Братский круг. По самому краю … (СИ)

Глава 19

Этапы на «Тройке» всегда принимали жестко. Как-никак усиленный режим. Первоходам, коих в числе прибывающих было множество, надо было показать кто в доме хозяин, сразу поставить их на место. Сбить блатной налет, привезенный с централа, на котором, как известно, все первоходы блатные. Потому, как обычно выстроившись коридором, менты лупили резиновыми дубинами вновь прибывших зеков от души. Командовал «Парадом» начальник безопасности майор Кайманов. Каким ветром занесло меня с моим послужным списком на тройку — то вопрос отдельный. Перестарались адвокаты, обхитрили сами себя. В итоге вместо положенного мне по всем прикидкам строгача, мне влепили общего! Хотя просил — построже, но поменьше!

В общем, никто из арестантов не остался в тот день обделенным. Всем хватило внимания и заботы от режимников. Чуть позже в помещении карантина, оглядывая свою спину и задницу, покрытую синяками, точно повторяющими длину и ширину мусорских дубин, я пытался через голову надеть толстовку, взамен порванной, но ввиду полученных побоев, самостоятельно сделать этого не мог. Спина болела, руки и плечи не гнулись. Разу к четвертому, поняв тщетность своих усилий, я начал озираться по сторонам в поисках того, кто мог бы помочь мне в моем нелегком деле.

Этап был немногочисленный, всего девять человек. Народ разношерстный, разных возрастов и социальных взглядов. Но один сиделец отличался от других. Нет, ни ростом, ни одеждой он не выделялся из общей массы, так же неуклюже ботал по фене и костерил на чем свет стоит сотрудников колонии. Отличие было в другом, на его спине не было синяков. Вообще не было.

Внимательно приглядевшись к странному сокамернику, и поняв, что никто кроме меня этой особенности не заметил, (режим-то общий) я решил пока не делиться своими наблюдениями с братвой.

— Эй, Малой, — позвал я малознакомого молодого паренька с моей осужденки. — Подсоби-ка.

Парнишка с готовностью подскочил и помог натянуть непокорную толстовку на мою многострадальную спину.

— Спасибо, брат. Завари-ка чайку на всю ораву! — я кинул стограммовую пачку чая, а зек поймал ее налету. — Чифирнем с дорожки. Новоселье, так сказать, отметим.

Когда кругаль с чифиром занял почетное место в центре общака-стола, я плеснул с него в свою кружку черно-коричневой густой жидкости и направился к шконке, на которой разместился странный арестант.

— Не помешаю? — спросил, усаживаясь.

— Да нет. — весело отозвался тот. — Гостям всегда рады.

На вид сидельцу было чуть больше двадцати лет. Среднего роста, немного наивный взгляд из-под густых черных бровей. Физически сложен был неплохо. Я уселся рядом с ним на шконарь и стал «тусовать» чифир из одной кружки в другую, перемешивая, а заодно и остужая его.

— Тебя как звать-то, бродяга? — протягивая кружку, спросил я.

— Никита. — принимая, ответил сиделец.

— Первоход?

— Да, первый раз. — отхлебнув три раза, передал кругаль мне Никита.

— А на тюрьме в какой хате сидел?

— В два ноль два на слежке. И в один три пять в осужденке.

— Ясно. — так же сделав пару глотков, я снова передал чифир собеседнику. — А заехал за что? Если не секрет, конечно. Не хочешь, можешь не отвечать.

— Нет, не секрет. По глупости заехал. По 146-й. Часть три.

— Вот глупость, так глупость! Разбой! И сколь же тебе навалили за такую глупость?

— Пять лет общего.

— Ну, по-божески вроде. По третьей-то части могли минимум лет восемь-десять дать. И не общего.

— Дак и дали бы! Батя мой подсуетился. А так бы…….

— Батя богатый значит? — я сделал три глотка и потянулся за сигаретами, но вспомнил, что забыл достать их из куртки и спросил у сидельца. — Курево-то есть?

— Да, да, есть. — Никита полез в свой баул и, немного порывшись, выудил пачку «Бонда» и протянул мне.

— Америка! — одобряюще сказал я, принимая пачку, и тут новая странная деталь бросилась мне в глаза. «Бонд» как «Бонд». Пачка как пачка. Да вот только………….

Сигареты были запечатаны.

