Глава 23
Разумеется, я мог отказаться. Мог бы сказать — мол, не время, не место, гости мне ни к чему, не в расположении сегодня… Но магическое слово «дамы» сработало безотказно. Любопытство взыграло, а здравый смысл, как водится, отступил на задний план.
Признаюсь, излишнего внимания и назойливости со стороны гостей я не ожидал — гусары, отпраздновав коронацию, вскоре уедут, и хлопот мне не доставят. А пока… что ж, полезные знакомства — дело не последнее. Кто знает, вдруг гусары помогут мне влиться в здешнее высшее общество.
— Барон Мишин приглашает в своё имение. Соберутся только свои. Ещё пара гардемаринов будет — земляки мои, на днях мичманами станут. Познакомлю. Будут и дамы… Конкурсы, цыгане, песни. Ты, к слову, пострелять хотел — как раз возможность будет, — уговаривал меня родственник Стёпы, поручик Брагин. Или, как он сам себя просил называть, Вольдемар.
— Стопудов берут тебя как диковинку, — буркнул Тимоха, запрягая карету. — Провинциал, стихоплёт, печатался, да ещё и стихи на военную тему. Заместо циркового медведя развлекать гостей будешь.
Выдвигаемся в моей карете. Нас шестеро: трое военных, две дамы и я. Стёпа с нами ехать отказался, сославшись на неотложную подготовку к завтрашнему заседанию кафедры. Хочет сразу произвести впечатление. Ну и пусть. Мне только лучше — карета остаётся при мне, не надо лихачей нанимать, да и Тимоху на хозяйстве оставлять незачем.
Сказать по правде, кто из них худший сторож — не знаю: тюфяк Стёпа или трусливый… ну, ладно, осторожный Тимоха. Оба, как говорится, не орлы. Может, и впрямь стоит нанять кухарку да служанку?
Шестеро человек в карете легко разместятся. Правда, двум дамам придется немного потесниться с кем-то из нас. Кучер мой, разумеется, тоже при деле — куда ж без него.
— А то я не понял, — отвечаю Тимохе, наблюдая, как одна из барышень — Ольга бросает на меня заинтересованные взгляды. — Ты только заметь: ни Петру Славскому, ни Володе Зинько руки она не подала. А это, между прочим, знак. Свободна, стало быть. Есть шанец.
— Шанец на дуэль угодить? — скривился Тимоха. — Глянь, как твой корнет с пистолями на неё смотрит. Но дело твоё. Только ты, барин, перед дуэлью вольную-то мне подпиши… Я в твои таланты верю слабо.
Пётр — молодой корнет, который обещался мне рассказать про оружие, смотрел на даму и правда восторженно. Да и было на что. Ольга — статная красавица моего роста с настоящей длинной русской косой. Дочь мелкого чиновника, а значит, не дворянка, и для приятного времяпровождения на природе подходит как нельзя лучше. Вторая дама Мари — тоже незнатна, и в теории можно подкатить и к ней, но на мой вкус девица излишне носата. Хотя, гляжу, Ара вроде заглядывается. Ха!
Мой безусый и молодой соперник выглядит как настоящий франт. На нём парадный мундир: короткий доломан с шнуровкой, меховой ментик (то бишь куртка), которая сверкает так, что аж в глазах рябит от пуговиц и шнурков, блестящий кивер с кокардой. Сабля, шпоры — всё как положено. Гляжу и дивлюсь: как ему в плюс двадцать в таком одеянии не жарко?
Я, впрочем, тоже не в лаптях. Надел лучший сюртук из светлого льна, серую рубашку с вышивкой, шейный платок, плотные брюки, мягкие сапоги. Вместо цилиндра — соломенная шляпа, купленная по дороге. Думаю, конкуренцию выдерживаю.
Время к вечеру, но ничего — как раз в разгар попойки приедем. Имение Мишина находится недалеко от Москвы. В будущем, уверен, точно окажется в черте города.
В карете надеялся устроиться между двумя дамами, но не вышло. Те сели напротив друг друга, посередине. Правда, Ольга оказалась рядом со мной и с Петром, и при каждом ухабе её бедро, скрытое под платьем, прижималось ко мне, заставляя Лёшкину кровь бурлить. Пётр, судя по довольной физиономии, тоже был не против таких волнующих касаний, и дуэлью мне пока не грозит.
