Трон галактики будет моим! Книга 5

Глава 25 Закон и порядок

Холодная заточка дрожит у моей кожи, прямо над сонной артерией, шевельнись — и пропорет. Это кто же у нас такой храбрый?

Надо же, это лидер Утырков. Расхрабрился, придурок, мстить явился, явно. От меня ранее ему ещё не прилетало, не усвоил общедоступный бесплатный урок. Реально же тупой.

Ну, что ж, некоторым необходимо учиться исключительно на собственных ошибках. Ну, придется взять на себя нелегкую ношу просветителя.

Раньше я бы поставил щит между горлом и заточкой и долбанул бы ему по башке с ноги, тем более, стоит он для такого номера идеально. Но щита у меня теперь нет. Впрочем, меня в Академии успели обучить дисциплине применения тела в боевых действиях. Я сам себе оружие. Я меч Империи, и не с кривой заточкой тебе на меня нападать.

— Ну и что ты такое удумал, утырок? — спросил я. — Кровью моей решил умыться?

— А это было бы неплохо, — прошипел, или, скорее, провонял в ответ этот утырок.

— Облезешь, — ответил я и вцепился зубами в его руку.

Вкус был отвратительный.

Утырок взвыл нечеловеческим голосом. А потом ему в башку прилетел тяжелый палубный ботинок, и вопль сменился коротким взвизгом.

С шипением на постель из глубин койки выкатился ошпеваший от недельной бессоницы Потемкин.

Утырок не один явился, а с группой поддержки, чтобы не скучать на ледяном полу в одиночестве.

Я подобрал броненосца в ладонь как тяжелый камень и недобрым взглядом остановил поступившую было поближе шааль.

— Мужики, — миролюбиво произнес я. — Вы чего не спите? Ночь же глухая.

— Давай, — сдавленно прошипел один из группы подложки. — Мочи его.

Мда. Я вздохнул. Не сложилось у меня расслабленное ни к чему не обязывающее путешествие. Ну, вы сами этого хотели.

Удивил — значит победил. А уж я-то смог их удивить прежде, чем они кинулись на меня все разом.

Я швырнул в них броненосца, свернувшегося у меня в ладони. Он отскочил, оглушив от черепа первого, растопырив когти в лицо второму, потом как лесной пожар пробежал по третьему и четвертому.

— Эй-эй! Приятель! — возмутился я. — Я же тоже собирался в этой драке участвовать!

Но светлейшего князя было уже не остановить. Он свирепствовал, карал и причинял тяжелые телесные повреждения. Народ с визгом разбегался.

Ничего, через страдания тела очищается дух, если тренер в Академии нам не врал, а с него станется, тот еще пройдоха был.

В течении минуты Потемкин разогнал всех, кто еще оставался на ногах.

— Браво, — проснувшийся от шума Пасюк Игнатьевич, с одобрением и хлопал мне в ладоши. — Браво. Впечатляет.

— Обращайтесь, — усмехнулся я ему, а потому повернулся к разгромленным Утыркам. — Вы всё-таки на что надеялись, убогие? Заточкой меня продырявить? Может быть, хоть с бластеров бы начали, они у вас есть, я видел.

— Так это, — пробормотал старший из Утырков. — Сатана этот, ну, твой броненосец. Все батареи к бластерам съел. Еще на первой неделе…

Обычно я его за такое ругаю, но тут следовало похвалить.

— О! Это многое объясняет. Но всё-таки! Какого черта? — спросил я. — Я надеялся, что мы сможем сосуществовать в относительном мире и гармонии, а это что такое? Вы какого черта учинили, утырки? Вы зачем будете во мне государственного деятеля? Вы же его так реально разбудите и сладко не будет никому, уж я-то себя знаю. Ни сна, ни отдыха, только беспримерное служение и непрерывное самосовершенствование. Сходил в дауншифтинг, называется!

— Это не мы, это Ублюдки, — буркнул старший из Утырков.

— Что значит «это Ублюдки»? — скривился я. — Что же это такое Ублюдки сделали?

— Подбили нас во сне тебя прирезать, — смущенно произнес этот гений безинтеллектуального труда.

— Ну начинается, — простонал я. — А если они вам скажут все по очереди в шлюз выпрыгнуть, вы тоже это сделаете?

Это я так, чисто поржать уточнил. Но оказалось не смешно, потому что на этих одухотворенных лицах вдруг разом отразилась нешуточная глубинная борьба безумия с благоразумием, и правильный ответ, видимо, не представлялся очевидным никому.

