Командир 3 За гранью

Глава 7

В себя приходил как после долгого сна. Тело затекло и повиновалось с неохотой. Я валялся возле ствола могучего дерева, и перед глазами у меня в свете луны обнаружилась колючка, судя по всему, свеженатянутая. Почему я так подумал, сам не понимаю, да и неважно это на самом деле, а вот что важно, так это голос Афродиты, который я неожиданно для себя услышал. Повернув в его сторону голову, я ещё и увидел её прозрачную насквозь фигуру.

— Ну и буйная же у тебя фантазия, даже меня удивил. Я, конечно, не видела, чем ты был занят во время адаптации, но по возмущениям энергии поняла, что фантазия у тебя в порядке. Тебе бы книжки писать фантастические. Очухался наконец?

Сказать, что я был в непонятках, — это ничего не сказать. Только и смог, что прошептать пересохшим горлом:

— Ты о чем?

— Ну как же, адаптация прошла замечательно, ты получил в своё распоряжение новую жизнь. Все как я и обещала, ты уже в другом мире… — слишком уж бодро затараторила Афродита. Я в свою очередь прислушался к себе и ощутил связь с женой. Вздохнул с облегчением и попытался перейти в бестелесное состояние, чтобы это диалог не казался таким нереальным. К сожалению, у меня это не получилось, что я и озвучил невольно.

Афродита на это слегка недоуменно ответила:

— В смысле? У тебя и не должно получиться, это уже реальная жизнь началась, а не период адаптации в виртуальности.

— Афродита, ты хочешь сказать, что мне приснилось все, что я пережил в мире Сталина?

— Не то чтобы приснилось. Это все навеяно твоими фантазиями. Это как бы подготовка к переселению сознания.

— Если так, то почему я ощущаю связь с женой из этого «навеянного» мира? — очень спокойно спросил я, вернее постарался сделать спокойно.

— Какую ещё связь? Не приду… — возмущенно начала Афродита, но запнулась и прошептала (но я ее все равно услышал):

— Как так? Этого не может быть. Реальный мир… Вот это ничего себе…

Она ещё довольно долго все тише и тише что-то там себе шептала, из чего я вычленял только отдельные междометия, а потом внятно произнесла:

— Меня прибьют, я снова что-то сделала неправильно.

— Афродита, может, всё-таки расскажешь мне, что происходит? А в идеале верни меня обратно к жене, а?

— Да не знаю я, как так получилось, и не уверена, что сама правильно понимаю, что происходит. При перерождениях всегда происходит адаптация, чтобы человек не сошёл с ума, воспринимая знания аборигена. Разум как бы предварительно подготавливается к этой не самой приятной процедуре. Ничего такого, просто иллюзия чего-то вроде виртуальной жизни. Я не знаю, как так получилось, но ты, похоже, попал не в иллюзорную, а в настоящую жизнь. И я не знаю, как тебя туда вернуть, да и твоя связь с этой твоей женой из другого мира НЕВОЗМОЖНА, но она есть, и я её вижу.

К концу этого монолога голос Афродиты взял уже какие-то истерические нотки, да и я начал закипать и уже с трудом держал себя в руках. Как раз поэтому я сделал усилие и очень спокойно попросил:

— Афродита, родненькая, давай ты попробуешь меня всё-таки вернуть к жене. Если надо, давай мы меня снова спалим, я на все согласен.

Как ни странно но эти мои слова успокоили собеседницу, которая уже другим, достаточно ровным голосом ответила:

— Ты что, правда думаешь, что я всесильная? Я же тебе говорю, я сама не понимаю, что произошло, более того, я не смогу это скрыть, и меня ждут серьезные неприятности. Но с этим я справлюсь как-нибудь, а вот с последствиями случившегося будут разбираться уже другие люди, потому что это всё НЕВОЗМОЖНО. Вернуть тебя туда, куда ты хочешь, тоже НЕВОЗМОЖНО, и помочь тебе с этим вряд ли кто сможет. Все настолько плохо, что у меня и слов таких нет, чтобы это передать. Нет, у тебя все ровно так, как и должно быть, а вот мне не поздоровится.

