Столичный доктор. Том VIII

Глава 3

ВОЙНА.

По заявленію людей, близко знающихъ климатическія условія Манчжуріи, необходимо на лѣто запастись для войскъ дождевыми пропитанными парусиновыми плащами морского образца. Резиновые плащи въ жару невыгодны. Равно необходимы теплые набрюшники. Желательно получить легкую кожаную обувь и сколько возможно экстрактовъ и лѣпешекъ, подкисляющихъ и сдабривающихъ воду.

ПОРТЪ-АРТУРЪ, 16 марта. Ночь прошла спокойно. Въ теченіе дня наблюдались непріятельскіе суда въ виду береговъ. Согласно ходящимъ среди китайскаго населенія толкамъ, со стороны японцевъ слѣдуетъ ожидать въ ближайшемъ будущемъ попытокъ высадить одновременно большой десантъ въ различныхъ пунктахъ Квантуна.

Всё спокойно. Извѣстія Агентства Рейтера съ Дальняго Востока тенденціозны и лживы, имъ нельзя довѣрять.

Прошло чуть больше недели с момента нашего прибытия в Мукден. Госпиталь, устроенный в стенах запущенного буддийского монастыря, начал понемногу обретать форму. Хаос уступал место подобию порядка, хотя работы оставалось — невпроворот. Мы уже принимали первых пациентов: в основном — тифозных, с дизентерией, с обморожениями, с бытовыми травмами из близлежащих лагерей. Настоящее пекло, поток раненых с передовой, еще был впереди, но вся наша разношерстная команда, от меня до последнего санитара, ощущала: гром близко. Вот-вот грянет.

И именно в этот момент пришло известие, заставившее госпиталь замереть, а затем забегать втройне. К нам едет с инспекцией сам генерал Трепов.

Не какой-нибудь корпусной доктор и не штабной чин, а Фёдор Фёдорович Трепов — генерал-адъютант, Главный начальник санитарной части при Верховном главнокомандующем. Фигура петербургского масштаба, уполномоченная принимать решения, от которых зависела не только судьба госпиталя, но и моя собственная. Одна его строчка в телеграмме, и меня либо поднимут, либо сотрут в пыль.

Я почему-то ждал худшего. Да и чего ждать от высокой проверки на самом старте? Фамилия Трепов в Петербурге — не последняя. Клан влиятельный, близкий к царскому двору, к консервативным кругам. Отец нынешнего генерала получил свою пулю от Веры Засулич — так что уроков сочувствия там не преподавали. Сын, судя по отзывам, был человек жесткий, прямой, сторонник «твердой руки». Не исключено, что ему уже нашептали нужные слова Алексеев и его харбинская братия.

На два дня госпиталь превратился в подобие разворошенного улья перед приходом пасечника. Главная сестра Волконская была неумолима: драилось, скоблилось, мылось все, что можно было отмыть. Младшие сестры и санитары валились с ног, перестилая белье (которого катастрофически не хватало), расставляя койки по струнке, натирая полы мастикой. Михеев ворчал, но гонял своих врачей, проверять аккуратность записей в больничных картах и наличие медикаментов на полках в аптеке. Даже Жиган, обычно презиравший всякую показуху, проникся моментом и распорядился вымести двор и разогнать вечно толпившихся у ворот китайских торговцев. Агнесс и Варвара Михайловна пытались придать хоть какой-то уют палатам, раскладывая по тумбочкам принесенные из города журналы и расставляя скромные букетики из сухих веток — единственное подобие цветов в этой зимней пустыне.

Я же инспектировал операционную, перевязочные, инструктировал врачей, особенно молодого Лихницкого, который от волнения стал заикаться. Главное — продемонстрировать порядок, знание дела и готовность к работе. Пусть ищут недостатки, но в профессиональной части прицепиться будет сложно.

Особый страх у меня вызывала возможность скорого прибытия аппарата икс-лучей, обещанного мне в ответной телеграмме самим Склифосовским. Подарок опасный: не дай бог, не вовремя привезут, да ещё с дефектами. Тогда держись.

В назначенный час к воротам монастыря подкатили несколько крытых повозок, запряженных ухоженными лошадьми. Из первых саней, легко, несмотря на грузную фигуру, выпрыгнул сам генерал Трепов. За ним последовали адъютанты, несколько военных врачей в высоких чинах, видимо, из его штаба. А вместе с ними, к моему удивлению, представитель Красного Креста, которого я мельком видел с Воронцовым-Дашковым в Харбине.

