Столичный доктор. Том VIII

Глава 23

ШАНХАЙ. Въ генеральное консульство Россійской имперіи въ Шанхаѣ обратился за помощью подданный Его Императорскаго Величества, который сообщилъ, что нѣкіе японскіе граждане пытаются склонить его къ безчестному поступку, угрожая жизни жены, находящейся въ госпиталѣ на японской территоріи. Такое поведеніе является совершенно возмутительнымъ даже въ условіяхъ вѣдѣнія войны, не говоря уже о состояніи перемирiя.

Агнесс нашлась! С души упал тяжелый камень. Я промолчал несколько секунд, потом ответил:

— Благодарю за помощь, господин консул. И прошу прощения, что посмел сомневаться в вашей компетенции. Я немедленно выезжаю в Циндао.

Консул покачал головой:

— Позвольте посоветовать не делать этого, герр фюрст. Во-первых, до Циндао более семисот километров. Прямого сообщения нет, насколько я помню, это две пересадки. Вы попадете туда в лучшем случае через четыре дня. Не стоит забывать о ваших сложностях с китайскими властями. Вы сами говорили о них, и никто не гарантирует, что попытки вас задержать не примут более серьезной формы. Если рассматривать морской путь, то даже если у вас есть наготове судно, то подготовить его к плаванию займет время. А так — от тридцати шести до сорока восьми часов, и вы встретите свою жену.

Ну да, задействуй сейчас яхту Гилберта, пока её подготовят, соберут экипаж — пройдут часы, а то и сутки. Морские походы спешки не любят, да и обещанные двадцать узлов не гарантированы: уголь может быть с повышенной зольностью, ветер встречным. Быстрее не получится, надо включать голову.

— Понимаю, — кивнул я. — Продолжу подготовку здесь.

— Британский госпиталь? — спросил Ферри. — Лучший выбор. Поверьте, в Циндао такого точно нет. Но медицинское сопровождение госпожи фюрстин будет обеспечено. Как только нам будут известны подробности, мы сообщим вам незамедлительно.

С тем и поехал в госпиталь. Надо как-то отвлечься, а лучшего способа, чем работа, я не знаю. Она выматывает, но это совсем другая усталость, чем от пьянки — без тяжелой головы и долгого похмелья.

Доктор Уитмен долго тряс мне руку, узнав о последних новостях. И подтвердил, что палата для Агнесс будет самая лучшая. Даже провел меня в нее и показал. Всё тихо, чисто, пахло хвоей и карболкой. У изголовья — высокий латунный торшер, подушки свежие, складки на покрывале ровные. Никого, но я будто слышал, как она дышит во сне. Согласен, место отличное: второй этаж, окна в сад, прямых солнечных лучей практически нет. Соответственно, и жара не так страшна. Хотя в Шанхае я пока не видел, чтобы целый день светило солнце. Уж если не дождь, то сплошная облачность гарантированы.

— Предлагаю назначить операцию господину Исикаве на завтра, — сказал я Уитмену. — Он готов, я тоже. Давайте познакомимся с врачами и проведем хотя бы одну тренировку в морге.

Бригаду Уитмен собрал что надо. Все чуть за тридцать, с опытом работы минимум десять лет за пределами метрополии. Кто-то с Мальты, кто-то из Калькутты, кто-то после нескольких лет в Гонконге. Оно понятно — на родине хватает своих специалистов, со стороны зайти трудно, вот и пускаются молодые врачи в поиски фортуны в дальних краях. Как обычно — одним везет, другим — не очень. Спиваются, гибнут от экзотических болезней, вредного климата. Но продолжают ехать.

— Признайтесь, господа, кому я перешел дорогу, внезапно появившись накануне операции? — спросил я, когда мы пили чай в ординаторской сразу после знакомства.

— Мне, сэр, — поднял руку старший хирург Дэвид Аспен. — Я должен был возглавить бригаду.

