, либо то, чего я попросту не способен осознать, даже став сильно умнее, чем раньше.

Тряхнув головой, я постарался избавиться от лишних мыслей. Привычка мотать своей башкой, как битюг биндюжников, не самая правильная, но это лучше, чем лупить себя кулаком по бестолковке, как делал это раньше.

Вернувшись к возникшей проблеме, я быстро прочитал договор, данное умение успел развить до уровня, удивлявшего даже книгомана Диму. Нужный пункт нашёл без проблем и хищно улыбнулся. Конечно, стоит ещё посоветоваться с Настей, но проблемы с мусором как таковой не было изначально. Взгляд на часы тут же стёр улыбку, заставив резко ускориться, дабы не опоздать на встречу с нетерпеливым и скорым на колкие замечания адвокатом. В очередной раз пожалел о скудости своего гардероба, но пока с этим ничего не поделаешь.

В контору отца Насти я добрался бегом, несмотря на недоумённые взгляды прохожих, так что ворвался туда, изрядно запыхавшись. Внутри меня встретил строгий взгляд секретаря, ставший ещё и насторожённым, когда я попросил направить меня к Анастасии Николаевне. Мне кажется или в его глазах даже мелькнула ревность?

— А по какому поводу вам понадобилась госпожа Шарова?

Я растерялся, не зная, что ответить. Точнее, знал, но не был уверен, что сказанное не принесёт больше вреда, чем пользы. К счастью, ничего говорить и не пришлось.

— Юрий, а почему это вы интересуетесь вещами, которые вас совершенно не касаются? — послышался сдержанный, но пропитанный холодом голос Насти.

— Простите, Анастасия Николаевна. Я не подумал…

— Вот именно, вы не подумали. В следующий раз будьте любезны сделать это, вместо того чтобы докучать клиентам. — И тут же без паузы, словно демонстрируя резкость перехода в интонациях, благожелательно обратилась ко мне: — Степан Романович, доброе утро. Прошу вас пройти в мой кабинет.

— Доброе утро, Анастасия Николаевна, — отразил я её вежливую улыбку.

Закрыв за собой дверь в маленький, но уютный кабинетик, Настя тут же растеряла всю свою строгость и скорчила на личике какую-то совсем уж недовольно-детскую гримасу:

— Давай быстро подписываем договор на предоставление услуг и бежим отсюда, пока этот надоеда не наябедничал папеньке. Хотя вряд ли у него что получится. Сейчас папа занят с клиентом.

Чем бы там ни занимался грозный родитель Насти, напряжение всё равно сохранялось. Я быстро, практически не читая, подписал какой-то документ и вместе с девушкой с удовольствием вышел обратно под радостное весеннее солнышко. Кстати, секретаря на прежнем месте не было.

Настя подозвала извозчика, и мы отправились решать мои проблемы. После того как я поставил в договоре закорючку, которую придумал-то только вчера под надзором девушки и тренировал, исписав три листа, мой новый поверенный взяла всё в свои изящные, но цепкие пальчики. Странное ощущение, когда от тебя уже почти ничего не зависит и приходится плыть на буксире, не прилагая практически никаких усилий. С одной стороны, появилось ощущение неуютной беспомощности, а с другой — абсолютное спокойствие и расслабленность — почти как раньше. Даже не знаю, как к этому относиться.

А вот у кого сомнений не было и в помине, так это у Насти. С пугающим задором она сначала потащила меня в фотоателье, где мы забрали мою фотокарточку, а затем в земский приказ, и вот там я мысленно, с трудом сдержавшись, чтобы не сделать это в голос, возблагодарил Господа за то, что в моей жизни появилась эта барышня. Даже ей пришлось приложить изрядные усилия, чтобы пробиться сквозь какую-то вязкую атмосферу этого пугающего места, что уж говорить обо мне.

Какой-то тусклый подьячий среднего возраста с невыразительным взглядом, в кабинет которого мы в итоге попали, начал заунывно вещать, что на проверку личности при порче документов уйдёт как минимум две недели. Аппликация из моего разорванного свидетельства о рождении, да ещё и выданного в Новгороде, его не впечатлила. И пришлось бы мне заплатить за новый паспорт не только изрядную сумму, но и ведро крови для этого упыря, если бы не девушка, которая, как говорится, зашла с козырей:

— Ну, тогда я пойду к Митрофану Аркадьевичу.

— Вот зачем так сразу-то, барышня, — вдруг оживился подьячий и посмотрел на Настю с какой-то даже обидой. — Нехорошо это, нарушать положенный порядок вещей, особенно используя личные знакомства. Думаю, вашему батюшке такое не понравится.