Я изучающее посмотрел на своего собеседника. Дело в том, что по правилам следственного изолятора, да и лагерным тоже, все сигареты должны поступать не то, что просто распечатанными, а даже высыпанными из пачек. Приходишь с передачей, выпотрашиваешь все пачки, затем складываешь сигареты в прозрачный мешочек и подаешь в окошко. Иногда до сидельцев курево доходит в таком виде, что и смотреть страшно. Все сигареты переломаны, что они там ищут — хрен их знает. То же касается конфет в обертках и многих других продуктов. По-другому просто не примут! А тут! Запечатанная пачка «Бонда», протащенная через окно приемщика, через несколько этапных шмонов на тюрьме, через, в конце концов, тотальный шмон по прибытию в лагерь………………

Нет! Теоретически это можно сделать. Изловчиться, заныкать, дать взятку дубаку, ну и так далее…. Можно, да! Но зачем? Это же пачка сигарет, а не запрет какой…. Странно все это, очень странно… Но виду не подал, распечатал сигареты, взял одну, прикурил и глубоко затянулся.

— А папа-то у нас кто? — пуская дым, спросил я.

— Павлов Александр Александрович, начальник отдела кадров Химзавода.

— О! Хороший у тебя папа. (Химзавод был крупнейшим предприятием города, у начальника такого уровня должны быть колоссальные связи. Как он вообще допустил, чтобы сына закрыли. Странно, странно…)

— А что натворил-то, раз папа не смог тебя отмазать? Или может он у тебя правильный, раз натворил — значит отвечай. Такой папа? Жесткий?

— Да нет. Отец как отец. Не смог, наверное. И так дали немного. Я там не виноват, меня прямо из института забрали, спутался с дурной компанией, а они, пока я спал, на моей тачке магазин грабили с видеоаппаратурой. А теперь докажи, что я спал.

— Да, бывает. Вон видишь мужичонку лет пятидесяти? Ну в серой телогрейке. Вот ему девять лет впаяли тоже за разбой третью часть. А по сути, знаешь за что?

— За что?

— Ну ты посмотри на него, какой он разбойник? Рожа силосная, водитель грузовика деревенский. Обычный мужик. Ему — быкам хвосты крутить, а тут сто сорок шестая статья, шутка ли? Над нами сидел на Централе, в два шесть два. Так вот, приехал к нему приятель, говорит надо мясо пару тонн вывезти, мы сами загрузим, твои только колеса. Топливо оплатим, ну и тебе деньжат подкинем на ящик водки. Ехать надо завтра рано утром. Ну, ударили по рукам. Утром приехали на какую-то ферму в деревне, сказали подождать, сами ушли внутрь. Минут через тридцать открыли ворота, и стали туши коровьи грузить. Погрузили, все закрыли. И поехали куда-то в город мясо отвезли, выгрузили. Ну все. Дали мужику денег, мяса даже немного, и поехал он домой. А через четыре дня к нему мусора домой ввалились с обыском. Оказалось, ту ферму они ограбили, сторожа повязали, да хорошо еще не убили, а то бы лет пятнадцать получил. А он ни сном ни духом. Года полтора на тюряге доказывал, что не при делах, да что толку-то. Сговор доказали, результат — 9 лет общего. Вот так вот, Никита! Так что тебе повезло еще. А спал ты там в машине или руководил из нее налетом, на это нашему законодательству насрать. Был, значит виновен. А сколько таких случаев по стране, без счета.

— Ну ладно, спасибо за компанию и сигарету. — я похлопал пацана по плечу. — Пойду я, а ты не унывай, радуйся. По половине на УДО пойдешь, папа поможет. Бывай.

Да, странный персонаж. Очень даже странный. — думалось мне. — Надо бы за ним поприглядывать, не ровен час, всплывет чего. Мутный, одним словом. Сидел в людской хате вроде. Погоди, один три пять! В этой же осужденке Марьян сидел. Потом смотрящий на этап ушел, он за хату грузанулся. Надо бы отписать ему на Централ, может успеет ответить на маляву до этапа. Значится так и поступим.

После отбоя в окошко, рядом с которым стоял мой шконарь, кто-то поскреб. Одернув занавеску, я увидел зека с пакетом под мышкой, он молча показывал мне пальцем на задвижку, запирающую форточку. Сообразив, я открыл окошко, в «Хату» ворвался свежий, весенний воздух.

— Ты Куба? — спросил зечара.

— Ну я.

