Тренировочный День 11

Глава 10

Глава 10

Кабинет главного врача слегка напоминал музей — просторное помещение с высокими потолками. В центре — массивный письменный стол из тёмного лакированного дерева, на столе громоздились канцелярские папки серого картона с надписями синей ручкой «Дело номер…» и проставленными в уголках печатями.

Тут же -неизменная телефонная трубка бежевого цвета, подстаканник с граненым стаканом в котором неожиданно торчали ручки и карандаши, расписание чьих-то дежурств на толстой бумаге, перекидной настольный календарь. Вдоль стены книжный шкаф, сквозь стёкла, видны подшивки приказов, журналы «Здоровье», «Наука и Жизнь», на стене висят портреты Авиценны и Павлова, над ними — обязательный портрет Владимира Ильича. Чуть в стороне поблёскивает стекло запертого шкафа — в нем грустная экспозиция: банки с формалином, где плавает что-то совсем неудобоваримое. Рядом — учебные пособия и награды диспансера — кубки, медали грамоты. На одной из грамот написано «команде Колокамского Психоневрологического Диспансера за III место на ежегодной городской спартакиаде Дружбы Народов».

На краешке стола лежит большая коробка шоколадных конфет «Золотой Якорь», стоит пузатая бутылка с янтарной жидкостью.

— И все-таки я решительно не понимаю как такая ослепительная муза может существовать в этом бренном мире, да еще и в нашем городе! Раиса Валерьевна, что мне теперь делать со своим сердцем? Оно безутешно! Увы мне! Что же может утешить бедного странника, плывущего по миру в поисках толики любви? — звучит голос в недрах кабинета.

— Сковородка. — отвечает Раиса Валерьевна, стройная и подтянутая в своем белом халате и шапочке на голове: — вам Виктор Борисович поможет только сковородка. И успокоительные в лошадиных дозах.

— Это совет профессионала, без сомнения. — кивает головой Виктор: — сковородка я так полагаю — с размаха? Если операцию будете осуществлять вы лично, Раиса Валерьевна, то я не против. Я прямо-таки за. Видите, насколько я отчаялся в поисках телесного контакта с вами, что готов терпеть удары! В том числе удары судьбы. Я уже рассказывал вам про метеорит?

— У вас, Виктор Борисович явные отклонения. Вам бы курс седативных пропить. — укоризненно качает головой женщина, сидящая напротив: — за конфеты и коньяк спасибо конечно. И за то, что Комбинат нас под свое шефство берет — тоже спасибо. Правда обычно такие большие предприятия берут под свое крыло более… веселые заведения. Детские садики там или колхозы что фрукты выращивают. Таких как нас опасаются и стараются подальше держаться.

— Ну что вы, Раиса Валерьевна. Люди, страдающие от психоневрологических расстройств такие же советские люди, как и мы с вами и тоже нуждаются в помощи. А у вас вон, забор некрашеный и беседка покосилась. Ну и самое главное… уверен, что у вас тут очень трудная, морально и физически напряженная работа. Вам просто необходим полноценный отдых и путевки в ведомственный санаторий Комбината в Крыму — это лишь малая часть того, чем общество вам обязано.

— Надеюсь вы понимаете, Виктор Борисович что я не могу достать вам… препараты? Только по рецепту. — идеально выщипанная бровь чуть поднимается: — у нас строгая отчетность.

— Побойтесь бога, Раиса Валерьевна! — всплескивает руками Виктор: — какие препараты⁈

— Тогда я решительно не понимаю, что понадобилось лучшему тренеру области, человеку про которого написали статью в «Советском Спорте» в моем кабинете с коробкой конфет, бутылкой армянского коньяка и путевками в санаторий. — наклоняет голову женщина в белом халате: — только не говорите мне что вам понадобилось вот это дряхлеющее тело. Что вы будете делать если я вдруг соглашусь?

— Еще раз побойтесь бога Раиса Валерьевна! Какое это «дряхлеющее тело»? Вы в великолепной форме! А какие у вас ноги… кстати, я уже упоминал что быть тренером — это тоже своего рода искусство? И сейчас я… — он неопределенно шевелит пальцами в воздухе: — хочу прикоснуться к одному из самых совершенных творений эволюции! Я умею делать массаж. Всего тела. Нет, серьезно. Вы наверняка сильно устаете на работе…

— И что я скажу своему мужу, когда у меня дома появится молодой, подтянутый тренер-массажист? — глаза Раисы Валерьевны смеются, в них мелькают веселые искорки, но она пытается сдерживать улыбку.