Снова к концу монолога Афродита стала истерить, и я попытался сбить накал, перебив её.

— Хорошо, я понял, что ничего непонятно, но ты можешь, к примеру, отследить мою связь с женой и переместиться в тот мир?

— Это первое, что я попробовала сделать. Но нет, не могу, связь я вижу, а перейти в тот мир не получается, как в невидимую стену упираюсь. И это все само по себе вообще НЕВОЗМОЖНО, но оно есть.

— Афродита, давай, может, успокоимся и попробуем найти решение наших проблем. Ты ведь можешь не рассказывать своим соплеменникам о случившемся и попробовать втихаря поискать, происходило ли что-то подобное раньше.

Я снова постарался сбить накал страстей, при этом сам с трудом удерживая в узде собственные эмоции. Я понимал, что сейчас нужно хладнокровие, и моя ярость не поможет, а только навредит.

Афродита тяжело вздохнула и как-то даже обречённо ответила:

— Не получится ничего скрыть. Поначалу я не заметила, радуясь твоему, как я думала, удачному перерождению, а потом обратила внимание на вселенское возмущение энергии тонких слоев. Уже скоро меня выдернут, как вы говорите, на ковёр, и избежать серьёзного разбирательства не получится. У нас с тобой нет другого выбора, кроме как смириться с неизбежным и ждать решения моих «соплеменников». В любом случае, что бы они ни сказали, тебе придётся принять это, и я настоятельно советую тебе начать устраивать свою жизнь здесь. Прозвучит жестоко, но я не верю, что когда-нибудь ты сможешь вернуться к своей жене.

Последними словами она меня вообще не успокоила. Я бы сказал, наоборот, окончательно прибила, особенно в свете того, в какой момент времени я покинул тот мир.

Тем не менее я нашёл в себе силы не начать истерить, вместо этого я собрался в кулачок и спросил:

— Афродита, ты мне расскажешь, в кого я переродился? В какое время? Чего мне вообще ждать от этого перерождения? И у меня есть просьба. Когда будешь разговаривать со своим руководством, передай привет Аресу и скажи ему, что я поделюсь с ним кое-какой информацией только в случае, если он мобилизирукт все возможные ресурсы вашей цивилизации для моего возвращения в нужный мне мир.

— Откуда ты знаешь про Ареса? — тут же возбудилась Афродита и, не давая мне ответить, затараторила. — Ты с ним общался в том мире, да? А какой информацией ты можешь поделиться? Мне-то можно рассказать, я ведь…

— Афродита, ведь уходит. Сама говоришь, что тебя скоро выдернут на ковёр, — перебил я её

пулемётную очередь и подумал про себя: «нифига ещё все не закончено. Если судить по прошлому миру, где у меня осталась жена, эти инопланетяне по-любому захотят узнать, что такого я могу поведать, что позволяю себе ставить условия, а значит, появится возможность поторговаться. Посмотрим ещё, кто за кем бегать будет».

Размышляя об этом, я неожиданно почувствовал, даже не глядя на Афродиту, что она очень недовольна тем, что я её перебил, и даже губы надула из-за того, что я не кинулся сразу делиться своими секретами. Это сразу навёло меня на мысль, что раз у меня возникло такое чувство, то, может, я со временем и в бестелесное состояние смогу переходить. Очень уж полезная способность, и она мне точно здесь не помешает, неизвестно ведь, сколько времени мне в итоге придётся здесь провести. В том, что получится вернуться к жене, я почему-то перестал сомневаться. Скорее всего не очень быстро, но что вернусь, это точно. Найду способ, даже если инопланетяне откажутся помогать.

Эти мои размышления перебил лёгкий порыв ласкового лёгкого ветерка, которого тем не менее хватило, чтобы поднять взвесь мелкой пыли, чуть запорошившей мне глаза. Потянувшись рукой, чтобы вытереть лицо, я чуть не заорал с перепугу и невольно полез второй рукой щупать пах, чтобы убедиться, что я не попал в тело женщины. Очень уж рука в свете луны своими точеными очертаниями и длинными пальцами напоминала женскую.

