Там, где цветут розы

5.

– Мне кажется, теперь я понимаю.

– Что?

– Почему древние мастера так любили изображать человеческое тело.

Смеется, и я смеюсь вместе с ним, украдкой собираю с губ кончиком языка оставшийся на них привкус его губ.

– Думаешь, у меня совсем нет стыда?

– Думаю, что если бы я умел писать картины или ваять из камня, раз за разом изображал бы тебя.

Он говорит правду, говорит то, что чувствует, и я устало и счастливо улыбаюсь ему в ответ.

После, когда я отдыхала, мой князь все же встал, чтобы принести мне вина и опустить штору.

И ни к чему теперь стали ни рубашки, ни одеяло. Мне нравилось смотреть на него, изучать теперь уже не руками, а взглядом.

Мужское естество, пугающее многих женщин, а иным представляющееся отвратительным, показалось мне чем-то диковинным, но все же…

Бархатистая кожа под ладонью, тонкая и странно нежная для мужчины.

Уязвимое место. Символ щедрости и новой жизни. Обещание, что я никогда больше не останусь одна.

– Может статься, ты талантлив в другом.

– Ведьма все-таки что-то тебе сказала.

Он снова смеется, подпирает голову рукой, давая понять, что приготовился слушать.

А мне весело немного подразнить его, заставить теряться в догадках – снова, но теперь уже совсем иначе.

– Не стану рассказывать, чтобы ты не думал об этом.

– Но это было что-то хорошее? Что-то, что успокоило тебя?

Вот это уже – абсолютно всерьез. Он хочет знать, какие слова и доводы нашла та женщина, чтобы донести до меня то, что он пытался показать делом.

Придвигаюсь ближе, нежно касаюсь кончиками пальцев его лица.

– Она сказала, что мы с тобой были посланы друг другу, как награда. За твое горе, за мое унижение.

– Тебе разве была нужна ведьма, чтобы понять это?

Князь искренне удивлен, но ловит мое запястье, касается ладони губами.

При воспоминании о том, как совсем недавно почти кричала, когда он ласкал меня ими так бесстыдно, я все-таки заливаюсь краской. И тут же вижу хитрый огонек в его глазах.

Специально это сделал, заставил меня думать не о том.

– Ты!..

– Тебе разве не рассказывали, что живущие в столице князья все поголовно чудовищно распутны? И вас, как свою жену, княгиня Верена, я намерен с головой утянуть в пучину разврата.

Смеясь, перекатываюсь на спину, но Исмаэль не отпускает, тянется вслед за мной.

От тяжести его тела, от близости, от тепла ресницы становятся влажными, и глупая слеза катится по виску – от смеха, конечно же…

Он ловит ее кончиком языка, целует над бровью, успокаивая.

– Я знаю, о чем ты думала. Но не смог найти слов, чтобы сказать тебе прямо.

– О чем?

Смотрю в его глаза, а они все еще похожи на грозовое небо.

– О том, что никогда не принял бы тебя в качестве платы, – взгляда он не отводит. – О том, что посватался к тебе не потому, что счел тебя товаром, который могу получить, не прилагая больших усилий. О том, что, потеряв Арнеллу, не собирался когда-нибудь жениться вновь. Мне казалось, что моя судьба – это дети. Что Высшие силы спасли мне жизнь только для того, чтобы я смог позаботиться о них.

– Княгиня бы вами гордилась.

Лежа со мной в супружеской постели, он говорит о покойной жене, но я не чувствую ни ревности, ни злости. Даже жалости к нему нет, только восхищение.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты поставил их выше себя. Знаешь, сколько девушек хотели бы оказаться на моем месте?

– Догадываюсь, – Исмаэль снова улыбается, но на этот раз невесело, одними лишь уголками своих невозможных губ. – Выйти за вдовца с детьми – нелегкая, но благородная доля. Заслуживающая всяческого уважения в обществе.

– Я мало вращалась в нем.

– Да. Я знаю, что твоя семья вела далекий от столичных увеселений образ жизни. К счастью, первый весенний бал, на котором я тебя увидел, твой брат не пропустил.

Мой брат отвез меня во дворец в надежде выгодно продать, хотя и назвал это красиво: «Тебе пришла пора выйти замуж».

Понимая это не хуже меня, Исмаэль все же сумел найти слова, чтобы не причинить мне новой боли.

– Так почему же ты не сказал мне?

– Не знал наверняка, что ты захочешь слушать. Да и что бы это изменило, если сердцу не прикажешь?

Умолкает, потому что не может не чувствовать, как мое сердце зашлось, забилось так часто.

– Теперь мне кажется, что мое сердце всегда молчало. Или я просто его не слышала.

– Значит, сейчас самое время начать.

Он гладит мое лицо и целует так ласково. На этот раз – уверенно и смело. Зная, что я захочу и отзовусь ему с радостью.

Самое правильное продолжение такого поцелуя – снова обнять его, потереться о его висок кончиком носа.

– Но имей в виду, тебе и правда придется всему меня научить. Мне кажется, я непозволительно неуклюжа для княгини в некоторых… вопросах.

Голос садится сам собой, а слова обрываются, потому что он гладит мое бедро горячо и медленно. Привыкает к возможности касаться сам, приучая меня.

– Не тревожься, моя княгиня. У нас для этого бездна вр