Воскресение и Жизнь

2 МАТЕРИНСКИЙ УРОК

Пробудившись в духовной жизни, осознав, что новая фаза бессмертной судьбы наметилась на моем пути сознательной эманации из абсолюта, я также обнаружил себя обладающим суверенной волей, господином самого себя, способным направлять себя согласно своим склонностям и желаниям, что обеспечило мне обладание облагораживающей свободой, которая сделала меня спокойным. Затем, внимательно изучая новое положение, я убедился, что после смерти мы не становимся ни святыми праведниками, вопреки всем утверждениям религии, убаюкивавшей наши эгоистические надежды, ни мудрецами, обладающими странной мудростью, несвойственной нашей человеческой природе, просто потому, что, будучи воплощенными жителями Земли, мы не стали ни праведными, ни мудрыми. Это наблюдение показалось мне настолько справедливым и логичным, что я вздохнул с облегчением от некоторых опасений, которые так мучили меня в последние времена моей жизни.

Итак, я обнаружил себя в Потустороннем мире таким же, каким был на Земле и каким сам себя сделал, однако воодушевленный пониманием того, что моя совесть, хотя и не одобряла себя полностью, также не обвиняла себя безвозвратно, а скорее радовалась уверенности в том, что имела много причин волноваться перед лицом ненадежных аспектов, представленных миром. И тогда, как Дух, я захотел исследовать решение многих серьезных проблем, которые мучают человечество во все времена.

Я всегда страдал от человеческих страданий. Хотел их исправить или устранить, хотя такое стремление ни разу не было по-настоящему возможным, поскольку я находился в полном неведении относительно определенных деталей справедливых Законов Божьих. Сколько раз я сокрушался один и непонятый, не чувствуя в себе достаточно выраженных сил, чтобы стать реформатором мира, превратившись в восстановителя уже забытых учений Искупителя человечества!

Было ли это тщеславием и гордыней, скорее чем реальным интересом к общему благу, что вызывало волнения в моей душе, замаскированные под сострадание к ближнему?…

Я начал странствовать по Пространству, подобно тому, как когда-то ходил по русским деревням, с целью изучить положение других Духов, подобных мне. Рассказывать о встреченных мной сюрпризах, драмах, которым я был свидетелем, трагедиях, которые были даны мне для изучения, о мерзостях, которые я обнаружил с болью, будет неблагодарной задачей, за которую я никогда не возьмусь, ради того же спокойствия, которое человек должен сохранять во время планетарного существования. Есть тайны загробного мира, которые человеку пока лучше не знать.

Я понял, потрясенный, что план бессмертной жизни был гораздо обширнее, чем я представлял, и что мне предстояло детальное изучение Законов, управляющих вселенной, чтобы понять причину стольких шокирующих аномалий, существующих как на Земле, так и в Потустороннем мире. И однажды в некой страдающей области необъятного атмосферного пространства я встретил определенную духовную индивидуальность, к которой со временем привязался, которая в тот момент попросила меня об услуге — передать в объективный мир, когда это будет возможно, максимальную заботу, которая ее беспокоила, поскольку сама она не могла этого сделать из-за нехватки средств. Однако впервые я увидел ее грустной и задумчивой, подпирающей лицо рукой, демонстрирующей глубокие размышления, окруженной воспоминаниями-пейзажами, которые отображали центральные широты России, точно очерчивая вокруг, как будто она все еще жила там, панораму Нижнего Новгорода во всей его вибрирующей промышленной жизни. Это был мужчина, русский, и величественный силуэт такой дорогой всем русским Матушки-Волги скользил в его воспоминаниях, с слиянием Оки, доминирующим над пленительной панорамой тоскливой земли, где он родился, жил, любил и страдал.

