Трон галактики будет моим! Книга 5

Глава 24 На дне

Я ещё глаза не продрал, а уже понял, что впечатляющее влип.

Гравитация же.

У искусственной корабельной гравитации есть несколько стандартов, и я на своей собственной шкуре испытал их все. Этот был не особенно распространен из-за архаичности и некоторой несогласованности вектора направления силы тяжести, зато он был дивно экономный. Ну и коэффициент несколько отличался от герберского. Малость полегче прижимал моё тело к бортовой койке, стандартной матросской бортовой койке, уж я на таких повалялся во времена моих учебных походов в Академии.

Потому у меня не было вопроса, где я. Я не на планете. Я на корабле. Причем на движущемся корабле. Даже могу прикинуть эту скорость. Около пяти единиц световой.

Тут я постарался поскорее продрать глаза. Чтобы соотнести ощущения с показаниями других органов чувств. Ну и интересно тоже стало.

Но, как говорится, с этой стороны оказалось ничуть не лучше. Точнее, чувства мне не соврали. Это был корабль. Причем самая близкая к осевому генератору искусственной тяжести и самая дальняя от внешних бортов палуба, цилиндр диаметром метров сто, не более. Потому палуба награждала своих обитателей всеми прелестями эффектов кориолисова ускорения на таком малом диаметре. Слабые желудком тут не выживали. Другими словами полное днище. Место изгнания. Прибежище оштрафованных и неспособных ни к чему созидательному, ещё не карцер, но почти гауптвахта.

Прям интересно стало, а что здесь делаю я? Весь такой прекрасный и выдающийся.

— Похоже, ваш коматозный сон наконец благополучно прервался, молодой человек?

Это еще, что за потусторонний глас? Да и какой я тебе молодой человек, ты офигел вообще? Нахмурившись, я повернулся к произнесшему эту фразу и хмуро переспросил:

— Чего?

— Ваше весьма впечатляющее появление произвело неизгладимое впечатление на местную публику, — пояснил за базар изможденный до состояния иссохшего хвороста старикан в засаленном от непрерывной носки подскафандрюке, сгорбленный годами на соседней койке, задумчиво ковыряющийся четырьмя длинными отвертками в раскрытой головной коробке бытового дроида.

О чем это он? Впечатляющее появление? Хм. Это на меня действительно похоже. Я даже в беспамятстве остаюсь верен себе.

В отдалении от нас на койках сидел и зыркал недобро в нашу сторону какой-то измочаленный равнодушной судьбой посеревший от невзгод народец. Видимо, именно их моё впечатляющее появление задело за живое.

— Сударь, подскажи, я же тут не буянил, надеюсь? — уточнил я.

— Однако, какой вы приятный в общении человек, — заметил добрый старикан. — Когда проспитесь.

— А-а-а, — догадался я. — Все-таки буянил. Ну, я же никого не зашиб?

Вежливо непроницаемое лицо старичка, было мне красноречивым ответом.

— Или зашиб? — нахмурился я. — Ведь не зашиб же?

— Благодарите своего бронированного друга, что вас не придушили во сне, как собрались, — заметил старик. — Он вас отстоял.

А неплохо так утро начинается! Врагов я себе уже завел. Ну, да у хорошего человека врагов не может не быть. Судьба такая.

— Потёмкин! — позвал я, своего бронированного друга, ну а кто это еще мог быть? — Светлейший! Ты где тут?

Потемкин, зевая во всю ширь зубастой морды, выбрался из-под гигиенического полога на койке, где видать, пригрелся и кемарил в ожидании лучших времен.

— Потёмкин! — искренне радуясь, воскликнул я. — Морда ты зубастая! Как я рад, что ты со мной!

Потёмкин с явным сомнением посмотрел на меня. Мол, ты-то, понятное дело, рад, но во что ты, сволочь, нас втянул?