Похоже, чиновник прекрасно знал, с кем разговаривает, но смутить мою защитницу у него не получилось.

— А вы уверены, что Митрофану Аркадьевичу понравится устроенная вами волокита? Какая ещё проверка личности? У вас есть хоть и повреждённый, но вполне читаемый документ. А ещё заверенные по всей форме свидетельства отца Никодима и околоточного надзирателя. Если вы и в их подлинности сомневаетесь…

— Я такого не говорил, — тут же вскинулся подьячий, растеряв свою явно профессиональную сонливость и медлительность. — Хорошо, ввиду особых обстоятельств могу выдать паспорт в четверг.

— Нам нужно в понедельник, — не унималась Настя.

— Ну, это совсем ни в какие ворота не лезет! — даже возмутился чиновник. — Существует же процедура…

— Да, — не очень вежливо перебила чиновника вошедшая в раж Настя, — существует процедура ускоренной выдачи по особым обстоятельствам.

— Что это за обстоятельства такие, позвольте полюбопытствовать? — теперь в голосе подьячего прорезалась злость.

— Степан Романович лишился опеки, оказавшись без средств к существованию и крыши над головой. А без паспорта он не сможет получить наследство отца. Прикажете ему до четверга спать в подворотне? Думаю, это более чем весомая причина.

Что-то с подьячим творилось неладное — его лицо вдруг налилось нездоровой краской и, мне кажется, даже послышалось скрежетание зубов. Чиновник быстро взял себя в руки и прикрыл глаза. По его лицу было видно, что он сейчас принимает для себя какое-то неприятное решение. Через минуту чиновник открыл глаза и устало посмотрел на мою защитницу. Затем резко поднялся, заставив нас даже дёрнуться.

— Пишите прошение об ускорении процедуры, — выдавил из себя чиновник и покинул комнату.

Настя тут же, не особо стесняясь, взяла со стопки чистый лист и чужую чернильную ручку. Затем быстро набросала текст прошения, мне же осталось лишь подписаться. После этого мы ещё двадцать минут просидели в молчании, но наше терпение было вознаграждено сторицей. Вернувшийся чиновник мрачно посмотрел на нас тяжёлым взглядом, затем, позвенев ключами, достал из сейфа книжечку, очень похожую на разорванный отцовский паспорт. Прямо у нас на глазах он заполнил удостоверение личности, вклеил в него фотокарточку и ударил сверху печатью с таким усердием, словно бил ею меня по голове. На саму возмутительницу его чиновничьего покоя он вряд ли мог замахнуться даже мысленно.

Всё это время Настя сидела с совершенно невозмутимым лицом, но как только мы, скупо поблагодарив хозяина кабинета, вышли в коридор, расплылась в счастливой улыбке.

— Получилось! — шёпотом выпалила девушка и даже победно топнула ножкой, но затем смутилась, взглянула на дверь кабинета и потащила меня дальше по коридору. Когда отошли, добавила уже чуть громче: — Теперь мы сможем прямо сегодня пойти в банк.

— А он ничего не напортачил в такой спешке? Или, может, пакость какую устроил? — с подозрением спросил я, разглядывая паспорт в своей руке.

Настя посмотрела на меня с каким-то снисходительным удивлением:

— Что ты?! Не рискнёт, а подсуетился он, лишь чтобы больше не видеть меня ни в понедельник, ни даже в четверг. Я ему как кость в горле. Выдача паспортов приносит этому сухарю дополнительный прибыток, но вымучивать подношение с дочери Мозголома — дело опасное. Вот и психанул.

Последнее она добавила почти шёпотом. Переспрашивать, почему её отца называют Мозголомом, было неловко, да и так можно догадаться, хотя бы глядя на поведение дочери. У кого-то же она всего этого нахваталась.

Увы, на этом адвокатская звезда, по крайней мере в стенах этого заведения, для нас закатилась. Выдающий лицензии ушкуйников и разрешения на владение оружием седой и сухой, как осиновая коряга, подьячий был равнодушен ко всем ухищрениям Насти — начиная с острого взгляда юридической хищницы и заканчивая милой, обезоруживающей улыбкой. Так что за документами он приказал мне прийти в понедельник. Ну хотя бы не через неделю, и то хлеб.

