Спасибо деду за победу

Глава 11. Второе дыхание.

Надо - так надо. Кряхтя и стеная, Виктор Борисович под строгим взглядом деда кое-как принял вертикальное положение. Поддёрнул на спине ставший уже бурым от лесной весенней грязи рюкзак. И, отчаянным усилием воли взволочив на лицо мужественное выражение, просипел: — «Я готов ... пошли чтоль ...»

Дед, хмыкнув, чётко повернулся через левое плечо и пошлёпал по краю болота в сторону чахлого подлеска. Виктор Борисович, даже и не пытаясь понять, в каком направлении они теперь передвигаются, покорно закосолапил на негнущихся от усталости ногах за подпрыгивающим и мотающимся из стороны в сторону на дедовой спине сидором. «Что он там таскает, в мешке этом? Я когда на дембель ехал, у меня такой же был. А у меня чего там было?» - мысли Виктора Борисовича устали не меньше, чем его тело. Голова была пуста, и стало уже всё равно - идти или не идти, умирать или жить ... а ноги Виктора Борисовича на автопилоте шагали и шагали по апрельской лесной прели без всякого участия со стороны мозга - по крайней мере, мозга головного. Последний раз в таком состоянии Виктор Борисович был лет 35 назад - в первые месяцы службы в родной Советской Армии, замордованным «духом» в учебке. Тогда Виктор Борисович на собственном опыте узнал, что человеческое существо способно совмещать сон практически с любым другим видом деятельности - с ходьбой, с чисткой картошки, со стоянием на тумбочке ... и вот на старости лет довелось ему опять испытать то самое, давно забытое состояние самоходного зомби.

Василий, будучи окруженцем опытным, давно уже нутром ощутил, что попали они с непутёвым внучком в западню, и вырваться из этой западни с каждым часом, каждой минутой шансов всё меньше и меньше. Ах, как же проклинал он себя за то, что поддался уговорам внучка - и потащил изнеженного городского барчука в самое пекло, в тыл к фрицам! Надо было взять этот его ... как его ... нубук - а внучка оставить храпеть пьяным сном там, в уютном и безопасном буржуйском будущем. Без навязавшегося на его голову внучка у Василия степеней свободы было бы несравненно больше, чем сейчас. Можно было рвануть на юг, к партизанам - сотню вёрст Василий легко прошёл бы дней за пять даже без еды, обходя стороной встречные деревни и сёла, в которых только-только начинали гнездиться гарнизоны фрицев и немногочисленные ещё, робкие и пугливые полицаи.

Можно было кружить по лесам и болотам, ускользая от облав и раз за разом выходя на шоссейку, за которой открывался путь на восток - в сторону громыхающей артиллерийскими всполохами линии фронта, к родной советской власти, комиссарам и особым отделам.

Можно было, в конце концов, раствориться в любой деревне, где ещё не было немецкой власти - неприкаянных бабёнок, жаждущих приютить «двоюродного брата из соседней деревни», было более чем достаточно, а с поставленным фрицами старостой договориться было ничуть не сложнее, чем с председателем сельсовета (тем паче что обычно это были одни и те же люди)

Но вот внучок ... его куда девать? Бросить - нельзя. Нельзя его фрицам отдавать никак - в этом Василий был с ним солидарен полностью. Пристрелить здесь и сейчас? Рука не поднимется. Василий конечно не был сентиментален. Если уж совсем край будет - тогда да, тогда сделает как договаривались Но вот так вот взять и ни с того ни с сего убить какого-никакого кровного родственника - нет, это не для Василия.

Попытаться пристроить его в деревню, а самому уходить? Да от него за версту разит городом. Первый же встречный полицай в комендатуру сдаст. Да и кому он там нужен, в деревне-то? Он же не умеет ничего, кроме как свой нубук дрочить.

И он, Василий, тоже хорош. Наобещал внучкy семь вёрст до небес. Я-де тебя отведу, я-де тебя проведу ... Я да я - головка от часов: — «Заря", как любил говаривать Васильев землячок старшина Раков, сгинувший ещё в кровавой круговерти отчаянных боёв лета сорок первого.

