За что наказывают учеников

Глава 41 Носить золотые шрамы

Межвременье. Сезон, когда зерна прорастают

На небе появляется первая радуга. День тридцать девятый от пробуждения Бенну. Цитадель Волчье Логово

*серебряной гуашью*

На время покинув уже ставшие ему родными Красные покои, Яниэр вышел в сад и с облегчением перевел дух.

В саду сияло солнце, цвели вишневые деревья — и самое страшное было позади.

Первый ученик неторопливо прошелся по дорожкам, любуясь пронзительно-ясным, чистым после снегопада небом и ветвями, усыпанными нежным цветом. Почуяв близкое присутствие хозяина Волчьего Логова, который тоже, очевидно, решил немного прогуляться, Яниэр осторожно заглянул в беседку. Он имел все основания опасаться гнева Великого Иерофанта после того, что совершил, но Элиар, кажется, был слишком рад тому, что все кончилось благополучно, и не торопился вымещать на нем раздражение. К тому же Учитель еще не восстановился полностью и нуждался в уходе опытного врачевателя. Вряд ли Элиар в такой час лишит его присмотра первого лекаря Материка.

— Скажи мне, старший брат, — едва завидя Яниэра, поджидавший его Элиар поднялся со скамейки и решительно шагнул навстречу, — после исцеления от черного мора тело Учителя окрепло достаточно, чтобы выдержать ритуал дознания?

От этого неожиданного вопроса Яниэр вздрогнул и пристально посмотрел на соученика.

— Ты и в самом деле осмелишься сделать это? — Он холодно поджал губы. — Осмелишься вторгнуться в его разум и стереть память только потому, что тебе так вздумалось? Но что останется тогда от Учителя? Да, тело его выдержит. Однако, проведя ритуал дознания, ты уничтожишь не тело, но саму его личность.

Элиар неуверенно передернул плечами.

— Не личность… — гортанный голос прозвучал встревоженно. — Только те воспоминания, что причиняют боль. Я могу разорвать все нити, что связывают душу Красного Феникса с дурным прошлым… особенно с его второй жизнью… краткой и полной страданий. Учителю станет проще жить, не помня зла.

— Нет, — как можно мягче возразил Яниэр, отчаянно пытаясь найти аргументы, чтобы усовестить своенравного и упертого соученика. Учитель все еще слишком слаб и не сможет противиться ментальному вторжению, если подобное взбредет в голову Элиару. — Это тебе станет проще жить, если он не будет помнить. Ты хочешь сделать Учителя полностью удобным для тебя, заключить его в клеть беспамятства. Это жестоко и безответственно.

— Ты ошибаешься! — с накопившейся за последние дни бессильной злобой резко ответил Элиар. — Я думаю о душевном спокойствии Учителя, а не о своем. Я в любом случае буду испытывать чувство вины. Но, вспоминая прошлое, Учитель страдает — и будет продолжать страдать. Я хочу избавить его от боли. Хочу, чтобы в новую жизнь он вошел без тяжкого груза на сердце.

— Тогда, может быть, ты спросишь у него самого, желает ли он забвения? — с невозмутимым видом предложил Яниэр, кажется, найдя подходящее решение. — Если ты все делаешь правильно, то Учитель, безусловно, с радостью согласится с тобой и добровольно откроет тебе свою ментальную защиту, предав в твои руки свои вновь обретенные воспоминания.

Элиар кинул на него беспомощный взгляд и промолчал. Это молчание не на шутку беспокоило — неужели упрямец по-прежнему стоит на своем?

— Взгляни на Аверия — хочешь, чтобы и с Учителем стало так же? — в сердцах воскликнул Яниэр. — Ты ведь не можешь до такой степени заботиться о нем против его воли?

— Если я сохраню ему память о том, что было, он меня никогда не простит, — едва слышно выдохнул Черный жрец, отведя в сторону угрюмый взгляд.

Яниэр отрицательно качнул головой.

— Ты не можешь знать этого наверняка. Сердце Красного Феникса велико и непостижимо. Он — тот, кто способен явить милосердие после гнева. Но, изведя под корень воспоминания, ты точно никогда не получишь прощения, ведь Учитель даже не будет знать, за что тебя нужно простить. Лишив Красного Феникса памяти, ты взрастишь в его душе не прощение, а ненависть. Ты добьешься прямо противоположного: рано или поздно сердце его почувствует ложь и отвернется от тебя. А ты продолжишь чувствовать тяжесть вины.

