Товарищ "Чума"#11

Глава 15

Ледяное озеро Коцит сияло внизу, как гигантское зеркало, разбитое застывшими волнами. Лёд был не просто льдом — он казался живым, дышащим, испещрённым трещинами, из которых сочился тусклый багровый свет, словно под его толщей тлели негасимые угли Преисподней.

А в центре этого ледяного плена, словно черная жемчужина в оправе из хрусталя, возвышались величественные чертоги Люцифера. Замок Падшего был высечен из чёрного базальта и обледенелого адаманта, его башни вздымались к низкому, свинцовому небу девятого круга, увенчанные острыми, как кинжалы, шпилями.

На вершине самого высокого шпиля вместо флага красовался так называемый «сигил Люцифера» — герб и одновременно печать короля Ада. Еще в своём родном времени — в будущем, я читал, что толкование этого знака — весьма запутанное, так как он содержит в себе целый ряд скрытых аллюзий, доступных для понимания лишь специалистам по геральдике.

Но, как ни странно, я легко сумел вспомнить, что направленные вверх треугольники обозначали мужское начало и силу разума, в то время, как больший треугольник, ориентированный вниз, символизировал женскую составляющую адского владыки — демоницу Лилит.

Часть перевернутой пентаграммы олицетворяла стремление к высшим, тайным знаниям, а перекрестье линий с ромбом символизировали единство тела и духа. Знак «V», расположенный внизу, обозначал победу и само понятие утренней звезды — Венеры, которая во все времена являлась олицетворением Люцифера в религии.

Использовался этот знак преимущественно в магической практике отпирающих печатей. С его помощью было возможно подчинение сильнейших демонов, познание самых потаенных и сокрытых от человеческого глаза и разума знаний, а также сотворение множества сильных заклятий.

Этот знак, в то же самое время, являлся очень часто непосредственным символом посвящения в самые глубокие тайны колдовства. Тройственная сила жизни без права входа в жизнь — запертая Богом, но с правом оголять пороки и ничтожить бессмертную человеческую душу.

Как на самом деле обстояли дела с этой «печатью Люцифера» в этом мире, я мог только догадываться, да и то с допуском плюс-минус километр. Поэтому я выбросил эти мысли из головы и продолжил пялиться на стремительно приближающийся замок повелителя Ада.

Стены чертогов Сатаны, покрытые инеем, переливались синевой и кровавыми отсветами даже в темноте девятого круга. А вот поверхность льда подле этих стен была испещрена тёмными пятнами — вмёрзшими душами предателей, чьи лица, руки и спины торчали изо льда, словно мухи, застывшие в янтаре.

Нагльфар стремительно приближался к ледяной пустыне, и я уже различал отдельные фигуры, скованные во льду — одни были погружены по шею, другие, наоборот, застыли во льду с головой, оставив свободными руки-ноги и другие части тела.

Некоторое грешники были вморожены в лёд в позах «отчаяния», словно они потратили все силы, пытаясь вырваться из ледяных оков. Иные — перенесли заточение во льду Коцита на первый взгляд с достойным спокойствием… Однако, это спокойствие было лишь видимым.

Мне казалось, что их «мысленные» крики, застывшие в вечном молчании, витали прямо в воздухе, сливаясь с рёвом падающего огненного водопада и вгрызаясь мне в мозг. Только их никто не слышал, кроме меня.

Мы приближались, и теперь я различал еще больше ужасающих деталей: к вратам замка вел узкий и извилистый путь. Он был выложен не камнем, не деревом, а телами грешников, вмёрзшими в лёд так, что их спины и руки образовывали ступени. Некоторые бедолаги ещё шевелились, их пальцы скреблись по поверхности, но никто не мог освободиться.

Сами же врата были огромными, чёрными и украшенными барельефами падших ангелов. Их прекрасные некогда лица были искажены вечной мукой и злобой, а величественные ангельские крылья — нещадно изломаны.

— Друзья! Приземление будет жёстким! — предупредил Черномор, стиснув зубы — ему приходилось весьма несладко.

Корабль дрожал, его магические руны пылали синим огнём, замедляя падение, но остановить нас полностью, похоже, у капитана не получалось.

Нагльфар врезался в лёд с оглушительным треском. Корпус судна затрещал, но выдержал удар, заскользив по гладкой поверхности. Он несся, постепенно замедляя ход и разбрасывая ледяные осколки по сторонам, пока мы не остановились в облаке сверкающей ледяной пыли.