Трепов оказался мужчиной лет пятидесяти пяти, коренастым, в короткой генеральской шинели с каракулевым воротником. Его лицо было властным, но не злым. Скорее выточенным годами командования, с серыми глазами, умеющими видеть всё с первого взгляда. Он кивнул мне, коротко, без любезностей:

— Князь Баталов? Генерал Трепов. Прибыл ознакомиться с состоянием вверенного вам госпиталя. Показывайте.

Инспекция началась. Мы двинулись по прибранным в тысячный раз перед инспекцией коридорам и палатам. Трепов шел быстро, задавал короткие, но точные вопросы. Его не интересовали тщательно расставленные ночники, до одури натертые таблички, даже идеально ровные простыни. Он шел за сутью. Смотрел на состояние больных, спрашивал диагнозы, интересовался наличием лекарств, качеством питания, системой дезинфекции.

Остановился у койки молодого солдатика с тяжелой пневмонией. Сам пролистал карту, проверил назначения, приложил руку к лбу и ободряюще сказал:

— Терпи, братец. Это пройдет. Главное: не кашляй сильно, берегись крови. И спи. Сон — первое лекарство.

В аптеке наш фармацевт едва не рухнул в обморок, так тряслись у него руки. На кухне Трепов вынул ложку, понюхал бульон, бросил короткое «съедобно». В импровизированной прачечной только кивнул:

— Главное, чтобы кипело. А то вшей отварите, но не убьете.

В хирургическом отделении задержался дольше. Осмотрел операционную, поинтересовался стерилизацией инструментов, потом задал несколько вопросов Михееву о проведенных операциях. Ничего сложного у нас пока не было — вскрытие абсцессов, пара аппендицитов, ампутации.

Персонал, на взводе с самого утра, понемногу начал облегченно выдыхать. Начальственного разноса не последовало. Наоборот, всё выглядело почти… уважительно. Без лести, но по делу.

Наконец, осмотр приблизился к финалу. Трепов повернулся ко мне.

— Благодарю, князь, я весьма доволен. Теперь, если позволите, пару слов наедине.

Мы прошли в мой кабинет — келью с голыми стенами, столом, двумя стульями и железным шкафом, который я условно считал «архивом». Трепов снял фуражку, потер седеющий висок, сел, поманил меня жестом.

— Что ж, князь, — начал он неожиданно мягко. — Должен признать, я впечатлен. За такой короткий срок, практически на пустом месте, вы сумели создать работающее учреждение. Да, не хватает многого. Да, условия спартанские. Но виден порядок, видна система, видна рука опытного организатора и врача. Я читал рапорт графа Воронцова-Дашкова о вашем назначении и, признаться, имел некоторые сомнения, зная вашу… репутацию человека независимого. Но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания.

Я кивнул, выжидая. Хвала без «но» — редкая птица.

— Я получаю разные донесения из Маньчжурии, князь, — продолжил Трепов, посмотрев мне прямо в глаза. — В том числе и о ваших разногласиях с Наместником. — он усмехнулся. — Генерал Алексеев — способный, но большой интриган и временщик. Его попытки дискредитировать вас, человека, сделавшего так много для отечественной медицины и науки, известны в Петербурге. Можете быть спокойны: вы будете иметь всю необходимую поддержку. В том числе и от меня. Ваше дело здесь — лечить солдат, и вы этим уже занимаетесь. И продолжите. Я распоряжусь об увеличении поставок медикаментов и перевязочных средств в ваш госпиталь. Постараемся помочь и с оборудованием. Что вам нужно в первую очередь?

Я, все еще не веря своим ушам, коротко перечислил самое необходимое: наркозные аппараты, запас хирургических инструментов, хинин, морфий…

Трепов кивал, делая пометки в блокноте.

— Хорошо. Постараемся. И еще… — он запнулся, подбирая слова. — Насчет вашего… чудо-средства. «Панацеума». Я читал доклад комиссии. Мнения восторженные. Но, как вы знаете, есть дефицит лекарства. Госпитальные начальники каждый тянут одеяло на себя, но и тут я готов поспособствовать.