— Еще не поздно, я могу отказаться. Сяду в углу и буду рассказывать анекдоты, давать ценные указания, попутно рассказывая о криворукости исполнителей.

— Нет уж, — отсмеявшись со всеми, сказал Аспен. — У вас, сэр, даже крючки держать за честь. Это же лучшая рекомендация — сказать, что оперировал с вами.

— Приезжайте к нам на стажировку, сможете постоять за столом с самим Микуличем, не только со мной.

— Если честно, страшно, — признался самый молодой из собравшихся, ординатор Бирч. — К вам ездил Нэвил Эшборо, он был третьим в выпуске. Вылетел через неделю.

— Зато теперь ему есть что рассказать в пятницу вечером в пабе, — улыбнулся я. — Ладно, давайте еще раз повторим топографию нужной области.

Больше в этот день ничего примечательного не случилось. Вечером разве что пришел обещанный сотрудник из российского консульства, записал мой рассказ об угрозах от Мичи. Он же порекомедовал неплохой ресторан китайской кухни. Для избранной публики, как полагается.

Со мной напросился Жиган.

— Вы, Евгений Александрович, когда без меня, вечно в какие-то приключения ввязываетесь. Японец этот, опять же. Надо было ему рыло начистить, а не слушать, сразу бы отстал.

— Ну пойдем, чтобы ничего не случилось.

В итоге я съел стандартную утку, довольно вкусную, с хрустящей корочкой, рис со свининой, и получил на десерт холодный манговый суп. Зато Жиган уработал неимоверное количество пельмешек гёдза. Наверное, больше всего ему понравилась приправа к ним из соевого соуса с уксусом и чесноком, официант приносил ее трижды. Зато теперь рядом с Титом Кузьмичом никакие вампиры не страшны. Да и остальные недоброжелатели тоже, вряд ли кто сможет долго выдержать тяжелый чесночный выхлоп. Хорошо, что мы живем в разных номерах.

Зато по возвращении портье передал записочку — пароход «Гамбург» отбыл из Циндао в девятнадцать часов по местному времени. Госпожа фюрстин на борту в сопровождении сестры милосердия. Ориентировочное время в пути — сорок пять часов. Получается, послезавтра днем. Как бы еще пережить эти сорок часов.

Утром я позанимался гимнастикой, собрался и пошел вниз. Пусть портье вызывает извозчика. Новостей из консульства больше не было, да и рано еще. Завтра я поеду в порт, ждать этот «Гамбург». Дай-то бог ему легкого пути и попутного ветра.

Исикава ждал. С пустым кишечником, после переливания пятисот миллилитров крови. Физически он крепче Будакова в такой же ситуации, а казак после операции прожил еще долго, несмотря на остановку сердца прямо во время процедуры. Но я еще раз озвучил риски пациенту. Мало ли что, может, ему надо хокку написать на особой бумаге, посмотреть в окно на небо. Кто их знает, этих японцев, какие действия они должны предпринимать перед лицом возможной смерти.

И бригада вся в сборе, ждали только меня.

— Все готовы? — спросил я, входя в ординаторскую. — В туалет сходили? Пойдемте мыться.

— Готовы, ваша светлость, — поклонился Аспен. — Ваша одежда для операции готова.

— Поосторожнее с этими титулами, коллега. У меня в операционной все равны. Обращение — по фамилии или имени. Чётко, понятно. Без игры в «сиятельства». И спасибо за халат.

— Есть, сэр.

— Встретимся через пять минут в предбаннике. Проверьте перчатки, маски, инструменты.

Пока я шёл по коридору, в голове крутились обрывки воспоминаний. Петербург. Склифосовский. «Один голубь влетел в окно, второй остался на ветке…» — напевал он под нос, пока мы оперировали. Боже, какая чушь вспоминается… И в глаз что-то попало…

— Готовы? — крикнул я из предбанника, открывая кран с горячей водой.

— Да, сэр, — ответили из операционной.

— Показатели?

— Давление сто пятнадцать на восемьдесят, пульс семьдесят два, частота дыханий шестнадцать. Температура тридцать шесть и пять.

