Так завершается карьера сыщика в XIX веке (сыщик князь Долгорукий-3)

Глава 9

Да-с, но вот сегодня его высокопревосходительство министр финансов явно крупно попался. И не сам, естественно, подставили его свои же чиновники. Ух, какой список нарыли следователи! Это те, кто имел хоть какие-то подозрительные связи с английским дипломатом Дж. Стюартом.

А вот это персональный список тех чиновников, о ком уже четко известно, что он им давал и те, сволочи, точно взяли. То же приличный список. М-да, в XIX веке небольшая мзда еще не преследуется. Подарок, так сказать. Уголовное наказание в их отношении наступает лишь тогда, когда доказуемо известно, что оный российский чиновник непременно действует в пользу господина взяткодателя, отрабатывая данную взятку.

Что-то в неприглядном свете показывается министерство по этим спискам. Хотя непременно известно, что его высокопревосходительство глава министерства финансов никаких взяток не брал. Ни в виде относительных подарков, ни в виде щедрых взносов в разные фонды. Как не брали и почти все его заместители, сплошь тоже высокопревосходительства.

А вот по остальным грязи достаточно. М-да. Надеюсь, император Николай I не обратит это в незатейливый предлог для его окончательной отставки? А сам Канкрин не обозлится ни на жандармерию в целом, ни на отдельные чины в частности?

Нет, не то, чтобы это было страшно. Честно говоря, он сейчас так приподнялся в чиновничьей жизни, что его зримо и больно может укусить только сам государь-император.

Вот, пожалуй, немного стыдновато будет, это да. Даже ему, в сущности, малосведущему в тонкостях истории, известно, что Егор Францевич являлся одним из ведущих отечественных финансистов, немало сделавших для процветания нашей Отчизны. Пусть и чужеземец, но как раз это не важно. Ведь сколько он для нашей России хорошего сделал! А попаданец его ненароком хочет притопить, как лопоухого щенка. прошу прошения, в человеческом дерьме.

А вот это уже проскрипционный список по высшему свету. Здесь только те, кто известно, что хоть что-то взял. Себе ли не себе, а только взял, негодяй. Большущий список! И подарки-то недешевые! Офигеть не встать! Откуда англичане столько берут денег? Министры, генералы, князья, великие князья.

И вдруг Константин Николаевич с негодованием обнаружил на седьмой странице фамилию Бенкендорфа, а потом с искренним изумлением на девятой свою родную. Так ведь это голая и грязная клевета! Кто составлял этот список, сам, собственными руками сгною в тюрьме! Не брал, гады, и никогда не буду брать!

Оставил эти насквозь гнусные казенные бумаги, чтобы остудить себя, отпил глоток едва теплого чая. Невольно про себя усмехнулся. Что только неожиданно не узнаешь в жизни о себе в жандармских бумагах! Он еще в иностранные шпионы ненароком не попал?

Ну, Бенкендорф еще пусть. Попаданцу явно представлялось, что на этом старом крысе при всем его благородстве уже столько печатей о казнокрадстве и воровстве, что ни убавишь, ни добавишь.

Но он-то здесь откуда? Никогда не брал, и не собирался брать. Упоминание в списке взяткодателей его жены великой княгини Марии Николаевны уже никак не могло ухудшить его настроения. Даже более того, вызвало демонический смех. Вот ведь семья взяткодателей — аристократов! Ну, Стюарт, ну, скотина. Да тебя надо лишь за этот список распнуть ржавыми гвоздями напротив Зимнего дворца! Пусть изображает Господа Нашего Бога. А он в этом случае уж побудет Понтием Пилатом.

Не в силах скрыть своего негодования, прошелся по своему кабинету. Потом, наплевав на субординацию, отправился прямиком к Бенкендорфу. Тот, как всегда, был очень занят какими-то зубодробительными текущими делами, но на зоркий взгляд Константина Николаевича, совершенно ненужными. Мелкого чинушу, даже без классности в чинах, секретари быстренько выперли из помещения, угодливо улыбаясь всемогущему товарищу шефа жандармов.