Вот это был поворот! Поддержка на таком уровне! И даже «Панацеум»… Будет нужда, я из собственных запасов брать буду, но дело ведь государственное…

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — сказал я искренне. — Это действительно неоценимая помощь. Средство показало свою эффективность, и здесь оно может спасти много жизней.

— Вот и договорились, — Трепов удовлетворенно кивнул. Он уже собрался вставать, но вдруг снова сел. — Есть еще один вопрос, князь. Деликатного свойства.

Я открыл дверь, крикнул в коридор, чтобы принесли чаю. Деликатные вопросы лучше обсуждать прихлебывая Цяньлян или Фу. Ну и закусывая баранками, запас которых у меня был.

Чай принесли быстро, Трепов налил его в блюдце, шумно подул, остужая, начал пить, прихлебывая.

— Требуется ваша помощь, как человека… скажем так, широких взглядов.

— Слушаю вас, генерал.

— В Маньчжурию прибыла княжна Вера Игнатьевна Гедройц, — начал Трепов несколько смущенно. — Вы, вероятно, слышали это имя. Одна из первых в России женщин-хирургов, ученица профессора Кохера. Человек незаурядных способностей и энергии. Она добилась отправки на фронт во главе санитарного отряда Дворянского общества. Прибыла сюда, в Мукден, с оборудованием, персоналом… Но… — генерал поморщился, — ни один начальник госпиталя здесь не хочет брать ее под свое крыло. Предрассудки, знаете ли. Женщина-хирург… Да еще княжна, вхожая в Царское село… Боятся скандала, насмешек, не знают, как с ней обращаться. А держать ее без дела — преступно, специалист она первоклассный. Вот я и подумал… ваш госпиталь под эгидой Красного Креста, вы сами человек не чуждый новому. Не могли бы вы принять ее к себе? Хотя бы на время, пока не улягутся страсти? Дать ей возможность работать по специальности? Я честно сказать, просто боюсь отпускать ее одну на передовую.

Женщина-хирург? Почему бы и нет… Я припомнил это имя — Вера Гедройц, действительно одна из пионерок женского медицинского образования и хирургии в России, личность легендарная.

Я задумался. С одной стороны — ценнейший специалист. С другой — это неизбежно вызовет трения с персоналом, особенно с мужчинами-врачами и фельдшерами, да и с Волконской тоже. Та явно, привыкла к традиционным ролям. Но отказать Трепову после его поддержки было бы глупо. Да и я, как сказал генерал, человек широких взглядов. Мне в этом госпитале никто не указ. Будет княжна хорошо работать — и наплевать, что она в юбке. А не покажет себя — так тут и титул не поможет, попрощаемся.

— Я не против познакомиться с княжной Гедройц, генерал, — осторожно ответил я. — Если ее квалификация действительно так высока, как вы говорите, и она готова работать в наших непростых условиях, не требуя особых привилегий, то место для хорошего хирурга всегда найдется. Потом, я слышал, что она пишет стихи? Поэтические вечера были бы очень кстати.

— Вот и отлично! — Трепов явно обрадовался. — Я так и думал! Она сама к вам зайдет в ближайшие дни. Благодарю вас, князь! Вы избавили меня от большой головной боли.

Когда он ушёл, в госпитале повисла тишина, как после грозы. Кто-то прошептал:

— Ну, теперь заживём…

Михеев крякнул:

— Не съел. Пряников обещал. Видать, нужны вы ему, Евгений Александрович… или, может, кое-кому повыше.

Я только пожал плечами. Но внутри что-то потеплело. Сегодня мы устояли. И даже сделали шаг вперёд.

Вечером того же дня, немного оправившись от визита высокого начальства, я решился на вылазку в Мукденское офицерское собрание. Зазывали туда давно, а теперь и повод был: нужно было собрать информацию — не из донесений штаба и донкихотских рапортов, а живую, настоящую, пропущенную сквозь окопную грязь, через кровь, через запах пота и махорки. Да и просто сменить обстановку, вдохнуть иной воздух. Если, конечно, в этом прокуренном месте вообще можно было говорить о воздухе.

Собрание оказалось как раз тем, что я и ожидал: шумное, густо затянутое дымом, разномастное. Меньше парадности, чем в Харбине, но гораздо больше армейской удали, беспокойства, невысказанного напряжения. Здесь офицеры всех мастей пили: кто водку, кто шампанское, кто сразу и то и другое, резались в вист и штосс, громко спорили, кто-то пытался изнасиловать местное расстроенное пианино, а кто-то, судя по взгляду, уже мысленно возвращался в траншеи.

