Спасибо деду за победу

Глава 8. Бег.

Первое время Виктор Борисович не замечал вокруг вообще ничего. Все силы его ума и тела направлены были на одну цель - поспевать за дедом, который шёл вроде бы не быстро, но как-то так ходко, что пропотевший до ворота кожанки Виктор Борисович многократно проклял себя самого за то, что так и не вернулся в начале марта к ежеутренней скандинавской ходьбе - вопреки обещанию, данному самому себе ещё в новогоднюю ночь.

Но человек, как всем известно, не свинья - ко всему привыкает. Вот и Виктор Борисович постепенно как-то отпрукался, втянулся - и начал замечать окружающую действительность.

Действительность же как-то не особо хотела подпитывать восторженные чувства первого в истории попаданца из XXI века в эпоху Второй Мировой. Как ни озирался вокруг себя Виктор Борисович - ничто, ну абсолютно ничто не отличалось от привычного ему весеннего подмосковного леса. Такие же кучи прошлогодней листвы, такие же сугробы чёрного ноздреватого снега, такой же оголтелый птичий гомон сверху и снизу, и со всех сторон. Не было нигде фрицев со шмайсерами, и заградотрядов НКВД, и товарища Сталина с товарищем Берией, жаждущих приобщиться к мудрости потомков в лице Виктора Борисовича.

А вот налипшие на берцы пласты весенней грязи - были. Пропотевшая под ставшим вдруг тяжеленным рюкзаком спина - была. В общем, в один прекрасный момент это размешивание ногами дерьма вместо исполнения обязанностей спасителя СССР и всего прогрессивного человечества начало Виктора Борисовича несколько напрягать. Виктор Борисович, поддёрнув рюкзак с драгоценным ноутом, рванул за дедом. Нагнав, схватил за тощее, затянутое в грязный ватник плечо. И успел даже исторгнуть из раскрытого рта возмущённое: — «А долго ....»

И тут же что-то жёсткое залепило рот Виктора Борисовича, грубо помешав изложить накопившиеся претензии. Скосив глаза, Виктор Борисович увидел корявую дедову длань, беззастенчиво лишившую его естественного для любого человека XXI века права на свободу слова. Дед же зашипел Виктору Борисовичу прямо в ухо: — «Молчи, дурак ... слышишь?»

Виктор Борисович, глотая слюну мгновенно пересохшим ртом, честно прислушался. И не услышал ничего. Дед, очевидно по выражению глаз внучка уловив его глухоту, всё таким же придушенным шипом попавшей в ловушку европейских колонизаторов африканской животины продолжил: — «Табачиной несёт ... немецкая табачина ... не наша махра ...»

Виктор Борисович принялся судорожно, как ковидный больной в Коммунарке, втягивать и пропускать через ноздри воздух. Что-то такое через сладкий запах апрельского леса конечно просачивалось ... что-то на грани чувствительности. Но распознать в этом чём-то разницу между «советской махрой» и «немецким табаком» ... нет, эта задача была явно не для слабого нюха горожанина XXI века ...

Осознав, что пинкертоновской ищейкой ему не стать ни при каких раскладах, Виктор Борисович попытался деликатно куснуть дедову ладонь. Дед, видимо осознав, что любимый внучек больше не будет базлать не по делу, отнял наконец свою длань от лозунгоизрекателя Виктора Борисовича. И закрутил головой, казалось, на 360 градусов вокруг себя, наклоняя то правое, то левое ухо к плечу.

Виктор Борисович, подражая деду, тоже завертел головой под своей камуфляжной кепчонкой. И тут, наконец, услышал ... где-то ещё очень далеко и неразборчиво, но уже ощутимо слышались человеческие голоса. И в эти голоса тоскливо вплетался собачий лай. Тоскливо - потому что Виктор Борисович как-то инстинктивно сразу понял, что ЭТИ собаки - это не те ласковые и смешные домашние пёсики разного размера, которых они с Маринуськой-симпампуськой, подвыпив, угощали шашлычком во время летних прогулок по лесопарку. ЭТИ были натасканы рвать и убивать без всякой жалости - и от их далёкого ещё и тихого пока лая у Виктора Борисовича что-то очень ощутимо и неприятно поджалось внутри модных джинсов от MarksSpenser.