— Чем могу служить вам, батюшка? — спросил я, понимая, что в духовном мире нахожусь в более выгодном положении, чем он. — Располагайте дружеским сердцем, которое будет счастливо оказать вам любую услугу… если вам что-нибудь нужно…

Он поднял на меня печальные глаза, и тоска, исходившая от всего его существа, сжала мою душу:

— Многие благородные сердца говорят мне то же самое… — произнес он. — Но… Кто сможет очистить закоулки моей души от горечи, которая в ней застоялась?… Совесть тяготит меня! Это мой палач, мой ад! Никто, кроме меня самого, не сможет ее успокоить…

Тогда я с тревогой понял, что страдания в духовном мире будут бесконечно сложнее и сильнее тех, что я наблюдал на Земле, и что этот случай, например, будет гораздо труднее разрешить, чем помочь крестьянину или рабочему несколькими рублями на покупку масла или муки, на ремонт бревен его избы, или даже чем составить прошение властям для исправления несправедливостей, совершенных против тех несчастных из окрестностей Ясной Поляны, которые когда-то искали моей помощи в трудные времена.

— По крайней мере, вы можете рассчитывать на утешение моей любви и братского участия, если ничего другого я не смогу вам предложить… — ответил я растроганно.

На этот раз он поцеловал мою руку, которую я не отдернул, чтобы не обидеть его. А в другой раз, уже привыкнув к моей настойчивой дружбе, он рассказал следующее:

— Я был мятежником, который дезертировал из жизни, испугавшись перипетий, которые меня застигли… Я родился и жил в Нижнем Новгороде, и там же я бросился в пропасть самоубийства, ответственность за которое лежит только на мне! На родине меня звали Дмитрий Семенович. И когда я осознал себя живым, мыслящим, разумным, индивидуальным, как прежде — возможно, даже более индивидуальным и разумным, чем до самоубийства — я решил, что стал жертвой небывалого безумия, безумия, которое приводит в отчаяние, но не гасит рассудок!

Я не принимал человека, наделенного бессмертной душой. С юности я отвергал ортодоксальную догматизацию нашей русской церкви, которая говорила о вечности человеческой души в нелогичных условиях, и в конце концов стал сомневаться даже в существовании Высшего Существа, потому что не мог понять его через порочные рассуждения наших попов. И поэтому я решил навсегда исчезнуть из мира живых, доверившись защитным водам нашей Матушки Волги, когда понял, что жизнь больше не удовлетворяет моим стремлениям…

Безутешный после того, как обнаружил, что воды Волги не смогли скрыть мое преступление и дать мне желанного забвения; измученный интенсивностью отчаяния и позора, с которыми я столкнулся по эту сторону могилы через врата самоубийства; разочарованный осознанием того, что нашел лишь речное дно вместо ожидаемого забвения, ведь я долго оставался там, привязанный к телу, которое пожирали рыбы; разъяренный обманом, который принесло мне самоубийство; лишенный надежды и веры в собственные возможности… однажды, не знаю как, я начал думать о своей матери, умершей задолго до моего поступка…

Я вновь увидел в мыслях, охваченный тоской, ее серьезный и нежный образ, снующий туда-сюда в домашних хлопотах. Вновь увидел ее задумчивое лицо, всегда опущенные глаза, поглощенные заботами, цветной платок на голове, завязанный под подбородком, толстую шерстяную шаль, укрывающую шею и плечи от ветра… Вспомнил ее труды ради нас, детей. Ее бессонные ночи у наших колыбелей, ее советы и упреки, ее жертвы! Вспомнил вечера у очага, когда снегопад бушевал на улицах, не давая выйти, повторяющиеся каждый вечер уроки о рождении Иисуса Христа в пастушьей пещере, иллюстрирующие смирение, о смерти на кресте среди злодеев, показывающие любовь и прощение, и снова услышал, как она говорит, чтобы мы повторяли:

"Отче наш, сущий на небесах… Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с тобою… Ангел-хранитель мой, храни наш сон и нашу судьбу, ради любви Божьей…"

Моя мать любила Священное Писание и читала его время от времени, достаточно, чтобы что-то объяснить нам во время долгих зимних вечеров в нашем доме в Нижнем Новгороде. Она рассказывала нам тогда о доброте Назарянина к несчастным обездоленным мира, наряду с молитвами, которым учила. Говорила о чудесных исцелениях слепорожденных, параличных и прокаженных. И о таких прекрасных притчах, простых маленьких поэмах, взятых из повседневной жизни каждого слушателя, поэмах, которые мы слушали с восхищенными сердцами, как другие удивительные истории:

"Однажды человек шел из Иерусалима в Иерихон, но был атакован шайкой разбойников…" — Это был "Добрый самаритянин", символ любви к ближнему…

"У одного человека было два сына. Младший сказал ему однажды: — Отец, дай мне часть наследства, которая мне причитается. Отец исполнил его просьбу, и юноша, собрав свои пожитки, отправился в далекую страну…"

Это была трогательная история о Блудном сыне, отражающая жизнь всех людей перед Законами Творца…"

"Итак, всякий, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподобится мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне…"

Это было предупреждение о необходимости следовать учениям самого Господа…

Или же повторяя, чтобы мы усвоили наставления, советы, мудрые предостережения:

"Я есмь Путь, Истина и Жизнь; никто не приходит к Богу, как только через Меня…"

"Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни…"

"Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни пожелаете, просите, и будет вам…"

"Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам…"

"Одну заповедь даю вам: да любите друг друга, как Я возлюбил вас…"

Позже житейский вихрь унес сладостные впечатления тех возвышенных домашних вечеров, когда Евангелие Господне преподносилось нам как необходимый урок… и я всё забыл, потому что был непокорен. Но потом, во мраке моего позора самоубийцы, эти воспоминания всплыли из обломков прошлого, чтобы стать утешением, которое я обрел в настоящем…

Я снова стал ребенком в потоке воспоминаний. Вновь молился на коленях матери, как на алтаре, словно грешник перед образом своего доброго ангела. Снова я был очарован тем кротким Иисусом, который родился в пастушьей пещере, являя пример смирения, который любил детей, исцелял слепых и прокаженных и прощал грешников. Снова я склонялся, движимый благоговейным страхом, перед киотами на стенах нашего дома, преклонял колени перед иконами любимой Казанской Божьей Матери, зажигал скромную лампаду, менял воду в вазах, куда мать ставила розы и фиалки в её честь, беспрестанно слыша, словно спасительную одержимость:

"Придите ко Мне все страждущие, и Я успокою вас…"

"Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме…"

И тогда, мой друг, прекрасный свет надежды направил мои силы, рассеянные неверием в Бога, которое вело к самоубийству…

"Я есть Путь, Истина и Жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня…"

"Отче наш, сущий на небесах…"

"Ангел-хранитель мой, оберегай мою судьбу, ради любви к Богу…"

Это был терпеливый, нежный голос моей матери, повторявший уроки детства в моих ушах… Это были сладостные фразы, которые теперь, извлечённые из глубин моего сознания, смешивались с хрипами моего отчаяния, настаивали, упорствовали, укреплялись в моих мыслях силой воспоминаний, эхом отзывались в моём сердце, во всём моём несчастном существе, преодолевая тревоги и подавляя мятежи, чтобы дать мне равновесие, необходимое для новых путей…

Через воспоминания моего детства, через уроки, полученные от доброй воли моей матери направить меня к добру, да! я теперь восстанавливаю равновесие, укрепившись для новых попыток прогресса в земных пейзажах, которые я обесчестил беспорядочной жизнью, приведшей меня к самоубийству.

Да, мой дорогой друг! Окажите мне услугу, когда возможно, скажите женщинам, которые являются матерями и всё ещё живут на Земле, чтобы они не пренебрегали обучением своих маленьких детей возвышенной морали Евангелия в нежном уюте дома. Семена, посеянные ими в этих начинающих сердцах, прорастут рано или поздно, взрыхлённые суровыми трудами несчастья или прогресса, даже если муки, последовавшие за самоубийством, отметят их в мире страдающих душ как маловерных, которым придётся повторить болезненный опыт земной жизни, от которого они хотели уклониться обманом высшего насилия!

* * *

Вот оно, женщина, послание сына, который нашёл силы для задач искупления собственных ошибок только в уроках веры и морали, которые его мать преподала ему в детстве, когда его жизненные заблуждения сделали его отверженным в загробном мире.