Но тем не менее ласку принял, а потом взобрался на широкое плечо моего пыльника, в котором я судя по его состоянию и проспал все это время.

— А где это мы вообще? — спросил я у Потемкина. — И как сюда попали?

— Вы на рейдере Вольного Флота «Кархародон», — развеял мое невежество милый старичок. — А попали вы сюда, ведомые одному вам известным импульсом, не принимая никаких возражений и не понимая увещеваний.

Вольный Флот? Окраинные пираты, что ли? Впрочем с них станется. Так, стоп! Чего он там сказал?

— Я сюда сам вломился, что ли? — удивился я. — А зачем?

Сила воли у старикана просто титановая. Он даже бровью не повел, а я уже и сам осознал неуместность своих вопросов.

— Ладно, понял. Разберемся, — смущенно произнес я, поводя плечами — я всё тело отлежал на этой неудобной койке.

Кстати, а сколько я на ней валялся? Сколько я отсутствовал?

И тут дошло. Первая неприятная новость. Внутренние часы и вообще весь имплантный функционал Внутреннего Экрана отказывались отзываться. Это что ещё за новости?

Окошко Системы Наследования тоже отказывалось появляться.

Так, а вот это мне уже действительно не нравится. Это уже как-то перебор, пожалуй.

С неприятным предчувствием я попытался инициировать самую простецкую мою технику Большого Взрыва — микрощит, и не получил результата. Ни на второй, ни на десятый раз.

Ну, на десятый раз я убедился окончательно, что ничего не получается.

Вот дерьмо.

— Да что такое я выпил-то? — возмущенно пробормотал я.

Теперь понятно, почему я это утлое корыто в беспамятстве в клочья не разорвал. Нечем было. Повезло подонкам.

Но зачем я сюда вломился? Вот вопрос. И чего накуролесил по дороге? Надеюсь, Королёв не лежит сейчас в развалинах…

— А ты чего меня не остановил? — спросил я у Потемкина придремавшего на моем плече.

От чего заслужил укоризненный взгляд броненосца, мол, а кто полстакана той гадости у тебя можно сказать из горла вырвал? Вот кто? И где бы ты был, сволочь неблагодарная, если бы не я, честный броненосец, удар на грудь не принял и ты полный стакан вылакал? А? Тот-то! Не благодари.

— Ладно, — отозвался я. — Понял, осознал, исправлюсь.

Нда. Хреновое какое-то положение-то.

— Рейдер Вольного Флота, значит, — повторил я. — «Кархародон», понятно-понятно. А это мы на его самой нижней палубе, значит? На самом дне?

— М, — удивился старичок. — А вы разбираетесь, молодой человек. Не впервый раз корабельное дно топчете? Впрочем, это и так заметно, не сомневайтесь, опытного космонавта видать издалека.

— А вас как звать-то? — спросил я растирая опухшее лицо. — Похоже, я проведу тут с вами некоторое время, пора бы и познакомиться.

— Здесь меня зовут Пасюк Игнатьевич, — любезно представился дедушка.

— Здесь? — заметил я. — А на самом деле зовут как-то по-другому?

Добрая дедушкина улыбка не изменилась ни на волос, но я сам все понял:

— Ага, ясно, — пробормотал я. — А меня здесь зовут, гм…

Инкогнито ломать не хочется, мало ли как здесь к губернатору имперского города отнесутся, могут и выкуп потребовать, а у меня вот как раз сейчас лишних денег нет, все во флот вбухано. Ни к чему мне такие осложнения. Хм. А как же тогда меня здесь зовут?

— Сволочь поганая, этот гад, тварь неразумная, — любезно подсказал добрый дедушка. — Матрас для броненосца. Коматозник, Капитан Кома…

— Во! — щелкнул я пальцами, уловив последнее нелестное определение. — Именно так меня и зовут.