Я заказал коньяку, выбрал относительно тихий угол и стал слушать. Разговоры шли вразнобой, но лейтмотив один — тревога. Обсуждали рейд Мищенко, ругали Куропаткина за нерешительность, передавали друг другу слухи о японском наступлении. Поверх всего — та самая фронтовая бравада, где под каждым громким тостом пряталась усталость. И страх.

Мой взгляд упал на одинокую фигуру за соседним столом. Пехотный капитан — судя по погонам с шифровкой полка, из сибирских стрелков. Молодой, но с лицом уставшего старика: впалые щеки, блестящие глаза, обострившиеся скулы. Фуражка лежала на столе, рядом пустая рюмка. Он пил медленно, задумчиво, как будто надеялся не напиться, а забыться.

— Разрешите присоединиться, капитан? Князь Баталов.

Он поднял на меня усталые глаза, кивнул.

— Волков. Капитан Волков, Третья Восточно-Сибирская стрелковая дивизия. Садитесь, князь. Это вы получили премию Нобеля за лечение сифилиса?

— Я.

— Слышал об этом. Но кажется, вас назначили Наместником на Дальний Восток?

— Уже и снять успели, — усмехнулся я.

— Вы, князь, опять вернулись к медицине?

— Именно так, капитан, занимаюсь госпиталем здесь. Вы с передовой?

— Третий день как. На пополнение прислали. Завтра снова туда, — он махнул рукой куда-то в южную сторону. — Мукден скоро заговорит по-японски, если всё так пойдет.

Капитан махнул рукой в сторону бара, где, по-видимому, находился юг.

— И как там? — спросил я, подзывая буфетчика и заказывая бутылку «Шустовского». — Что японцы?

Волков поморщился.

— Японцы… Звери, князь. Упорные и хитрые. Мы их поначалу шапками закидать хотели… Макаки косоглазые… А они… Они воюют не так, как мы привыкли. И стреляют метко и разведка у них на уровне. Маскируются — не увидишь, пока в упор не подойдешь. У каждого второго — оптика, артиллерия бьет кучно, точно. Даже с закрытых позиций. И не боятся ничего. Прут на пулеметы со своим «Банзай», с винтовками наперевес… Ночью лезут постоянно, режут часовых… Дерутся до последнего, в плен почти не сдаются. Фанатики.

Он помолчал, закуривая папиросу дрожащими руками.

— Наши тоже дерутся храбро, князь, ох, храбро! Солдаты у нас — золото! Но… организация хромает. Связи нет толком. Соседние части друг другу не помогают. Снарядов часто не хватает. А главное — не понимаем мы их до конца, этих японцев. Думали, война будет легкой прогулкой… А тут… тут мясорубка настоящая.

Принесли коньяк, капитан сразу выпил.

— Это правда, что после войны солдатам тут будут раздавать землю? — внезапно спросил Волков.

— Откуда сведения?

— Да по окопам слух идет. Чуть ли не на ротных кричат: «Сколько десятин дадут, а? Где земля будет? А с женой можно?» С ума уже сходят от неизвестности.

Я усмехнулся — получилось горько. Работает вброс, работает! И скорость распространения чрезвычайно высокая, а это может произойти только если слушатели очень неравнодушны к известию. Даже интересно, как именно прилетит по Алексееву.

— Ничего об этом не знаю, — пожал плечами я. — Вам бы в штаб обратиться.

— Да эти штабные… — Волков махнул рукой. — Готовьтесь! Работы врачам тут хватит… Ох, хватит…

Он замолчал. И я тоже. Эти слова не были риторикой. Это была та самая правда войны, которую не напишут в газетах. Она сидела сейчас напротив, пила, чтобы уснуть, а не веселиться, и завтра снова уйдет туда, где стреляют.

Я смотрел на его лицо, на потертый китель, на потемневшие от грязи погоны — и понимал: битва скоро начнётся. И будет страшной. И наш монастырь-госпиталь, несмотря на помощь Трепова, несмотря на панацеум, несмотря на чудо, скоро станет местом, где смерть будет заходить слишком часто.