— Почему ты говоришь мне это? — хмуро пробормотал Элиар, начиная выходить из себя. — Разве ты не знаешь, что я убийца и предатель? Прощение невозможно для таких как я. Поэтому не стоит и надеяться.

— Дело не в том, кем ты был… а в том, кем ты стал, — с несвойственным ему напором серьезно сказал Яниэр. — Даже если ты и был убийцей и предателем, все это в прошлом. В настоящем же ты сделался спасителем целого мира. Ты солнце, что поднялось из черной бездны. Солнце, которое мы ждали.

Элиар только вздохнул и вновь ничего не ответил. Повинуясь неясному сердечному порыву, Яниэр спросил:

— Почему спустя столько лет ты не исцелил свои шрамы?

Подняв голову так, что закатное солнце старого клейма стало полностью видно на горле, Черный жрец рассеянно посмотрел на него.

— Разве они не исцелены?

Элиар помедлил немного и, видя его недоумение, счел возможным подробнее развернуть свою мысль:

— Ты большой ценитель различных искусств, старший брат, и, конечно же, знаешь о знаменитом искусстве тонкой золотой реставрации, при котором разбитые предметы возвращают к жизни при помощи особого лака, смешанного с золотой пудрой. Мастера понимают: если чаша разбита, этого уже не исправить. Как ни старайся, разбитое не сделать целым, покрытому трещинами не вернуть первозданный вид. Даже если залатать и умело замаскировать все повреждения, это не сделает чашу неповрежденной, не сделает ее прежней, той, что еще не потерпела урон. В конце концов, если посмотреть с другой стороны, это неплохо: ведь именно трещины и сколы делают чашу уникальной, говорят о ее истории, о ее неповторимой судьбе. Они не заслуживают забвения и маскировки, а потому мудрые мастера-реставраторы нарочно делают повреждения еще более заметными с помощью яркого золота. Отреставрированные места становятся гораздо крепче и дороже, чем были до этого. Они приобретают ценность. Поэтому я с гордостью и смирением ношу свои золотые шрамы.

— Воистину, твои шрамы подобны редким драгоценным украшениям, — с нескрываемым волнением прошептал Яниэр, потрясенный глубиной пережитого и переосмысленного соучеником опыта. Болезненного, порой мучительного опыта, который сделал Элиара тем, кто он есть. — Иногда чаша поломана так красиво, что это делает ее настоящим произведением искусства…

Белый жрец помолчал и мысленно продолжил жестокую, безжалостно точную идею, оставшуюся оборванной и недоговоренной.

«Иногда душа поломана так красиво, что это делает ее великой».

— Без этих ран и без этих шрамов я не был бы самим собою, — словно в подтверждение его мыслей, твердо произнес Элиар.

— Похоже, это действительно так, — задумчиво согласился Яниэр. — Но знаешь ли ты, что шрамы могут украшать не только тело, но и душу? Каждый из нас должен пройти уготованные судьбой испытания. Позволь же и Учителю носить свои золотые шрамы. Самые страшные — и самые дорогие шрамы, от ран, что болели больше прочих. Увы, жизнь такова, что главные вещи в ней не зависят от человеческой воли. Мы можем лишь принимать то, что происходит с нами по воле судьбы, — и то, кем мы становимся в итоге, если доведется пережить ее сокрушительные удары.

Подумав над его словами, Элиар медленно кивнул и вышел из беседки, более не произнеся ни слова.

Межвременье. Сезон, когда зерна прорастают

На небе появляется первая радуга. День тридцать девятый от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*черной тушью*

Опочивальня в Красных покоях вновь была обильно украшена свежими цветами: горели киноварью пышные тысячелепестковые пионы.

После едва перенесенного тяжкого недуга лицо Учителя все еще оставалось смертельно бледным, словно бы покрытым тончайшим слоем воска. Длинные алые штрихи у внешних уголков глаз еще сильнее оттеняли эту болезненную бледность. Несмотря на слабость, Красный Феникс сидел, облокотившись на подушки, на плечах его торжественно возлежала алая мантия верховного жреца; в высоко забранных волосах сверкала красная яшма, пряди чистого серебра благородно обрамляли заострившиеся скулы.

Эпоха Черного Солнца была завершена. Новая эпоха вызревала вместе с лотосной кровью Учителя, готовая начаться с чистого листа. А пока мир застыл в хрупкой тишине, в удивительном волшебстве безвременья, завис в длинном тягучем прыжке между двумя огненными вехами.