Ладно. Как говаривал один мой невезучий, а потому страшно героический знакомый «других нас для вас нет». Работаем с тем, что есть.

Просто страшно работать не хочется. Я так славно расслабился за эту неделю, без интриг с тремя слоями вложенности и непрерывного четырехслойного стратегического планирования. Глоток свежего воздуха прям. Был. Уже кончился. Грубая реальность стучится в двери — хорош почивать в коме, дела срочные, они не ждут. Блин.

Меланхоличный Потемкин как раз догрызал остаток заточки.

— Ну, что-ж, — проговорил я. — Похоже, придется мне заняться этим запущенным хозяйством. Так жить нельзя. Мы и не будем. Значит так, убогие, зовите своих подельников с южного конца палубы на общепалубный сбор. Так им и скажите. И чтобы все пришли, я ясно выразился? Или вспоследствуют репрессалии, санкции и коллективная ответственность. Я не шучу. Они меня знают. Погнали, не спать! Время пошло!

Надо признать, собрались у окрестностей моей койки обитатели дна достаточно оперативно, всего около полусотни человек. Даже близко не рота. Я обвел командирским взглядом их нестройные ряды, оценивая каждого по достоинству. Материалец с гнильцой, но ничего сложного. Не смогут — научу. Не захотят — заставлю. Потом догоню, и заставлю окончательно. Зато буду спать спокойно. Наверное.

— Ну что, господа, — сообщил я всем присутствующим. — Отныне мы живем иначе, лучше и веселее. Утырков и Ублюдков с данного момента объявляю распущенными. Всё личное оружие, включая холодное, предлагаю сложить вот тут на койке, она не занята, никто не пожалуется. Все личное оружие, я сказал. Немедленно. Начинайте. Ты первый.

Я ткнул пальцем в крайнего с правого фланга. Тот сначала оторопел от подобного внимания, потом замялся, потом под тяжким грузом товарищеских взглядов, добрел до койки и кинул на нее убогий самодельный ножик.

— Проходим, не задерживаем, — подбодрил его я. — Следующий!

Следующий расстался с обгрызенной Потемкиным пушкой без особого сожаления, и процесс пошел, дело закрутилось, куча оружия под конец всеобщего и полного разоружения собралась приличная.

— И что делать с этим арсеналом? — задумчиво пробормотал Пасюк Игнатьевич, глядя на заваленную оружейным хламом койку.

— Рассортируйте и спрячьте, — ответил я. — Вы дроида сможете починить? Нам пригодятся рабочие руки.

— Не хватает деталей, — поморщился Пасюк Игнатьевич. — Вообще, тут всего не хватает. Снабжение этой палубы ведется по остаточному принципу, как можете видеть.

— Это я решу, — усмехнулся я. — Я этого так не оставлю, тут вы можете на меня рассчитывать. Итак, все! Слушаем меня внимательно! Отныне я устанавливаю чёткий режим жизнедеятельности на палубе! Я официально отделяю ночь от дня, а этот асинхронный бардак со сменой дня и ночи я отменяю. Совы и жаворонки смиритесь, ради покоя в обществе. За пару дней привыкните. Никаких брожений ночью, никаких засад с целью членовредительства. Днём — облагораживающий труд и общественные работы. Личное время я объявляю отдельно, по результатам коллективных достижений. Продовольственные запасы объединяются в общий палубный фонд под моим протекторатом. Распределение совершается пять раз в день в установленном в Имперском флоте объеме килокалорий. Не ныть, я сказал. Не ныть! И не роптать! Дважды в неделю обещаю удвоенные выдачи сахара и раз в неделю устраиваем общепалубный пир. Мое слово твердое, я сказал.

Ну как-то так оно у нас дальше и пошло.

Хотя первое препятствие возникло быстро и предсказуемо.

— Я с этим утырком работать не стану, — завявил бывший главный Ублюдок, которого я поставил в пару с бывшим главным Утрыком, для трудового слаживания, поиска точек соприкосновения и личностной притирки.

— С этим ублюдком дел иметь не буду, — не остался в долгу бывший главный Утырок.

— Ребята, — я тепло обнял их обоих за шеи и сдавил посильнее, чтобы мои слова эффективнее доходили до их отбитых мозгов. — Не будите во мне зверя. Давайте жить дружно.

— Да пошел он, — злобно прошипел злопамятный и неконструктивный Утырок.

— Ну ладно, — легко отозвался я. — Хорошо. Вообще не вопрос, парни. Придется стимулировать вас к продуктивной совместной деятельности. Легко. Вы еще научитесь у меня эффективно работать в одной связке. Пасюк Игнатьевич. Я там в куче видел цепь. Вы не могли бы смонтировать на неё пару наручников покомфортнее?