— И что же вас так взволновало, ваше императорское высочество? — с искренним интересом полюбопытствовал хозяин кабинета. Он лукаво щурился на гостя после того, как все потусторонние и нижестоящие были из помещения выперты.

После недавней благодарности императора Николая он все еще был в благодушном настроении. И львиная доля этой благодушной доброты перекладывалась на виновника изменения поведения императора. Сумел ведь распутать это сложное и трудное дело.

— Вот-с, полюбуйтесь! — гневно потряс бумами попаданец, которого уже не интересовали вчерашние треволнения, — граф Александр Христофорович, всех нас, оказывается, уже включили в взяткодатели!

— Н-да? — без особого интереса спросил Бенкендорф, — и кто же так дерзко осмелился оскорбить самого зятя императора? Вечный он, что ли?

Сев на любезно предложенный стул, а, вернее, даже небольшое кресло итальянской работы, Константин Николаевич стал рассказывать:

— Помните, по недавнему делу об императорском скипетре мы смотрели на некоторых обвиняемых. Кое-кого, самого наглого и жадного, пустили в разработку. Материалы эти не понадобились, но кое-какие свидетельства я все же решил просмотреть. Мало ли чего вдруг. И с негодованием обнаружил вот это!

Константин Николаевич протянул небольшую рукопись, озаглавленную, как «Список лиц, получавших подарки от английского амбасадора Стюарта». Чиновник, составлявший список, дипломату, конечно, льстил, полномочным министром Великобритании в России тот не был. Не сейчас, и не через год. Вообще никогда. Но не в этом, как говорится, сермяжная суть.

Вообще, этого доброхота из жандармерии надо бы нещадно и прилюдно высечь, благо дворянином он быть никак не может по умолчанию.

Великий князь нехотя объяснил:

— С легкой руки этого Стюарта наш простачок ввел в число гнусных принимателей взяток и меня, и вас, и даже государя императора.

В кабинете на некоторое время стояло напряженное молчание. Казалось, какие-то струны запели.

— Ха, я знаю почему это так происходит! — воскликнул Бенкендорф, немного поразмыслив, — всякие проходимцы вроде Стюарта налево и направо раздают деньги и подарки. Потом лица покрупнее вписываются отдельной строкой, а всякая шушера обобщается под общим знаменателем их начальника. Причем не важно, брал ли тот конкретно или нет.

Вот такой бестолковый старинный обычай существует еще с Тайной канцелярии прошлого века. Я как-то пытался его убрать, но безрезультативно. Чиновников много, а я один.

— Да неужели и в самом деле? — несколько сконфуженно проговорил великий князь, которому такой вариант почему-то не приходил в голову.

— Признайтесь ваше императорское высочество Константин Николаевич, что вы подумали и обо мне нехорошее, — лукаво улыбаясь, сказал шеф жандармов и главноуправляющий собственной его императорского величества канцелярии, — между тем лично я кристально честен и правдив. Вот чиновники мои далеко не всегда могут этим похвастаться. Особенно самые мелкие, без класса.

— Мне и в голову никогда такие мысли не могли прийти, — уверил Константин Николаевич не совсем искренне, и уже дальше вполне правдиво уточнил: — я хочу во время августейшей аудиенции обратить внимание императора Николая на высокую активность этого англичанина. Что он этим добивается, раздавая направо и налево английские деньги в России? Украсть хочет чего-то или кого-то просто убить?

— Такое подозрение вполне может носить место, — посерьезнев, поддержал Бенкендорф, — высокая активность чужеземных дипломатов как-то еще была объяснима в XVIII веке, когда русское общество носило иные ракурсы развития. Но в наше цивилизованное время это недопустимо! И пусть дворник берет синенькую в честь праздника. Сам даю. Но когда столоначальник в списке держателей, это уже безобразие. И ведь это в центральном аппарате жандармерии!

Он взял лежащий на столе колокольчик и требовательно позвонил. В кабинет тот час же вошел дежурный секретарь.

— Вот что милый, — обратился к нему граф, — пошли в Зимний дворец нарочного. Пусть он от моего имени узнает, не занят ли его величество и нельзя ли предоставить для меня и великого князя Романова и князя Долгорукова сегодня же аудиенцию.

