Спасибо деду за победу

Глава 6. Прыжок.

После этого разговора дед, засев на крыльце, неторопливо взялся точить принесённым из хозблока по его просьбе бруском лопатку («в рукопашке-то лопатка сподручнее штыка будет» - разъяснил дед Виктору Борисовичу на неудоуменный вопрос о цели данного мероприятия)

Под эти доносящиеся с крыльца шваркающие звуки Виктор Борисович, немного бестолково пометавшись по дому, определился в желаниях и стал действовать более-менее осмысленно. Старенький ноут, подключённый к инету, качал бэкап книг с Милитерры - всё, что касалось Второй Мировой, наше, не наше, старое, новое - всё подряд. Тем временем Виктор Борисович скоренько, по-солдатски, переоделся в походное: берцы, старые джинсы (ерунда что рваные между ног - кто там на войне заглядывать будет), потёртая, но добротная и тёплая кожанка, армейская кепка защитного цвета на голову. В старинный экспедиционный рюкзак вслед за талмудом жуковских мемуаров полетели оставшиеся банки консервов, пол-палки колбасы, батон хлеба и баклага: — «Чешского светлого» - кто знает сколько до своих идти придётся. Фонарик, зарядка для смартфона ... что ещё надо взять?

«А мои-то как?» - первый раз за время всего этого фантастического приключения подумал Виктор Борисович. - «Волноваться ведь будут. Надо весточку какую-то оставить». Вырвав из валяющейся на книжной полке старинной тетрадки в линеечку листок, Виктор Борисович быстрым корявым почерком накидал: — «За меня не волнуйтесь, у меня всё хорошо. Мне надо срочно уехать по делам на Дальний Восток. Как дела сделаю, позвоню. Ключ от сейфа на рогах в прихожей, в сейфе пакет, там деньги, берите».

Бросил листок на стол, прижал стаканом. Дверь закрывать не будем перед уходом - кто-нибудь найдёт записочку. «Надо бы и Маринуське написать. Она же тоже волноваться будет» - спохватился Виктор Борисович. Схватив смартфон, выскочил на крыльцо. Дед всё так же меланхолично шваркал бруском по острию лопатки, отточенному похоже уже до бритвенной остроты. «Дед, смотри сюда, в кино тебя снимать буду. Для нашего НКВД» - Виктор Борисович врубил видеозапись на смартфоне. Дед, отложив на ступеньку брусок и лопатку, послушно выпялился на кусок пластика в руках Виктора Борисовича. «Представьтесь, пожалуйста» - официальным голосом сказал Виктор Борисович.

«Красноармеец Горяев Василий Александрович, вторая рота третьего батальона тыща сто тридцать восьмого стрелкового полка» - сходу подхватил игру дед, даже не поинтересовавшись к чему и зачем (видать магическое буквосочетание: — «НКВД» подействовало). - «Где и когда вы родились?» - «В тыщща восемьсот девяносто девятом году, деревня Великие Выселки, Великоустюжский уезд Вологодской губернии. Из крестьян, беспартейный, под судом и следствием не состоял» - отчеканил дед, всё так же преданно уставившись в камеру. - «У вас есть какие-нибудь документы?» - «Красноармейская книжка» - «Покажите». Дед, распахнув телогрейку, извлёк из нагрудного кармана гимнастёрки замусоленную книжицу, развернул, ткнул мутной фотографией в камеру. Виктор Борисович, дождавшись пока смартфон сфокусируется и зафиксирует документ, буркнул: — «Достаточно, спасибо», вырубил съёмку и убыл обратно на веранду. Дед, судя по звукам, сразу же вернулся к своему любимому занятию - заточке МСЛ («прям фетиш какой-то у него эта лопатка несчастная» - мимолётно подумалось Виктору Борисовичу). Виктор Борисович же, усевшись за стол и бросив перед собой смартфон, задумался - что же сказать любимой женщине на прощание.