— Это можно, — не стал возражать Пасюк Игнатьевич. — Прямо люкс в бархате не обещаю, но сделаю всё возможное.

Утырок с Ублюдком разом посмотрели на меня вопросительно, внезапно осознали, что я ни разу не шучу, и с ужасом посмотрели друг на друга.

А вот поздно метаться, парни, решение принято и будет реализовано, не взирая на ваши истошные возражения.

Я приковал их друг к другу, на время, чисто в педагогических целях, и как только замечу признаки прогресса, устрою голубкам торжественный развод, я же не зверь. А пока пусть поработают скованные одной цепью, как одной целью.

Ну, вот так оно и пошло. Других осуждающих мои решения, после этого очевидного примера того, как я работаю с возражениями, не нашлось.

А я что? А я ничо. Мне, во-первых, не впервой. И других однопалубников у меня нет. Придется работать с тем, что имею.

Народ тут, кстати подобрался разный, со всех концов Империи, даже с Герберы была пара человек, выяснил, когда познакомился с контингентом поближе. Ничего, мужики. Можете быть спокойны. Я вас отсюда всех вытащу, никого не оставлю. Если уж я за кого-то взялся, можете быть уверены, он прибудет в светлое будущее по расписанию, чего бы там сам по этому поводу не думал.

С утра общая зарядка, и медитация, прием пищи, уборка палубы, работы над неисправной инфраструктурой, начиная от воздушных фильтров, заканчивая замкнутым контуром водного цикла. Собрали по палубе все доступные детали для ремонта дроида, тот даже начал подавать обнадеживающие признаки жизни.

Если у нас будет функциональный ремонтный дроид — у нас будет доступ к техническим каналам за пределами палубы, а это доступ к запирающим системам шлюза. А это значит, что мы здесь будем уже не изолированные насильно отбросы, а разумное самодостаточное подразделение с осознанным доступом к ключевой технологии коллективной безопасности. Совсем другой статус у коллектива получается, как мне кажется. Есть к чему стремится. А там и корабль в порядок приведем, вернем его к режиму разумной деятельности, а не как сейчас, не функциональной коме, где все держится на одних подсознательных процессах.

Я когда об этому от Пасюка Игнатьевича узнал, признаться, офигел. Таких инвалидов при мне в космос дальше низкой опорной орбиты не выпускали. Но в войде и Вольном Флоте, очевидно, воззрения другие, и полеты на практическим мертвых кораблях нормальный осознанный риск.

Я намеревался всё это изменить в самое ближайшее время. И это намерение привносило в мой жизненый ритм некоторый оттенок контроля над происходящим. И даже ощущение положительного прогресса, что немного отвлекало от тяжёлых дум, над тем как же я в эту переделку попал и как из нее выбираться буду, здесь на этом странном, стремном корабле, с искусственным интеллектом в коме, бухающим капитаном, и экипажем прячущимся от своих снов по отдельным палубам, далеко за пределами Системы, вдалеке от энергии Большого Взрыва.

Система не подавала признаков жизни, как я не изгалялся, я тестировал свой коммуникационный имплант, а в конце-концов пожалуй что и насиловал, но стюардесса, в смысле Империя Терровна не подавала признаков жизни.

А где-то там осталась постройка мегазавода. Осталась Лу Олдрина, которая родит — через сколько? уже через три месяца, получается?

Ну, и Даша осталась. И вакуум власти. Одна надежда на Октавию.

Я упорно практиковал медитации, рассчитывая, хотя бы на некоторое возвращение контроля над недавно доступными мне техниками. Это мне бы весьма пригодилось, но тут никаких обнадеживающих признаков не было.

Ощущения энергии ноль. Ноль. Ноль. Полный абсолютный ноль! Я такого даже в период восстановления после выгорания не помню, всегда было теплое ощущение фонового присутствия энергии как солнечного света на коже. А тут какая-то депривационная энергетическая камера, блин!

Но я продолжал вкалывать, более изматывающей серии медитаций у меня не было. Так интенсивно ничего не делать я ещё не пробовал. А это реально выматывает и, самое главное, безрезультатно. Бесит, блин! Никакого ощущения открытости Вселенной. Словно за пределами этой палубы никакой Вселенной и нет. А это, знаете ли, уже заметно подтачивало самые основы моего взгляда на мир.

Навроде стрёмненькой мысли: а вдруг никакого выхода из Пантеона и не было, а? И это всё продолжение моих посмертных видений после той страшной битвы.

