Тренировочный День 11

Глава 5

Глава 5

Рашид копал. Копать было тяжело, земля в этом месте была сухая, слежавшаяся, пополам с камнями. Он обильно потел, ладони скользили по гладкому, отполированному черенку малой саперной лопаты. Наконец, не в силах больше продолжать он остановился и попробовал перевести дух, краем глаза следя за человеком, который сидел неподалеку и курил сигарету. В руках у человека, который представился как Николай — блеснуло воронение. «Тульский Токарев».

— Ты копай. — сказал Николай, глядя на него и чуть шевельнул рукой с пистолетом: — копай. Знаешь, люди делятся на два сорта. Слышал, нет? У одних заряженный пистолет, а другие — копают.

— Послушай… — сглотнул пересохшим горлом Рашид: — мы можем договориться. Нет, правда. Я все понял, никто больше твою девчонку не тронет, ну ошиблись мы, с кем не бывает…

— Копай. — на этот раз рука поднялась и Рашид заглянул прямо в черный зрачок ствола: — лучше копай, дружище. Знаешь, как тяжело копать с простреленной рукой? Или ногой.

— Конечно. — Рашид опускает голову и продолжает копать. Лезвие лопаты то и дело натыкается на мелкие камни, а он думает о том, что запустить лопатой в голову Николаю он не успеет… а даже если успеет — тот уклонится и расстреляет его в ответ. Нужно что-то придумать, времени все меньше… но что? Подкупить? Не выйдет, он уже пробовал. Этот Николай… он же явно из Конторы, ну или из другой службы, специалист. По нему и не сказать, сам по себе тихий, невысокий, внимания не привлекает, как и положено специалистам скрытого профиля. Но вот же зараза…

Рашид думает, что эта авантюра по поиску спрятанных сокровищ Салимова вышла ему боком, но кто бы мог знать? С самого начала все шло хорошо, во время кампании Андропова по борьбе с коррупцией и в рамках «хлопкового дела» он отвечал за режимный объект «сорок четыре», а если проще — следственный изолятор для особо опасных преступников, подозреваемых в коррупции. Тех, у кого были связи, кто мог подкупить как людей снаружи, так и работников внутри. Следственная группа Гдляна и Иванова требовала результатов и как именно они будут достигнуты — никого не волновало. Те, кто попадал в особый, закрытый для посещения объект под номером «сорок четыре» — полностью попадали во власть Рашида и его людей. Нет, лично Рашид не участвовал в выбивании показаний, этим занимались следователи по особо важным делам. Тот же Салимов… у него было две дочери, одна незаконнорожденная, которая потом уехала и из-за которой он сейчас и роет яму. И вторая — родившаяся в браке, Зульфия. Девушке было девятнадцать, когда отца взяли и определили в «сорок четвертый объект». Салимов держался и не сдавал никого, хотя при обыске у него дома нашли и золото, и валюту в количестве достаточном чтобы вынести ему смертный приговор. Тем не менее он не спешил покупать себе жизнь, выдавая подельников, от дачи показаний отказывался, чтобы с ним не делали. Тогда следователи нашли выход — они арестовали его дочь, вынеся той подозрение в соучастии. А самому Салимову показали, как ее ведут по двору изолятора в наручниках. И сказали, что посадят на ночь в камеру с тремя десятками уголовников. Салимов сломался. Выдал всех.

После этого он стал не нужен следователям и о нем забыли. Он так и сидел в «сорок четвертом» в одиночке, однако страстно желая спасти свою дочь от дальнейшего преследования — он вышел на Рашида. Рассказал, что у него есть припрятанные ценности. Пообещал все отдать, с условием чтобы они — позаботились об обоих его дочерях. Рассказал о второй дочери, которая вместе с матерью уехала в далекий сибирский город и поменяла фамилию. Рашид пообещал, что все сделает.