Явно чтобы не растерять победный настрой, Настя потащила меня сразу в банк. Благо он находился неподалёку и назывался «Первым Пинским». Там тоже прекрасно знали, чьей дочерью является моя защитница, и, как только она представилась, нас тут же проводили к заместителю управляющего, который отвечал за наследственные распоряжения клиентов. Этот субчик как раз не был ни сухим, ни скучным. Представившийся нам Сергеем Олеговичем Кировым молодой человек, в явно дорогом костюме и с модными тонкими усиками, который был старше Насти от силы лет на пять, прямо соловьём заливался:

— Анастасия Николаевна, я так рад возможности познакомиться с вами лично и тем более поработать вместе. Уверен, ваш клиент осознает, в какие надёжные и прелестные ручки он попал.

— Ах, оставьте, — с удивившей меня жеманностью ответила Настя.

Ни в нашей маленькой компании, ни в земском приказе она себя так не вела. Неужели ей понравился этот хлыщ? Я, конечно, удивился, но вида не подал и, усевшись в предложенное кресло, застыл там любопытным истуканом.

Банковский служащий продолжал осыпать Настю комплиментами, заполняя этим время ожидания прихода клерка из архива. Наконец-то запыхавшийся мужчина в жилетке и с тёмными нарукавниками на белой рубашке принёс явно неновую папку и передал её Сергею Олеговичу. Он тут же развязал завязки и вчитался в документы.

Я в это время был занят рассматриванием кабинета, но вдруг почувствовал какое-то беспокойство. Оно было мимолётным, как и промелькнувшая на лице Кирова тень. Сергей Олегович посмотрел на Настю, всё ещё непонятно почему маявшуюся кокетством, и снова ей улыбнулся, правда, эта улыбка была уже не такая лучезарная, но через секунду разгорелась до прежней яркости. Переведя взгляд на меня, Киров бодро заявил:

— Что же, могу поздравить вас с неплохим наследством. — Он с явным намёком окинул меня взглядом и добавил: — Думаю, какое-то время эти средства позволят вам вести вполне пристойную жизнь. Мне искренне жаль, что ваш отец ушёл из жизни так рано и большая часть оставленной им суммы уже потрачена на ваше содержание.

— И сколько осталось? — не удержался я от вопроса и посмотрел на Настю, но она никак не отреагировала на моё нетерпение.

— В червонцах ровно сорок с остатком в двенадцать серебряных денег и восемьдесят семь копеек. Вот выписка. Если желаете, то прямо сейчас можем оформить счёт на ваше имя и перевести туда ваше наследство.

Если честно, я не знал, чего хочу прямо сейчас, потому что цифра оказалась не такая, как я наделся. Впрочем, не особенно расстроился, ведь это в десять раз больше, чем удалось заработать на довольно рискованной сделке с ведуньей и аптекарем. С другой стороны, не хватит, чтобы на равных войти в долю книжного бизнеса, но деньги всё равно немалые. Всё ещё пребывая в растерянности, я посмотрел на мою защитницу. В ответ она захлопала ресницами, затем потупила взгляд и начала что-то шептать, даже загибала пальцы, затем как-то опасливо задала Кирову вопрос:

— А разве после вычета за одиннадцать лет по червонцу в месяц не должно остаться немножко больше?

— Тут нет никакой ошибки, Анастасия Николаевна, — с лёгкой снисходительностью и мягкой улыбкой ответил Киров. — Дабы компенсировать дополнительные усилия по контролю выплат, банк берёт два процента комиссии ежегодно.

— Да? — удивлённо переспросила Настя с таким видом, будто ей было стыдно за своё неведение, но тут же хищно улыбнулась.

Мне кажется или её глаза заблестели от неслабого такого возбуждения?

— Могу ли я посмотреть договор, который был заключён с отцом моего клиента?

— Ну, не знаю, — начал юлить банковский служащий и наградил мою защитницу взглядом, в котором от прежней симпатии не осталось и следа. — Дело было семнадцать лет назад.

— А вы поищите прямо в этой папочке, — с напрочь фальшивой заботливостью предложила девушка. — Могу помочь. Как поверенный господина Чекана, я имею на это полное право.

Она даже протянула руку к папке, но Киров справился и сам. Он почти не глядя выудил нужную бумагу и протянул Насте. Она быстро прочитала документ, и её улыбка стала не только хищной, но и торжествующей.

— Господин Киров, насколько мне известно, при внесении средств золотым векселем Новгородского Купеческого банка у вас все дополнительные услуги по любым договорам проводятся безвозмездно. Значит, моему клиенту полагается ровно шестьдесят восемь золотых. — Затем она, чуть прищурившись, посмотрела на потолок и добавила: — На двадцать семь золотых и девять серебряных с медной мелочью больше, чем вы сказали. Я нигде не ошиблась?