Пока не нащупал хозяйство, реально паниковать начал, и не передать словами, какое облегчение испытал, убедившись, что всё-таки тело мужское и что с хозяйством все ровно, даже слегка с перебором, если судить по прошлым теперь уже жизням.

Афродита, надув губы, похоже, не прекратила за мной наблюдать, иначе её невольное хихиканье не объяснить. Да и говорить она начала явно через с трудом удерживаемый смех.

— Ладно, я тебе ещё припомню нежелание делиться секретами, но сейчас и правда надо рассказать, как ты выражаешься, что как и почему. Переродился ты в тысяча девятьсот сороковом году, и досталось тебе тело парня-сироты двадцати одного года от роду, только недавно призванного на службу. Все, что нужно, ты узнаешь, освоив память парня, но кое-что и я тебе расскажу. Зовут тебя теперь Сергей Сергеевич Сергеев. Сторож нашел подкидыша возле входа на территорию детдома, вот по его имени и назвали пацана так оригинально. Но это так, забавная деталь, а вот что важно — это конфликт с начальником заставы где выпало служить парню. С одной стороны, ему повезло попасть служить в пограничники, потому что он об этом мечтал с самого детства, а вот начальство… тут не повезло.

Афродита чуть не на минуту замолчала, будто к чему-то прислушиваясь, а потом вдруг затараторила.

— Похоже, мне пора, но пару слов ещё успею сказать. В общем, парень стал невольным свидетелем того, как пьяный лейтенант избивал свою жену и, более того, полез её защищать. Это произошло ещё до призыва его на службу, в Москве. Казалось бы, ничего страшного, тем более что тогда ещё лейтенант просто набил вмешавшемуся не в свое дело пацану морду, вот только парню не повезло спустя два года попасть служить на заставу, которой командует этот самый бывший лейтенант подросший за это время в звании. В общем, начальник заставы узнал парня и теперь откровенно его гнобит всеми возможными способами. Собственно, из-за его происков парень и погиб. Его, несмотря на его высокую температуру, поставили на пост, где он и умер, а ты занял его тело. Ты, Сергей…

Что ещё хотела сказать Афродита, я не знаю, потому, что она вдруг исчезла, я же, оставшись в одиночестве, неожиданно расклеился. В голову полезли мысли о прошлом мире и, конечно, о жене. Всё-таки она сейчас оказалась в такой ситуации, врагу не пожелаешь.

Мало того, что находиться рядом с руководителем государства во время мятежа — это прям смерти подобно, так ещё и у этого руководителя наверняка возникнет уйма вопросов по поводу лечения. В том, что там сейчас идёт рубка за власть с неясными перспективами, сомневаться не приходится, и одного этого достаточно, чтобы переживать за родного человека. Но главное — как Сталин отнесётся к засвеченным способностям жены. Не приведи господь, решит выбить все её секреты или вообще сжечь на костре как колдунью какую, вернусь и порву как тузик грелку.

На самом деле я явно себя накручивал, не такой уж Сталин и зверь в человеческом обличии, как о нем писали в моем мире. По крайней мере, мне он показался вполне вменяемым разумным человеком, но, даже понимая это, всё равно я продолжал себя терзать, представляя самые ужасные ужасы. Не могу даже предположить, чем закончились бы эти мои размышления, но их перебила внезапная резкая боль, терпеть которую не было никаких сил. Началось освоение чужой памяти, и я, как это ни странно прозвучит, сознание потерял даже с некоторым облегчением. Вернее, боль встретил с облегчением, а сознание потерял уже, наверное, даже с радостью.

Позже я очнулся и, пережидая остатки боли, просто не знал, плакать мне или смеяться.

Нет, положительный момент в принятии чужой памяти есть, и он неоспоримый. Боль из-за расставания с любимой слегка притихла, да и в целом эмоции притухли, но вот осознание, в какого мудака я попал, не радовало.