Дабы не беспокоить наставника излишним вниманием, которое могло быть сочтено навязчивым или даже неприятным, Элиар перевел взгляд на не так давно принесенный Яниэром чай, остывающий на изящном столике рядом с кроватью. Предусмотрительный Первый ученик заварил его душистым мятным кипятком, и теперь танцующие зеленые чаинки, собравшиеся на дне крутобокой чаши, источали нежнейшее вешнее благоухание, причудливо смешивающееся с ароматной свежестью мятного листа. Словно бы живительное дуновение весны ворвалось в Красные покои, которые в последние дни были наполнены лишь тяжелой скорбью и болью.

— Мой Второй ученик увлекся искусством заваривания чая? — насмешливым тоном вопросил Учитель, вырвав его из облака созерцательных размышлений. — Посмотри на меня, волчонок.

Пойманный на этой нехитрой уловке, Элиар смутился, но все же поднял взгляд на холодный, волнующе красивый лик наставника. Голос Учителя был привычно строг, но, к недоверчиво приятному удивлению Элиара, во взоре не крылось ни намека на строгость: смеющиеся глаза давали понять, что Красный Феникс пребывает в добром расположении духа. Видя его смущение, Учитель ободряюще кивнул, разрешая говорить.

— Я боюсь ваших глаз, мессир, — нехотя вымолвил Черный жрец, с трудом начиная непростую беседу. Это был их первый разговор с момента ссоры и бегства Учителя в Ром-Белиат. Столько всего произошло с тех пор.

— Не стоит. — Учитель взял в руки столь сильно занимавшую Второго ученика чашу и сделал пару маленьких глотков. — В них не появилось ничего, что должно пугать, не так ли?

Этого Элиар не мог сказать: в пресветлых глазах цвета циан, словно в чистейшей морской воде, отражались воспоминания и какие-то сложные чувства. Смотреть в них было отрадно и одновременно… больно. Кажется, от этого пронзительного взгляда он окончательно утратил полезную способность изъясняться связно.

— Надеюсь, вас не побеспокоят здешние весенние ветра, мессир. — Отчаявшись, Элиар решил сменить неловкую и щекотливую тему. — Погода в Бенну меняется, и сохранять жизненные силы в переходный период становится особенно трудно. По утрам в саду обильная роса: вашей светлости не стоит выходить до полудня, чтобы не промочить ноги. Однако есть и хорошие новости: наступил предпоследний день трансмутации. Уже завтра ваша лотосная кровь полностью вызреет, обретя былое могущество. Красный Феникс Лианора вновь возродится во всем своем великолепии. Наверное, уже не осталось ничего… или почти ничего из прошлого, чего бы вы не вспомнили.

— Да, — уклончиво отозвался Учитель, с легким стуком поставив чашу обратно. — Я вспомнил… достаточно.

Элиар имел в виду многое, но прежде всего то, что волновало его больше прочего, — трагические и горькие события первого возрождения Красного Феникса. Учитель уже должен был вспомнить ту инкарнацию и свою краткую вторую жизнь. Может, однажды они двое найдут в себе силы поговорить об этом откровенно. Но не сейчас. Сейчас все еще слишком болело, и прошлое было лучше не ворошить. Каждый из участников тех страшных событий, и Яниэр, и Агния, и сам Учитель, вероятно, больше всего на свете хотели бы уберечь друг друга от слишком болезненной темы.

— Подойди, — кратко проронил Красный Феникс и протянул для поцелуя унизанную перстнями руку. Элиар послушно приблизился и, поклонившись, коснулся губами тонких пальцев — его ледяной и бесстрастный Учитель был непривычно великодушен сегодня.

Мирное настроение наставника до глубины души поразило Элиара. Говоря откровенно, он ожидал от Красного Феникса прямо противоположного: гнева, раздражения, подчеркнуто вежливой отчужденности, знакомой непроницаемой маски… но Учитель взирал на него совершенно спокойно и открыто, как будто и не было на его руках никакой крови.

— В моей смерти на алтаре нет виновников, — ровным тоном провозгласил Красный Феникс, очевидно, догадавшись, что беспокоит его ученика. — Я не виню никого: ни тебя, ни Яниэра, ни других. А если уж я не держу на тебя зла, то тем более сам себя ты не должен проклинать. Я запрещаю тебе это, слышишь? Будь добрее к себе и не взваливай на свои плечи непомерно тяжелые грехи, которые тебе не принадлежат.