Киров попытался прикрыть отразившуюся на его лице злость маской безмерного удивления. Взял протянутый обратно документ и с удручённым видом вчитался в него, хотя и дураку понятно, что ничего нового для себя он там увидеть не может.

— Вы совершенно правы, Анастасия Николаевна. Это чудовищная ошибка, которую мы немедленно исправим. Господин Чекан, приношу вам искренние извинения.

— Мы принимаем ваши извинения, — вклинилась в речь Кирова Настя, не дав мне даже рта открыть, — так же как и компенсацию от банка.

— Компенсацию? — удивлённо спросил Киров, правда, теперь уже вполне искренне.

— Да, компенсацию, — жёстко сказала Анастасия и снова применила трюк со сменой интонаций, обратившись ко мне с мягкостью и даже нотками покаяния в голосе: — Степан Романович, я понимаю, что, обратившись в княжий суд, мы можем получить даже сто золотых, но это бросит тень на репутацию владельца данного банка, которого я безмерно уважаю как очень достойного человека. Так что прошу вас ограничиться всего лишь тридцатью червонцами личной компенсации от господина Кирова.

Я вообще запутался, и лишь спасительная мысль, что Настя точно знает, что делает, удерживала меня на плаву. Так что просто кивнул. Девушка лучезарно улыбнулась и повернулась к ошалевшему Кирову:

— Или всё же придётся огорчать вашего дядюшку?

— Не придётся, — обречённо вздохнул зарвавшийся махинатор.

В итоге через полчаса я покинул банк вполне довольный сложившейся ситуацией. Спускаясь по широким ступеням, Настя покачнулась, и мне пришлось подхватить её под локоть. Она была бледна и часто дышала, словно не пришла сюда, а прибежала.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросил я.

— Всё хорошо. Сейчас станет легче, просто сама до сих пор не верю, что смогла переиграть этого хитрована. Говорят, он ещё тот прохвост. Но я это сделала!

От переизбытка чувств девушка даже тихонько взвизгнула и тут же прикрыла рот ладошкой. Затем вернула себе строгую осанку и горделиво заявила:

— Итак, милостивый государь, теперь вы просто обязаны угостить барышню мороженым. Мне нужно остыть, пока не вспыхнула как спичка.

Я с удовольствием предложил ей согнутую кренделем руку, хотя в своём неказистом наряде рядом с изысканно одетой девушкой выглядел совершенно нелепо.

Долго искать место, где можно поесть мороженого, нам не пришлось, потому что в центре города кафешки располагались практически на каждом шагу. Когда устроились за столиком в ожидании заказанного мороженого, я решил полностью завершить наши дела:

— Итак, госпожа Шарова, сколько я должен вам за ваш поистине эпический подвиг?

— Ну, договор ты не читал, так что придётся поверить мне на слово, — с показным коварством заявила девушка. — У нас положено платить десять рублей за час работы в кабинете и двадцать в сопровождении клиента за пределами конторы. Резвились мы с вами, Степан Романович, два часа, и это сорок рублей на ассигнации из вашего кармана в мой. Плюс десять процентов от того, что удалось получить исключительно благодаря моему вмешательству, а это пятьдесят семь золотых и двадцать серебряных, но мы ведь друзья, поэтому сделаем вид, что всё прошло гладко, и с тебя просто сорок рублей. Выпиши чеком, хочу сунуть его отцу под нос и показать, что есть в городе клиенты-мужчины, готовые иметь дело с невесть что возомнившей о себе девицей, — явно процитировала своего родителя девушка.

Достав из сумочки перьевую ручку, она передала её мне.

— Хорошо, — кивнул я, буквально всем своим естеством почувствовав, что именно нужно сделать.

В банке мне выдали чековую книжку с лимитом в треть находящейся на счету суммы. Написав на листке цифру, я расписался, оторвал чек и передал его девушке. А затем с наслаждением смотрел на её округлившиеся от удивления глаза. Настя быстро справилась с собой и, нахмурившись, сказала:

— Ты ошибся. Придётся переписывать. Даже если строго следовать договору, мне полагается сто шестьдесят семь рублей, а никак не четыреста тридцать один. Откуда вообще такая цифра? Переписывай.

— Нет, — с улыбкой ответил я, спрятав чековую книжку в карман. — Тридцать золотых, которые ты вытрясла из этого хитрована, к наследству моего отца не имеют никакого отношения. Это наша общая добыча, а у ушкуйников её принято делить поровну. Что с бою взято, то свято.