Даже легкой тахикардии нет. Он вообще волнуется?

— Начинайте давать наркоз.

Хирурги у Уитмена — крепкие профессионалы. Не гении, работяги. Техника хорошая, никакой отсебятины, указания выполняют четко и в полном объеме. Перепроверят всё по три раза. Молодцы. Приятно с такими у операционного стола постоять. После операции пошли на разбор полетов, там я всех и поблагодарил. Короче, все друг друга похвалили. Мы своё дело сделали, по крайней мере, на сегодня. Пациент жив. Теперь вопросы ухода остаются. Они после такого вмешательства — самое главное. Подводных камней там огромное количество — опасности осложнений на каждом шагу. Но Уитмен особо отмечал, что у них медсестры — лучшие. Что же, пусть японцу повезет.

Приятно, когда дело сделано. Хотя девять с лишним часов операции лёгкой прогулкой назвать трудно. Вставать из кресла в ординаторской сильно не хотелось. Главный врач приглашал на стаканчик портвейна, но я, извинившись, отказался. Силы кончились.

Зато утром проснулся бодрым как огурец. Отдохнул на славу. Наконец-то всё должно было закончиться. Это тягомотное ожидание, выматывающее душу. Когда можно что-то конкретное делать, всё намного проще. Я верил, что всё у нас будет хорошо.

Жиган как чувствовал что-то — с утра всё ходил за мной следом. И завтракать в кофейню пошел, хотя любит чай. И в госпиталь со мной поехал, оставшись сидеть у привратника. Чего опасался? Не сказал. Буркнул, мол, надо так, и замолчал.

На обходе Исикава чувствовал себя терпимо. Настолько можно после большой полостной операции и длительного интубационного наркоза. Да, аппараты ИВЛ с легкой руки Баталова и Микулича разлетелись по миру, облегчив состояние пациентов и работу врачей, но проблем еще много. Миорелаксанты для уменьшения спазмов — одна из главных. Без них как без рук. Но пока нет. Вернее, есть, работа идет, но толку пока нет.

Провел осмотр, согласился с назначениями, выпил чаю с главным врачом. Уитмен сказал, что экипаж для перевозки Агнесс в порту будет к моменту прибытия «Гамбурга» — его предупредят. Но я от предложения подождать в госпитале отказался. Прошло сорок два часа. А вдруг корабль раньше приплывет? Забудут сообщить.

В порту Жиган сразу развил кипучую деятельность. Нашел контору, пошел справляться о пароходе. Привел с собой портового офицера — только для того, чтобы тот сам рассказал, как оно будет.

— Сэр, о прибытии парохода на внешний рейд я вам сразу сообщу. После этого наш чиновник отправится туда для проведения осмотра и санитарного контроля…

— Но там моя…

— Сэр, мистер Уитмен предупредил меня о необходимости срочно отправить на берег госпожу Баталофф. Поверьте, никаких задержек не будет. Её погрузят на катер немедленно. Вам останется подождать совсем немного.

Снова ждать. Ненавижу уже это слово.

Портовый служащий ушел, еще раз заверив, что сообщит новости немедленно. Примерно через полчаса приехал секретарь швейцарского консула, тот самый итальянец с лысиной.

— Здравствуйте, герр фюрст. Я здесь на случай непредвиденных обстоятельств, чтобы связь с нашей миссией была постоянной.

Ему я только молча кивнул. Да, дипломаты сработали отлично. Нашли, вывезли. Практически молниеносно. Молодцы.

Время тянулось как резина. Стрелки на часах замерли, и не помогало ничего. Один Жиган только флегматично развалился в кресле, опустив шляпу на нос. Со стороны могло показаться, что он дремлет, но указательный палец, отбивающий какой-то сложный ритм по подлокотнику, говорил об обратном.

Наверное, прошла вечность, пока тот самый портовый офицер не пришел снова.