Тишина. Только лёгкий звон оседающих льдин нарушал мёртвую тишь девятого круга. Я поднялся с палубы, отряхивая с себя иней, и огляделся. Мы стояли посреди бескрайнего ледяного поля. Вдалеке, в самом центре озера, возвышался замок Люцифера. Вокруг него клубился морозный туман, а в воздухе висел тяжёлый, гнетущий холод, проникающий до костей.

— Чертоги Люцифера… — прошептал Каин, тоже поднявшийся на ноги после падения. — Мы на месте.

— И как нам туда попасть? — спросил я, чувствуя, как холод уже проникает в кости.

Черномор усмехнулся, вытирая со лба выступивший пот:

— А вот так!

Он рванул штурвал на себя, и паруса Нагльфара наполнились ветром. Корабль содрогнулся, резко дернувшись вперед. Сначала судно пошло юзом по скользкой поверхности застывшего Коцита. Затем Нагльфар выровнялся, скользя по поверхности льда, как легендарный корабль-призрак. Лёд трещал под килем, оставляя за собой глубокие борозды.

Ледяное поле трещало под тяжестью Нагльфара, местами даже прогибаясь и шевелясь, будто живое. Но судно неслось вперед, подгоняемое адским магическим ветром, а я, цепляясь за борта, чувствовал, как проносящийся морозный воздух с каждой секундой становится всё гуще и осязаемее.

Путь к замку оказался кошмарным — вмороженные в лед грешники содрогались, когда корабль скользил прямо по их телам, отрывая руки, ноги, а то и головы. Но эти «препятствия» не могли помешать нашему движению. Их глаза — широко раскрытые и полные немого ужаса — следили за движением судна, но ни один из них не мог изрыгнуть проклятия.

Один из грешников — человек с проваленными щеками и вмёрзшими в лёд волосами уставился на меня с такой ненавистью, что даже окружающий мир на секунду потемнел, настолько материальной оказалась его непомерная злоба. Тьма рассеялась так же внезапно, как и нахлынула, но ощущение ледяного ненавистного взгляда еще долго не отпускало меня.

Мы мчались среди этого мерзлого ада, и чем ближе становился замок, тем сильнее лед вокруг нас «оживал». Сквозь его мутную толщу просвечивали призрачные силуэты — тени тех, кто был погребен здесь навечно. Их торчащие изо льда промороженные руки, словно ветви мертвых деревьев, скрипели, пытаясь ухватиться за киль корабля, будто хотели утащить нас с собой в глубину этого ледяного ада.

Но Нагльфар несся вперед, как проклятый, как приговор, как неумолимая кара, от которой не скрыться. Его киль рассекал лёд с сухим треском, словно раздирая плоть самой Преисподней. Судно, разогнавшееся до безумной скорости, уже не могло остановиться. Корпус скрежетал, а лёд крошился под нами.

В последний момент Черномор резко повернул штурвал, и корабль, поднявшись на гребне ледяной волны, буквально выехал к вратам замка — чёрным, как грех, высеченным из камня, который не знал солнца с момента падения взбунтовавшихся ангелов с Небес. В створах ворот кроваво мерцал знак — та самая «печать Люцифера», только здесь, в самом сердце его чертогов, она была не просто символом. Она «жила».

Тусклый багровый свет пульсировал в ее центре, словно сердце, линии сигила медленно «текли» и переплетались, словно змеиное кубло. Едва я на неё взглянул, как в висках застучало, словно у меня резко подскочило кровяное давление. Как будто чья-то чужая воля решила проникнуть в мой разум, прочесть мои мысли, раскрыть все мои тайны.

— Не смотри на сигил! — рявкнул Каин, хватая меня за плечо и резко отворачивая.

В тот же миг Нагльфар рванул вперед с такой силой, что несколько грешников, вмёрзших в лёд у самых врат, взорвались осколками ледяной плоти. Корабль врезался в массивные ворота, сотрясая их, но они не поддались — лишь раздался оглушительный звон, будто ударили в гигантский колокол.

Чёрный металл затрещал, барельефы падших ангелов зашевелились, изгибаясь в муке, и между створками показалась тонкая кровавая щель. Огненный свет хлынул наружу, смешиваясь с ледяным туманом, и в нём замелькали тени — высокие, изломанные, с распростёртыми крыльями, словно сломанными веерами.

Мы замерли, вперившись в эту щель, из которой сочился жутковатый полумрак. В воздухе запахло серой и гниющей плотью, а в ушах зазвучал низкий, почти инфразвуковой гул — будто само пространство стонало от нашего вторжения.

Тени у ворот удлинялись, их контуры дрожали, как пламя. Вот одна из них резко дёрнулась, и я увидел глаза — не просто тёмные пустоты, а горящие, как расплавленная сталь, пронзительные и бездонные. В них читалась не просто злоба — а презрение, древнее, как само время.