Настя ещё с секунду сомневалась, но затем на её лице отразилось такое запредельное счастье и предвкушение ещё большего удовольствия в скором будущем, что не жалко никаких денег. Не думаю, что для неё это запредельная цифра, всё же отец девушки наверняка богат, но важен сам факт заработка.

Деловая натура не позволила Насте долго наслаждаться успехом:

— Давай заверим чек банке, чтобы отец не придрался.

— Конечно, без проблем.

И проблемой это действительно не стало. Мы, толком не доев мороженое, вернулись в банк, где служащий быстро поставил штемпель на чеке. Я не удержался и дополнительно попросил выдать мне пять золотых и сотню рублей ассигнациями.

После этого девушка, суетно попрощавшись, умчалась тыкать в отца чеком, а я посмотрел ей вслед с мимолётной печалью. Она даже не поздравила меня с именинами. Впрочем, я прожил семнадцать лет без такой радости, так что не очень-то и обидно. Домой вернулся с лёгкой надеждой на то, что уж Дима-то порадует меня поздравлением. Когда вошёл в библиотечный зал и увидел отца Никодима, сначала обрадовался, что батюшка не забыл о важной для меня дате, но тревожное выражение на лице священника быстро заморозило всю радость.

— Что случилось? — спросил я, замирая в предчувствии беды.

Отец Никодим удручённо качнул головой и печально сказал:

— Мне жаль, Степан, но тётушка всё же сумела подгадить. Тебя ищут скорбные братья.

Я весь внутренне сжался и ощутил дикое желание сорваться и бежать куда глаза глядят.

Странно, что, когда попёрли биндюжники, страх придавил все мысли, вгоняя тело в ступор, а сейчас ужас разогнал их до безумного мельтешения, делая совершенно бесполезными. Оказывается, слишком быстро думать тоже не очень хорошо.

Похоже, отец Никодим понял по моим совершенно безумным глазам, что я сейчас сделаю какую-то глупость, и тут же поспешил успокоить:

— Не переживай, Стёпа, всё не так плохо, как кажется. Они пришли ко мне и потребовали выдать тебя, а я выдвинул своё условие. Пускай сначала тебя посмотрит благочинный.

Слова священника если и успокоили меня, то ненамного, но, по крайней мере, вернулась возможность хоть и заполошного, но всё же относительно здравого мышления.

— И как он сможет защитить меня? Сами же говорили, что у бесогонов слишком много власти.

— Говорил, — не стал отрицать батюшка, — но не наперекор благочинному. Иногда ему приходится закрывать глаза на перегибы скорбников, но нарушить прямую волю его высокопреподобия они не решатся. Ежели благочинный скажет, что ты не бесноватый, то скорбные братья не посмеют тебя преследовать.

— А он скажет? — Слишком суетные мысли раздули во мне сомнения.

— Не смей сомневаться в этом святом человеке! — словно прочитав мои мысли, вспылил священник. — Ежели он учует тьму в твоей душе, то я просто признаю свою ошибку и сам отдам тебя братьям скорби, но то будет лишь для твоего блага.

От внезапно разгоревшегося фанатичного огня в глазах отца Никодима мне стало ещё страшнее. Внезапно священник зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул. Я же, почуяв взгляд со стороны, посмотрел на лестницу и увидел там напряжённо замерших Спаносов. Дима явно порывался спуститься вниз, но тётя Агнес удерживала его. И оба очень тревожно смотрели на меня, но ни страха, ни омерзения в их взглядах я не заметил, только сопереживание. А может, мне просто хочется в это верить?

Внезапно лёгшая на моё плечо ладонь отца Никодима заставила вздрогнуть, но мягкие слова батюшки тут же успокоили:

— Не сомневайся, Стёпа, он примет верное решение и подтвердит мои слова. Нам пора.

Как бы мне ни хотелось избежать очередной проверки, но священник был прав. Заручиться поддержкой главы духовной власти в Пинске точно не помешает. Ну а если и батюшка, и ведунья ошиблись, пропустив червоточину мрака в моей душе, то, может, оно и к лучшему будет предать себя в руки братьев скорби, чтобы спасти бессмертную душу.

С этими мыслями я шагал рядом с отцом Никодимом по ведущей к храму и княжьему замку улице. Душу всё ещё терзали сомнения, но они постепенно уходили, потому что вера в праведность отца Никодима, подтверждённую годами безупречного служения, стала для меня якорем.