Сергеев оказался тем ещё кадром, напрочь зомбированным пропагандой и упрямым как стадо баранов.

Оказывается, жену тогда в Москве лейтенант поймал на горячем, и Сергеев, сука, об этом прекрасно знал. В общем, то, что он тогда, чувствуя поддержку товарищей — а они тогда возвращались из музыкальной школы толпой, — полез защищать профурсетку, объяснялось исключительно желанием выделиться из толпы и рисануться перед девчонками из детдома.

Ему тогда и в голову не могло прийти, что его друзья побоятся связываться с взбешенным военным, поэтому он и выхватил по лицу со всей пролетарской ненавистью от разъяренного мужика…

В общем, было и ладно, можно сказать, быльем поросло. Фишка в том, что этот скунс смог благодаря своей комсомольской активности попасть в пограничники, была такая возможность. Нет, в целом этом нормально, и был немалый шанс, что там из него воспитают нормального мужика, только вот не повезло. Спорный, кстати, вопрос кому больше не повезло, Сергееву или командиру заставы, куда он попал служить.

Естественно, командир заставы узнал этого защитника, да и не чтобы сильно пьяным он был во время первой их встречи. Понятно, что этому командиру были неприятны воспоминания о случившемся, тем более, что с женой он тогда развёлся. Поэтому этот вполне вменяемый человек предложил Сергееву написать рапорт на перевод в другую часть и даже пообещал поспособствовать в переводе куда-нибудь, где служить будет полегче. Но этот дятел, в тело которого я угодил, что называется, закусил удила и наотрез отказался переводиться. Более того, он начал доставать комсомольцев заставы разговорами об аморальном поведении командира заставы, хая его как только можно и нельзя тоже.

По-хорошему, прикопай командир заставы этого дятла по тихому, никто бы слова не сказал против, Сергеев за пару месяцев достал сослуживцев не по-детски, но командир терпел.

Единственное, что он себе позволил,— это попросил старшину сделать из этого неадеквата человека. А вот тот миндальничать не стал, и Сергеев отгреб по полной программе, что характерно, строго по уставу. Кстати сказать, в караул Сергеев сам пошёл с действительно высокой температурой в надежде отдохнуть от службы.

Как бы он себя ни ставил активистом, а на самом деле по жизни был бирюк бирюком, и вся его активность его была наносная. Говоря проще, он вообще ненавидел людей, особенно тех, кто сильнее его.

В общем, то ещё мне счастье досталось, и радости это не доставляло от слова вообще. Тут проблема была ещё в том, что даже если бы Сергеев сейчас куда-то перевелся, избавиться от наработанной репутации ему было бы ну очень сложно.

Не успел я подумать, что со всем этим делать, как услышал гулкие шаги. Память усвоилась нормально и я, благодаря появившемуся музыкальному слуху сразу понял, что это смена караула, и поспешил подняться на ноги.

Несмотря на то, что эта самая смена была достаточно далеко, когда я встал во весь рост, сержант увидел, как я вставал, и, естественно, предъявил:

— Сергеев, ты что, спал на посту? Я видел, что ты лежал на земле и встал при нашем приближении.

— Нет, товарищ сержант, отжимался, чтобы сон прогнать, — бодро ответил я и с удивлением взглянул на окружающих, зашедшихся в безудержном ржаче.

— Тыыы отжимался? Такой юморески я ещё не слышал, — выдавил из себя сержант и снова заржал.

Я же, глядя на это представление, соизволил наконец осмотреть доставшееся мне тело и подумал: «да, с отжиманиями я явно погорячился. Рост у меня теперь где-то метр семьдесят, может, чуть больше, а вот телосложение можно смело назвать дистрофическим. Да и форма сидит так себе. Глиста в стакане, по-другому и не назовешь».

Рассмешил товарищей, чего уж тут, но это ладно, главное сейчас — подумать в спокойной обстановке, что мне с этим неоднозначным наследством дальше делать.

Как выяснилось довольно скоро, со спокойной обстановкой как раз проблема, всё-таки тяжело живётся человеку, которого если не ненавидят, то презирают окружающие…