Делать он, конечно, ничего не собирался. Да и не нужно было. Зульфия, которую отпустили сразу после того, как Салимов сознался — поспешно уехала в какой-то аул и скрылась с глаз. Ее мать умерла от инфаркта еще когда самого Салимова взяли… а другая дочка — жила себе в Колокамске и в ус не дула. Кому интересны члены его семьи, когда «хлопковое дело» набирало новые обороты… в этом водовороте уже и сам Салимов перестал представлять интерес, так как выдал всех, кого мог и больше от него не было никакого толку. Дальше — суд, срок в бесконечность, гарантированно являющийся приговором и забвение.

А Рашид по наводке Салимова нашел-таки припрятанные золотые монеты и драгоценности. Задумался о том, что если есть один тайник, то должны быть и другие. Однако шантажировать Салимова больше не было возможности — его перевели в Москву, в Лефортово, для показательного судебного процесса.

И тут Рашид совсем уже решил забыть про все это, но в город приехала команда из далекого сибирского города, а в одной из игроков этой команды Тимур уверенно опознал вторую дочку Салимова, Айгулю Салимову. То есть теперь уже — Салчакову.

Тут-то ему и пришла в голову мысль о том, что она сюда не просто так приехала, скорее всего в поисках сокровищ папаши. Чего бы иначе ей в Ташкент возвращаться? И судя по всему — он был прав. Потому что у обычной девушки из обычной команды не бывает таких вот как этот Николай — ни в друзьях, ни тем более — в охране. Уж больно тот спокоен и уверен в себе.

Рашид ведь ему и «корочки» красные показал и что он — майор МВД Узбекской ССР сказал и что его искать будут и что просто так ему с рук это не сойдет, а они могут договориться и все будет хорошо… даже предлагал ему золото Салимова из найденного тайника.

А в ответ получал равнодушное «копай дальше». Что именно копать? Не нужно быть десяти пядей во лбу чтобы понять, что копает он сейчас свою собственную могилу. А умирать Рашид не хотел.

— Николай. — снова делает он попытку, продолжая копать. Про себя отмечает, что когда он не останавливается, то Николай не реагирует на его слова, слушает. Это его шанс… нужно только продолжать…

— … глупо вышло. — говорит он, стараясь не прерываться и копать: — я ведь понимаю, что не туда залез. Вижу кто ты такой. Так ты мне скажи, что так и так, операция Главка или кто там за тобой стоит? Контора? Которая Глубинного Бурения? — краем глаза он отмечает, как выражение лица Николая слегка меняется.

— Так мы же не знали. Я не знал, и парни не знали. Сразу бы сказал, мы бы и оттормозились. А я… я могу быть полезен. Ты же знаешь, что я на «сорок четверке» работаю, я могу быть очень полезен! — Рашид почувствовал, что снова начинает обильно потеть: — свой человек в «сорок четверке», твоим начальникам это нужно! Свяжись с ними, скажи, что я готов к сотрудничеству, у меня информация на всех! И по «хлопковому делу», по всем фигурантам, начиная от Рашидова и до Усманходжаева! Усманов, Музафаров, Раджабов, Камалов… даже по Чурбанову, который зять Брежнева! И… есть показания на Лигачева, Гришина, Романова, Соломенцева и Капитонова! Это же гидра, товарищ! Преступный синдикат, подрывающий силу нашей родины!

— А ты у нас значит, защитник родины, а? — усмехается Николай и гасит сигарету о ботинок. Показательно убирает окурок в портсигар: — надо полагать что и золото Салимова ты прикарманил, потому что о родине думал?

— Виноват! — тут же говорит Рашид, чувствуя, как в сердце всколыхнулась надежда. Он говорит с ним! Начал говорить — уже плюс, трудно убить человека, с которым ты разговариваешь. Нужно продолжать говорить, вовлекать его в разговор, провоцировать на диалог, а там…

— Как есть виноват, Николай-джан… — продолжает Рашид, упоминая имя собеседника. Это важно, нужно повторять и его имя, и свое, так он напоминает, что они — люди. А вот так поступать с человеком — не по-людски, верно?