Когда уже подходили к главному храму города, я даже не заметил, а скорее ощутил не то чтобы злое, но какое-то угрюмо-решительное внимание к своей персоне. Невольно задёргался, оглядываясь, и таки заметил, как от обрамляющих практически пустую сейчас церковную площадь зданий к нам двигаются четверо людей в чёрных подрясниках, но при этом с непокрытыми скуфьями головами. Каждый из них опирался на посох с крестом в навершии. И об остроте граней покрытых серебром стальных крестов ходили жуткие байки, которых я наслушался ещё в детстве. Постепенно монахи брали нас в окружение, да так плотно, что казалось, будто сейчас нападут. Веяло от них яростью, а отнюдь не скорбью. Сразу стало интересно, почему этих агрессивных ребят так называют.

Отцу Никодиму такая плотная опека тоже не понравилась. Он остановился и посмотрел на самого молодого из монахов.

— Почто препятствуешь мне, брат Аркадий?

Статный блондин, немногим старше меня по возрасту, посмотрел на священника долгим и колючим взглядом. Почему-то в моей голове мелькнула мысль, что ему с такой внешностью не подрясник носить, а в модном костюме барышень смущать. От этой крамольной мысли стало совсем не по себе, и я даже втянул голову в плечи.

— Я не препятствую, — ответил молодой монах и перевёл взгляд на меня. — Всего лишь хочу убедиться, что он не сбежит до встречи с его высокопреподобием. Вон как его бесы корёжат.

— О чём ты говоришь? — возмутился отец Никодим. — Чист он от бесовского наваждения.

— А я чую совсем другое, — не унимался блондин.

— Чуешь? — начал злиться мой защитник. — Без обряда и молитвы? Ты что, уподобил себя святому Никону, который видел бесов и изгонял их одним крестным знамением?

— Не тебе о том судить, отступник! — в тон ответил блондин.

— Не мне, — внезапно успокоившись, с искренним смирением ответил отец Никодим. — Но и не тебе. Я приму волю его высокопреподобия, как и ты, брат скорби. Не препятствуй нам.

Упоминание благочинного отрезвило блондина, и он отошёл в сторону, давая нам пройти. Я уже не знал, что и думать, поэтому просто поплёлся следом за священником. Через центральные врата собора мы не пошли, а, обогнув величественное здание, направились к боковому входу. Едва зашли за угол здания, стало понятно, что ситуация даже хуже, чем я предполагал. У крылечка, ведущего к небольшой двери, стояла группа людей, вызвавшая у меня очень неоднозначные чувства. Пришли не только тётушка с кузеном, но и полдюжины самых отъявленных бузотёров нашего района. Только двое из них являлись биндюжниками, но все до единого были завсегдатаями тётушкиного трактира и за деньги всегда готовы влезть в любой блудняк.

Вот не думал, что стану радоваться присутствию рядом со мной бесогонов. Возглавляемые тётушкой бузотёры, начав орать что-то невнятное, двинулись к нам, но идущий впереди скорбник ускорил шаг и приподнял свой посох, расположив его горизонтально, как некую преграду. Это действо быстро остудило не только горячие головы мужиков, но и слегка помешавшуюся от горя тётушку. А Кирьян так вообще постарался отойти за спины остальных. Слава у бесогонов была поистине жуткой и могла отрезвить кого угодно. Воспользовавшись этой заминкой, мы с отцом Никодимом поднялись по ступеням крыльца и прошли внутрь церковной пристройки. За нами последовал лишь блондин, прочие остались снаружи.

Благочинный, невысокий, худощавый старик с не очень густой седой бородой, облачённый в серый подрясник и чёрный жилет, молился, стоя на коленях перед подставкой с раскрытой книгой. Едва мы вошли, он перекрестился, встал с колен и повернулся к нам. Моё настроение резко улучшилось, ведь не мог человек с таким преисполненным благодати лицом и безмерной мудростью в глазах сотворить несправедливость.

Увы, радость продлилась недолго. Шустрые не к месту мысли тут же привели к выводу, что как раз справедливое решение тоже может стать для меня плачевным. Ведь если наружу вылезет всё тайное, то даже отсутствие внутри моей души темноты не убережёт от беды. Не попаду в руки бесогонов, так окажусь под следствием стражников. Ведь откуда мне знать, что аптекарь сделает с ядрышками голубой лещины? Вдруг он из них изготовит какой-то жуткий яд для убийства. И что теперь делать, глядя в не только мудрые, но и жуть какие проницательные глаза благочинного? Я понимал, что утаить от него хоть что-то вряд ли получится. Так что, когда он окинул нас взглядом и попросил всех, кроме меня, покинуть комнату, стало совсем печально.