«Марина ... моя Маринуська - симпампуська ... если ты читаешь это письмо, если ты видишь сейчас это видео - значит меня уже нет в этом мире. Нет, я не умер - по крайней мере надеюсь, что ещё не умер. Просто я в другом времени. Я сейчас в прошлом. В сорок втором году. Я понимаю, что звучит это дико. Но поверь мне - всё это правда. Сегодня днём прямо у меня на участке открылся временной портал в прошлое - туда, в сорок второй. Как в книжках про попаданцев, как в фильмах. И через этот портал ко мне сюда выпал человек. И не просто человек - а мой родной дед Василий. Ну помнишь, который умер, когда я ещё маленький был? Я тебе про него рассказывал. К этому письму приложены видеоролики - это я его пару минут назад на крыльце моей дачи снимал. Посмотри его документ, погугли как красноармейская книжка выглядела - это он, настоящий мой дед из сорок второго! Мы с дедом посоветовались и решили, что портал может открыться обратно в сорок второй. Мы с ним будем караулить. И если портал откроется - пойдём туда вдвоём. Возьмём с собой мой ноут с библиотекой книг по Второй Мировой. Возьмём мемуары Жукова. Ты представляешь, как мы весь ход войны изменим, если наши там эту информацию получат? А я ещё товарищу Сталину и про послевоенное время расскажу. И про Хруща, гниду кукурузную, расскажу. И про Горби, иуду меченого. Я же могу Советский Союз спасти, понимаешь? И проклятых девяностых не будет. Сколько людей останутся живы! Поэтому, понимаешь, не могу я туда не идти. Даже если и погибну там - война всё-таки. Здесь я что? Жизнь прожил зазря. Глупо прожил. Ни зачем. А там если и погибну - так хоть как человек умру. За дело».

Виктор Борисович помолчал минутку, поколебался - говорить, не говорить. Наконец решился: — «Прости меня, Марина. Я тебя любил и люблю. Но ты сама много раз говорила, что у нас с тобой нет будущего совместного. А кроме тебя у меня пожалуй и нет ничего в этом мире, что меня держит. Ребёнок взрослый, у него своя жизнь. Жена ... ей я тоже не особо нужен давно уже. Пойду я туда. Если получится туда попасть - хоть какой-то смысл у моей жизни будет. Уверен, что ты бы на моём месте так же поступила. Я не знаю, что будет, если я туда попаду. Возможно в XXI веке будет совсем другой мир, в котором мы с тобой будем совсем другие - и никогда не встретимся. Но в ЭТОМ мире я тебя любил - и был счастлив. Прощай».

Виктор Борисович решительно, с размаху ткнул пальцем в экран смартфона, останавливая запись. Пока не передумал, быстро закинул письмо на почтовик - с отложенной доставкой через 48 часов. Прислушался к окружающей действительности. На крыльце стояла тишина. «Наточил видать» - подумал Виктор Борисович.

Ноут на тумбочке мигал экранными звёздами скринсейвера. Виктор Борисович мазнул пальцем по пластинке тачпада, разблокируя экран. Закачка закончилась, на жёстком диске ноута осели сотни томов, детально описывающие ход Второй Мировой от первого до последнего её дня. «Надо бы деда минимально проинструктировать. Вдруг со мной что случится ...» Мысль о том, что с ним реально может там, в весьма неуютном прошлом, случиться всё что угодно вплоть до летального исхода, Виктор Борисович старательно загнал как можно дальше в глубины подсознания. Всё будет хорошо! Доберутся они до своих, всё расскажут, и вся история пойдёт по другому пути.

