Меня отконвоировали в штрафной изолятор и закинули в одиночную камеру. Минут через десять в ШИЗО прибыли капитан из опер части с тюремным медиком.
Доктор заставил меня раздеться. Зашил разрез на правом боку и обработал раны. После этого конвоиры выдали бельё с арестантской робой и отвели в помещение допросной. Однако, как только опытный кум вознамерился задать первый вопрос, со стороны коридора донёсся знакомый, командирский голос.
Дверь допросной распахнулась, и на пороге появился хозяин зоны, полковник Талызин. Он окинул меня тяжёлым взглядом, от которого особо впечатлительные могли наделать в штаны, и приказал всем выйти.
— Мля, что же ты наделал, сукин сын — проговорил Талызин и, сняв фуражку, вытер со лба пот. — А я-то дурак, надеялся, что пронесёт. Однако не пронесло.
Высказавшись, полковник пробурчал себе под нос несколько крепких ругательств, а затем вышел. После этого меня отконвоировали назад в одиночку.
По-видимому, в отношении моей персоны имелись некие секретные инструкции, которые неукоснительно исполнялись начальником зоны. А значит, после ЧП, сюда приедут совсем другие компетентные товарищи и именно они проведут допрос.
Я знал, ничего хорошего поножовщина мне не сулит, а значит, возможная встреча с доктором Кацем, Наташей и Рыжей откладывается на годы. А ведь я мог поступить сегодня совсем по-другому. Едва почувствовав опасность, мог выйти на контакт с администрацией зоны. Но вместо этого предпочёл пойти на промку и встретиться с блатными. Похоже, разбираться с проблемами по-плохому, входит в привычку.
Рыжая доктор Кац и Наташа, не знают, куда меня упрятали, после событий, произошедших в таёжной глуши. Так что никто не приезжал ко мне на свидания. Посылки и письма с воли — под строжайшим запретом. Мне это всё не особо нравилось, но заключённый с КГБ и властями договор — вполне устраивал.
Разумеется, КГБ мне не доверяли и не раз проверяли. В самом начале отбывания срока, один из сидельцев, собиравшийся вскоре откинуться с зоны, пытался втереться в доверие. Зек предлагал, передать от меня весточку, кому я укажу, после возвращения в Москву. Однако я его сразу раскусил и не повёлся, ибо отлично понимал, меня могут упрятать ещё дальше.
Год назад мне предъявили весьма суровое обвинение. И если честно, формально там имелась причина посадить. При большом желании Советская власть могла мне дать вышку. Ведь я реально завалил нескольких иных, и милиционера. Местного участкового. Для Уголовного кодекса СССР, все они обычные советские граждане, некоторые из которых находились при исполнении. Правда, реальный суд так и не состоялся, так что сидел я по кулуарно выписанному постановлению, с которым мне даже не позволили ознакомиться.
Размышляя о своём невесёлом прошлом и будущем, я улёгся на откидные нары и практически сразу уснул. Если честно, ожидал очнуться в серых пустошах, а вместо этого переместился в своего теневого аватара. Из-за значительно отличающегося от нормального обзора, сразу не сообразил, где именно мой теневик очутился.
Оглядевшись, увидел вздымающиеся ввысь скалы. А внизу — каменистое дно горной реки. По пересохшему руслу неспешно передвигался настоящий караван душманов.
Афганских душманов я узнал сразу. Длинная цепочка, навьюченный тюками ишаков и мулов, сопровождалась дюжиной вооружённых до зубов всадников на небольших лошадках. Каждый из афганцев, весьма характерного вида. На головах пуштунки и тюрбаны. Одежда простая, с обилием элементов военной амуниции. В качестве оружия, кинжалы, автоматы Калашникова и английские винтовки «Ли-Энфилд», времён мировых войн. Особо выделялись, единственный американский автомат М-16 в сочетании с пистолетом Маузер и саблей, украшенной золотым орнаментом. Этот арсенал украшал представительного бородача, скорее всего, являющегося предводителем банды.
Пользуясь изломанными тенями, мой призрак начал перемещаться вдоль колонны. Хотелось понять, по какой причине его сюда переместило. Причина обнаружилась практически сразу.
Через седло одного из мулов было перекинуто связанное по рукам и ногам тело европейца. Рассмотрев его получше, я к своему немалому удивлению, узнал доктора Каца. И как только я обнаружил своего друга, сразу понял, что это не один из вариантов возможных событий, иногда приходящих с той стороны реальности. Всё это происходит в действительности. То есть прямо сейчас.