— Вот тебе грев от Старого и на словах еще. — арестант поманил рукой, чтобы я приблизился. И в самое ухо — Через час будут в безопасность дергать, на тряпку, так вот, тебя не вызовут. А сам не дергайся, с легавыми все убацано. Понял? Тебя на смотрящего третьего барака сватают. А ломка здесь лютая, все здоровье оставишь. Братва наслышана как ты на централе в «Глаголе» двоих ссученых поломал. Один из них Червень, особо беспределил. Приговорила его братва. На всех пересылках ждали. А ты дотянулся. Красава! А то, что пешки ему не погасил, за то с тебя спросу нет. Ты же не знал, что он подписан. Короче, отдохни недельку, менты беспокоить не будут. Мир у нас с ними нынче. А в зону поднимешься — братва как надо встретит. Ну пошел я.

— Эй, погодь, браток! Тебя как кличут-то?

— Грека я. Смотрящий за карантином.

— Слушай, Грека, мульку бы мне на Централ отправить. Да поскорее, время не терпит.

— Давай. С утра троих на доследование отправляют в СИЗО, с ними муля и уйдет.

— Обожди, брат. Минуту.

Я спрыгнул с подоконника и, сев на шконарь, быстро вырвал из тетради полоску бумаги шириной с пачку сигарет. Затем, разгладив ее на табурете, мелким почерком написал:

«Марьян, братишка, приветствую. Как сам? Как близкие? Когда на этап? На какую командировку повезут не узнал еще? Я на „Тройке“ в карантине. Добрался нормально. Беспокою вот по какому поводу. У тебя в хате пассажир один сидел. Никита Павлов. По 146 часть 3. Пятерик общего. Если можешь, коротко опиши, что за человек и как с ним общаться. Может какие странности за ним водились? Короче все, что сам сочтешь. Заранее благодарен. Ну, на этом ограничусь, пожелав тебе и тем, кто рядом скорейшего освобождения. Искренне. Куба.»

Закончив, свернул маляву трубочкой, сжав ее до минимального размера. Затем оторвал от полиэтиленового мешочка часть пленки и плотно, в несколько рядов для герметичности, обмотал записку, а края аккуратно подпалил зажигалкой с обеих сторон. И сразу вылез в окно.

— Грека, где ты там?

— Здесь. — отозвался арестант.

— Марьяну. В один три пять. Там подписано. — я протянул маляву. — Спасибо тебе, брат!

— Судьбу благодари. — ответил Грек и скрылся в темноте.

Через неделю подняли в лагерь. Подходя к бараку, увидел несколько арестантов у входа в локалку. Высокий ухоженный зек, лет сорока восьми-пятидесяти, выдвинулся мне навстречу и протянул руку с синими перстнями на пальцах.

— Куба? — спросил смотрящий за лагерем.

— Да, Куба. А ты Старый?

— Для тебя просто Андрюха. За лагерем приглядываю потихоньку. — Мы ударили по рукам. — А это мои близкие. — Старый обернулся в сторону сопровождающих, среди которых, к слову сказать, был давешний Грека. Я кивнул ему отдельно, а он также опустил голову в приветственном поклоне, но продержал ее в нижнем положении чуть дольше, чем следовало бы, давая понять, что по моему вчерашнему вопросу все сделано.

Мы стали один за другим заходить в помещение. Барак был двухэтажный. Пройдя по узкому коридору, оставляя по обеим сторонам кубрики — помещения для жилья, рассчитанные на двадцать-тридцать человек, прошли еще дальше, в лен-комнату, служащую одновременно телевизионной комнатой. В каждом барачном здании было такое помещение. В нем по замыслу, в числе прочего, должны были проходить политинформации для зеков.

— Заходи, брат. — смотрящий за лагерем положил руку мне на плечо, — Располагайся. — и тут же одному из сопровождающих: — Артем! Достань-ка что у нас там припасено.

Мы расселись вокруг стола, заставленного лагерными деликатесами. Копченая колбаса, сало, черный хлеб, пару луковиц, порезанных на несколько частей, консервы, ну и еще много чего, предназначенного скрасить суровый арестантский быт.

Вошел Артем, прикрыл дверь и вытащил из-за пазухи грелку, наполненную спиртным.

Старый оглядел присутствующих.

— Ну, все вроде? Крот, поставь кого-нибудь на контору. — один из зеков тут же метнулся в барак и привел потрепанного мужичонку.

— Стоишь за дверью, пасешь. Если легавые или еще кто посторонний, сразу цинкуешь. Усек?

Мужик кивнул.

— Ну, разливай Артем, чего тянешь? — дал команду смотрящий за лагерем.