— Презренные людишки… — Донесся шёпот этой твари, пробирающий до костей. — Вы пожалеете, что осмелились явиться сюда… Даже смерть не принесёт вам освобождения!

— Успокойся, Бафомёт[1]! — Упырь вышел вперёд и поднял руку, приветствую одного из князей ада. — Ты меня не узнаёшь, страж ворот?

Тень замерла. Огонь в ее глазах вспыхнул ярче, как будто вспоминая что-то забытое.

— Каин? — изумленно прошипел Бафомёт. Его свистящий шёпот превратился в гул, сотрясший даже лёд под судном. — Ты осмелился вернуться? После того, что натворил? После бегства в тени, как крыса?

Бафомёт шагнул вперёд, и ворота распахнулись шире. Лед под его копытами почернел, покрываясь паутиной трещин. Его призрачная фигура превратилась в огромного сгорбленного демона с рогами, изогнутыми, как у горного барана, и кожей, покрытой глубокими «морщинами», из которых сочился тусклый огонь.

Тело — мускулистое, будто высеченное из гранита, дышало такой неестественной и дикой мощью, которой не могло быть у простого смертного. Кожистые крылья, когда он их расправил, напоминали чёрные паруса корабля-призрака — в многочисленных прорехах, но всё ещё способные нести своего хозяина. Да и когти на них были будь здоров!

— Я не бежал, — холодно ответил Упырь, не отводя взгляда, — я был изгнан. По твоему же приказу, чтобы не чинить раздора и кровопролития среди князей Ада? Или ты уже забыл, как гнал меня до самого Лимба[2]?

Бафомёт недовольно фыркнул, и из его мясистых ноздрей вырвались струйки серы.

— Твои слова не дороже дерьма с восьмого круга[3]! Ты бежал, когда твой план… или план твоей долбаной мамаши — Лилит, провалился! Вы хотели ввергнуть в хаос саму Преисподнюю! Ты хотел стать равным нам — Князьям Ада! — Он топнул копытом, и нас обдало ледяным крошевом. — И теперь ты возвращаешься? — Его голос стал ледяным. — Ты совсем, что ли, страх потерял?

Каин не дрогнул. Его бледное лицо оставалось неподвижным, но в глазах вспыхнул тот самый огонь, который когда-то заставил дрожать даже князей Преисподней.

— Страх? — Он усмехнулся. — Ты прав, Бафомёт — я его потерял. Но, не потому, что слаб и жалок. А потому, что теперь мне нечего терять…

Демон дико зарычал, и из его пасти вырвался клуб дыма, пропитанного адской вонью. Глаза вспыхнули, как раскалённые угли, и на мгновение показалось, что даже лёд под его ногами загорится от этого взгляда. Но упырь не дрогнул. Он сделал шаг вперед, и его тень, неестественно длинная и зловещая, упала прямо на кровавый символ в центре ворот.

— Я пришёл не воевать, Бафомёт! — хрипло произнёс Каин. — Я пришёл говорить! С Ним!

Неожиданно повисшая тишина давила на мозги тяжелее свинцового неба Преисподней. Даже ледяной ветер, пронизывающий девятый круг, замер. Бафомёт медленно наклонил голову, словно к чему-то прислушиваясь.

— Он не принимает! — прошипел демон. — Ты навечно лишён права на встречу с Ним.

— Право? — Упырь вскинул руку, и в ладони его вспыхнула тонкая, как нить, серебряная цепочка, на конце которой висел крошечный кристалл, мерцающий изнутри почти живым светом. — А как тебе это?

Бафомёт замер. Даже его дыхание, гулкое и горячее, стихло.

— Где ты это взял? — прошептал он, и в его голосе впервые прозвучало что-то, похожее на страх.

— Разве это так важно? — вопросом на вопрос ответил Каин.

Он поднял кристалл выше. Свет его вспыхнул ярче, и в тот же миг кровавый «сигил Люцифера» на воротах замка странным образом среагировал на этот свет. Линии, казалось, дрогнули, как живые, а затем замерли. Пульсация в центре «печати» замедлилась, словно чьё-то невидимое сердце замерло от узнавания.

— Этого не может быть… — прохрипел Бафомёт, пялясь на сигил во все глаза.

— Может, — тихо, но с ледяной уверенностью в голосе произнес Каин.

Кристалл в его руке пульсировал в такт с ослабленным сердцебиением печати, словно между ними проснулась древняя связь, забытая всеми. Воздух замер, даже тени в проёме ворот застыли, словно демоны тоже затаили дыхание. Бафомёт отступил на шаг.