Виктор Борисович глянул на дедушку родного. В конце концов, дедушка - мужчина опытный, две войны прошёл, лично товарища Ворошилова видел, как сам хвастался - вот пусть и думает, как им сейчас выпутываться. Дело Виктора Борисовича - рассказать товарищу Сталину и товарищу Берии как надо Гитлера побить и что потом дальше делать. Ну и обязанности коменданта Парижа исполнить, куда же от них денешься ...

На простой как песня волжских бурлаков физиономии деда тем временем отобразилась глубокая озабоченность. «Кажись фриц лес прочёсывает ... уходить надо, Витёк ... быстро уходить ... они теперича гнать будут на десяток вёрст. Гнать будут как зайцев теперича. Дуй за мной и не отставай ... до болота добежать бы, а там может оторвёмся ...»

После этого время для Виктора Борисовича, можно сказать, остановилось, превратившись в сплошной ужас без конца. Дед рванул через лес как носорог, виденный когда-то в детстве Виктором Борисовичем в телепередаче: — «В мире животных» - не останавливаясь, не разбирая дороги, не оглядываясь назад на непутёвого внучка. Виктор Борисович, хрипя и матерясь сквозь зубы, пытался не отстать, оскальзываясь на весенних сугробах - и проклинал всё и вся. И этот долбаный, хлещущий прямо по морде ветками лес. И фрицев с их собаками. И слишком быстро передвигающегося деда («ему же пятый десяток уже, куда он так ломится?») А самое главное, проклинал Виктор Борисович себя, себя, старого дурака, возжелавшего на старости лет подвигов вместо тихого сидения на скамеечке с Маринуськой - симпампуськой и бутылочкой чилийского сухого белого. «Ну что, доигрался, придурок? В батьку Ковпака поиграть решил? Идиот!» - корил и крыл себя Виктор Борисович, скользя на заднице по мокрой листве какого-то оврага прямиком в холодный как лёд ручеёк, превративший его ноги в две хлюпающие лужи.

И что самое страшное и самое обидное - несмотря на все эти героические усилия, чужие голоса и чужой лай почему-то не отдалялись, а совсем даже наоборот - приближались и становились всё отчётливей. Уже можно было разобрать, что голоса те перекликаются между собой совсем не по-русски, а на каком-то чужом, как-будто каркающем и лающем наречии. И эти звуки, разносящиеся и вязнущие в мирном русском апрельском лесу, были страшны. Страшны своей чужеродностью, страшны абсолютной безжалостностью и к самому Виктору Борисовичу, и ко всему, что он знал и любил в своей столь долгой и бестолковой жизни. Существа, издававшие эти звуки, были готовы спокойно и без всяких сомнений убить Виктора Борисовича, и деда, и кого угодно. Убить без эмоций и нервов, убить как сделать скучную, но необходимую работу. Никакие самые отмороженные бандиты 90-х не могли сравниться с теми, кто шёл сейчас по их следу - и от осознания этого Виктор Борисович обливался холодным потом и пытался догнать деда, держать в поле зрения его затянутую в грязный ватник тощую жилистую спину.

Больше всего Виктора Борисовича пугал накатывающийся со спины собачий лай. Страшнее перспективы умереть смертью храбрых в этом глухом лесу. Страшнее мук в застенках гестапо. Виделось Виктору Борисовичу, как адски-чёрная гладкошёрстая тварь молча в прыжке вцепляется ему в джинсовый зад. Валит на спину. И одним движением огромных жёлтых клыков отгрызает - и брезгливо выплёвывает! - всё то, что Маринуська - симпампуска так любила ласкать безумными жаркими ночами в гостинице: — «Подушкин» XXI века.

«Нет, живым не дамся ... загрызу!» - передёргивал плечами Виктор Борисович и прибавлял ходу, хотя, казалось, сил не осталось уже совсем.