Сейчас я Кома. Но однажды вы все будете звать меня командиром…

— Добро пожаловать на дно, Капитан Кома, — любезно, произнес Пасюк Игнатьевич. — Не все, прямо скажу вам рады, но ни у кого из нас нет выбора.

— Ну, это мы еще посмотрим, — пробормотал я, поднимаясь с койки. — Где тут у вас командирский сектор?

— Палуба заперта, — заметил Пасюк Игнатьевич. — Все палубы рейдера изолированы. Особенность полета в беззвездном войде, полная самоизоляция. В межпалубном пространстве во время перехода в войде можно столкнуться со своим худшим кошмаром. Никто и не рискует.

Войд? Пространство без звезд? Место, где нет ничего. Было такое. Примерно в трёх переходах от Сефирота, тамошние края всегда воспринимались эдаким берегом трёхмерного океана.

Обычно в него никто и не суется, ибо незачем. Глупее лезть только в чёрную дыру. А какого черта мы забрались в него? Вот блин.

Да уж. Что я там себе пожелал? Отпуск? А я-то надеялся, что в худшем случае всё это будет маленьким незаметным смешным приключеньицем. А я как бы тут не застрял надолго. Кошмары ещё какие-то, от которых все по палубам запираются. Нда.

— И сколько ещё мы здесь просидим? — задумчиво спросил я.

— Ик! — внезапно вспыхнули глазные камеры дроида.

Он дернулся под отвертками, Пасюк Игнатьевич нахмурился, убрав отвертки от его позитронных полушарий. Дроид обмяк и погас.

— Неделю от последней звезды мы уже скоротали, — Пасюк Игнатьевич пожал плечами, возвращая отвертки обратно в головную коробку. — Осталась еще неделя.

А от последней звезды, наверное, в лучшем случае неделю до Герберы…

— Ещё неделя, — повторил я.

Да вашу ж мать. Две недели уже прошло? А я и думаю, чего это я всё себе отлежал…

Вот тебе и отпуск. Это точно уже не смешно.

— А связь с командованием есть? — нахмурился я.

— Капитан на время перелета старается привести себя в максимально невменяемое состояние, — тонко улыбнулся Пасюк Игнатьевич. — Есть у человека за душой тяжелые грешки, можно понять. Не хочет с ними сталкиваться. Так что вряд ли вы до него достучитесь. Остальные ничего не сделают.

— А квантовая связь? — последний мой шанс, как бы.

— Мы в войде, — пожал плечами дедушка. — И близко к границе подпространства. Здесь нет звезд на дистанции восьми световых лет.

Фига се. Значит, вовсе не пять световых, а куда больше. Это каким образом мы так далеко забрались за неделю-то?

— А куда мы летим? — нахмурился я.

— Планета-бродяга Гуль, — просветил меня радушный дедушка. — На экстремальной орбите над Черной Звездой Упырь в глубине войда.

Надо же, никогда не слышал. Но я об этом, пожалуй, умолчу.

— Понятно, — задумчиво произнес я.

Да уж понятно, что всё хреново. И межпалубный шлюз уже не высадишь, нечем. Сил нет. У меня даже бластера нет, кобура пуста, потерял, видимо, гуляя по фестивальному городку Королёва. Я на этом пиратском корыте наверное единственный человек с пустой кобурой. Один наплечный броненосец Потемкин наготове. Но это моя последняя линия обороны…

Октавия намеревалась за мной присмотреть. Но судя по тому, что её здесь нет, а я как раз есть, что-то с этим не задалось.

Похоже, придется здесь реально задержаться. Но, это только пока я не восстановлю связь с Герберой, не дольше.

Ну, что ж, значит располагаемся и устраиваемся поудобнее, полет будет долгим.

— Так. И какие же у нас на палубе расклады и клубы по интересам? — поинтересовался я с интересом оглядевшись.

— Утырки, — пожал плечами Пасюк Игнатьевич, показав себе за спину поднятым большим пальцем. — Просто тупые. И Ублюдки.