— И заслуживаю самую строгую кару. Как и положено — в нашем советском суде. Готов явку с повинной написать. И… пусть эта бумага у тебя будет, вот как захочешь чтобы я сел — так и отправишь бумагу в прокуратуру. И все. А пока я могу быть тебе и твоему делу полезен — я буду. Все что угодно, Николай-джан. Может есть кто из тех, кто в «сорок четверке» сидит, кому надо жизнь облегчить? Или наоборот — усложнить? Связь с теми, кто там? Наоборот? Да я даже побег могу организовать, но только один раз, меня потом оттуда снимут. Подумай, Николай-джан, это же такая власть…

— Явку с повинной, говоришь… — его собеседник прищуривается: — ты не отвлекайся, копай давай.

— Да! Явку с повинной! И золото все отдам! А перед девчонкой твоей лично извинюсь, в ноги упаду! Был неправ, как есть неправ. Сам подумай, ну зачем тебе меня стрелять? Ну кому от этого польза? Тебе потом еще эту яму закапывать… столько мороки. А я тебе полезен буду… — Рашид внимательно следит за глазами Николая, продолжая ковыряться в земле: — или… или если тебе наоборот, компромат на следовательскую группу нужен будет — так он у меня есть. Там показания выбивали как в средние века, на «растяжку» ставили и «слоника» делали, и в камере с «активистами» запирали, у меня и свидетели есть если надо…

— Я так вижу, что ты отвлекаться начал… — Николай убирает пистолет, достает портсигар и прикуривает другую сигарету. И если бы Рашид уже не видел его в деле, то сейчас он бы рванул к нему, раскроил бы череп саперной лопаткой и…

Николай взглянул на него исподлобья и Рашид осел на месте. Не смог решиться. Пистолет в руке был скорее показателем серьезности намерений. Потому что Николай до этого легко показал свое преимущество в рукопашной схватке.

Провоцирует, подумал Рашид, сжимая черенок лопатки в руках, провоцирует. Знает, что я не успею выбраться из ямы, а если кинуть лопатку, так увернется. Он опустил руки, показывая, что не собирается нападать.

— Если ты сейчас не начнешь копать, то я прострелю тебе ногу. — спокойно говорит Николай: — а потом — закопаю живьем. Сколько уже глубина? Полтора метра? Хватит.

Рашид сглотнул. Это была даже не угроза. Николай не повысил голос, не крикнул на него, его тон не изменился. Это-то и было самым страшным.

Рашид наклонился и продолжил втыкать лезвие лопаты в каменистую почву. Еще раз и еще. В голову ничего не приходило, руки начали трястись от усталости. Еще один удар и… он отворачивается в сторону от запаха гниения, его мутит и выворачивает. Смотрит вниз, под ноги. Падаль. Кошка… или собака? Но… почему так глубоко зарыта?

— Что там? — Николай глядит вниз и кивает головой: — как я и думал. Выкапывай эту падаль.

— Выкапывать? — Рашид поднимает глаза, не понимая.

— Выкатывай. — кивает Николай: — она мне не нужна. Мне нужно то, что под ней. Копай давай. Можешь ее в сторону просто убрать…

— … конечно. — Рашид наклоняется. От сладковатой вони разлагающегося тела его начинает мутить. Он вонзает штык лопатки в землю, выкапывая падаль и стараясь дышать ртом, в голову приходят мысли о медной игле, которую кочевники втыкали в разлагающееся тело, с тем чтобы потом этой иглой можно было убить человека одной царапиной. На острие иглы оседали токсины, медь и трупный яд становились смертельной комбинацией, а он сейчас прямо-таки дышит всем этим… его вырвало. Вырвало прямо в яму, прямо на падалину…

— Копай. — напоминает голос сверху и он — копает. Наконец отодвигает тело мертвой собаки в сторону, думает о том, что лежать в одной могиле с собакой — отвратительно. Вонзает штык лопаты в землю и слышит тонкий звон.