Не так, ох совсем не так представлялся Виктору Борисовичу великий поход в прошлое! Ну ладно, чёрт с ними, с ликующими парижанками ... но на героические подвиги-то можно было рассчитывать? Во всех книжках про попаданцев люди будущего если даже не могли изменить ход истории - то по крайней мере красиво умирали в атаке за Родину, за Сталина. И склонялись над ними простреленные боевые знамёна, и утирали скупую слезу суровые предки, в глубине души гордясь тем, какого замечательного потомка породили они ... а вот Виктор Борисович всё своё попаданчество, продолжающееся уже несколько часов, вместо героического геройства только носился туда-сюда по голому весеннему лесу, удирая от тех, кого ему полагалось жёстко и безжалостно громить. Неправильное какое-то получилось попаданчество, совсем не правильное!

В самый разгар этих горьких размышлений маячивший впереди дед вдруг резко остановился, подняв руку. Виктор Борисович, пробежав по инерции несколько шагов, застыл на месте, заполошно дыша и сипя подобно крестьянской лошадке, которую заставили мчаться в атаку аллюр три креста. Первое время кроме этого хрипа и сипа и слышно-то вокруг ничего не было. Но постепенно, по мере нормализации естественных физиологических процессов, стал проступать природный шумовой фон. Птичий щебет - ещё негромкий, ещё робкий. Тихий, на грани слышимости, шорох раскрывающихся на кустах почек. Побулькивание в заполняющихся талой водой следах от ботинок Виктора Борисовича. И ... всё. Чужих, страшных голосов - не было. Лая адских тварей - не было.

Дед, резко выдохнув (он, казалось, всё это время и не дышал вовсе, превратившись в одно большое чуткое ухо), сказал: — «Кажись оторвались пока. Привал. Двадцать минут отдохнём и дальше пойдём» - «Почему двадцать?» - закапризничал было Виктор Борисович. - «Оторвались же. Давай подольше отдохнём. Поедим. Пиво допьём».

«Да ты што, Витёк, дурной?» - озлился дед - «Думаешь фриц сюда не придёт? Говорю же - на десяток вёрст гнать будут. Лес чистить от наших. Потом уж, как переловят всех кто из окружения выйти пытается - будут по деревням ловить. Тех кто отсидеться хочет. Но там уж полицаев пустят. Из местных».

«А нам что делать тогда?» - пригорюнился Виктор Борисович. - «На болото пойдём» - отрезал дед. - «Там спрячемся. Днём не пройти теперь, факт. Будем ночью пытаться. Может ночью проскочим как-нибудь».

«А на болоте фриц нас не найдёт что ли?» - продолжал сомневаться Виктор Борисович. - «Фриц - он человек городской. Не полезет фриц на болото. Потопнуть забоится» - «А мы не потопнем?» - «А мы не городские, мы вологодские» - выдал дед и тут же хмыкнул, осознав неоднозначность сего утверждения. - «Не боись, Витёк, уж по болоту-то я тебя проведу. Привычный по болотам-то ходить. А фриц туда без местных проводников не сунется. А местных у него нет пока, фронт здесь недавно прошёл, не успел ещё полицаев навербовать» - на этой оптимистической ноте дед плюхнулся своими ватными штанами прямо в кучу прошлогодней травы, отстегнул от своего чудного не пойми из кого сделанного ремня мятую флягу и жадно присосался к ней - казалось, прямо сквозь неснятую крышку.

«А дедулька-то у меня стратег, оказывается ... маршал Жуков просто ...» - подумал Виктор Борисович и только сейчас ощутил дикую жажду, вызванную бесконечным забегом по лесу 1942 года. Стянув с плеч кожанку, Виктор Борисович аккуратно присел на подстеленную полу (земля стылая - как бы чего не отморозить ... вдруг пригодится ещё ... для благодарных парижанок и прочих наивных обитательниц пуританского XX века) и вытянул из кармашка рюкзака баклагу с водой, благоразумно оставив пиво на более спокойную обстановку.