— Сэр, пароход прибыл и находится на внешнем рейде. Наш чиновник уже отбыл на катере. Немного терпения, сэр, ваша супруга скоро будет с вами.

Почему раньше не сказали? Ведь я мог поплыть на этом катере тоже! Оставалось только вздохнуть и поблагодарить служащего за хорошие известия.

Подъехал экипаж из госпиталя. Из него вышел ординатор Бирч, тот самый, который рассказывал о неудачливом однокурснике.

— Ваше сиятельство, — поклонился он довольно церемонно. — Надеюсь, мы не опоздали?

— Нет, господин Бирч. И прошу, меньше церемоний. Не с вами ли мы буквально вчера копались в чужом животе?

— Благодарю, сэр, — на этот раз поклон был заметно проще. — Мы с медсестрой Уоллес наготове.

И всё, с этого момента я будто отключился. Всё всматривался туда, где, как мне сказали, стоит «Гамбург», боясь пропустить появление катера. И всё равно его появление произошло неожиданно. Вот вроде ничего не было, и вдруг секретарь консула указал пальцем. «Они,» — выдохнул он.

Силуэт катера приближался, обрастая деталями. Он уже был совсем близко, когда я увидел, как какая-то женщина в одежде католической монахини склонилась над чем-то на палубе. Это могли быть только носилки, скрытые от меня фальшбортом. Я бросился вперед, к причалу, оттолкнув кого-то, пытаясь угадать, куда пристанет суденышко, пока портовый офицер не показал на очевидное — пару китайцев, стоящих у пала и готовых принять швартовый конец.

Вот осталось десять метров. Да что же так медленно? Катер приближался к причалу по чайной ложке, будто на борту не могли никак определиться, что им делать. Я сжал кулаки так сильно, что коротко остриженные ногти впились в ладонь.

— Сейчас, Евгений Александрович, вот уже, — тихо сказал у меня за плечом Жиган.

Наконец! С борта сбросили швартовы, матрос торопливо спустил трап. Я бросился туда, снова кого-то отталкивая, в несколько шагов преодолев расстояние до стоящих на палубе носилок. Вот она! Бледная, с заострившимися чертами лица. Увидев меня, Агнесс слабо улыбнулась.

— Здравствуй, — сказал я, опускаясь возле нее на колени. — Наконец-то мы вместе.

Уже в экипаже, когда первый шквал эмоций схлынул, я начал внимательнее оценивать состояние Агнесс — и оно мне решительно не нравилось. Одышка явно больше тридцати, жар, пульс под сто двадцать, очевидная анемия — откуда еще взяться такой бледности и темным кругам под глазами? Явно она получила минимум того, что надо бы сделать. Никто ей кровь не переливал, внутривенно растворы не вводил. Может, правильнее было бы оставить ее в Циндао и попытаться сначала стабилизировать состояние? А если там нет специалистов необходимого уровня?

— Как ты, милая?

— С тобой, — выдохнула она.

— Потерпи немного, скоро будем на месте.

В любом случае мы здесь. Надо исходить не из предположений, а оценивать факты. Сейчас приедем в госпиталь, там начнем инфузии и обследование. Главное, панацеум со мной, и его хватит на любую инфекцию. Лишь бы у организма Агнесс хватило ресурсов перенести все усилия по спасению.

Уитмен встречал экипаж в приемном. Взглянул только на носилки и тут же сказал:

— Консилиум после получения снимков.

Медсестры раздели Агнесс, обтерли влажными полотенцами и сменили бельё — быстро, привычными движениями.

Осмотр не затянулся. Всё очевидно: входное отверстие на уровне третьего межреберья по левой среднеключичной линии, кривовато зашитое. Давление, пульс, температура, частота дыханий, звук, исходящий из легких, сердцебиение. Цифры сами складывались в голове, дополняя картину увиденного. И как итог: хреново всё. Не ужасно пока, но на пути к этому. И всё время Агнесс смотрела на меня, не отрываясь, и держалась за руку, будто боялась, что ее оторвут и снова куда-то увезут.