К чести Василия следует заметить, что ему, в отличие от слабого телом и духом внучка, даже мимолётно не пришёл в голову вариант перейти на сторону врага и пить баварское. Когда все патроны расстреляны, когда нет возможности бежать - что ж, придётся идти в плен. На войне как на войне - всякое бывает. Но сотрудничать с ними? Ихние благородия, с которыми схлестнулся Василий в юности на кажущейся уже столь далёкой гражданской - были конечно сволочью, но СВОЕЙ сволочью. С ними теоретически ещё можно было о чём-то говорить. Фрицы же были абсолютным, чужеродным злом, с которым нельзя было идти ни на какие компромиссы, ни на какое сотрудничество - лучше сдохнуть любой, сколь угодно мучительной смертью.

Так они и продирались через подлесок - мучительно напрягающий извилины в поисках выхода из ситуации Василий и на автомате переставляющий запинающиеся ноги зомбообразный Виктор Борисович. Чужих голосов и лая не было слышно уже минут десять - но это вовсе не значило, что опасность миновала. Немецкие ягд-команды были противником коварным, умели подкрадываться незаметно и появляться как из-под земли - и потому Василий не снижал темп ни на минуту, пытаясь выйти из зоны облавы.

Ещё одна мысль пришла ему в голову. Вот предположим доберутся они паче чаяния до своих - а что они этим своим говорить-то будут? Василий представил, как он рассказывает замотанному жизнью дивизионному особисту, что он, красноармеец Горяев, побывал в XXI веке, где нет ни Советского Союза, ни диктатуры пролетариата, а есть власть капиталистов и помещиков ... и приволок из XXI века тамошнего обитателя, да не просто обитателя, а собственного родного внучка ... а сейчас их с внучком надо срочно доставить прямиком к товарищу Сталину, чтобы они научили товарища Сталина, как победить Гитлера ...

Представив продолжение такого разговора, Василий благоразумно решил, что он пожалуй вообще ничего говорить не будет. Скажет - выходя из окружения встретил штатского, тот попросил доставить до наших, он и доставил, а теперь пора бойцу на фильтрацию - и с ближайшей маршевой ротой на передовую. А внучок с товарищем Сталиным пусть сам договаривается. В конце концов, это его идея была сюда переться. Он умный, институт закончил. Пусть теперь сам разбирается.

Но до своих было сейчас очень далеко, и шансов добраться до них, прямо скажем, было очень немного. Поэтому Василий выкинул из головы рассуждения на эту тему (а голова у него, надо заметить, была очень дисциплинированной - на зависть любому академику или разведчику - и думала исключительно о том, что хозяин ей предлагал) и вернулся к вопросам сиюминутных потребностей.

А что Виктор Борисович? Виктор Борисович тем временем, как ни странно, активно приходил в себя - видимо сработало то, что у спортсменов называется «второе дыхание». Сперва в его сумрачное сознание стали проникать естественные раздражители внешнего мира - птичий щебет, хруст почерневшего снега под ногами, болевые сигналы от мокрых натруженных ног. И уже после этого пошли мысли и эмоции. Преобладающей эмоцией Виктора Борисовича был стыд. Стыд от собственной слабости. Стыд от тех позорных идей, что приходили ему в голову в последние часы. Дед вон - идёт и идёт себе. Ну да, дед конечно помоложе его (крышак съехать может - дед моложе внука!), но тоже ведь не юноша совсем. И кормлен совсем не так, как он, Виктор Борисович. И штангу в дорогом фитнес-клубе с кондиционером и персональным тренером дед не тягал А вот гляди-ка, всё ему нипочём, и ничего он не боится. А Виктор Борисович что же - малахольный какой? Чмо что ли какое? От этих мыслей росла внутри Виктора Борисовича злость на самого себя, и от той злости чётче становилась его походка, и шире шаг, и прямее натруженная рюкзаком спина.