Самогон забулькал из грелки по стаканам. Все потянулись за закуской, приготовились.

— Ну! С приездом тебя, брат. Кто не по курсам еще, — Старый обвел тяжелым взглядом присутствующих. — Поясняю. — Это Куба, звать Саня, бродяга порядочный, люди серьезные отписались за него с Централа. Да и с воли тоже. — кинул быстрый взгляд на меня авторитет. — Будет смотреть за третьим бараком с сегодняшнего дня. Давай выпьем за встречу, а потом, кто что имеет сказать — скажет.

Мы молча выпили и закусили. Затем смотрящий представил присутствующих.

— Это Круглый. — Старый указал на толстого холеного зека. — Смотрит за вторым отрядом.

— Это Кочерга. — перевел взгляд на тощего чахоточного арестанта. — Груженый за четвертым.

— Ну, с Греком ты знаком уже, за карантином он. Далее Башкир — смотрящий пятого, Саня Молодой поставлен за Игрой в лагере приглядывать. Ну и Ваня Сладкий сейчас в изоляторе. Десять суток вчера дали, с кумом что-то не поделили.

— Эти поцики — цвет третьего отряда. — Старый указал на еще нескольких арестантов, кучно сидящих в одном углу. — Миша Метла, Димка Француз, Дима Козырь и Хомутов Илья, он же Хомут. Знакомься, Саня, твой коллектив. Народ лихой, но правильный. Молодцы пацаны, тянутся, на общее стараются. Больших вопросов к ним нет. — смотрящий за лагерем перевел взгляд на Хомута, — есть правда перегибы на местах, да Илья? Но мы с ними стараемся разбираться на месте. Наливай, Артем.

В стаканах снова забулькала пахучая жидкость. Я взял свой стакан и поднялся.

— Андрюха, — я кивнул головой в сторону Старого, — И вы, пацаны! Душевно благодарю за встречу и оказанную честь. Обещаю, что не дам мужика в обиду, обещаю, что мусорам кислород поприкрою настолько, насколько сил хватит. Ну и насчет общего, последнюю рубашку отдам, коли надо будет. Ну, а каков с меня рулевой, позже будем решать.

Все выпили. Артем принялся ловко и мелко нарезать сало. После, так же меленько нарезал лук и, взяв хлеб, смастерил бутерброд. Оглядев всех, протянул Старому. Старый кивнул в мою сторону.

— Дай лучше Сане, пусть пацан после карантина подкрепится.

— Благодарю. — я взял бутер.

— А ты надолго к нам брат? — вступил в разговор Саня Молодой.

Я оглядел арестанта лет тридцати. Веселое, но умное лицо, короткая стрижка, невысок ростом, в глазах какой-то лихой блеск, не зря видно за игрой в лагере смотрит.

— Два года по приговору.

— Ну по-божески, брат, по-божески. — игровой прищурил глаз. — А статейка какая? Если не секрет?

— Что ты, друже, какие у меня секреты от братвы, 145 часть три.

— Ну, тем более по-божески. — повторил Молодой.

— Да там, я слышал, судье забашляли. — вмешался в разговор Дима Козырь, немолодой блатарь, явно не первый раз топчущий зону. — Ты же Федота Сереги подельник?

— Да, Федота.

— Ну! — Козырь развел синими от наколок пальцами. — А я за что базарю. Дело-то на слуху ваше было. Со сто сорок шестой удалось соскочить на сто сорок пятую. Красавчики парни!

— Ну что мы все обо мне, да обо мне? Бродяги, расскажите лучше какой положняк по лагерю. Может на что особо нужно обратить внимание в бараке. Ну и вообще. — перевел разговор я. — Как с кем из мусоров себя вести? Кто подмазанный, кто нет? С вязаными как отношения? Есть ли сложности? Не борзеют? Мож кого в стойло поставить, или еще что…

— Дак сложности с красными всегда есть. — после небольшой паузы, невесело оглядев всех, ответил Андрюха Старый. — Иногда поболе, чем с мусорами. Но стоит ли тебе братан вникать вот так сходу? Может недельку-другую оглядишься, пообвыкнешь, а потом втянешься в движуху?

— А что глядеть-то? — возразил я. — При всем уважении, брат! Красные за это время не почернеют. А вот рулить бараком с более чем сотней душ, не зная острых моментов, как-то не с руки будет, я думаю. Так что, братва, с вашего позволения хотел бы знать все, что мне знать положено.