После рентгена ее повезли в процедурную. Пора начинать медикаментозное лечение. И пока готовили растворы, выкладывали на столик тарелку для определения группы крови (третья положительная, но проверять надо каждый раз), Агнесс зашептала — тяжело, сквозь одышку:

— Женя, ты же сделаешь всё, да? Не бросишь меня?

— Да. Обещаю.

Я наклонился и поцеловал ее в сухие горячие губы, будто подкрепил обещание печатью.

В коридоре крикнули, что снимки готовы. И я пошел на консилиум.

Аспен держал мокрую рентгенограмму перед включенным негатоскопом, не прикрепляя — так эмульсия могла стереться, за что-то задев.

— Что же, господин Аспен, расскажите нам, что вы видите, — привычным тоном модератора врачебных совещаний сказал Уитмен.

— На снимке наблюдаю неправильной формы тень в проекции средостения, смещение органов вправо, ограниченный очаг воспаления с тенью металлического тела в центре…

Старший хирург Аспен сообщал очевидное, но таковы уж правила консилиума: его участники должны получить полную информацию перед тем, как высказывать суждения.

— Ваше мнение? — спросил Уитмен.

— Инкапсулированное инородное тело с формированием абсцесса и подострого медиастинита. На это указывают не только данные исследования в рентгеновских лучах, но и состояние пациентки: истощение, высокая лихорадка, в настоящий момент тридцать девять и две десятых, одышка, достигающая тридцати четырех в минуту, артериальное давление…

Дальше я слушать не стал: понятно, что ситуация почти безвыходная. Оперировать сформировавшийся абсцесс в области средостения — хождение по минному полю. Достаточно даже не слишком резкого движения, а просто дуновения ветерка, чтобы тонкая стенка лопнула и гноем залило всё вокруг, приводя к катастрофе.

Аспен продолжал рассказывать об операционных рисках и прогнозе.

Я покашлял, привлекая внимание, старший хирург замолчал и посмотрел на меня. Остальные тоже.

— Господа, я настаиваю на экстренной операции. С вашего позволения, проведу её я. Мне нужны двое помощников.

Уитмен встал, кивнул.

— Ваш выбор, коллега, и мы принимаем его с уважением. Я дам необходимые распоряжения.

Дальше пошла рутина: ожидание подготовки операционной, переодевание, мытьё рук. Когда я вошел, Агнесс уже дали наркоз.

Она лежала с валиком под левой лопаткой, чтобы улучшить доступ. Аспен и Бирч обкладывали пеленками операционное поле — передне-боковая поверхность груди. Я посмотрел в пустой угол, где у нас всегда висела иконка Святого Пантелеймона, перекрестился, и сказал по-русски:

— Приступим, помолясь.

Ассистенты, наблюдавшие этот ритуал буквально накануне, даже не дернулись. У каждого хирурга свои предрассудки, и остальных это не беспокоит, лишь бы не мешало работать.

— Скальпель.

Я протянул руку, не поворачивая голову, и инструмент лег мне в руку. Начали.

Поначалу всё шло довольно рутинно — разрез, лигатуры, разведение рёбер расширителем. Когда вскрыли плевру, я услышал тихое шипение воздуха — ожидаемый пневмотракс. Легкое спалось и в нос ударил запах гноя. Под плеврой скопился мутный выпот. Ну да, медиастинит в полной красе.

Между перикардом и задней стенкой грудины почти сразу нашлось плотное образование. Вот и источник всех бед. Фиброзная капсула. С одной стороны, хорошо, что так, пойди воспаление во все стороны, а с другой… Нет, о таком лучше не думать.

— Вскрываем. Подготовить салфетки и отсос.

— Готово, — через секунду ответил Бирч.

— Начали.

Я осторожно вскрыл капсулу, и оттуда хлынул гной — густой, желтовато-серый. Тут же включился отсос, откачивая жидкость. На салфетку почти ничего не попало. Пара капель разве.