— Но, мессир, я действительно виноват, — недоуменно отозвался Элиар, отказываясь верить в услышанное, хоть и было оно столь желанным. — Я призвал в мир проклятие черного солнца…

Выразительный взгляд фениксовых глаз заставил его умолкнуть. Наставник решительно покачал головой.

— В этом твое осуждение и в этом же — оправдание.

— Я не понимаю, Учитель. — Элиар страдальчески наморщил лоб, изо всех сил пытаясь постигнуть сие многозначительное изречение. — Ваши речи всегда так туманны…

— Солнце — священный символ вечно обновляющейся жизни, круговорота смертей и рождений, — терпеливо начал объяснять его светлость мессир Элирий Лестер Лар. — Солнце не бывает всегда одинаково, оно непостоянно и имеет тысячу ликов. Оборотная сторона его — противосолнце. Это больное, прокаженное солнце, черное солнце мертвых, которое издревле устрашает и вселяет в людей отвращение. Несмотря на дурную славу, задача его благородна, хоть и тяжела, — вести человеческое сердце сквозь самую темную бездну, сквозь страдания, боль и отчаяние, к недосягаемым вершинам сияющего солнечного полюса. Это яд, что приносит жизнь. Все мы знаем, что на закате красное солнце уходит на покой во мрак и естественным образом становится черным. Таков извечный порядок вещей. Так противник света становится главным его защитником: густая черная смола перерождается в красный янтарь, а несовершенный свинец превращается в совершенное алое золото. Так материя подчиняется духу. Так дракон, проглотивший солнце, исчезает и сам становится солнцем. Это мучительная, но необходимая для трансформации стадия: нельзя возродиться, прежде не умерев. Тьма — обязательная ступень, первый этап чудесного таинства преображения. Тьма — то, что нужно превзойти, чтобы от невежества совершить долгое путешествие к духовному просветлению.

удовлетворенно улыбнулся Элиар, спустя четыре сотни лет наконец заканчивая оказавшееся столь мудрым и пророческим стихотворение, первые строки которого произнес однажды наставник во время посещения Красного источника, в ту далекую счастливую осень в павильоне Красных Кленов. Зерно этих зыбких поэтичных образов, упавшее в него давным-давно, будто проросло сейчас и дало дивные всходы.

Так, значит, священная красная киноварь, наполненная истинным цветом солнца, также рождается из тьмы?

Элиар вдруг почувствовал чудесное единство — с Учителем и со всем миром вокруг. Ему будто открылось что-то, на долгие годы глубоко спрятанное даже от него самого. И все, что прежде казалось невероятным, недостижимым, увиделось возможным… и даже неизбежным. Все было так, как должно. Мир раскрывался, словно цветок, являя ему свою суть.

— Сияние тысячи солнц — источник великой надежды. — Учитель в задумчивости кивнул, внимательно посмотрев на него. — Прошедший тьмою и кровью очистит свой дух и обретет подлинное величие небесного светила. Так говорит забытое ныне пророчество.

В голосе Красного Феникса послышались непривычные ностальгические нотки, будто наставник почувствовал приятное тепло от того, что ученик помнит тот далекий вечер и сказанные им слова. Тогда они вместе смотрели сквозь туман на многоцветие осенних листьев — и мир вокруг представлялся так же неясно, размыто и зыбко. И как же он был прекрасен и прост, тот мир! И тот день в павильоне Красных Кленов.

— Мы пережили ночь, рождающую новое солнце, — с едва уловимой мягкостью проговорил его светлость мессир Элирий Лестер Лар. Циановые глаза его на миг укрылись за длинными черными ресницами — словно бабочки взмахнули невесомыми крыльями. — Это лучезарный путь, которым не смогли пройти на великом Лианоре. Ты же — тот, кто в силах превратить тьму в свет, превратить черное в красное. Солнце всегда проигрывает и всегда побеждает. Этот процесс предопределен: под влиянием божественного начала красный лотос затмевается, а затем вновь становится красным. То, что с твоим появлением солнце обратило к нам свой темный лик, было неизбежно, так как только ты из ныне живущих способен на такие могущественные преобразования. Только ты способен вести мир к тьме и к свету. Теперь, когда твое внутреннее преображение завершено, сила черного солнца станет полностью подвластна тебе.