И только одно оставалось загадкой, какого чёрта док делает в грёбаном Афганистане. Ведь год назад мне клятвенно обещали — если я буду беспрекословно подчиняться приказам, то близких мне людей никто не тронет. А сам Кац, во время последнего сеанса восстановительной терапии, озвучил отличную новость. Ему предложили основать собственное терапевтическое отделение в Боткинской больнице, подчиняющееся напрямую руководству девятого управления КГБ СССР. Под такой крышей, ему и сам чёрт не страшен.
Странно это всё. После того как я наломал дров, мой теневик переместился в Афган, чтобы показать, что спасавший мою жизнь человек, находится в беде.
Болезненные воспоминания и размышления о новых проблемах, галопом пронеслись в сознании. А затем я включился в происходящее и начать подмечать детали, способные помочь найти Каца.
Судя по характерной местности и нарядам душманов, сейчас док на территории Афганистана. Остаётся понять, как я могу, используя эту информацию, ему помочь?
С целью увидеть и запомнить, как можно больше, бесплотный теневик начал перемещаться между тенями всадников. Я изучал каждого и в какой-то момент внезапно почувствовал, что меня заметили.
— Серый шайтан! — выкрик предводителя душманов, заставил замереть на месте.
А потом он вскинул автомат и выпустил очередь прямо по теневику. Разумеется, пули прошли сквозь пустоту и врезались в скалу, но сам факт обнаружения призрака, насторожил.
Скрывшись в самой тёмной части изломанной тени, я напрягся и принялся изучать ауру стрелявшего. Если честно, то её вид удивил. Поначалу подумалось, что она принадлежит светлому или нейтральному иному, но после более внимательного осмотра стало понятно, вожак душманов одарённый человек.
А пока я его изучал, бородач остановил лошадь и закинул за спину автомат. В точности указав на местоположение теневика своим людям, он достал из седельной сумки кожаный мешочек и принялся отсыпать себе на ладонь, подозрительно выглядевший, серебристый порошок. Затем он что-то на нём начертил и со всех сил дунул, тем самым выпустив в мою сторону, подхваченное ветерком, серебристое облако.
И как только искрящиеся на солнце частички проникли в тень и вошли в контакт с призраком, я почувствовал нестерпимое жжение, грозившее окунуть реальное тело в агонию. Последнее, что я услышал, перед тем как теневик исчез, это смех бородача и афганские проклятья.
Очнувшись на нарах, я ощутил жжение. Тело сильно трясло. Осмотрев руки, обнаружил множество мелких повреждений кожи, походивших на неглубокие проколы иголкой. Это ещё больше убедило в том, что всё увиденное во сне вполне реально.
А ведь положение доктора Каца, это первый реальный повод, сбежать с зоны. Ещё раз подробно вспомнив увиденное, я решил: если мне не пойдут навстречу те, кто приедет из Москвы для проведения допроса, то я прерву своё заключение, чего бы мне это ни стоило.
Зарешеченного окна в одиночной камере не имелось, так что с ходу определить, сколько я проспал, возможности не имелось. Однако прислушавшись, я уловил знакомые звуки и понял, в ШИЗО начали разносить завтрак. Выходит, я продрых до утра.
А буквально через пару мину распахнулась окошко и мне выдали алюминиевую тарелку, наполненную кашей дружба. И кружка едва тёплого, но зато сладкого чая. Если честно, то я думал, что за мной придут сразу после завтрака, но этого не произошло, ни после обеда, ни после ужина. Странно, но про меня словно забыли.
Из перестуков зеков между камерами выяснилось, после кровавой поножовщины на лесопилке, зона стоит на ушах. Арестантская азбука Морзе, далеко не совершенна, но то, что блатные вынесли мне смертный приговор, я понял. Подобный расклад не удивил, и потому я продолжил готовиться к прибытию гостей из столицы.
А в девять вечера за мной пришли конвоиры. Причём в приличном количестве. Они застегнули наручники на руках и ногах. Затем соединили их специальной цепью за спиной и вместо того, чтобы отконвоировать в допросную, повели совсем в другом направлении.
Когда меня вывели из штрафного изолятора, я снова стал себя спрашивать, что здесь происходит? Обилие солдатиков с автоматами и несколько истошно лающих овчарок особо не удивило. А вот когда меня загрузили в будку автозака, предназначенного для перевозки спецконтингента, я реально удивился.
Вывозить с зоны, совершившего преступление заключённого, без первичного допроса, — это как-то уж совсем неправильно.
А пока я размышлял, автозак выехал через центральные ворота зоны, прямо за запретку. В железной будке было прохладно, а так как фуфайки, взамен испорченной, мне так и не выдали, пришлось помёрзнуть. Судя по направлению движения, автозак направлялся в сторону железнодорожной станции. Когда он до неё добрался, было около часа ночи.
