Столичный доктор. Том VIII

Глава 21

КЪ ВОПРОСУ О МИРѢ. Жирнымъ шрифтомъ и на видномъ мѣстѣ въ лондонскихъ газетахъ напечатана телеграмма «Агентства Рейтеръ» изъ Петербурга отъ 25-го іюля:

Послѣ вчерашняго засѣданія совѣта министровъ въ Царскомъ Селѣ и во исполненіе принятаго рѣшенія сегодня пополудни посламъ Россіи въ Берлинѣ и Парижѣ посланы по телеграфу инструкціи слѣдующаго содержанія: Россія желаетъ узнать условія, на которыхъ Японія желаетъ заключить миръ.

ПАРИЖЪ. Сегодня въ 6 час. вечера, поѣздомъ «Nord express» отбылъ изъ Петербурга въ Вашингтонъ первый уполномоченный для переговоровъ о мирѣ предсѣдатель комитета министровъ ст.-секр. С. Ю. Витте. Проводить его на вокзалъ собрались почти исключительно его друзья и знакомые.

По сведеніямъ «Matin» изъ Лондона, японцы смотрятъ съ оптимизмомъ на исходъ переговоровъ о мирѣ. Увѣряютъ, что требованія Японіи будутъ умѣренными, но Японія настаиваетъ на предоставленіи права рыбной ловли у береговъ Сибири, Манчжуріи, за исключеніемъ Квантунского полуострова и Портъ-Артура.

ВЪ «Petit Paris» напечатано интервью петербургскаго корреспондента съ С. Ю. Витте, который категорически высказался за необходимость мира и доказалъ, что отъ мира выиграютъ всѣ. Оффиціальный языкъ конференціи — французскій.

МОДЖИ. Въ Манчжуріи начался періодъ дождей. За исключеніемъ нѣсколькихъ ночныхъ часовъ, дождь идетъ не переставая. Грязь на дорогахъ доходитъ до колѣнъ, и это мѣшаетъ военнымъ операціямъ подъ Мукденомъ.

САНКТЪ-ПЕТЕРБУРГЪ. 15 іюля 1905 года, послѣ продолжительной болѣзни на 70-м году жизни скончался дѣйствительный тайный совѣтникъ, докторъ медицины, профессоръ Николай Васильевичъ Склифосовскій. Его жизнь ознаменована неустаннымъ служеніемъ идеаламъ науки, прогресса и гуманизма.

Въ теченіе многихъ лѣтъ Николай Васильевичъ былъ директоромъ Императорскаго клиническаго института Великой княгини Елены Павловны. Послѣдніе годы онъ возглавлялъ Министерство охраны здоровья. Н. В. Склифосовскій былъ также основателемъ Русскаго хирургическаго общества.

За выдающіеся заслуги передъ отечествомъ Николай Васильевичъ былъ удостоенъ высокихъ наградъ, включая ордена Святой Анны 1-й и 2-й степени, Святаго Владиміра 3-й степени съ мечами и Святаго Владиміра 2-й степени.

Смерть Н. В. Склифосовского — невосполнимая потеря для россійской науки, для тысячъ его учениковъ, коллегъ, паціентовъ. Его имя, подобно Пирогову, будетъ жить въ исторіи русской хирургіи — не только какъ символъ искусства лѣчить, но и какъ примѣръ гражданскаго мужества, врачебной совѣсти и беззавѣтнаго служенія людямъ.

О своем поведении я не жалел ни на грош. С китайцами сталкиваться доводилось — чинопочитание у них на уровне русского удельного княжества четырнадцатого века. Кто с тобой через губу говорит — тот прав. Надо активно гнуть спину и показывать респект изо всех сил. Попробуй я с ними вежливо объясниться — и под локотки могли бы прихватить, да оттащить куда им приказали. А так — князь, первым классом едет. У переводчика, небось, зарплата за месяц меньше, чем я за билеты отдал. Так что утерлись и пошли получать люлей от вышестоящего начальства.

Мне же — урок. В Шанхае стоит держаться иностранного сеттльмента. В его границах китайская власть, конечно, имеется, но заметить ее можно только в микроскоп и при хорошем освещении.

Доехали за двадцать часов. С хвостом, блин. Средняя скорость — пятнадцать километров в час. Велосипедист быстрее бы доехал. Паровоз то останавливался на бесчисленных полустанках, то пыхтел, забираясь в гору, то стоял без движения, пока машинист, наверное, обсуждал с местными, у кого сколько уток. Но мы доехали.

Погодка по приезде оказалась мерзопакостной: над городом висел густой туман, что в смеси с жарой давало просто незабываемые впечатления. Выходя из вагона, случайно услышал диалог двух англичан:

— Ну вот, опять этот туман.

