Луг, которого, быть может, и не было, мы находим ранним утром. Так негаданно оно выдалось у Исмаэля свободным, так непривычно рано проснулась я сама.
Неспешная прогулка, долгие и сладкие поцелуи и ласковое тёплое солнце – разве можно было желать большего, поднимаясь на крутой пригорок, где мы бывали уже не раз. С самой высокой точки открывался прекрасный вид на равнину и старый лес вдалеке, и так хорошо было любоваться всем этим на рассвете.
– Смотри… – его короткий выдох.
Мой чересчур шумный вдох.
Внизу, по другую сторону пригорка, раск нулся даже не луг, а бескрайнее поле. Ещё недавно зелёная равнина сделалась тёмно-синей, колышущейся на ветру и благоуханной, потому что на ней выросли розы.
– А я ведь тоже попросила их. Загадала, чтобы мы нашли это место.
– Тогда езжай скорее и поблагодари.
– А ты иди и поздоровайся с ними. Она сказала мне тогда. Та, кого здесь называют старухой. Она сказала, что этот край расцветёт для тебя.
Оставить Исмаэля одного сейчас правильно – растерянного, смущенного, но обрадованного.
Если эти земли приняли его так тепло, он первым должен был приблизиться к их подарку, остаться с ними наедине.
Лошадь скачет обратно удивительно весело, как будто не я направляю её, а она меня просто несет. Как ветер. Как сбывшаяся ворожба или иначе, не поддающаяся объяснению сила.
Благодарно глажу её по гриве и оставляю под деревом, чтобы дойти до увитой розами стены пешком, издалека почувствовать знакомый запах.
Точно такой же теперь поселился и в нашем саду – роза Тайры быстро дала отростки, и куст разросся за считанные дни.
Для просителей и пришедших просто полюбоваться еще слишком рано, поэтому я сразу замечаю ее.
Она стоит над тем местом, в котором пробилась к свету первая роза, в строгом тёмном платье, но простоволосая, и игривое утреннее солнце сплотится в её рыжих волосах. С сосредоточенным лицом она смотрит на цветы. Как знать, может беседует с ними?
Останавливаюсь в стороне, чтобы не потревожить, но не спешу уходить.
Захочет ли заметить?
Позволит заговорить?
– Что прячешься, княгиня? Боишься?
– Не хочу вам мешать.
Раз сама обратилась, значит, дала разрешение, и я уверенно, без тени страха подхожу ближе, останавливаюсь рядом с ней.
– Я так и не поблагодарила вас, госпожа.
– Ты отблагодарила достаточно, – обрывает, но не грубо.
Просто голос у неё такой – низкий, спокойный, чарующий.
– Как кот твой? Здоров?
Улыбаюсь невольно, ведь откуда бы ей знать о нём?
– Да, госпожа. Его зовут Лев.
– Хорошо, хорошо… – хмурится, словно ей приходится вести два разговора сразу, а потом её губ вдруг касается бледная улыбка. – Вижу, услышала ты меня тогда. Стал князь тебе настоящим мужем.
– И этот край расцвёл для него, – соглашаюсь, что слышно.
Она больше не улыбается. Поднимает лицо, прожигает глубоким взглядом зелёных глаз:
– Он этого достоин. Вы оба. Этот край о таком соскучился.
Теперь, при свете ясного и теплого утра, она кажется такой похожей на человека. Гораздо больше, чем была осенью.
– Мы нашли луг, госпожа. Я спешила, чтобы поблагодарить их.
Она поворачивается к розам снова. Подходит ближе и гладит кончиками пальцев лепестки.
– Они уже знают. Всё знают про тебя наперёд. И дают не всё, что просишь, но то, что точно пойдёт тебе во благо. Запомни и другим расскажи.
Киваю, понимая, что в словах она не нуждается.
Цветы тянутся к ней. Кажется, что сам трутся о руку.
Наблюдать за ними можно вечность, и я смотрю, не считая минут или часов, до тех пор, пока она не поднимает голову снова.
Прислушивается к себе? Или к тому, что шепчут ей синие розы?
– Знаешь, что будет, если вы срежете их в том месте и продадите, княгиня?
– Они умрут, – отвечаю поспешнее, чем стоило бы.
А она смеётся. Так же низко, но не зло.
Неужели я чем-то ее позабавила?
– Вы выручите деньги. Много денег. Сначала хватит построить дома тем четырем семьям, у которых они сгорели позапрошлой зимой. Во второй раз – чтобы проложить дорогу. После – ещё одну. Или не трогайте их вовсе, или всё, что получите за них, вложите в благополучие этой земли. Она за заботу и вам, и вашим детям и внукам сторицей отплатит. Если сумеете.
– Князь Исмаэль заботится не ради благодарности.
Смотрит на меня снова, а взгляд уже изумрудный, светлый.
– Хороший человек твой князь. Уже три чуда для него свершились: жизнь ему сохранили, подарили тебя, теперь они воскресли, чтобы его порадовать.
– Княгиня Верена! Княгиня Верена!
Оборачиваюсь на крик, и оказывается, что это Элизабет бежит к нам – пешком, даже лошадь не взяла, шаль и выпавшие из причёски волосы развеваются так красиво.
– Простите, княгиня, я не хотела мешать!.. – заговаривает и сбивается, запыхавшись. – Но там человек. Я сказала ему, что выполнить его просьбу невозможно, но он всё не уходит, требует пустить его к князю. А князя Исмаэля нигде нет, я всё обыскала. Что делать?
Давлю мгновенно вспыхнувшую досаду на то, что именно в такой момент.
– Надеюсь, вы простите меня, госпожа. Походу, дело и правда не требует отлагательств. Если позволите…
Оборачиваюсь, не успев договорить и застываю, потому что в развалинах нет никого кроме роз и на с Элизабет.
– Княгиня? – она окликает полушепотом, испуганно, несмело.
А мне слишком нужно восстановить дыхание, чтобы не думать, не пытаться понять.
– Не важно. Поехали.
Человек, настойчивость которого привела ее к стене, оказывается молодым и хорошо одетым мужчиной с приятным и честным лицом.
Увидев меня, он вскакивает со скамьи, на которой дожидался, и кланяется учтиво, но без подобострастия:
– Доброго утра, княгиня. Простите мою дерзость, но я не мог отправиться в путь, не встретившись с вами. Я Генрих, купец. Проездом в этих местах. О ваших синих розах вся округа судачит. Милая Элизабет позволила мне взглянуть, и это удивительно! Умоляю, продайте мне несколько кустов. Я заплачу любую цену.
Он будто сам не знает, шутит или умоляет всерьёз, а стоящая рядом Элизабет укоризненно качает головой, мол, я же говорила.
– К чему они вам, Генрих? Что вы хотите сделать с ними?
– Продать, конечно же! Я же купец, – он улыбается весело, располагающе. – Там, южнее, плодородные земли, и сады цветут до поздней осени. Уверяю вас, княгиня, на эти розы будет огромный спрос.
Так удачно, так своевременно посланная судьбой человек, что просто глядя на него мне хочется смеяться:
– Войдите в дом и пообедайте, Генрих. Млм вовсе оставайтесь на ночлег. Князь скоро вернётся и, уверена, мы вместе что-нибудь придумаем.