— Резко ты. С ходу в карьер. — подал голос Круглый. — Не хочу никого обидеть, но с нашими вязаными так быстро не разобраться.

— А ты расскажи суть. А я покумекаю.

— Многие за правдой ходили, да не многие вернулись. — Круглый недоверчиво глянул на меня.

— Не ворчи, Леша, — оборвал смотрящего за вторым Старый. Пацан дело говорит. Как, не зная обстановки, за барак грузиться. Вдруг завтра вопрос какой срочный возникнет, к нам что ли бежать для разъяснений? Не каждый день через наши локалки побегаешь.

— Да, конечно, прав Куба. — подал голос Грека. — Надо в курс ввести по полной человека. Чтоб не было недомолвок. С вашего позволения, господа, — блатной оглядел присутствующих. — Я поясню Сане…

Поймав вопросительный взгляд Грека Старый, секунду помедлив, кивнул.

— Ну, так вот. — смотрящий за карантином потянулся за куревом. — Имеем мы в лагере одного проблемного беспредельного козла и сделать пока с ним ничего не можем.

Я молча слушал. Не перебивал.

— Козла этого кличут Салехард. — продолжал Грека. — Из бывших блатных. Не местный. Ссученый. Из Казанских бандюков. Беспределит во весь рост. И кодлу в первом бараке такую же подобрал. Рыл двадцать. Мусора им анаболики таскают с воли, так они с утра до вечера в спортзале булки качают. Среди них такие персонажи есть, что в дверь боком только пролезть могут. Как какое гадье по этапу прибывает, они сразу их к себе в кодляк подтягивают. Прямо с карантина. Никто им не указ. Тут давеча прапоренка новенького, с дубаков, кто-то из них отметелил, так даже на это менты глаза закрыли. Салехард этот все наши нычки знает. Все схроны. Ничего не спрячешь от него. Сроку пятнашка. В лагерь поднялся полгода назад, на этапе шел по изоляции. Крест на нем поставили еще на транзите. Но никто пока не осмеливается приговор исполнить. Вот и щемит мужиков, а мы молчим, языки в жопу засунули…

— Ну ты полегче-полегче! — Старый недовольно поморщился.

— А что, Андрюха, я неправильно говорю? Себя все порядочными считаем, а духа ни у кого не хватает с этой гнилью разобраться!

Присутствующие зашумели. Не все были согласны со смотрящим за карантином. Видно, не приятно было слушать то, что и так все знали, что уже наболело. Да и еще в присутствии нового человека. Но Грека продолжал рубить правду-матку.

Все знают как они в карантине над пацанами измываются. Это у нас сейчас какой-никакой мир с администрацией, а так бы краснота лютовала. Вспомните недели три назад, как Зеленого забили за тряпку. Не довезли по скорой. А пацану всего двадцать два года было. А как Салехард с мужиков бабки вымогает. Никто не в курсе здесь? С твоего барака, Круглый, мужики просили защитить от него и что? Кто-то впрягся за них? Назар, кажется, одного зовут? Которого из петли вынимали…

Я не выдержал.

— Как же так братва? Не по понятиям это. Надо спросить с беспредельщика! Иначе с нас самих же потом спросят! Да и как людям в глаза смотреть будем?

— Вот я и говорю. — вставил Круглый. — Многие ходили за правдой, да вернулись не многие…

Я внимательно посмотрел на смотрящего за вторым. Что-то с ним не так. Холеный, одетый с иголки по лагерным меркам, он напоминал скорее барыгу, чем блатаря. Ленивая речь, плавные неторопливые движения, аккуратно выбрит и подстрижен. Вот уж, кому тюрьма, а кому мать родная…

В глаза бросалось, что этому-то точно ничего не надо. Привыкший к спокойной сытой жизни, он никуда не полезет. Никакую правду искать не будет. Свое — оно ведь всегда ближе.

Старый положил руку мне на плечо, невольно отвлекая от мыслей о Круглом. Видимо опытный сиделец прочитал, о чем я думаю.

— Ты не торопись с выводами, Саня. — произнес он. — Жизнь наша слишком сложная, чтоб все плохое считать плохим, а хорошее хорошим. Иногда бывает так, что и плохое лучше, чем хорошее, хотя с виду наоборот.

— Ты имеешь в виду, что плохой мир лучше хорошей войны? — уточнил я.

— Я хочу сказать, что не все, кажущееся тебе сейчас очевидным, является таковым.

— Ладно. Поживем-увидим.