«Да что я слушаю крепостного?», — мелькает мысль, но я её отгоняю. Тем не менее, веду себя с Олей сдержанно, без панибратства и пылких комплиментов, в коих, например, Петька большой мастер.
Впрочем, его комплименты явно заучены и выпаливаются моментально. Будто зазубрил, что надо говорить на экзамене и, пока не забыл, быстро сообщает это экзаменатору.
Моя некоторая сдержанность — та самая, о которой Пушкин либо уже написал, либо вот-вот напишет: «Чем меньше женщину мы любим…» — как ни странно, оборачивается мне на пользу. И вот уже Ольга улыбается и заводит со мной беседу. А затем и вовсе переходит на французский, наверное, желая продемонстрировать своё неплохое образование — и, надо признать, делает это весьма недурно.
— А вы, Алексей, имеете ли даму сердца? — мурлычет она, склоняясь ближе.
— А вот у нас на учениях… — безуспешно пытается перетянуть одеяло внимания барышни на себя Петя.
Напротив нас два Владимира развлекают носатую девицу, и их смех иногда заглушает и придаёт интимности нашей с Ольгой беседе.
— Имею, — отвечаю сухо. — И даже намерен просить руки. Но союз наш вряд ли возможен — я не богат и не знатен.
Слышен облегченный вздох Пётра. Ольга это замечает, но, лишь ласково улыбнувшись корнету, наклоняется ко мне ещё ближе и продолжает свои расспросы. Я ей, видно, по душе: дворянин, без строгих родителей, с доходом — пусть и не сказочным. Развести мальчика на подарки хочет? Хотя барышни бывают разными. Некоторые умеют не только принимать комплименты, но и одаривать — вниманием, беседой… а там, глядишь, и чем-то большим.
— Эй, мерзавец! Не дрова везёшь! — кричит поручик сквозь перегородку Тимохе. — Притормози у поворота, нам надо.
Карета останавливается. Господа и дамы нуждаются, так сказать, в коротком отдыхе. Хотя путь недалёк, но в дороге, как известно, всякое случается. Чую, дамам, с их пышными юбками, придётся непросто.
— Сила Сандунов с супругой Елизаветой ещё лет пятнадцать назад открыли свои бани, — между тем рассказывает мне добродушный Владимир Зинько, сосед по лавке и собеседник носатой Мари. — Сам бываю. За полтинник — пар так дадут, что потом три дня кости ломить будет. Самовар поднесут, спину помнут…
Сила — это имя такое, а не физическая величина. Слушаю с интересом. Я вот голову ломал — удобно ли будет человеку моего статуса в эти бани наведаться или нет? Оказывается, и офицеры туда захаживают и наш брат литератор не брезгует.
— Трогай! — кричу Тимохе, когда все опять уселись по своим местам.
— Сейчас налево за лесом и вниз, вниз, — показывает дорогу таксисту другой Владимир — родственник Семы.
Усадьба не возникла внезапно, как чёртик из табакерки — она стала видна ещё издалека. На пригорке, среди колосящейся ржи, возвышался не дом, а — настоящий дворец! Я, высунувшись в окно, разглядывал постройку с живым интересом.
Каменное здание в два этажа раскинулось своими крыльями не меньше, чем на сорок метров. Впереди — парк с ровными аллеями и подстриженными кустами, и мы, наконец, въезжаем на вымощенную камнем площадь перед усадьбой. Навстречу доносится шум: звуки оркестровых инструментов, чьи-то выкрики — явно женские, и даже отдалённые хлопки — то ли петарды, то ли оружейные залпы. Кажется, у меня и впрямь будет возможность пострелять из пистолетов.
Карета выкатилась к фонтану с античной скульптурой. Кто автор этого шедевра — история умалчивает, но зверь в центре подозрительно смахивал на тигрокрыса с греческим профилем, из пасти которого вяло била струйка воды. У подножия этой странной композиции мы и остановились.
Первым из кареты выскочил поручик Брагин — и тут же оказался в медвежьих объятиях чрезвычайно грузного господина в кружевном кафтане и с пёстрым платком на шее. На голове у него красовалась весьма вычурная шляпа. Чисто клоун, имхо. Судя по всему, это и был наш хлебосольный хозяин — барон Мишин собственной персоной.