Пока рассекал капсулу, скальпель уткнулся во что-то твердое. Пуля. Сейчас мы её… И тут я понял, что не помню как по-английски сказать «пулевые щипцы». Вылетело из головы, хотя я точно знаю — специально учил названия всех инструментов.

Рука осталась протянутой, но я молчал.

— Что подать, сэр? — спросила медсестра.

— Подождите, забыл слово. Что-то для пули…

— Forceps bullet extractor? — предположил Бирч.

— Да! — крикнул я. — Дайте мне эту хрень, ради бога!

— Пожалуйста, сэр, — абсолютно спокойно ответила медсестра и дала мне пулевые щипцы.

Вот она, обросла уже фиброзной тканью, но форма видна. Такая же изогнутая, как в моём сне. Я бросил ее в лоток и она глухо звякнула, стукнувшись о металл.

— Сохранить на память? — спросил Аспен.

— Ради бога, проследите, что эту дрянь зарыли поглубже. Чтобы даже сами не нашли.

— Будет сделано, сэр.

— Промываем полость и готовим дренажи.

Теперь, когда у меня спросят, какая операция в моей карьере была самой главной, я смогу точно ответить. Симплон по важности остается далеко позади. Что-то отпустило, какая-то пружина ослабла. И я наклюкался. Начали еще в кабинете Уитмена, продолжил в ресторации яхт-клуба. Сначала с банкиром, потом еще с кем-то. Как хорошо, что рядом был Жиган! Смутно помню, как он волок меня до извозчика, потом раздевал в номере.

Спал я плохо, снилось, что все никак не могу вынуть пулю. Она все выскальзывала и выскальзывала из зажима. Кажется, даже кричал от этого кошмара. Но проснулся к удивлению бодрым и почти без похмелья. Привел себя в порядок, позавтракал, поехал в больницу. Успел к утреннему обходу. Он начался в палате Агнесс. Бледность слегка спала, а вот круги под глазами стали даже больше. Я проверил карту — панацеум колят по графику, давление в норме, температура тридцать семь и четыре десятых. Аккуратные сестры рисовали по точкам под линейку диаграмму.

Дождался, когда Агнесс проснется, откроет глаза.

— Я жива⁈ — прохрипела она.

— Леди, выпейте воды, — подала стакан сиделка. — С вашего позволения я отлучусь.

Правильно, нечего здесь сидеть.

— Операция прошла успешно. Пулю удалили. И я тоже ожил, представляешь? Весь последний месяц словно зомби был.

— Зомби?

— Живые трупы. Ходят, моргают, а внутри все мертвое.

— И что дальше?

— Дальше? Лечиться! Домой пора возвращаться.

Месяц промелькнул как один день. Впрочем, что сейчас октябрь, было понятно, только если смотреть на календарь. Всё та же духотища, жара, и дожди с туманами. Агнесс шла на поправку. Я превратился в профессионального чтеца. Потому что несколько часов в день художественной декламации — серьезный вызов для голосовых связок, даже для того, кто привык читать лекции студентам. Всего два раза оставлял супругу одну — сходил в море на яхте. Негоже начинать знакомство с командой после выхода в море. И я не про них беспокоился, а за себя — мало ли, вдруг кок готовит невкусно, или боцман матерится с противным акцентом. Для порядка, конечно, облазил все внутренности корабля с умным видом. Ничего не нашел, но галочку в уме поставил — мероприятие проведено. Капитан, коренастый норвежец Свендсен, тоже ходил, кивал, давал объяснения.

Медикаментозное лечение привело к желаемому результату. Оно понятно, что теперь госпоже княгине надо беречься сквозняков и прочих неприятностей, которые могут привести к заболеваниям органов дыхания, но если сравнивать с тем полутрупом, что прибыл на «Гамбурге»… Румянец вернулся на щеки, в голове появились не идущие в русле лечебного процесса мысли. Главный признак выздоровления, как по мне, появился, когда Агнесс начала записывать в записную книжку сюжет следующей книги. О японском плену рассказала один раз, почти без подробностей. Не хочется вспоминать — и не надо. Эта тема, очевидно, уйдет в запрещенку. О чем не жалею.