Я никогда солипсистом не был, но это впечатление, что всё вокруг непрекращающаяся галлюцинация, начинало проникать в самые базовые убеждения, а это не к добру, уж я такого насмотрелся в некоторых запущенных случаях.

Нет уж. Это реальность, и с этим я буду работать.

И я продолжал медитировать, уже просто для того, чтобы сохранить равновесие ума. И остальных принудил. Всех, кроме Пасюка Игнатьевича, он у нас бессменно, не сходя с места чинил постоянно выходившие из строя элементы жизнеобеспечения. Героический человек.

А остальных я строил в колонну по трое, рассаживал в позу лотоса в шашечном порядке и мы коллективно медитировали. Ну, а чего? Не мне одному страдать.

Грозный Светлейший князь Потемкин расхаживал вдоль по палубе, клацая когтями по металлу, косо поглядывая на медитирующих алым взглядом, вгоняя всех в ледяную оторопь.

Вот во время такой медитации у нас начались технические проблемы.

Сначала мир стал черно-белым. Вот реально, я сижу с закрытыми глазами, вспоминаю Дашу, а потом прямо в нём, в воспоминании, пропал цвет и даже все пятьсот оттенков серого.

Я от удивления аж глаза открыл. А вокруг все оказалось окрашено ровно таким же образом — очень черные тени и крайне яркие блики без переходов.

А затем мир стал негативным. Тоже без перехода. Это было довольно неприятно. Как удар дубинкой по голове. Судя по тому как заозирался Пасюк Игнатьевич и остальные, цветность отключили и инверсию врубили не только у меня.

— Это ещё что за новости? — озадаченно поинтересовался я.

— Это? Это проблемы. Проблемы с Тёмным двигателем, — задумавшись, определил Пасюк Игнатьевич, очевидно уже повидавший и не такое. — Сейчас выпадем из войд-прыжка.

И правда, поведение корабля изменилось, мое положение в корабельном корпусе и место в мире по обманчивому ощущению сместилось примерно на сантиметр, сопроводив это кратким приступом тошноты. Негативная окраска мира вернулась к черно-белой, а потом и к полноцветной.

Помнится, давным-давно на двигателях Гейзенберга первого поколения ловил похожие эффекты, только куда помягче. Благо, сейчас на них никто не летает, кроме вот таких вот посудин.

Я проморгался, народ возбужденно заговорил, забив на медитация. Ну, да, чего уж там, какая тут медиация.

— С каким-каким двигателем у нас проблемы? — уточнил я.

— С Тёмным, — вздохнул Пасюк Игнатьевич. — Аварийный выброс из Чёрного Прыжка. Удачно прошел, раз мы все ещё здесь. Да, скоро сами всё увидите. Так, где тут мое кресло-каталка, куда девали утырки?

Кресло мгновенно нашлось, его тут же доставили владельцу, потом со всем тщанием на руках пересадили в него. Где-то в середине этого процесса я заподозрил, что начинаю понимать, кто тут истинный повелитель палубы, и что все мои реформаторские инициативы прокатили потому, что устраивали подлинного серого кардинала. Я, конечно, понимал, что Пасюк Игнатьевич тут в авторитете, но чтобы настолько…

Так явно это появилось впервые.

И то, что он инвалид неходячий, я тоже только что буквально понял. До этого как-то не бросалось в глаза. Я явно не в лучшей форме. Впрочем, это не новость.

А потом снаружи загромыхали отходящие в ручном режиме огромные запоры шлюзового люка.

Кто-то снаружи вручную раздраивал доступ на нашу палубу. Все присутствующие заметно напряглись, ну и я с ними тоже. Если все напрягаются, это же что-то да значит?

Круглый люк шлюза распахнулся, и на палубу шагнул персонаж, которого я здесь ещё не видел. В щегольском военизированном комбинезоне, под легким кинетическим доспехом, с двумя эргономичными рукоятками двух бластеров торчащими из кобур под мышками. То, как он вошел на палубу, зорко озирая прилегающее пространство, показывало, что он делает это не впервый раз. Что он готов ко всему, и знающему человеку тоже кое-что подсказало.

Ух ты. Это же цвайхандер. Классовая специализация высокоуровневого балстфайтера, умеющего вести бой одновременно с двумя бластерами по двум разным целям. По бластеру в каждой руке. Очень такой высококлассный и дорогой специалист, штучная работа. А его как сюда занесло?

— На работу, чмошники, — воодушевляюще приветствовал он нас. — Поднимайтесь! Двигатель требует жертв.

Чё, блин? Жертв? Каких ещё жертв, вашу мать?