Виктор Борисович на минутку представил, как он - в генеральском мундире, с яркой рубиновой звездой Героя Советского Союза на груди - солнечным жарким днём лета 1944 едет в сопровождении охраны и адъютантов на «виллисе» по улицам Берлина ... нет, какого Берлина - по улицам Парижа! Едет по Шан д'Элизей, а вокруг приветствуют его ликующие толпы освобождённых от фашизма и капитализма французских трудящихся ... в том числе и элегантные парижанки в коротких платьицах на стройных фигурках, в кокетливых шляпках с откинутыми вуалетками ... а он, Виктор Борисович, счастливо смеясь, машет французским трудящимся затянутой в рукав белоснежного генеральского кителя рукой и посылает парижанкам воздушные поцелуи ...

Сладостные мечты о светлом будущем прошлом развеяло деликатное покашливание. На пороге веранды стоял дедушка родный во всей своей красе - разве что без трёхлинейки, но уже со свежеотточенной любимой МСЛ на ремне сбоку. Ощутив обращённый на него - слегка смутный ещё от грёз - взгляд внука, дед сказал: — «Давай, Витёк, дежурство налаживать, ежели ты готов уже. Заляжем на крыльце и будем кемарить по очереди. Я так думаю, што ежели окно это обратно откроется - то откроется на том же месте, где и сначала. Тут-то мы с тобой туда и замырнём».

«Давай, дед. Только сперва я тебе расскажу кое-что. Смотри, вот это называется ноутбук. Это такой ... устройство такое, в общем. На нём все книги записаны. Он от электричества работает. Вот это надо в электрическую розетку воткнуть. А это пароль доступа» - Виктор Борисович записал карандашом на салфетке пароль, сунул листок в карманчик ноутовой сумки. - «В общем, если что, нашим отдай, там разберутся».

Виктор Борисович закинул в рюкзак сумку с ноутом. Отправил туда же выключенный смартфон, паспорт и кошелёк («артефакты пригодятся как доказательства для наших там»). Затянул и завязал горловину рюкзака. Всё, готов к труду и обороне.

Нет, не всё ещё. Ещё одна вещь. «Дед, присядь, хочу тебе сказать кое-что». Дед послушно присел на стул, изобразив на лице полное внимание. «Дед, ты сам понимаешь, что вот этот мешок никогда, ни при каких условиях не должен попасть в руки фрицам. Понимаешь?» Дед тихо и серьёзно ответил: — «Понимаю, Витя. Не дурак чай. Гранаты есть у меня. Подорву если что» - «И ещё, дед ... я тоже не должен к ним попасть. Если меня в гестапо пытать будут - я не выдержу. Я им всё расскажу. Поэтому если что ... сделай так, чтобы я к ним живым не попал. Ты - можешь. Ты всё равно толком не знаешь ничего. Поэтому можешь. А мне нельзя. Обещаешь?»

Дед внимательно посмотрел прямо в глаза Виктору Борисовичу. Хотел что-то сказать, да видать раздумал. Встал из-за стола и сказал: — «Пошли, Витёк, на крылец. Будем ждать».

Виктор Борисович подорвался из-за стола вслед за дедом, цапнув по пути заветный рюкзак, призванный изменить весь ход войны. За дверью была благодать. Сиреневые майские сумерки были наполнены соловьиными трелями, и сладострастным клёкотом канавных лягушек, и ... казалось даже прорвавшаяся сквозь оттаявшую землю трава шептала что-то на своём, травном, потаённом языке.

«Ты, Витёк, покемарь здеся пока, вот на скамеечке. А я подежурю» - дед примостился на верхнюю ступеньку крыльца и по своему обыкновению задумчиво уставился куда-то в ивняк. «Хорошо хоть лопатку свою долбаную не точит опять» - подумалось Виктору Борисовичу. Дед, конечно, был родственник, герой войны и всё такое прочее ... но были, были в нём, скажем так, отдельные моменты, которые Виктора Борисовича раздражали. И запах этот ...