— Не говорите. Лондон по сравнению с этой клоакой — солнечный город.

Вдобавок к туману еще и угольная пыль в воздухе висит, и из реки воняет, будто ее вместо скотомогильника лет десять интенсивно использовали. Спросить бы у знатоков, далеко ли до консульства Швейцарии, но я передумал. Ну их, этих джентльменов, без них разберусь как-нибудь. Фонвизин уже давно дал рецепт на все времена — скажи кучеру, он довезет.

Англичане исчезли в тумане, а Жиган, как всегда, нашел нужных людей. Выбрал носильщиков по одному ему известным приметам. Извозчик устроил целое театральное представление, с поклонами и тарабарщиной, из которой я вычленил только гордое «Су-Су консулат» — значит, понял. Погрузка прошла мгновенно.

Поездка была незабываемой — в смысле, забыть бы её побыстрее. Два часа тащились по узким, извивающимся улочкам. Мне эта экзотика в печенках уже сидит, соломенные конусообразные шляпы значат только, что под ними какой-нибудь хитрозадый лентяй. Телеги, поклажи, бегающие дети, воробьи, попрошайки, лавки, запахи — всё слилось в пеструю, влажную, дурнопахнущую массу. Десятый круг ада, вот что значит! И из тумана постоянно срываются крупные капли, так и норовящие попасть то за воротник, то по носу. Дорогу то и дело перегораживали повозки и фаэтоны, бросить кучу товара посреди улицы и стоять, считая ворон — норма жизни.

Вдруг мостовая стала ровной. Появились тротуары. Исчез навязчивый визг. Окружающие начали говорить на немецком, английском, французском. Витрины, вывески, ароматы кофе и свежей выпечки. Две толстушки обсуждают цену на свинину. Англичанин ругается с продавцом в бакалейной лавке. Да, мы в цивилизации.

Повернув пару раз, выехали на широкую дорогу, и минут через пятнадцать остановились у кованой решетки, на которой красовался красный щит с белым крестом посередине. Табличка с надписью «Швейцарская Конфедерация. Консульство в Шанхае», повторенной на всех четырех официальных языках, подтверждала: я на месте.

Охрана у ворот была внушительной: двое с саблями, в мундирах и касках, прямо как на иллюстрации к брошюре «Герои Конфедерации». Не хухры-мухры, солидно и крепко. Но всё это великолепие рассыпалось в прах, стоило мне произнести нужное имя. Пустили без документов и проверок. Просто распахнули калитку и поклонились. Последний рубеж обороны, ага.

Само здание консульства — новенький особнячок в европейском вкусе, явно возведённый лет пять назад. Только вот шанхайский климат уже напомнил, кто в доме хозяин: по углам вздулась плесень, сквозь краску и побелку пробивались чёрные россыпи, а стены на втором этаже источали знакомый сырой запах. Не запущенность — закономерность. Здесь даже бронзу разъедает, не то что штукатурку.

Кабинет консула на втором этаже располагался прямо напротив лестницы. Наверное, чтобы посетители не блуждали по коридорам. Приемная небольшая, буквально стол и пара шкафов с бумагами, да пяток стульев для визитеров. Над дверью — живописная назидательная сцена: Жан Кальвин в чёрной мантии, с поднятой Библией, несет свет истины собравшимся бюргерам. Лица у тех — как у студентов, которых застукали на экзамене за чтением шпаргалки.

Я представился и передал секретарю визитку. Не русскую, где тайный советник и прочее, а как раз швейцарскую, где фюрст, директор «Русской больницы», почетный гражданин и не менее почетный профессор. Секретарь, лет тридцати, судя по внешности, итальянец, встал, коротко поклонился, продемонстрировав залысину в виде тонзуры, плохо скрытую начесанными с затылка волосами, и сообщил, что доложит господину консулу немедленно.

— Герр Баталофф, пожалуйста, — вернувшись из кабинета, он распахнул дверь пошире. — Герр консул ожидает вас.

Хозяин кабинета уже встал и выбирался из-за стола. Одного взгляда хватило, чтобы понять выбор картины в приемной: консул был так же худощав и длиннонос. Внешнее сходство с Кальвином подчеркивалось острой бородкой. Ладно, у всех свои тараканы. Мне результат нужен.

— Господин Баталов, рад нашей встрече. Позвольте представиться: Морис Ферри, консул Швейцарской Конфедерации в Шанхае. Господин Зольбер прислал телеграмму, в которой сообщил о постигшем вас несчастье. Позвольте выразить свои сочувствия по этому поводу.