— Ага. — говорит Николай: — вот и он. Теперь выкапывай.

— Что это? — поднимает глаза Рашил, хотя все уже понял. Вот он — настоящий тайник Салимова. В безлюдной местности, так чтобы можно было приехать и выкопать даже если тебя разыскивают. Сверху — мертвая собака, для того чтобы если кто-то случайно начнет копать — наткнулся на падаль и прекратил. Кому охота с такой гадостью возиться? И он — наконец нашел этот тайник. Вот только сейчас ему не до золота, не до валюты и драгоценностей. Все, чего он хотел прямо сейчас это жить. Просто жить. Над головой раскинулось пронзительно-синее небо, в самой вышине над ними кружила темная точка, парящий беркут высматривал добычу, высоко-высоко, где чисто и прозрачно. А он — стоял в яме, грязный, обливающийся потом, рядом с разлагающимся телом и собственной рвотой, с лопатой в руках. Почему-то от этой мысли ему стало так тоскливо, что сердце сжалось в груди…

— Копай.

Альбина Николаевна сидела на краешке стула перед массивным директорским столом и нервно теребила уголок платка в кармане. Новый директор — Раиса Ивановна Строгонова — листала журнал посещаемости, время от времени постукивая по странице ногтем с аккуратным маникюром. За окном кабинета раздавались голоса школьников на перемене, где-то хлопнула дверь, прозвенел звонок на урок.

— Значит так, Альбина Николаевна, — наконец подняла глаза директор. Голос у неё был негромкий, но твёрдый, как у человека, привыкшего, чтобы его слушались с первого раза. — Четыре ученицы вашего класса сегодня отсутствуют. Без уважительных причин. Без справок. Без звонков от родителей. Это что, попытка саботажа всего класса?

Альбина Николаевна вздохнула: — Раиса Ивановна, я… я звонила. По всем домашним телефонам. Никто не отвечает. Может, они заболели?

— Все четверо? Одновременно? — Директор сложила руки на столе. — Терехова Оксана, Нарышкина Елизавета, Баринова Яна, Коломиец Инна, четыре девочки из вашего класса, одновременно испарились. И вы мне говорите — заболели?

— Ну… может, они вместе куда-то…

— Куда? — Раиса Ивановна подалась вперёд. — Куда могли пойти четыре старшеклассницы в учебное время? В кино? На каток?

Альбина Николаевна развела руками в стороны: — Раиса Ивановна, пока я знаю столько же сколько и вы.

— Меня волнует успеваемость и дисциплина в вашем классе, Альбина Николаевна. А эти конкретные девочки… по ним тоже есть вопросы. Например, эта неприглядная история с Нарышкиной и физруком. Нам только романов между преподавателями и учениками не хватало! Знаете, что со мной потом РОНО сделает?

— Бывшего физрука. — отмечает Альбина: — Виктор Борисович уволился по собственному желанию и теперь тренирует команду Комбината. Насколько я слышала у него все хорошо.

— То, что у него все хорошо не означает что у нас в школе все хорошо. Альбина Николаевна… — директор снимает очки и разминает пальцами переносицу: — давайте будем говорить без прикрас. То, что ученица восьмого класса начинает выражать столь… явную симпатию к взрослому мужчине — это ненормально. В ее возрасте девочка должна думать об играх в куклы, о том, как провести вечер с подружками и конечно же о том, как внести свой вклад в развитие комсомола и нашей страны, а не о всяких… непристойностях!

— Понимаю. — кивает Альбина: — думать о непристойностях можно только после выпускного.