Мы остались одни, он повернулся ко мне, пристально посмотрел в глаза и произнёс:

— Тяжкие обвинения возведены на тебя, чадо, потому будь искренен в словах своих, и да поможет тебе Господь, просветивший каждое сердце, познать грехи свои и уповать на его милосердие. — Затем так глянул, что меня словно прорвало.

И всё же прорыв оказался каким-то однобоким. Я буквально засыпал священника своими переживаниями о том, что действительно могу быть одержимым изощрённым демоном. Что греховные мысли стали одолевать намного чаще, чем раньше. А многие знания воистину принесли многие печали. Даже помянул своё влечение к Элен, семейный статус которой был мне по-прежнему неизвестен. Выплеснув эти откровения, невольно замер, ожидая, что благочинный устроит мне допрос похлеще того, которым изматывал отец Никодим. И был премного удивлён, когда священник всего лишь переспросил о некоторых деталях моих душевных терзаний, совершенно не касаясь отношений с язычниками. Это было так странно, что я не сразу понял, что наш разговор закончился. Даже вздрогнул, когда благочинный отошёл к двери и постучал в неё. Внутрь тут же просунулась голова блондина.

— Приведи сюда рабу Божью Варвару и чадо её. — Голос священника был слегка раздражённым, возможно, потому что вместо назойливого белобрысого он рассчитывал увидеть отца Никодима.

Впрочем, батюшка вошёл сразу же за моими родственниками и блондином, который прихватил с собой одного из своих подручных. И ведь не напрасно, потому что моя тётушка прямо с порога бросилась к благочинному, упала на колени и обхватила его ноги. Чуть не повалила старика на пол. Она продолжала причитать, даже когда блондин с помощником оттащили её:

— Святой отец! Спаси нашу семью от козней этого демона! Изведёт! Уморит и меня, и дитятко моё. Убил старшенького, Кирюшеньку покусал, аспид ядовитый! Умирает кровинушка моя, душа в тельце едва держится.

Опыт общения с прихожанами у благочинного наверняка огромный, но тётушка сумела его удивить, как и остальных служителей церкви. Они дружно посмотрели на Кирьяна, который умирающим совсем не выглядел. Благочинный быстро опомнился и грозно глянул на моего кузена:

— Ответствуй, отрок, как всё было. Но помни девятую заповедь Господа нашего и не ввергай себя в грех тяжкий.

Тётушка попыталась что-то сказать, но её, не особо церемонясь, встряхнул помощник главного бесогона, заставив заткнуться. Кирюха без поддержки матери растерялся и жалко проблеял:

— Я… мы… просто шли, а он… — под строгим взглядом священника кузен совсем стушевался, но вдруг вскинул голову и чётко сказал: — Он убил моего брата, и я хотел отомстить. Око за око…

— Мне отмщение, и аз воздам! — резко процитировал благочинный послание к римлянам, которое я помню из уроков батюшки, но тётушка поняла всё совсем по-другому.

— Воздайте, ваше преподобие! Воздайте убийце! Прикажите бесогонам пытать его, чтобы сознался!

Такое требование явно смутило благочинного, но тут вмешался отец Никодим:

— А может, заодно пускай поспрошают и тебя, не подговаривала ли ты сына сбросить Степана в реку на поживу нечисти, чтобы самой получить деньги брата?

Благочинному явно не понравилось вмешательство моего заступника, но реакция тётушки заинтересовала его куда больше. Женщина смертельно побледнела и затравленно посмотрела на нависшего над ней бесогона. Похоже, её воображение уже рисовало картины дыбы и прижигания огнём. Рассказы о методах работы этих фанатиков в народе ходили очень красочные.

— Достаточно! — громогласно изрёк благочинный, внезапно показавшийся мне настоящим гигантом, несмотря на невеликий рост. Затем он начал говорить отрывистыми фразами, словно гвозди забивал. — Злонамерения искупляются покаянием, а доказательств преступлений, как и одержимости, я не вижу. Так что иди, дочь моя, и молись истово, чтобы спасти душу свою от грехов страшных. А ежели не выпросишь у Господа смирения и будешь упорствовать, придётся братьям скорби узнать, что мешает душе твоей обрести покой. Ступай.

Намёк был таким толстым, что тётушка, как была на коленках, начала отползать к двери. Затем вскочила, схватила Кирьяна за руку и утащила наружу.

