Там, где цветут розы

4.

Пламя не солгало. И в этом тоже она оказалась права.

Чистое, яркое, доброе, согревшее нас обоих, но не обжигающее, оно поселилось в его руках, волной горячей дрожи прокатилось по моему телу.

Исмаэль был так нежен, что мне хотелось плакать.

Первым делом он не сорвал с меня платье, но сбросил прямо на пол свой халат, позволил мне увидеть себя почти обнаженным. Рассмотреть очертания тела под рубашкой и вспыхнуть от неминуемого стыда.

Вот только коснуться его почему-то оказалось нестрашно.

Первое удивление схлынуло, и вдруг так просто стало – положить ладонь на его живот, осторожно провести выше.

Он был совсем другим наощупь.

Мужское тело отличалось от женского не только внешне, и, не имея возможности, да и не стремясь касаться кого бы то ни было до него, князя я трогала с любопытством ученого, гладила осторожно, как пришедшего в руки зверя, но уже без страха. Как если бы он вслух дал мне на это позволение.

Матушка говорила, что все в браке должно быть чинно и правильно. Что отданная мужчине женщина обязана стать усладой для его глаз и надежной соратницей. Что, впервые оставшись перед своим мужем обнаженной, я не должна бояться, потому что он имеет право и должен владеть мной.

Заливаясь краской и злясь на эту немыслимую откровенность, я просила ее прекратить, потому что не хотела даже думать о том, что мне придется отдаться кому-то в обмен на спасение семьи от позора.

Теперь же, пользуясь тем, что в наш с князем брак с самого начала сложился не так, как было положено по канонам, я осмелилась раздеть его первой. Медленно стянуть рубашку и бросить ее на пол к халату. Замереть, а потом провести кончиками пальцев по вязи из рубцов и шрамов на правом предплечье.

Страшная скорбная печать, оставленная тем пожаром.

Слуги вынесли из огня его детей, а он вытаскивал старого истопника, у которого не хватило бы сил выбежать из дома самостоятельно. Девочку-кухарку, испугавшуюся так сильно, что не могла двинуться с места. Именно она рассказала мне. О том, как отчаянно он боролся. О том, как он даже не кричал, а выл от горя, когда княгиня погибла на его глазах.

Позволить мне накрыть этот шрам ладонью, а после коснуться его губами – знак высочайшего доверия.

Совсем не время думать, в какой момент и чем я его заслужила.

Узлы из плоти – как таинственная колдовская вязь. Благословение, пришедшее в награду за мужество, с которым он пережил самое страшное проклятие.

Любил ли он свою первую княгиню?

Девочка-кухарка сказала, что да, всем сердцем.

И все же теперь он смотрит на меня и видит не ее тень, не замену, не развлечение.

Пропускает мои волосы между пальцами, позволяет им струиться золотисто волной.

Медленно и осторожно тянет ленту, на которую зашнуровано платье, и тут же касается губами – россыпь поцелуев по шее, плечам и ниже.

Отвлекает, чтобы я не успела испугаться.

Ласкает так, словно не знает, где хочет коснуться в первую очередь.

Атлас и кружево падают к ногам, и мне хочется зажмуриться, но отнюдь не от стыда.

Кажется, все тело напряжено, как струна, и готово петь так же.

Опускаю глаза, чтобы не пропустить ни одной минуты, и все же выдыхаю изумленно, потому что грудь кажется непривычно тяжелой, и соски отвердели, как если бы в комнате было холодно.

А Исмаэль по-прежнему не торопится. Обводит контур костяшками пальцев, выдыхает слишком резко, а глаза делаются из серых темными, похожими на грозовое небо.

«Ну же, смелее», - хочу сказать ему, но голоса почему-то нет.

Он понимает. Все-таки слышит без слов и берет за плечи, привлекая ближе. Наконец касается кожей кожи, склоняется и обжигает, наконец, не взглядом, а дыханием.

Замирает, услышав мой новый стон, но не отстраняется, задерживается на правом соске губами.

Тут же целует другой, и, хватаясь за его плечи, я чувствую, что уже готова с ним на что угодно.

Засмеяться, когда он подхватывает на руки.

Раскинуться перед ним на постели, позволяя ему смотреть и разглядывая его в ответ так смело.

Не стыдно, не страшно, только прирученное им пламя не дает дышать, иссушает весь воздух, заставляет хвататься за него так отчаянно.

Словно всю жизнь шла именно к этому.

Его жесткие темные волосы под рукой – так удобнее держаться за него, когда он без малейшего сомнения целует мое колено.

Так пылко. Так восхитительно.

Этой нерастраченной, но подаренной мне полностью нежности так много, что в ней остается лишь раствориться, забыть обо всем и просто наслаждаться – и ею, и возможностью ласкать его в ответ, узнавать, пробовать на вкус.

Снова задрожать, когда он все же касается так откровенно. Так, что краска заливает даже шею.

А Исмаэль смеется. Смотрит в лицо, и чудится, что даже в его зрачках теперь танцует наше пламя.

– Хочу, чтобы ты это запомнила.