«Но, с другой стороны - человек три месяца в окружении провёл. Завоняешь тут. Неизвестно как бы я сам опосля этого благоухал. Маринуська-симпампуська уж точно к себе не подпустила бы» - осознал Виктор Борисович и устыдился. - «Блин, о чём я вообще думаю? Мне на войну скоро. А я тут деда нюхаю и о бабах мечтаю. Спать, спать срочно!»

С этой благой мыслью Виктор Борисович завалился на банкетку, положив под голову судьбоносный рюкзак. Повертелся устраиваясь поудобнее. И осознал, что заснуть ему не удастся никак. Во-первых - рано. Во-вторых - шумно. В-третьих - какой уж тут сон, накануне событий, долженствующих изменить судьбу всего человечества? «Ну ладно, хоть полежу просто. Всё отдых» - подумал Виктор Борисович. И ... отрубился.

Снилась Виктору Борисовичу Америка. Как-будто едет он на большой-большой машине по большому-большому городу, который - как откуда-то знает Виктор Борисович - называется Нью-Йорк. Почему-то Виктору Борисовичу надо срочно припарковаться - а парковаться-то и негде, заняты все места. А если прямо сейчас не припарковаться, то американцы посадят Виктора Борисовича в тюрьму к неграм, а в тюрьму к неграм Виктору Борисовичу совсем не хочется. И от этой-то вот безысходности Виктору Борисовичу во сне было грустно и тоскливо - как бывает во сне, когда человек особенно беззащитен.

Может от этого чувства беззащитности, а может ещё от чего - Виктор Борисович и проснулся. А проснувшись - мгновенно осознал, что что-то в окружающем его мире изменилось. И от этого осознания Виктор Борисович подскочил с банкетки как ошпаренный. И сразу же сквозь оконце крыльца увидел ЕГО.

ОНО висело над лужайкой на высоте примерно полутора метров. ОНО было синего цвета, и тихо шипело, и как-будто медленно-медленно - едва заметно - вращалось. Сердце Виктора Борисовича на мгновение остановилось, а потом заколотилось быстро-быстро, как у попавшего в ловушку воробышка. «Это оно ... оно существует на самом деле ... это окно!» - всполохами метались мысли в голове Виктора Борисовича.

При этом, надо заметить, тело Виктора Борисовича впало в натуральный ступор. И так бы наверно в этом ступоре и пребывало неограниченно долго - если бы невесть откуда возникший рядом с ним дед не выдернул жёстко его в реальный мир за рукав.

«Пошли, Витя, пошли!» - рассерженной коброй шипел дед, волоча за собой растерявшегося Виктора Борисовича как локомотив пассажирский вагон. Виктор Борисович, на автомате подхватив на плечо рюкзак, скатился по ступеням крыльца и, раздухарившись, рванул в сторону ЕГО, обогнав деда. И тут же был безжалостно отброшен назад.

Дед, внешне тощий и заморенный, как выяснилось был силён неимоверно и играючи зафиксировал стокилограммовую тушку Виктора Борисовича ухом возле своего рта. И всё так же почему-то шёпотом донёс в это ухо: — «Я первый пойду. Ты до тридцати считай и пойдёшь. Считай так: полста раз, полста два ... до полста тридцать досчитаешь - и сигай. Понял?»

Виктор Борисович быстро - быстро закивал. Дед, отпустив его плечо, подтянул лямки своего сидора, наскоро обмахнулся двоеперстным крестом и молча прыгнул с разбегу в ЭТО. Виктор Борисович даже не успел разглядеть, как дед бесследно пропал в синем, шипящем и крутящемся. «Полста раз ... полста два ...» - вслух начал отчёт Виктор Борисович. В голове было пусто - ни одной мысли, ни единой. Было и страшно, и весело, и временами накатывала какая-то апатия ... так и дошло дело до «полста тридцать». Надо было решать. И Виктор Борисович решил. Шаг, другой - и он как и дед прыгнул головой вперёд прямо туда. «Эх, бляха-муха» - такой не в лад и невпопад была последняя мысль Виктора Борисовича в XXI веке.