Он показал уже за спину мне:

— Эти не просто тупые, а еще и сильные. Прошу любить и жаловать.

Хм. Емко, образно и по видимому точно. Мда. Вот это я попал.

— А вам кто ближе? — поинтересовался я. — Или вы сами по себе?

— А я стараюсь представлять тонкую грань благоразумия между этим двумя крайностями, — с невозмутимой улыбкой будды ответил мне этот добрый дедушка, не отрываясь от врачевания безучастного ко всему дроида.

Ага. Этакий сигма-бой, одинокий волк. Трудно ему тут меж двух враждебных полюсов.

Тяжело поддерживать нейтралитет в этой недемаркированной серой зоне. Дедушка либо обладает непререкаемым авторитетом, либо у него руки по локоть в крови.

— Ладно, — произнес я, оглядывая оба конца палубы. — Пойду познакомлюсь с соседями. С кого бы начать?

— Начните с Утырков, — посоветовал Пасюк Игнатьевич. — Это подготовит вас к худшему.

— Ладно, — усмехнулся я. — Воспользуюсь советом.

И я пошел на север, это носовая часть корабля.

— Здравы будем, бояре! Будем соседями по палубе, — воскликнул я врываясь в разговор игнорировавших мое приближение личностей одетых кто во что, форму тут видимо не признавали в принципе и я со своим маскарадом отлично сюда вписался. — Я славный, ненапряжный, незлопамятный. Просто память идеальная. Меня не трогают, и я никого не трогаю. Зовите меня Кома и не ошибетесь.

— И кто же ты такой, брат Кома? — лениво отозвался вальяжный деятель, по всему видать неформальный лидер этого конца палубы. — Где ходил? С кем ходил? Кого знаешь? Черепа знаешь?

А вот это уже совсем интересно. Тут я мог только усмехнуться.

Надо же, какие люди тут в авторитете. Череп. Так вот куда ты подался. В войд. А все трепались, что ты на Ковыль смотался, а оно вон чего. А ведь где-то там рядом и Питер Блейз может обнаружиться, следы которого мы потеряли и так и не нашли.

Так что, может быть, я даже и удачно сюда зашел…

— Ну, я-то положим, Черепа знаю, — добродушно оскалился я. — А ты его знаешь? М? Имя его настоящее знаешь? Не знаешь? Я же вижу, что не знаешь. От чего такое смущение на светлом лице, а? А ведь нехорошо козырять отсутствующими знакомствами.

Лидер Утырков реально на глазах с лица спал:

— Да я так, через одно рукопожатие…

— Да ты что, — я ему мило улыбнулся. — Ну, я же не козыряю, например, что может быть с Императором Человеческой Империи через одно рукопожатие знаком?

Чистая правда, кстати. Мне довелось не раз лицезреть венценосный лик Кости Тридцатого этого имени, но руки пожимать нам не доводилось.

Но местные над этим предположением с готовностью поржали как над уместным и броским художественным преувеличением.

— Ладно, с вами всё ясно, — подвел я итог поучительной беседе. — Знакомство можем считать состоявшимся. Пойду проведаю, как там дела у наших антиподов.

С чем я их и оставил, шушукаться за моей спиной пока я уходил.

Пасюк Игнатьевич ободряюще мне подмигнул, когда я проходил мимо в обратном направлении.

На противопоставленный конец палубы я не дошел, меня остановили сильно раньше:

— Слышь, Кома! Ты сюда лучше не подходи! Ты там стой!

— Да я не такой уж и страшный, — усмехнулся, я останавливаясь.

— А нам отсюда виднее, — ответили мне.

Гм. Кажется я всё-таки кого-то тут обидел.

— Вы чего такие нервные, я же ещё даже и не сделал ничего, — удивился я.

— А вот и хорошо! И не надо ничего делать!

— Да я просто познакомиться хотел, — попытался я продемонстрировать свое миролюбие.