— Вам вовсе не обязательно рассказывать об этом мужу. Пусть это будет нашей маленькой тайной. — выдыхает Виктор, улыбаясь в свою очередь: — я не расскажу своей жене, вы своему мужу и все будет просто замечательно.

— Вы женаты? — идеально выщипанная бровь поднимается вверх еще на два миллиметра.

— Увы, пока нет. Как я могу быть женат, если все такие женщины как вы — заняты? Повезло вашему мужу. — разводит он руками: — но если бы я был женат, то сохранил бы вашу тайну.

— Мою тайну⁈

— Вашу. — кивает он головой: — впрочем не будем об этом. Я готов принести в жертву свою репутацию и сделать это прямо на вашем столе. Дверь запирается?

— Вы невозможны, Виктор! — на лице Раисы Валерьевны наконец появляется широкая улыбка: — все, все, хватит. Я уже поняла, что вы чертовски обаятельны и когда одним осенним вечером мне будет особенно одиноко — я наберу ваш номер. Но уж тогда — попробуйте только убежать! Знаю я вас, мужиков!

— Эти слухи преувеличены. Несмотря на то, что я тренер и учитель физкультуры, бегаю я отвратительно.

— Все хватит меня смешить. — машет рукой женщина в белом халате: — Вить, ты скажи прямо чего тебе надо. Не обязательно было вот так… из-под печки в три коленца. Говори с чем пожаловал… физкультурник. Натворил чего и спрятаться надо на время? Могу диагноз «шизофрения» поставить, но потом на всю жизнь клеймо будет. Если выбора совсем нет, то ладно. Палату выделю, вот только никаких прогулок по городу, поймают — ко мне вопросы возникнут. Полгодика помаринуешься, выйдешь. Выкладывай чего натворил? — она откидывается в кресле и прищуривается, глядя на него: — слышала у тебя в команде несовершеннолетние есть? Судя по твоему поведению у тебя явный приапизм… соблазнил ее?

— … а? — поперхнулся воздухом Виктор: — Раиса Валерьевна⁈

— Ага, вот и истинные реакции пошли. — кивает головой Раиса Валерьевна: — вряд ли ты кого изнасиловал, ты же по натуре Дон Жуан и игрок, ты грубой силой пользоваться не будешь, тебе нужно чтобы плод сам тебе в руки упал и умолял его съесть… ага. Плюс ярко выраженный комплекс защитника. К себе сам относишься пренебрежительно «со мной все в порядке», а остальных спасаешь. С тем что у тебя в команде полно молодых и красивых девушек — считаешь нужным их защищать. Значит — вышел конфликт с кем-то из ухажеров? Покалечил кого? — она окидывает его взглядом: — физически крепкий, судя по взгляду — уверен в себе, способен на насилие, знаешь и умеешь как делать людям больно. Циничен в достаточной мере чтобы спрятаться в «дурке» пока идет следствие.

— А вы опасный человек, Раиса Валерьевна. — говорит Виктор: — даже не знаю как после этого я вам массаж буду делать. Мне страшновато даже.

— Мужчины должны преодолевать свой страх, не так ли? — усмехается она: — так что? Когда тебе палата нужна? Диагноз прямо сейчас поставим, кликну санитаров и вперед. Запакуем в смирительную рубашку пикнуть не успеешь, у меня они здоровенные, умеют с буйными справляться. Вечерком приду лично, клизму поставлю, литра два сразу, с марганцовкой, чтобы не думал, что жизнь тут малина.

— Какой сервис… поставить диагноз за десять минут беседы. — округляет глаза Виктор: — не успел очнуться, а уже в смирительной рубашке и с клизмой в заднице. Поистине таланты ваши выше неба и шире моря, уважаемая.

— Я же говорю — крепкий орешек. Так и что? — пальцы барабанят по столу: — будешь запираться? Я же могу и согласится на твои непристойные предложения, тренер. Потом бежать будет некуда, я тебя везде достану. — на лице у Раисы Валерьевны снова появляется улыбка.