Наконец, консилиум врачей британского генерального госпиталя решил, что пора уже эту пациентку выгонять. Чему мы обрадовались больше всего. Вся эта экзотика вокруг нас начала слегка доставать. Осталось дождаться, что Жиган от безделия сначала заведет интрижку с китаянкой, а потом женится.

Подготовка к отъезду, вернее, отплытию, заняла чуть больше недели. С Гилбертом мы уладили все формальности по аренде яхты. Он, кажется, был искренне рад, что «Криста» наконец-то послужит делу, а не просто будет проедать деньги. Устроили прощальную вечеринку с фейерверками для всего коллектива госпиталя. Попрощались с швейцарским консульством. Думаю, меня они будут помнить долго. Я же обещал, что моя благодарность будет существенной? А слово доктора Баталова крепкое.

За два дня перед выходом в море мы перебрались на яхту. Жили в каюте, предназначенной для владельца — просторной, с большой кроватью и окнами в пол, выходящими прямо на воду. Шанхайский шум сюда доносился приглушенно, уступая место плеску волн о борт и тихому гулу механизмов, постоянно поддерживающих жизнедеятельность судна. Это было первое место за долгое время, где я чувствовал себя по-настоящему дома, хотя этот дом и покачивался на воде.

Пострадавшим оказался только Жиган, страдающий морской болезнью. Ничего, адмирал Нельсон тоже мучился, что не помешало его карьере.

Яхта была готова. В трюмах — тонны угля, в кладовых — провизия на долгие недели, в баках — пресная вода. В каюте — наше барахло. Команда получила приказы. Мы должны были выйти на рассвете, чтобы успеть пройти устье реки до начала активного судоходства. Капитан Свендсен заверил, что всё будет в порядке. «Мистер Баталофф, „Криста“ любит море. А море любит ее», — сказал он с улыбкой, и я ему поверил.

Когда я вернулся в каюту, Агнесс ещё спала. Тихонько присел на край кровати, глядя на ее спокойное лицо в первых лучах солнца, проникающих сквозь иллюминатор. Край одеяла сполз с груди, обнажив шрам. Память о войне, будь она неладна.

Яхта вздрогнула, когда механик запустил двигатель. Совсем немного, но этого хватило, чтобы разбудить Агнесс.

— Всё, уходим?

— Да, фрау фюрстин.

— Прекрати меня так называть! — она даже не поленилась бросить в меня подушку.

— Как скажете, фрау фюрстин, — отвесил я шутливый поклон. — Так как подушки кончились, предлагаю одеться и выйти помахать рукой удаляющемуся Шанхаю.

Мы оделись, вышли на палубу. Красота! Ради нашего отъезда сегодня включили чистое небо и потрясающий восход.

Первый толчок — едва заметный, когда двигатель набрал нужные обороты. Расстояние до причала медленно увеличивается. Вот уже узкая полоска воды отделяет нас от твердой земли, от прошлой жизни. Провожающие отсутствовали — лишь тишина рассвета и нарастающий плеск воды за кормой.

Я притянул ее крепче, чувствуя, как она прижимается ко мне. Мы смотрели вперед, на восток, где небо уже заливалось золотом и багрянцем. Яхта набирала ход, плавно разрезая гладкую предрассветную воду. Жаль, никто нас не запечатлеет в этот торжественный момент. Жиган где-то у себя в каюте мучается, не в силах встать, а команда занята. Нанятая для Агнесс горничная, возвращающаяся в Европу дама из Нидерландов, еще не встала, наверное. Или просто решила не нарушать наше уединение.

— Куда мы плывем, Женя? — тихо спросила Агнесс.

Я притянул ее крепче. Почувствовал, как она прижалась ко мне.

— Навстречу новому дню, — сказал я. — Хотя капитан говорил, что следующая остановка в Сингапуре.