— А мы уже познакомились, больше не надо, нам хватит, — нервно ответили мне.

Интересно, и кого из них я помял, когда сюда вломился? Неужели… всех?

Гм. Этак они все разом от меня убегать бросятся, если я попытаюсь приблизиться. Или даже отстреливаться начнут. Покалечится еще кто-нибудь. А это не гуманно, а мне здесь еще жить какое-то время.

— Ну, ладно-ладно, спокойно, я уже ухожу, — поморщился я, несколько расстроенный в лучших чувствах. — Не компанейские вы какие-то. Выдыхайте.

Развернулся и пошёл обратно на нейтральную территорию имени Пасюка Игнатьевича.

Общий облегченный выдох, одновременно вырвавшийся из десятка глоток догнал меня и подтолкнул в спину. Ого. Похоже я серьезно врезался им в память. Или еще куда врезался резко и болезненно. Так что могу их понять.

Понять и простить.

Ладно, попробую зайти к Ублюдкам попозже, когда воспоминания о травматическом эпизоде поостынут. Утырки контактнее оказались. Может быть потому, что действительно тупые, а может — меня на них не хватило просто, я до них не добрался в агрессивно-бессознательном состоянии.

Что же это я такое пил, действительно? Вот только возвращаюсь домой, сразу запрещаю все эти кабаки и забегаловки. Хватит. Погуляли уже. На все деньги. Мне же давно домой пора.

Но, видимо, придется дожидаться выхода из этого их тёмного прыжка в войде, и тогда уже выходить на контакт с кем-то повыше и поразвитее. Кто понимает тонкий язык дипломатии и невнятных посулов. Чтобы, значит, разворачивали это утлое корыто и везли меня обратно, где взяли. И им за это даже ничего не будет.

Хотя Череп… Череп знает, что случилось с Питером Блейзом.

Значит, это возможность что-то разузнать о них обоих.

Нда. А бардак тут, на этой палубе, конечно просто невероятный. Видать, сюда стаскивают всё непригодное со всех остальных палуб, включая людей.

Нда. Вроде невменяемого психа, не слушающего увещеваний, без роли в экипаже, толковой профессии и иных заметных дарований кроме немотивированной агрессии. Я такого и сам бы сюда засунул, подумать на досуге о жизни своей неприглядной.

Не слишком приятно предполагать, что я в текущей ситуации здесь я на своём месте.

Значит, придется выбивать другое. Неприятность эту мы переживем. Я ещё покажу себя с моих лучших сторон. Я умею быть впечатляющим, вот и заживём дружно.

Я вернулся к средней части палубы, к бессознательно занятой мной койке, уселся и задумался о роли своей личности в истории и её влиянии на массы. Потемкин сладко сопел у меня на плече, тёплый, родной и надежный друг — кусочек родной Герберы.

— Может, вам помочь дроида починить? — задумчиво спросил я, глядя как дедушка коввряется в мозгах беспомощной машины.

— Не стоит, — покачал головой Пасюк Игнатьевич. — Здесь тогда совершенно нечем будет заняться, а я бездеятельности не терплю, могу и вспылить.

— А ну тогда конечно, не стоит, — понимающе покивал я. — Пыль нам тут совершенно ни к чему…

Безделье оказалось действительно самым сложным испытанием. Заняться здесь было совершенно нечем. Оставалось только строить стратегические планы на буквы А. Б, В. Ну и на Г и Д тоже. Грандиозное Дерьмо тоже случается, стоит и его предусмотреть.

Свет на палубе менялся в мерцающем циркадном ритме, от которого клонило в сон. Я и так и не заметил, как задремал.

Проснулся я от того, что моего горла коснулся холодный металл скверно зашкуренной заточки.

— Ну, что Кома, теперь тебе уже не так весело? — почувствовал я вонь давно не чищенных зубов.

Да блин! Расслабился, называется! Ну, я так и знал!