— Видимо вот именно тут мне и должно было стать страшно. — кивает Виктор: — но нет. Увы, но я искренне влюблен в вас и жажду объятий, слов любви, сладких поцелуев, сплетения ног и готов пастись среди лилий, пусть даже это будет последнее что я сделаю в этой жизни…

— Упрямый. — вздыхает женщина в белом халате, ее взгляд неуловимо меняется, а в голосе появляется сталь: — ладно, уговорил. Выслушаю. То, что выполню — не факт. Но выслушаю. Чего там у тебя?

— Есть у вас санитар один. Васильев, — говорит Виктор, придвигаясь чуть ближе к столу: — он сожительствует с некой Светланой Тереховой. У Светланы есть дочка Оксана, которая в школе учится, восьмой класс.

— Таак. — прищуривается Раиса Валерьевна: — мне уже не нравится куда этот разговор клонится. Продолжай.

Здание администрации психоневрологического диспансера стояло немного в стороне от основного корпуса. Оно напоминало увеличенный сельский дом культуры, построенный ещё в эпоху раннего социализма — двухэтажное, массивное, оштукатуренное, с облупившейся бледно-жёлтой краской и выцветшими от солнца тёмно-красными наличниками на окнах.

Перед зданием — типовой советский двор для учреждений: чахлый газон с проплешинами, несколько клумб с перебитым кирпичом по краям, у крыльца кривенькая берёзка и пара древесных кустов, между которыми вросла лавочка из крашеных досок. Всё пространство вокруг — выложено плиткой с обвалившимися краями, кое-где торчали металлические урны на бетонных ножках с вечным окурком и парой фантиков внутри.

Дальше — ряды облетающих тополей и вязов, у подножия деревьев лежит уже опавшая листва, красного и желтого цветов. На горизонте виднелся корпус больницы с решетками на окнах, а за оградой — вечная дорожка из разбитого асфальта, ведущая к остановке автобуса, где торчит облезлый указатель с полустершейся надписью «Психоневрологический диспансер». В воздухе — терпкий запах прошлогодней листвы, влажной земли и слабого едкого дезинфектора, которым умывалось здание в особенно пасмурные дни.

Он вышел на крыльцо и огляделся. Деревья вокруг уже почти сбросили с себя листву, оставив лишь одинокие яркие пятна красно-желтого цвета, трепещущие на осеннем ветру. Подумал про тот самый лист из рассказов О’Генри, про лист, нарисованный больным художником на стекле для того, чтобы одна девочка, вбившая себе в голову что непременно умрет с последним листом — жила. Неисправимым романтиком в душе был этот Сидни Портер, человеком, который до конца верил в лучшее в людях… наверное это хорошо — видеть в людях лучшее.

— Ну что? — спросила у него Альбина Николаевна, пристраиваясь рядом: — как там?

— Все нормально. Обещала не вмешиваться. — пожал он плечами, остро жалея, что так и не научился курить. Сейчас бы выбить сигарету из пачки и поднести к лицу огонь зажигалки…

— Все-таки ты обаятельный соблазнитель, Полищук. — говорит Альбина, которая видимо читает его мысли и достает из своей сумочки пачку сигарет. Прикуривает от зажигалки, откидывает волосы назад, выдыхает вверх клуб дыма: — в этом нужно отдать тебе должное. Я тебя недооценила. Впрочем, тогда ты еще со своей Анжелой ходил и был тихой, неприметной мышкой. Стоило ей тебя бросить — ты вон как развернулся… не остановить. Скоро на международный уровень выйдешь. Кто бы знал что для успеха тебя нужно бросить.