И опять солдаты и собаки. Меня отвели в весьма неудобной позе, до загнанного на тупиковую ветку, столыпинского вагонзака и усадили на корточки. После этого я смог осмотреться.
Для единственного заключённого количество охраны явно зашкаливало. Психологическое напряжение конвоиров дало возможность воспользоваться потоком выделяемой ими энергии и на пару секунд активировать особое зрение, делающее полупрозрачными все материальные объекты, находящиеся до сотни метров от моего местонахождения. В этом состоянии я с трудом мог увидеть тень реальной человеческой ауры, но зато мог рассмотреть в подробностях его нутро и пересчитать мелочь в кармане брюк.
В вагонзаке, все камеры, предназначенные для перевозки спецконтингента, оказались пусты. Но зато присутствовал полноценный конвой внутренних войск в двенадцать рыл.
Приняв документы на перевозку заключённого и опечатанную папку с личным делом, начальник караула приказал загрузить зека в вагон. После этого меня закинули в трёхместную камеру.
Разумеется, матрасов и одеял на полках не имелось. От отопительной системы вагонзака, тоже особо не запотеешь. Правда, когда я решил, что придётся в процессе этапирования конкретно помёрзнуть, конвой удивил. Перед тем как снять наручники, солдатик с красными погонами на плечах, кинул на пол камеры новенькую фуфайку и ватные штаны с ушанкой. Облачившись в это добро, я улёгся на среднюю полку и почувствовал, что жизнь налаживается.
В тупике вагонзак простоял до двух ночи, а потом подъехал маневровый тепловоз и подцепили его к хвосту почтового поезда. Я был уверен, сейчас вагон покатит прямиком в Москву, где меня возьмут в оборот специально обученные товарищи из компетентных органов, но вместо этого тепловоз потянул состав совсем в другом направлении. Последнее удивило и заставило начать гадать, куда меня везут?
У конвоиров о цели поездки, спрашивать бесполезно. А если судить по направлению движения, меня решили переправить к чёрту на кулички и там запрятать в самую глубокую дыру, из которой просто так не выбраться?
С этими невесёлыми мыслями я отвернулся к стене и сразу заснул. И как только веки сомкну, вокруг появились продуваемые ветрами, серые пустоши. На этот раз я переместился в развалины некогда величественного сооружения. Гонимые вихрями, мелкие частички разлагающегося мира, не позволяли воспринять безрадостную картину полностью. Но то, что вздымалось из серой хмари со всех сторон, напоминало колоннады разрушенного храма с остатками величественных статуй. Причём раньше всё это было поистине гигантских размеров.
В ожидании нападения, изгнанного из нашей реальности, тёмного иного, я подобрал каменный обломок статуи и приготовился к очередному поединку. Однако материализованный дух изгнанного повёл себя странно.
Из-за груды блоков вышел тот самый Слепой зек, которого я недавно лишил жизни. Правда, теперь его наряд значительно отличался. Фуфайка и тюремная роба бесследно исчезли. Вместо них с костлявого тела свисала, некогда великолепная одежда, теперь превратившаяся в покрытые затейливыми узорами, истлевшие тряпки. Ветер развевал за спиной слепца рваный плащ с остатками непонятного герба. А седую голову покрывала перекошенная, золотая корона. Это был единственный элемент, частично оставшийся в реальных цветах. Опирался иной на двуручный меч, до такой степени изъеденный ржавчиной, что он мог в любой момент переломиться.
Иной брёл ко мне, и с каждым шагом, от его короны отлетали золотинки, оставлявшие после себя яркие росчерки.
— Ведьмак, я не стану нападать — пообещал старик и, приставив меч к колонне, показал пустые ладони.
— Слепой, я тебе не верю. Ведь схватка со своим изгнанником, это твой последний шанс вернуться к жизни.
Я в точности не знал, как всё это устроено у последних обитателей, медленно разлагающихся миров, и поэтому готовился к любой подлянке иного.
— Ведьмак, ты ошибаешься. Если у тех, кто решил выпотрошить ваш мир, это получится, то у меня ещё появится шанс на возрождение из пепла. А к тебе я наведался, чтобы предупредить.
Произнеся эти слова, иной сделал ещё один шаг и остановился.
— Ну раз припёрся, давай излагай.
Если честно, то поведение иного удивило. Обычно те, кого я изгонял из нашей реальности, разговоры с убийцей не заводили. Но несмотря на это, мне действительно стало интересно, что именно низвергнутый хочет сказать.
Указав на меня крючковатым пальцем, старик зло ощерился.
— Скоро то, что ты любишь и защищаешь начнёт распадаться. Разлом откроет новый путь существования таким, как я и возродит то, что мы пытались воссоздать в других мирах.