Выслушав, секретарь ответил, что тот час же и ушел распорядиться.

— Вот, если государь свободен, то мы можем поговорить с ним уже на протяжении нескольких часов. В противном случае обговорим ситуацию в течение этого дня, максимум завтрашнего.

Оказалось, император ничем особо не занят на протяжение текущего часа. Он собирался пить чай и даже обрадовался, что у него появились давние собеседники. Объявил, что ждет господ жандармов сейчас же, без промедления.

— Двигаемся побыстрей! — поторопил Бенкендорф, услышав такие многообещающие слова, — ни к чему заставлять государя самодержца напрасно ждать! Честь-то какая!

Попаданец так, честно говоря, не считал. Ну император, ну ждет… пусть немного. Так надо было заранее предупредить!

Бенкендорфу он это, естественно, не сказал. Царедворец XIX века это не поймет. Еще и может обидется. И не на себя, а за императора. Хотя обижаться за родовую честь должен был как раз Константин Николаевич. Все-таки его тесть!

Уже через полчаса они были за сравнительно скромно обставленным чайным столом (для императора). Мейсенский фарфор, свежеприговленные булочки, два сорта варенья.

День был повседневный, не обещающий ничего интересного. Император даже обрадовался гостям. Но, услышав первые же слова жандармов, Николай I помрачнел и обратился к небесному покровителю страны:

— Господи! Образумь меня и не заставляй искать в жизни что-то интересное, — спросил у окружающих: — надеюсь, господа, сведения, которые вы на меня обрушите, будут не только грязны, но и пользительны.

Начало было не очень вдохновляющее, но Бенкендорф не терял хладнокровия. Бывало и хуже.

— Ваше императорское величество, позвольте вас «обрадовать», — сказал он уважительно, — его высочество князь Долгорукий, рассматривая оставшиеся от последнего дела материалы, обратил внимание на список, скажем так взяткополучателей, в котором есть и я, и князь, и даже ваше величество!

— Дайте мне, — протянул Николай руку, — посмотрю этот гнусный список! Хотя подобными писульками, как вы знаете, меня не удивить.

В отличие от князя Долгорукого, ознакомившегося с ним в злобной экспрессии и графа Бенкендорфа, прочитавшего его философски, император пришел к некоторой меланхолии, заметив, что все предыдущие бунты и восстания начинаются вот с таких бумаг.

— И что вы предлагаете делать, господа? — просмотрев документ для конца, спросил Николай.

— Конкретно по списку ничего, ваше величество, — ответил Бенкендорф, — ну может писарька получше высечь, чтобы больше не было желания такие бумаги копировать. Думать надо, прежде чем подавать таковое непотребное на стол начальству. А вот с людьми по этому списку предлагает поработать князь Долгорукий.

Дав таким образом отмашку своему заместителю, шеф жандармов отодвинулся, показывая, что здесь он далеко не автор. Дело было щекотливое и не очень приятное, чтобы связывать с ним свою личность. Враги-то врагами, а как еще государь отреагирует? Безгрешных людей не бывает. Так в сильном раже все население можно отправить на каторгу. А с кем потом жить?

В отличие от него, князь Долгорукий был настроен более оптимистично. Куда уж более, он отец возможного будущего наследника Российской империи!

— Ваше величество! — сказал он, — дабы такого рода тошнотворные бумаги более не повторялись, объявить, что с сего времени все чиновники и их родственники за такие вот посулы сразу же будут примерно наказуемы. И даже пригрозить конкретному ряду лиц классом повыше, скажем в генеральском классе.

Далее, вычленить чиновников, особенно отличившихся, и прилюдно объявить их вину. Пусть боятся, если более никак.

И, наконец, означенного Стюарта, являвшего не только автором списка, но и инициатором этих посулов, выслать из России за плохое поведение.

— М-гм, — оценил Николай I масштаб предлагаемых действий. И тут же их подкорректировал:

— Что касается наших чиновников, то эту лазейку в законах надо давно закрыть. Сейчас век не XVIII, а XIX и это все должны четко уяснить. Прошлый век, когда у государства не хватало средств для чиновников и оно было вынуждено закрывать глаза на мелкие прегрешения, можно уже не считать.