— Ты… — он прошипел, и в его голосе больше не было ни гнева, ни насмешки, только ужас, глубокий и древний. — Ты осмелился дотронуться до Сердца Утренней Звезды?

Каин не ответил. Он просто смотрел на демона, и в его глазах отражался свет кристалла, который во всём Аду никому не под силу было потушить.

— Что это? — прошептал я.

— Молчи, смертный! — рявкнул Бафомёт, но уже без прежней уверенности. — Ты не понимаешь, что ты видишь! Это — фрагмент Его первородной Сути, утерянной в момент Падения! Капля, не больше…

— Но даже капля Его первоначального Огня может повергнуть Ад в прах, если она зажжётся в руках того, кто знает, как её пробудить! — припечатал Каин. — А я знаю!

Я отшатнулся, чувствуя, как по коже бегут мурашки, а сама реальность вокруг начинает трещать по швам. Кристалл в руке Каина больше не казался просто светящимся камнем — теперь он пульсировал, как живое сердце. И с каждым его «ударом» весь девятый круг наполнялся странным звоном, словно где-то в глубинах бытия звонили колокола, запущенные ещё до сотворения мира.

— Остановись, безумец! — заревел Бафомет, а остальные демоны завыли ему в унисон.

А я наконец-то, понял, что низверженный Люцифер не просто потерял Небеса. Он лишился своей прежней Сути, своего первородного Света. И капля этого Божественного Огня Творения, способного пробудить в Повелителе Ада нечто, что даже сами князья Ада боялись пробуждать, навечно застыла в кристалле.

— Ты не посмеешь! — продолжал хрипеть Бафомёт. — Да и не сможешь! Ты всего лишь смертный, пусть и во втором поколении. Ты — ничто. Дитя Лилит! Ты тоже отродье Тьмы, а не Света!

— Да, всё так, — спокойно произнёс Каин, но в его словах прозвучала такая сила, что все окружающие её почувствовали. — Но, я тот, кто отмечен Его личным проклятием! Я тот, кто еще помнит Его Имя, когда все остальные постарались его забыть. И я тоже, как и Люцифер — тот, кто Ему не поклонился… Так хочешь проверить, получится у меня или нет?

И в этот момент кристалл вспыхнул. Сигил на воротах изменился — изнутри хлынул свет, но уже не багровый, не адский, а белый, как первое утро нового и чистого мира.

Ворота задрожали. Барельефы падших ангелов закричали голосами, полными боли и ужаса.

— Нет! Потуши его! — закричал Бафомёт, закрываясь рукой от этого яркого света. — Ты ведь тоже издохнешь, Каин!

— Плевать! — пожал плечами упырь. — Этому миру всё равно ничего не осталось…

[1] Бафоме́т — философский, алхимический, эзотерический символ, аллегорическая фигура. Изображался в антропоморфном виде, содержащим в себе неортодоксальные элементы, связанные с гностическими учениями. Е. П. Блаватская утверждала, что «эзотерически и филологически это слово никогда не означало 'козёл», ни даже что-либо столь вещественное, как идол.

В процессе против Ордена тамплиеров в 1307 году используется в качестве имени одного из сатанинских божеств, которому, согласно расследованию инквизиции, поклонялись на тайных ритуалах рыцари. Исторически подтвердить или опровергнуть обвинение не представляется на данный момент возможным. В Бафомете священники увидели самого дьявола и обвинили тамплиеров в ереси, после чего глава ордена Жак де Моле и всё его руководство были сожжены на костре, а остальные сбежали.

[2] Лимб (лат. limbus — рубеж, край, предел) — термин, использовавшийся в средневековом католическом богословии и обозначавший состояние или место пребывания не попавших в рай душ, не являющееся адом или чистилищем.

Согласно представлениям о лимбе, в нём пребывают души тех, кто не заслужил ада и вечных мук, но не может попасть в рай по независящим от него причинам. Считалось, что в лимбе пребывают души добродетельных людей, умерших до пришествия Иисуса Христа (limbus patrum — лимб праотцов, то есть античных праведников), а также души некрещёных младенцев (limbus puerorum — лимб младенцев). Понятие о лимбе широко распространилось в западном богословии, начиная с XIII века.

В «Божественной комедии» Данте лимб — это первый круг ада, где вместе с некрещёными младенцами пребывают добродетельные нехристиане — философы, атеисты, поэты и врачи Античности, а также герои языческого мира.

[3] Согласно Данте на восьмом круге ада во второй злопазухе томятся льстецы, погруженные в «кал зловонный».