— Ну начинается. Где-то я это всё уже слышал — я прервал предсказания иного, и это ему не понравилось.
— Запомни, Ведьмак, когда у них всё получится, я вернусь и обязательно приду за твоей оболочкой. А тебя я сделаю одним из первых рабов, своей новой империи.
— С нетерпением буду ждать встречи, товарищ император — ответил я, и в этот самый момент старик резко воздел руку к серому небу.
После этого ржавый меч рванул от колонны к хозяину, и эфес занял место в кулаке. Правда, и я не стоял на месте и успел метнуть камень. Мой снаряд попал в лоб иного, и от удара золотая корона слетела с головы. В результате слепец резко обмяк, выронил оружие и упал.
— И всё-таки я должен был попробовать — признался он.
Это последнее, что я услышал, перед тем как проснуться.
Открыв глаза, я увидел солнечные лучи, пробившиеся сквозь зарешеченные окна и клетчатую перегородку, отделяющую камеру от длинного коридора вагона. Затем на подсознательном уровне почувствовал значительное увеличение контингента, перевозимого в вагоне, и услышал хриплый голос незнакомца, находящегося в соседней камере.
— Слышь, бродяга, харе дрыхнуть — позвал меня новый сосед и негромко постучал по перегородке.
— Чего тебе? — спросил я.
— Курить есть?
— Не. Я пустой. Даже баула с собой не имею.
— Жаль. А то нас всех конвойные перед загрузкой обшмонали не по-детски. Суки краснопогонные все ништяки выгребли. У Сявы даже заныканные в баул пряники с пачкой грузинского чая забрали. Кстати, тебя как звать? Меня Макар Большой кличут — представился собеседник.
Я в ответ тоже представился. Вот только погоняло выбрал чужое. Конечно, сейчас, в семьдесят девятом, до прихода сотовой связи ещё как до Пекина раком, но всё равно, как всем хорошо известно, слухами земля полнится. А то, что о произошедшей на лесопилке поножовщине с кучей трупов, вскоре узнают на всех зонах необъятного Союза, это стопудово. Я же сейчас хотел немногого, спокойно доехать до пункта назначения и понять, что происходит?
Состроить из себя обычного зека, по кличке Мотыль, отбывающего второй срок за хулиганство, оказалось несложно. Арестантский уклад я изучил давно, по фене изъяснялся почти как блатной, так что собеседник принял всё за чистую монету.
Зачем мне вообще понадобились эти разговоры? — да только для того, чтобы отвлечься от тяжких дум и узнать, куда именно направляется вагонлаг.
Первичная информация подтвердилась, этап направлялся куда-то на восток СССР. Само собой, конечной точки маршрута, никто из соседей назвать не мог, но то, что он пройдёт через Казахстанскую ССР, я выяснил быстро.
А дальше мне оставалось только ехать да посматривать на конвоируемых до отхожего места заключённых. Знакомиться со сменяющимися соседями и следить за распорядком действий караула. По нему не только можно было определить время днём и ночью. Если повезёт, сбой в распорядке или ошибка личного состава, могла помочь сбежать.
Следующие трое суток пролетели сравнительно быстро. Вагонзак, подолгу нигде не стоял и обычно передвигался по определённому маршруту, прицепленным к почтовым вагонам. На некоторых станциях в него грузили новую партию спецконтингента и кого-то выгружали под аккомпанемент окриков конвоя и надсадный лай овчарок.
За эти трое суток, в вагоне дважды полностью заполнялись все камеры. Причём зеки ехали с явным перенаселением. А однажды, совершенно неожиданно для всех, только что освободившуюся камеру, заняли женским спец контингентом, перевозимым на небольшое расстояние. И пока бабы находились в вагоне, угомонить арестантов мужского пола было попросту невозможно. Разумеется, смешанные рейсы в СССР строго настрого запрещены, но как известно, в каждом правиле имеются свои исключения.
И только одно правило оставалось незыблемым в этой поездке. Ко мне в камеру-купе, никого за трое суток так и не подселили. Так что перемещался я по необъятным просторам родины в сравнительном комфорте. Конечно, в моменты конвоирования до отхожего места, это замечали соседи из перенаселённых камер. Некоторые зеки задавали неудобные вопросы, но я строил из себя дурачка и отвечал, что не в курсе причины пребывания в вынужденном одиночестве.
Меня в отхожее место конвоировали строго дважды в сутки. После двенадцати ночи и рано утром. Каждый раз надевая наручники и сопровождая едва не полным составом караула. Из-за этого приходилось меньше пить и ограничить расход продуктов из скудного сухого пайка, выдаваемого конвоирами каждый день.
Меня при этом не устраивало только одно — гнетущая неизвестность.