Говорил он ровно, почти без эмоций. И не поймешь, то ли он просто номер отбывает, то ли это уже профессиональная деформация так сказывается.

— Благодарю, господин Ферри.

— Прошу, присаживайтесь, — он показал на столик в углу. — Разрешите предложить вам чай. Здешний сорт зеленого, «лун цзин», очень хорош. Рекомендую.

— Не откажусь.

Консул дернул за шнурок, вновь появился секретарь, который сервировал столик. Минут пять длилась подготовка, и вот мы с консулом сделали по первому глотку. Хороший чай, надо потом купить. Всё чинно, размеренно, как будто мы тут обсуждаем поставки альпийского сыра, а не спасение человеческой жизни.

— Где вы остановились, господин Баталов?

— Пока нигде. Извините, я сразу с вокзала к вам. Меня интересует, есть ли результаты поисков после телеграммы от господина Зольбера.

— Я понимаю, — консул скрыл лицо за чашкой, сделал глоток. — Мы тотчас послали запрос японским властям. Наше консульство оказывает помощь в поиске и эвакуации как граждан Швейцарии, так и иностранцев. Действуем согласно протоколу…

Ни хрена не сделали, сволочи. Отписали бумажку и сели на заднице ровно.

— Господин Ферри, — я слишком резко поставил чашку на блюдце, и фарфор жалобно звякнул, — меня интересует результат, а не отчет о посланных запросах. Мне надо, чтобы госпожа фюрстин была здесь в ближайшее время. Понимаете?

— Господин фюрст, поверьте…

— Послушайте! — я даже привстал немного. — Мне нужна моя жена. Живая. Срочно. Приложите все усилия, и сотворите невозможное, но сделайте это! И вы узнаете, насколько далеко может простираться моя благодарность. Или проклятие, если результата не будет.

Ферри, наверное, к таким эскападам не привык, побледнел и только кивал, как китайский болванчик.

— Спасибо за чай, господин консул, — я встал и коротко поклонился. — Немедленно дам знать, где я остановился. Желаю хорошего дня.

Первая гостиница вроде была ничего — чисто, номер опрятный, постель не скрипит, в ванной даже горячая вода есть. Я уже решил, что можно остаться, но внезапно запротестовал Жиган:

— Не, Евгений Александрович, жить тут невозможно. Я их говорильню ни в зуб. Ни по-русски, ни по-немецки, всё на своём. И еда у этих лимонников — перевод продуктов. Ну их в болото.

Пришлось искать «наших» — то есть немцев. Нашли довольно быстро: буквально в двух кварталах от швейцарского консульства обнаружился отель с незамысловатым названием «Берлин». Там и устроились. Жигану, правда, номер дали не рядом со мной, но это ерунда. Главное — номер просторный, ванная в номере, ни клопов, ни тараканов, бельё крахмальное. Для антуража в вестибюле и в номерах были развешаны дешевенькие гравюрки с видами на Унтер-дер-Линден, Бранденбургские ворота, Шарлоттенбург и Александерплац. Что еще надо для комфорта?

Прямо со стойки портье отправил мальчика с запиской консулу. Я к нему еще и в гости буду ходить, чтобы не забывал. Вестовой вежливо кивнул и ускакал, как пёс с косточкой. Увидел подшивку местной газеты, «Shanghai Zeitung», и велел принести в номер выпуски за последние три недели. Надо хоть посмотреть, что в мире творится. Заодно и отдохну с дороги.

Пока Жиган разбирал вещи, я пролистывал газеты. Местная хроника — полнейшая скука: кого обокрали, сколько опиума конфисковали, кто куда назначен. Но вот международные новости заслуживали внимания. Война, как и следовало ожидать, занимала первые полосы. Поначалу одно и то же: позиции, потери, комментарии диванных экспертов. Только в последних номерах — что-то новое. Японцы, оказывается, первыми заговорили о возможности мира. Потом и наши кивнули. И вот, пожалуйста: господин Витте выехал для участия в международной конференции. Кто бы мог подумать! Вот это новости! Получается, две подводные лодки и один самолет изменили ход войны? Да и всей истории? Выходит, что так. У Порт-Артура японцы высадиться не могут, боятся. Под Мукденом все перешло к позиционным боям без особых перспектив. Бодание туда-сюда. Выходит, что пора говорить о мире. Я прямо порадовался. Сколько людей не будет убито, покалечено…

И тут мне словно под дых дали. На третьей полосе, под заголовком Aus Petersburg, короткой заметкой сообщалось: Am 28. Juli dieses Jahres ist Professor Sklifosovsky, ein berühmter Chirurg, im Alter von siebzig Jahren verstorben.

Двадцать восьмого июля… По-нашему — пятнадцатого. Николай Васильевич. Умер.