Для тех же, кто это не понял, полезно будет погладить шпицрутенами, если не дворяне. Благородным же чиновникам объявить августейший выговор. Константин Николаевич, вы можете руководить этим процессом?

Князь Долгорукий и так хотел позаниматься с этими чиновниками и почти с такой же целью. А тут сам государь император предлагает! Он согласно кивнул головой. Он им так посоветует, в обморок будут падать!

— Вот и хорошо, — одобрил Николай I, не вникая в детали этого процесса. Потом полюбопытствовал: — а скажи мне, пожалуйста, чем ты руководствовался, когда стал рассматривать именно эти материалы?

Прекрасный вопрос, на который нет вразумительного ответа. Не про попаданцев же рассказывать. Так быстро попадешь в тамошнюю «дурку». Они, кажется, уже и в это старинок время существовали?

Хотя… можно и по-другому. Сказал несколько таинственно:

— Трудно сразу сказать. Наверное, ваше императорское величество, интуиция следователя, помноженная на опыт. Почему-то показалось, что там будет нечто важное, для российского государства нужное. Дипломаты, хоть иностранные, хоть свои, всегда чего-нибудь сделают очень «весело». Потом весь год будешь руки отмывать, ругаясь.

Император на эти слова что-то промычал, но больше говорить не стал. Константин Николаевич его понимал. Новость сегодняшняя вряд ли пока тянула до нужной. А вот до неприятной — точно. Ну, ничего, она еще себя покажет!

А пока он только подчеркнул:

— Ваше императорское величество, судьба у жандармов такая — говорить по-преимуществу гадости и неприятности.

Николай еще кивнул, теперь уже благосклонно. Что такое государственные надобности и как приходится забывать о личном, он знал не понаслышке. Одни проклятые декабристы чего стоят!

— Как у нас поживает Мария Николаевна? — перешел самодержец к семейной, а, значит, и, наверняка, последней теме.

Проблема была наисвежайшей и очень актуальной, поскольку в XIX веке и сами младенцы умирали часто даже в монарших семьях и роженицы. Константин Николаевич вдруг подумал, что именно сейчас во многом решается, кто будет правителем в судьбоносные годы начала ХХ века. И кому из будущих Романовых бороться с революциями.

Конечно, многое еще будет решаться, как при Николае I, так и особенно после него. Но для начала потенциальному императору необходимо элементарно родится и выжить. И тут правящий император Николай может хотя бы в чем-то помочь.

И поэтому не ограничился необязательными словами о том, что все в порядке, сделал более глубокий экскурс:

— Благодарением Богу, малыш растет крепкий и здоровый. Прелестный живот Маши растет ото дню. Кормится будущая мама хорошо и часто. Новомодные ныне овощные диеты на основе различных российских овощей я пока не даю. Питания и так хватает с лихвой.

Константин Николаевич опасался, что Николай не примет такого питания, но оказалось, что он тоже не одобрял всякие новинки и считал, что лучшее — это природное и пусть будущая мама живет только по существующему сезону.

У него был несколько другой, но не менее актуальной для него вопрос:

— Не пора ли переходить к кормилице, что там считает Маша о сохранении своей фигуры?

— Маша считает, — князь мысленно усмехнулся: «Маша живет и думает одним ребенком, а на себя пока даже не смотрит. Впрочем, ладно»: — Господь нас жалует — Маша и беременная только хорошеет. Такая ведь красавица стала!

Тут Константин Николаевич не преувеличивал — Маша на глазах превращалась из скромной тоненькой девушки в роскошную женщину со всеми женскими прелестями. И ее муж, право, не знал, какая из них прекрасней — девушка до свадьбы или женщина после родов.

С тем расстались. Был рабочий день, и всем было некогда. И жандармам и даже императору.

Николай I косвенно был сам виноват. Решил не только царствовать, но и править. А это, в первую очередь, означало непрерывно работать. А вы что решили? Это ведь не русская сказка, здесь хочешь править — трудись.