Знакомимся. На площади перед дворцом настоящий пир: стоят столики, покрытые белоснежными скатертями, туда-сюда снуют нарядные официанты и официантки. Гостей собралось человек двадцать. Почти все, ну кроме пяти дам, — в военной форме и большая часть из них — уже надрались. Судя по всему, компания неполная — кто-то, вероятно, пребывает в доме или за ним, возможно, на стрельбище, откуда, и доносятся хлопки.
Нам наливают штрафную. Тимоху сразу же увели свои — слуги из числа крепостных Мишина.
Сам барон, как вскоре выяснилось, отличался крутым норовом и, по-видимому, не считал нужным обременять себя излишней учтивостью. Только что, к примеру, он с демонстративным раздражением ударил подносившую напитки девицу — ту, что наряжена была в костюм а-ля французский паж.
Обслуга, вся поголовно из его же дворовых, на это не отреагировала никак. Видно, привычные. Вообще все приказы барона, даже откровенно нелепые — вроде как «встать на четвереньки и поквакать», — исполнялись немедля. Гостей это, похоже, забавляло: ржали все. И только внутри меня, вернее, в той части души, что принадлежит Герману Карловичу, росло чувство неловкости и какого-то глубокого неприятия всей этой забавы.
— При Бородине ранен был: в бедро и голень. Полк пришлось оставить — поступил на службу в управу. Теперь вот — департамент за мной, — с самодовольной миной поведал Мишин гостям, которые, судя по их лицам, слышали эту историю уже не в первый раз.
Он действительно прихрамывал. Может, и правда геройствовал когда-то.
Огляделся вокруг. Веселье присутствовало, но какое-то странное, напряжённое. Дудочники выводили что-то уныло-протяжное, а две девочки, лет этак двенадцати на вид, изображали живых скульптур — «ангелочков», стоя на камне. В стороне стояла ещё одна молодая особа — казалось, она вот-вот запоёт.
— Что, понравились мои ангелочки? — хохотнул хозяин. — У помещицы Смоляниновой подсмотрел. Она римским стилем увлекается… Думаю, скоро придам той сцене недостающее звено — так сказать, финальный штрих вставлю. Пока жду… Сами понимаете: ожидание, оно иногда приятнее самого события, — добавил он с пьяной улыбкой, отчего-то решив, что сказал нечто остроумное.
Истолковать его слова как-либо иначе, кроме как в откровенно пошлом смысле, было решительно невозможно. Волна отвращения прокатилась по всему моему нутру.
— Простите, вам ваш «финальный штрих» случаем не оторвало на войне? Говорят, при ранениях всякое случается, — вырвалось у меня против воли.
Шум на мгновение стих. Все обернулись на нас.
«Что, дуэль? Да порву этого хромоногого педофила», — пронеслась в голове лихая мысль.
Но барон вдруг расхохотался:
— Ха-ха! А ты, братец, с юмором. А боялся, что привезут мне в гости не пойми кого.
И весело хлопнул меня по плечу. Видимо мою дерзость он воспринял как скабрезную шутку.
Люди вокруг тоже стали смотреть в мою сторону с интересом. До этого меня тут почти не замечали: ни знатен, ни в чине, одет скромно. Разве что на своей карете прибыл… Но такой себе экипаж — хреновенький.
Иду к «ангелочкам» — несу им кувшин с квасом. Жарко бедным стоять, наверное, изображая скульптуры.
— Благодарствую, барин! Покурить бы ещё… — напившись, одна из «девочек» ответила мне басом.
Остолбенело рассматриваю малышек. Накрашены, напудрены, и лет им… не двенадцать точно. Тридцати может и нет, но не дети это! Просто рост такой. Карлицы! Вот как… С расстояния попутал — вот тебе и «ангелочки».
Что ж, извращённые вкусы у барона, быть может, и остались, но уж по крайней мере — не столь отвратительные, как мне показалось поначалу, и Венедикт Олегович стал мне даже симипатичен хлебосольством!
Я кашлянул, огляделся — внимание гостей всё ещё было приковано ко мне. Не теряя удобного момента, я громко произнес:
— Господа! В честь нашего гостеприимного и, безусловно, храброго хозяина, барона Мишина, позвольте прочесть стих!