Там, где цветут розы

6. Часть вторая. Когда цветут розы

Первый снег лег на землю нарядным сверкающим покрывалом – пушистый, легкий, радостный.

Несмотря на то, что не все поместье мы успели привести в порядок, зима в этих краях оказалась нестрашной и ласковой.

Быть может, потому что теперь мы жили южнее столицы.

Быть может, меня согрело и сделало счастливой это так естественно пришедшее «мы».

– Куда мы едем?

– Терпение, моя дорогая. Скоро увидишь.

Князь Исмаэль предпочитает носить черные плащи, но теперь совсем не кажется в них удручающе мрачным. Напротив, узнавая его издалека по одежде, люди научились радоваться ему искренне, потому что он всегда был радушен с ними и ни дня не сидел без дела.

Прогулка, на которую он позвал меня так внезапно, началась почти непозволительно для этого времени года поздно – после обеда, когда над землей уже начинают сгущаться вечные холодные и неприветливые сумерки.

Одевшись потеплее, я, не задумываясь, последовала за ним, потому что знала: он не доставил бы мне неудобств без веской на то причины.

– Тогда расскажи мне об этих землях. Почему их называют проклятыми?

Исмаэль смеется, перехватывает поводья удобнее, чтобы лошадь не ускорила, но и не замедлила шаг.

– Неужели тебе еще не рассказали?

– Мне было немного не до того, – нежная и лукавая улыбка, посланная ему в ответ, выходит так просто.

Полтора месяца, прошедшие с той сотканной из тайн ночи, в которую мы по-настоящему стали мужем и женой, слились для меня в один ослепительно светлый и радостный день. В нем были смех и любовь до изнеможения. Начинавшиеся с улыбки утра и бесконечно долгие иссушающие своим жаром ночи. Княжна Тайра, ничего, разумеется, не знавшая, но понявшая каким-то внутренним чувством и внезапно осмелевшая достаточно, чтобы взять меня за руку. Княжич Тимион, сказавший однажды вечером тихо-тихо: «Я рад, что отец тебя встретил».

Всего одна ночь. Одно оказавшееся совсем не трудным решение, подарившей мне семью, так не похожую на мою родную.

Лишь теперь я поняла, почему девочка-кухарка так хотела знать, какие пироги я люблю, а садовник то и дело нуждался в моём совете.

В этой семье – окончательно и бесповоротно моей – было принято пить чай вечерами и рассказывать о том, как прошёл день. Не смеяться и не поджимать губы снисходительно, морщась от неуемного восторга узнавшего нечто новое детей.

«Я хочу научиться тебя фехтовать», – пообещал Исмаэль, лёжа рядом.

Он гладил кончиками пальцев мой живот, а я перебирала его волосы.

«К чему это мне? Или нам может грозить опасность?»

До того мечтательно и устало улыбавшийся, он сделался невероятно серьёзен, приподнялся, опираясь на локоть.

«Быть может, и ни к чему, но умеющий защитить себя человек всегда чувствует себя спокойнее. Не важно, мужчина ты или женщина. Я хочу, чтобы ты всегда была в безопасности».

Стараясь верить в то, что судьба больше не нанесет ему подлый и сокрушительный удар, он все же предпочитал все просчитать, продумать наперед, а я не видела смысла переубеждать его.

Тем более, что занятия эти превратились не столько в учебу, сколько в очередной акт любви. От того, как муж учил меня держать шпагу, от красноречивой хрипотцы, слышавшейся в его голосе, когда он склонялся к моему уху, чтобы что-то объяснить, так сладко сводило пальцы.

Выйдя на улицу, чтобы посмотреть на первый снег, я ловила его губами и вдыхала холодный воздух полной грудью, я чувствовала себя свободной, как никогда.

Еще до этого снега я оставила букет роз у дома рыжей ведьмы. Не подарила, не отправила мальчишку-конюха, потому что путь к ней мне теперь был заказан – получив помощь, не стоит тревожить Высшие силы понапрасну. Цветы я просто положила на порог, когда проезжала мимо, и хотя даже кот не вышел, чтобы принять их от меня, знала, что она догадается, от кого эта благодарность.

Теперь мы ехали по узкой, давно, казалось бы, заросшей тропе, но лошади не выглядели взволнованными. прежде чем ответить мне, Исмаэль по очереди потрепал их по гривам.

– Что ж, тогда слушай. Говорят, что эти земли полны чудесами. Что они сами по себе, безо всяких колдунов и ведьм умеют проклинать или благословлять людей, ходящих по ним. Граф, построивший поместье, принадлежащее нам теперь, был тщеславен. Первый камень он заложил, когда был уже немолод, но не потому что мечтал поселиться здесь или оставить своим детям красивый дом, а потому что желал прославиться. Он мечтал, что, глядя на творение рук его, путники будут останавливаться и любоваться, а местные побоятся даже приблизиться, чтобы ненароком не осквернить своим невежеством такую красоту. Разумеется, деньги на это строительство он забирал у крестьян. Увеличил налоги и долю урожая, которую люди должны были отдавать ему. Пока они беднели, дом хорошел.

– И земли этого не простили?

Невеселая усмешка, быстрый взгляд в ответ:

– Да. но не сразу. Они долго давали ему шанс все исправить, но граф не успел. Он умер от старости, и достроил поместье уже его сын. Он был добрее своего отца, стал помогать крестьянам. По слухам, даже ходил к той госпоже, у которой побывала ты. Никто не знает и не берется гадать, кого он увидел там и что услышал от нее, но с того дня он стал уважительнее относиться к людям. Многие думали, что положение удалось спасти, но все же молодой граф был сыном своего отца. Однажды, разъезжая по округе, он нашел кое-что. То, что в итоге его и погубило.

Впереди показалась старинная каменная стена, похожая на развалины, некогда бывшие чьим-то домом. Высокая и крепкая, но неумолимо погибающая, она захватила мое внимание настолько, что я даже не сразу поняла, что Исмаэль замолчал.

– И что же это было?

– Сейчас увидишь идем.

Привязать коней к остаткам старого, невесть когда и кем поставленного здесь низенького забора – дело не хитрое.

И нет ничего страшного в том, чтобы войти в развалины в зимних сумерках, если мой князь идет впереди и держит за руку.

Снега под ногами почти нет, как будто он специально не ложится к серому камню в последней отчаянной и бесполезной попытке сберечь его от холодов и ветров.

– Смотри, Верена. Вот что нашел граф.

Не понимая, куда должна обратит свой взор, собираюсь переспросить, но замираю.

Внизу, у самой земли, еще совсем-совсем маленькая… Роза. Юная, едва родившаяся, но уже цветущая.

– Что ты видишь? – Исмаэль не обнимает, но стоит так близко, ласкает дыханием висок, и я неверяще и робко улыбаюсь, понимая, что смотрим мы на одно и то же.