Газета выскользнула из рук и упала на пол. По щекам потекли слёзы. Как же я надеялся, что он будет жить. Декабрь четвертого года, когда Склифосовский ушел в той истории, прошел, он отправил рождественскую открытку, полученную только в марте, и я был уверен — держится. Но вот…

— Что случилось, Евгений Александрович? — встревоженно спросил вошедший Жиган. — Неужто Агнесс Григорьевна?

— Николай Васильевич умер, — тут я не выдержал, всхлипнул, потом еще раз, и попытался вытереть слезы рукавом.

Жиган перекрестился.

— Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго новопреставленного раба Твоего Николая, и яко благ и человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды…

Он уже шарил по чемодану, и через минуту выудил бутылку. Без церемоний налил в стакан, на глазок грамм сто пятьдесят.

— Вот, Евгений Александрович. Помянуть. И вам немного в себя прийти. Вы ж как струна натянутая, нельзя так.

Я выпил и почти не почувствовал вкуса. Только в горле обожгло, а потом немного отпустило.

— Давайте помогу раздеться, — сказал Жиган уже потише. — Сейчас ляжете, отдохнёте. Потом всё решим.

Очнулся я вечером, в сумерках. Встал, сбросил остатки одежды, и полез в ванну. Из того крана, откуда должна была идти горячая вода, долго лилась почти ледяная. Я несколько раз пробовал ее рукой, но температура не менялась. И только когда я уже решил быстро ополоснуться холодной — всё равно жарко, полилась тёплая. Дневной сон здорово помог. Даже пустоты в голове, обычной для пробуждения после захода солнца, не было.

Жиган остался в моем номере, дремал в кресле. Вернее, бессовестно дрых, похрапывая — проснулся он только когда я вышел из ванной и начал одеваться.

— Евгений Александрович? Как чувствуете себя?

С кем поведешься… Вот этих околомедицинских вопросиков он слышал тысячи, вот и пристало.

— Я в порядке. Пойдём-ка, пройдемся. Заодно и поужинаем.

Вечером жара чуть спала, туман рассеялся, и духота слегка отступила. Мы прошлись немного по сеттльменту — так, без особой цели, просто, чтобы ноги размять. Улицы здесь совершенно европейские. Наверное, основатели бастиона цивилизации быстро наелись экзотики и предпочли нечто привычное. К мощёным тротуарам добавилось электрическое освещение. Не сказать, чтобы хватало для чтения под фонарем, но лица встречных различались без особых усилий.

Внезапно рядом с нами вырос господин в идеально сидящем костюме и котелке, который даже на глаз стоил не меньше пары гиней. Возможно, сделан на заказ где-то на Сент-Джеймс или Пэлл-Мэлл. Трость — ручка из слоновой кости, кольцо золотое. Всё по высшему разряду. Он приподнял шляпу и коротко поклонился.

— Господин Баталофф, — сказал он на том английском, который через сотню лет останется в ходу только у топовых дикторов БиБиСи. — Наверное, вы меня не помните, я оперировался у вас три года назад. Позвольте представиться еще раз: Джеймс Гилберт, директор отделения «Hongkong and Shanghai Banking Corporation».

Ого, HSBC, большая контора. Один из тех банков, которые владеют половиной здешней экономики, а второй половиной управляют через доверенных лиц.

— Рад встрече, господин Гилберт. Надеюсь, ваше здоровье после пребывания в нашей больнице улучшилось, — раскланялся я в ответ.

Слово за слово, банкир пригласил меня на ужин в ресторан «Лё Шанар», отведать блюда французской кухни. Отчего бы и не сходить? Попробую местный вариант кок-о-вен или супа биск, запью это дело бордо или бургундским. Всё рисков отравиться меньше, чем от китайского стрит-фуда.

Финансист, как ни странно, от меня ничего не хотел. Просто человек внезапно решил выразить благодарность. Бывает в жизни хорошее, хоть и реже, чем того хотелось бы. Встретил, пригласил, накормил, рассказал пару баек о шанхайских курьёзах, пожаловался на погоду — и попрощался. Кухня, кстати, довольно пристойная, понравилось всё.

Я вернулся в гостиницу, сел на кровать и начал расшнуровывать туфли. Тут в дверь тихонько постучали.

Кого это принесло? Не поздновато ли для прислуги?

— Komm herein, — бросил я.

Нет, не коридорный и не портье. Мой гость — явно уроженец Ниххон. Готов поспорить на любую сумму. Да и костюмчик у него дороговат для прислуги.

— Добрый вечер, господин Баталов, — по-русски он говорил почти без акцента. — Я пришел, чтобы сообщить новости о вашей жене.