— Все беды от женщин. — кивает он: — если бы не Ева так до сих пор в раю жили бы. Много крови, много песен за прекрасных льется дам…

— И что думаешь? — спрашивает его Альбина через некоторое время: — пока мы девчонок у твоей Арины оставили, это ладно. Я с мамой поговорила, убедила согласие на загородную поездку написать, но это два, максимум три дня. Потом что? Если РОНО узнает, что мы тут самоуправством занимаемся, — мне потом голову открутят. А мне это не нужно, у меня последний год в глубинке, мне обещали контракт в Северную Группу Войск подписать, в Польшу. В среднюю школу номер десять в городке Щецинек. Я честно тебе признаюсь, Вить, я туда всю дорогу стремилась, за границу выехать. Мне Оксану жаль конечно, но что мы сделать можем? Мама ее сделает так как отчим скажет, она запугана и в то же время — любит этого придурка. Я такие случаи видела, они там в семье могут собачиться, как угодно, а если кто со стороны влезет — так вдвоем на него кидаются.

— Подписала-таки согласие? — Виктор с уважением смотрит на Альбину: — как ты с ее мамой договорилась?

— Чего с ней договариваться. — Альбина встряхивает волосами, снова затягивается, огонек на кончике сигареты вспыхивает, она складывает губы трубочкой и выдает струю дыма: — она напуганная овечка. Я к ней просто подошла и сказала, подпишите вот тут, у нас экскурсия за город на два дня, все оплачено. Она молча подписала, представляешь? Не спросила, где девочка, что поела, во что одета, прохладно же, уже осень! Как страус, голову в землю засунула и видеть ничего не желает!

— Ну так и хорошо, нет? — спрашивает Виктор. Альбина качает головой.

— Это вопрос кого она больше боится, Вить. А больше она боится своего сожителя, этого Григория Васильева. Подписала, потому что он ей не запрещал. А как он узнает… — она пожимает плечами: — ладно если ему все равно и может даже понравится, что девчонки-подростка дома нет. Деньги не тратятся, опять-таки квартира у них однокомнатная… но если он вдруг на дыбы встанет? Тогда она нам больше ничего не подпишет.

— А ты, я погляжу, прямо знаток человеческих душ. Прямо насквозь людей видишь…

— Было бы чего. — «англичанка» стряхивает пепел с кончика сигареты: — я росла в коммуналке, Вить. Это сейчас меня девочки в школе за глаза называют «Мэри Поппинс», дескать само совершенство. Говорят, кошка, которую ты подобрал на помойке никогда не сможет наесться досыта. Вот и я… — она задумчиво смотрит вверх: — я тоже кошка, которую подобрали на помойке. Сколько бы у меня не было — мне все мало.

— Зачем? — пожимает плечами Виктор: — ты же и так красивая, Альбин. Красивая и статная, смой всю косметику и убери все твои тряпки, надень на тебя мешок из-под картошки, и ты все равно будешь красотка.

— Я тебе порой завидую, Полищук. — тихо говорит «англичанка»: — все женщины у тебя красавицы. Ты вот сейчас с заведующей разговаривал… сколько ей лет? Сорок? Сорок пять? Уверен, что ты ей комплименты свои говорил, называл красавицей и уверял что готов вот прямо сейчас… и знаешь, что самое главное? Ты в это веришь! Вот почему в твои слова верят в ответ. Ты не обманываешь женщин, ты искренне считаешь, что любишь их в этот момент. И вот почему я не собираюсь верить твоим словам и твоим комплиментам. Ты говоришь их всем.

— Что поделать, если я окружен красотой. Говорю людям правду. Прямо в лицо. Вот и тебе…

— Да, да, да. Ты как премьер-министр из пьесы Шварца «ваше величество, вы гений!». Я же с тобой год уже как вместе работаю, все твои трюки наизусть знаю. — она затягивается в последний раз, роняет сигарету вниз и раздавливает ее каблуком: — только с Оксаной меня не подставляй, ладно? Тебе как с гуся вода, ты вон из школы уволился и хоть бы что, в доверие к руководству Комбината втерся, команду тренируешь, в первую лигу вышли, про вас уже в журналах и газетах пишут. А у меня тут нет никого, понимаешь? Был этот Давид… — она поморщилась: — но ты сам видел, чем закончилось. А он тоже обещал…

— Не переживай. — Виктор приобнимает ее за плечи: — все будет пучком. Водка подешевеет, и на нашей улице грузовик с яблоками перевернется. Если что я тебя вон к нам в команду устрою. В качестве преподавателя английского. А что? Глядишь скоро на международный уровень выйдем!

— Балабол… — сказала Альбина, но руку с плеча не сняла.