— Вот вы смеетесь, Альбина Николаевна, а я ничего смешного в том не вижу. О чем они будут думать после выпускного — об этом пусть голова у других болит. До тех пор, пока они в школе учатся, их поведение — наша ответственность. То, что девочек сегодня в классе нет — это тревожный звоночек и в первую очередь тревожный звоночек вам, как классному руководителю. И потом — вот у вас в классе постоянные драки между мальчиками. Володя Лермонтович и Артем Борисенко…

— Артур.

— Да, Артур Борисенко. Эти двое постоянно дерутся. Какая кошка между ними пробежала? Если вы ничего поделать не можете, давайте переведем этого Лермонтовича в другой класс.

— Раиса Ивановна, они уже старшеклассники, — вздохнула Альбина Николаевна: — Переводить сейчас… это же их дестабилизирует перед экзаменами. Я с ними поговорю, разберусь. — она не стала говорить вслух всего что знала про непростую ситуацию в классе. Это директору хорошо сверху указывать, а на деле… на деле Володя Лермонтович влюблен в эту самую Лизу Нарышкину, влюблен так, что все это видят кроме самой Лизы Нарышкиной, которая втрескалась в Виктора по уши, первая любовь, нет ничего более безнадежного и трагичного. Артур Борисенко в свою очередь неровно дышит к Оксане Тереховой, она любит читать фантастику, он ей книги из домашней библиотеки таскает, а сама Оксана почему-то прямо с ума сходит от Лили Бергштейн, либеро команды «Стальные Птицы», называет ее Ирией Гай и поет дифирамбы. Альбина видела эту Ирию Гай и могла смело сказать, что та ей не соперница, хотя бы потому что Альбина всегда женственная и красива, а эта Лиля — в трениках и кроссовках. Правда двигается она потрясающе, словно пантера какая-то и в окно выпрыгивает словно каскадер, но мужчинам рядом нужна не пацанка а настоящая женщина. Такая как она, Альбина, например. Этот Виктор просто пока не понимает в чем его счастье, вот и крутится в своей волейбольной команде… ну и пусть. Пожалеет еще потом. И ничего удивительного нет в том, что Лермонтович постоянно с Борисенко дерется, потому что Володя видит влюбленность Нарышкиной и из-за этого бесится. Сказать ничего толком не может, вот и ведет себя по-детски — обзывается на четверку «Аристократок», как их прозвали в школе, потому что у Яны фамилия Баринова, значит Барыня. А Нарышкина — старая фамилия, боярский род, значит — Боярыня. Результат — Володя на них обзывается и задирает, а Артур вступается. В первую очередь за Оксану, конечно же, но чтобы со стороны не так видно было — за всех «Аристократок» сразу.

Был бы Володя Лермонтович повзрослее — не маялся бы дурью, а подошел к Лизе Нарышкиной и признался бы. Может и получилось что. А не получилось бы — так забыл бы и нашел себе другую. Но Володя просто школьник, как и все остальные, а потому подойти и сказать он не может, будет обзываться и злится. В ответ девочки будут платить ему тем же, а Артур Борисенко будет за них вступаться, и они с Лермонтовичем опять пойдут «разбираться» за гаражи.

И это только верхушка айсберга. Инна Коломиец тоже завела себе роман, со старшеклассником из выпускного, из другой школы, а у нее оказывается уже есть поклонник в нашей школе. Как результат — опять драка, на этот раз групповая. Хорошо хоть до директора это не дошло. Равно как и то, что Зина Ростовцева сохнет по недавно переведенному в школу учителю географии, Марату Романовичу, который сам крутит роман с Анастасией Евгеньевной, преподавательницей пения, они запираются у нее в кабинете на переменах, а потом Анастасия Евгеньевна щеголяет с синяками-засосами на шее. Поговаривают что Марат Романович даже хочет развестись со своей женой, однако до сих пор никакого заявления в загс от него не поступало. То ли потому что у него уже было трое детей, то ли потому что после занятий он наведывался в кабинет к «химичке», а ведь Ларисе Павловне уже почти сорок!

Альбина Николаевна вздохнула. И как после этого порядок в классе навести?