С этими словами Учитель повелительно заглянул ему в лицо, понуждая смотреть в глаза, и Элиар увидел в них разгорающиеся искорки первоогня, призрак легендарной силы феникса. Заметив эту вновь возродившуюся силу, Черный жрец улыбнулся. Смотреть в глаза его светлости мессиру Элирию Лестеру Лару не следовало не только из-за строжайших правил придворного этикета — это было просто-напросто опасно, словно смотреть на пылающее, лишающее зрения божественное солнце. Неподготовленному человеку прямой взгляд абсолютного ментального контролера в мгновение ока выжжет рассудок, даже если Красный Феникс не применит силу своей крови. Естественная тяжесть этого взгляда была велика, и вынести его мог не всякий.

Но сейчас в глазах Красного Феникса плясали искорки не пугающей, разрушающей до основания мощи — требовательно мерцал призыв к слиянию. Что ж, если Учитель желает совместной духовной практики, это честь для ученика. С легким волнением Элиар принял желание наставника и не стал противиться чужой воле. Повинуясь призыву, он снял ментальную защиту и открыл сознание — большое, колоссальное доверие! Но доверие это, величину которого сложно представить, больше не нужно было доказывать: Элиар знал, что Учитель не сомневается в нем.

В тот же миг циановый взгляд Совершенного тугими, витыми вервиями водорослей властно скрутил его и утянул в самую темную пучину, в неведомую бездну… погрузил их обоих в священнодействие общей медитации.

Картинка перед мысленным взором изменилась: словно бы солнце зашло в его сердце, и все залил мрак.

Войдя в транс, Элиар невесомо завис в бескрайнем энергетическом океане, в котором не было ни дна, ни поверхности — одна только глубина. Густо пронизанная призывными песнями китов, чернота воды звенела и вибрировала, как ритуальный храмовый гонг. Осторожно пошевелившись, Элиар обнаружил, что каждое движение его становится всплеском текучего красного сияния. Потревоженный нежданным гостем, морской планктон понемногу оживал. Приглушенное свечение вдруг выхватило из тьмы узкое лицо Учителя. Длинные гладкие волосы его блестели, как черный нефрит и белое серебро, и змеями вились вокруг.

Учитель выглядел в точности как в прошлом: в одеждах Великого Иерофанта, со статусными украшениями верховного жреца, с алым знаком на высоком челе. И тело Красного Феникса было прежним: могучим телом Первородного, полным сокрытой силы. Элиар понял, что видит духовную проекцию души Учителя, которая в любом теле сохраняла свою подлинную суть. Памятная сцена из прошлого будто перевернулась: теперь не он сам, а Учитель тонул в черноте и отчаянно нуждался в помощи. Охваченный робостью, словно бы вновь возвратившись во дни своей юности, Элиар потянулся к наставнику — и оставил волю в его ищущих поддержки изящных руках. От их движений парящий вокруг планктон начал разгораться, сиять все ярче. Во все стороны от них двоих медленно, как потеки акварели, расползалось трепетное алое мерцание.

Черное море становилось красным. Словно сокрытое, потаенное солнце поднималось из глубин его сознания, восходило по трепещущим меридианам крови — и это было самое яркое солнце, которое Элиар когда-либо видел. Казалось, душа его беспрепятственно плывет сквозь закат.

«Путем непростым, но сердце твое очистилось и достигло совершенства».

Строгий голос наставника, звучащий прямо в его голове, дополнили непривычно ласковые нотки.

«Но я не чувствую, что достиг какого-то высшего предела, мессир».

Он не хотел спорить со своим достопочтенным Учителем, но слова Красного Феникса были слишком немыслимы, слишком невозможны, чтобы просто принять их. Эти слова не укладывались в сознании.

«Совершенство не есть предел и не есть конечная точка. Предел неизменен и, как все неизменное и закостеневшее, по сути своей является смертью. Совершенство же в своем развитии бесконечно».

Дрожащее марево шелкового голоса Учителя разворачивалось, плыло и колыхалось, точно мираж, заполняя все его существо. Последние слова Красного Феникса будто по мановению руки стерли в душе Элиара все тягостные воспоминания прошлого, все тревоги настоящего, все мучительные сомнения о будущем. Он словно переродился и, переняв редкое умение божественного феникса, начал жизнь заново, окунувшись в новый рассвет.

В первозданной тьме без начала и без конца все цвета слились воедино — и вновь воссияли священным цветом первоогня.