— Теперь ты, брат Аркадий. Ценю твоё усердие в поисках нечисти и стремление уничтожать бесов до того, как они начнут губить люд православный, но нельзя преступать грань дозволенного. Нет в этом юноше тьмы, — явно заметив упрямый огонёк в глазах бесогона, священник добавил: — Верю я суждению отца Никодима.

— Он отступник, потерявший силу и…

— …опыта имеет столько, сколько тебе даже не снилось, — не дал договорить бесогону священник. — Но, если ты сомневаешься, проверь юношу сам.

Я, конечно, напрягся от этих слов, но страх был не очень сильным. В конце концов, отец Никодим рядом, да и благочинный настроен вполне благосклонно. Он милостиво кивнул мне и указал рукой на то место, где недавно молился сам:

— Преклони колени для молитвы, сын мой. Прими испытание со смирением и верой в безмерную милость Господа.

Я повиновался и стал на колени. Сзади подошёл бесогон и положил одну руку мне на плечо, а вторую почему-то на голову. Затем он начал читать уже знакомую молитву на латыни. Правда, в этот раз, кроме вполне объяснимого мандража, я ничего не испытал. В финале молитвы бесогон почти кричал, но желаемого явно не добился.

— Достаточно, — строго сказал благочинный, жестом приказывая мне подняться. — Я не обучался в братстве Скорби, но знаю, как одержимый реагирует на такую молитву.

— Некоторые бесы могут сидеть очень глубоко. Телесные муки заставят его вылезти наружу.

А вот это мне совсем не понравилось. Я с надеждой посмотрел на священника, и он меня не подвёл:

— Не произноси подобную ересь в моём присутствии. Новые методы скорбников говорят о вашем бессилии и отпугивают паству от церкви и даже веры в Господа. Тебя обуяла гордыня, брат Аркадий. Гордыня и отчаяние. Смирись с участью своей и прими мой суд как старшего над собой. Теперь выйдите все и дайте сказать слова напутствия юноше.

Когда все вышли, благочинный посмотрел на меня так, что я сразу понял — он мне не друг, но и, слава Господу, не враг, просто тот, кому моё преображение доставило много хлопот.

— Сын мой, приключившееся с тобой не подвластно моему разумению. Я не знаю, была ли то воля Господа, али козни нечистого. Так что буду наблюдать за тобой. «По плодам их узнаете их». Помни об этих словах из Писания. Обдумывай каждый свой шаг, ибо, ежели ступишь на тёмный путь, я не стану сдерживать брата Аркадия, но благословлю его.

После этого он, явно устав от напряжённых событий, перекрестил меня, дал приложиться к руке и отпустил.

На свежий воздух я вышел словно из казематов бесогонов. Весенний ветерок показал, что одежда на мне изрядно пропиталась потом, но это терпимо, чай не кровь из пыточных ран. Снаружи меня ждал только отец Никодим, к которому имелась куча вопросов, но нужно быть набитым дураком, чтобы задавать их именно сейчас. Так что возвращались молча, оба пребывая в тягостных раздумьях. Но как только вошли в библиотеку, все мрачные мысли мигом покинули меня, потому что здесь были все самые близкие мне люди — и Спаносы, и Анастасия.

Как только они поняли по нашим лицам, что беда прошла стороной, тут же загомонили, поздравляя с именинами. Тётя Агнес потащила всех в столовую за праздничный стол, и от увиденного изобилия я снова чуть не расплакался. Совесть кольнуло то, что так и не узнал, откуда у почти разорившейся семьи продукты, но теперь это уже не имеет значения. Полученных в наследство денег хватит надолго, а там и общее дело пойдёт, так что бедствовать нам не придётся. От этого «нам» снова защипало в глазах, но я справился с нахлынувшими эмоциями.

Всю вторую половину дня мы провели в радостном возбуждении семейного праздника. Дима подарил мне «Одержимый мир», а Настя явно дорогой портфель. На кой мне эта штука, я совершенно не понимал, но искренне поблагодарил девушку. Настя даже намекнула, что можно втроём посетить ресторан, но я остудил её пыл, пообещав, что сделаем это завтра, когда разберёмся с первым заседанием книжного клуба и куплю себе приличную одежду.

Отец Никодим почти сразу попытался сбежать, но тётушка Агнес была бдительна, так что вырвался он только под предлогом проведения вечерней службы.

Засыпал я со счастливой улыбкой, думая о том, что, как бы ни сложился завтрашний день, по насыщенности ему не переплюнуть день сегодняшний.

Ох как же я ошибался!