Там, где цветут розы

3.

– Почему ты так решил?

Впервые обращаюсь к нему на «ты», и, должно быть, поэтому мой собственный голос дрожит.

Князь делает ещё один шаг, снова останавливается, словно принимает меня за мираж.

– Ты уехала, не прощаясь, не взяла ни провизии в дорогу, ни денег. Так уходят от ненавистных мужей. Я гадал, почему ты сделала это ночью. Да ещё в такую ночь…

Он умолкает, и кажется, что силы у него кончились, но это совсем не страшно. Так правильно, потому что пришёл и мой черёд быть сильной.

– Я полагала, что ты не успеешь заметить моего отсутствия, – приближаюсь к нему сама, неслышно ступая босыми ногами по ковру и не чувствуя даже мягкости ворса.

– Я и не заметил бы. Но пламя в камине.

Исмаэль не двигается, только обжигает взглядом.

Начинает понимать?

Как восхитительно и сладко оказалось назвать его просто по имени. Пусть даже пока про себя.

– А что оно?

– Оно танцевало. Сегодня точно неспроста.

Мы стоим вдвоём в тишине его спальни и вольны говорить как угодно, но отчего-то оба почти шепчем.

И не понять, почему каждый новый вдох даётся мне с таким трудом.

Понимание бесповоротности момента?

Чувство собственной нужности, которого я никогда не знала?

Из-за меня он не мог и не хотел засыпать. Застыв от боли, отчаянно пытался понять и простить… Или же лелеял тайную шальную надежду?

Неужели ли же так легко поверил, что за его помощь, доброту и щедрость я заплатила столь чёрной неблагодарностью, сбежала, не прощаясь.

– Ты будешь смеяться, если я расскажу.

Новое «ты» даётся так просто. Как будто огромный камень, лежавший на моей груди, вдруг пошёл трещинами и прямо сейчас рассыпался в пыль.

– Расскажи. Мне понравилось смеяться с тобой. Мы так редко это делаем.

Он кладёт руку на моё обнажённое плечо, и по коже бегут мурашки.

Ладонь тёплая. И жест… даже не случайный, нет. Князь будто бы и сам не заметил.

Мы и правда лишь раз смеялись вместе. В начале лета, когда приехали сюда. Княжна Тайра и княжич Тимион нашли котёнка, почему-то одного.

«Я думаю, он осиротел, папа», – сказала княжна так серьёзно, что у меня сжалось сердце.

Её десять весен и двенадцать – её брата…

Они уже понимали достаточно, чтобы котёнок немедленно был взят в дом.

Глядя на то, как бережно Исмаэль несёт его, я подумала, что князь не может быть плохим человеком.

До самого вечера сытый котёнок спал, а после принялся бегать по гостиной, играть и прыгать, переворачиваясь в воздухе через себя. Наблюдая за ним, мы смеялись всё вместе: я, князь и его дети.

Они так хорошо меня приняли…

И котенок, уже слегка подросший, хоть и не был таким завораживающе пушистым и большим, как виденный мною сегодня кот, стал если не душой давно пустовавшего дома, но точно добрым знаком.

– Ездила к ведьме. Ты знаешь, что в деревне неподалеку живут женщина, чьи слова всегда сбываются?

– Я слышал об этом. Говорят, она ужасная старуха. Как ты не побоялась?

– Она молода и прекрасна. Когда встретишься с ней, ты сам увидишь. Правда, говорить об этом не следует, потому что там никто не поверит.

– Неужели, ворожба на местных? Я слушал, что колдуньи творят её, чтобы люди не видели их лица.

– Она сказала, что у каждого своя правда. Каждый видит то, что хочет и может увидеть.

– А что еще она сказала тебе?

Он склоняется ближе, то ли пытаясь разглядеть что-то в моих глазах, то ли просто наслаждаясь моментом пьянящей близости.

Чудится, что мы оба вот-вот воспарим. Что стоит только захотеть и позволить себе, и надобность в словах отпадет вовсе – мы прекрасно поймем друг друга без них.

Такой стойкий и благородный князь все еще не смеет – боится поверить, боится спугнуть – и самое страшное я делаю за него.

Не пристало женщине, даже законной жене, предлагать самой, и все же подаюсь вперед, осторожно касаюсь его губ своими губами.

Кажется, что прыгнула в ледяную воду с обрыва – и жар, и холод ,и колени подгибаются от того, как близко мы друг к другу.

Пальцы Исмаэля сжимаются на моем плече крепче.

Он замирает, задерживает дыхание.

Ждет, что я убегу?

Хочет оттолкнуть?

Или, напротив, с трудом сдерживается от того, чтобы отпустить себя на волю?

– Верена…

Единожды попробовав обратиться ко мне на «ты» через неделю после свадьбы, он вернулся к привычному «вы» так стремительно и просто – понял, простил, не настоял.

Вот так просто, по имени, он тоже назвал меня впервые, и я вдруг поняла, что улыбаюсь – все еще смущенно, и губы дрожат, но искренне, легко, счастливо.

– Не имеет значения, что именно.

Ему уже и не нужен ответ.

В этой ли глухой и дождливой колдовской ночи дело, или в чем-то еще…

Просто чувствую, знаю: ему уже не нужны никакие ответы.

Нужен легкий травяной запах с моих волос. подтверждение собственного права погладить мою кожу кончиками пальцев – пока еще осторожно, давая шанс отступить.

Вторая его рука, до сих пор безвольно опущенная, ложится мне на спину, поднимается выше, и, ощущая это тепло через тонкое кружево, я почти задыхаюсь. Немного запрокидываю голову, чтобы продолжать смотреть ему в лицо.

Молчит.

Сказать снова нечего, да и незачем, когда кажется, что даже сердца бьются в такт.

Его первый… Нет, уже второй, если считать то первое прикосновение к моему плечу вечной… Не важно.

Этот поцелуй, теплый и легкий, приходится не в щеку, но чуть выше, под самым ухом.

Еще один – в подбородок.

За этим мягким и бережным теплом таится то самое пламя – танцует, извивается, разгорается ярче, предчувствуя, что его вот вот отпустят на свободу.

Испепелит или подарит жизнь?

Не хочу больше думать, не желаю сомневаться.

Не потому что она пообещала, а потому что рассказала мне, помогла облечь в слова чувства, которые меня пугали.

Вместо этого обвиваю шею своего – теперь точно своего! – князя, прижимаюсь к нему так крепко, как ни к кому не прижималась прежде, и с губ все же срывается короткий изумленный стон, когда его руки сжимаются на моей талии крепче.