Массивная туша некроголема опустилась на землю, сотрясая округу глухой вибрацией. По его телу прокатилась волна бугрящейся плоти и через пару секунд саллех встрепенулся, клацая расправляемыми пластинами костяной брони, полученными в Эльвикане. Флюг был парнем безмолвным, но я каким-то образом немного научился читать настроение монстра по движениям его плоти и костей, и сейчас он прямо-таки излучал злобно-хищную радость и предвкушение. Едва покинув инвентарь, он уже был готов атаковать в любую секунду.
— Пора поразвлечься, дружок, — подтвердил я его ожидания. — Сожри эту кучку монстров.
Имелся целый ряд причин, по которым мне захотелось скормить этих ребят Флюгу, но основные заключались в падальном рое. Во-первых, меня впечатлили регенеративные способности, которые могли бы ещё больше усилить и без того безумную «живучесть» Флюга. Во-вторых, и это было куда важнее, злобная биомасса питалась маной, что, как мне показалось, поможет избавить некроголема от его главной слабости.
Как бы ни был силён саллех, я был уверен, что грамотный арт-обстрел Ходунов оставит от него лишь ошмётки. У людов пока просто не было ни подходящих позиций, ни понимания происходящего, но это не значит, что так будет всегда. А Флюг слишком мощная сила, чтобы не использовать его против фиарнийцев. Но если он получит способность пожирать летящие в него энергозалпы автоматонов, подпитываясь ими, то эта проблема будет полностью снята.
Терзатели, хоть и интересовали меня заметно меньше, подвернувшись просто бонусом, тоже могли дать интересные способности. Например, какую-нибудь активную многослойную броню из призм или что-то в этом роде. Даже если Флюг будет этими чешуйками просто стрелять, это будет куда лучше и смертоноснее, чем выстрелы костями.
Выпустив волну подавляющей энергии, от которой веяло леденящим предчувствием смерти, Флюг пополз к добыче, на ходу трансформируя своё тело для схватки. Из глубин плоти, с хлюпаньем и чавканьем, вылезали многочисленные кости, черепа ящеров и толстые тентакли, как обычные, так и «шланги», из которых он когда-то поливал фиарнийцев голубой кислотной жижей. Некроголем был настроен серьёзно и с самого начала вооружался до зубов.
Первым его заметил падальный рой. Живой ковер из плоти и щупалец, при прямом сравнении двух монстров походивший на дальнего расплющенного родственника Флюга, на мгновение замер, а затем, словно почуяв более интересную добычу, потянулся щупальцами к саллеху. Волна бурлящей биомассы, переваливаясь через камни, устремилась к моему питомцу, злобно щёлкая пастями на тентаклях и размахивая костяными крюками.
Флюгегехаймен словно этого и ожидал. Он резко ускорился, насколько это вообще было возможно с его массой, и щупальца монстров схлестнулись, разрывая друг друга на куски. Многочисленные челюсти роя вонзились в гнилую плоть Флюга, а некроголем ответил струями кислотной жижи, поливая хищную биомассу как из шлангов. Одновременно с этим некроголем немного раздулся, и выпустил во врага плотное облако чёрного тумана, сразу же начавшего превращать всё, чего касался, в рыхлый тёмный пепел, исчезающий через мгновение.
Но рой оказалось не так-то просто остановить. Токсичное облако стремительно обращало его тело в прах, щупальца Флюга рвали и кромсали вражескую плоть, оставляя на её поверхности длинные борозды сквозных кислотных ожогов, но раны на теле роя затягивались с неестественной скоростью, едва успев появиться. Оба чудовища восстанавливали свои туши за счёт друг друга. Флюг всасывал в себя оторванные куски падального роя, а рой, в свою очередь, пировал некротической энергией саллеха. У меня закралось нехорошее подозрение, что она пришлась ему по вкусу куда больше маны призматических виверн. Биомасса с каждым укусом не просто восстанавливала повреждения, но словно бы даже прибавляла в габаритах. И окончательно я уверился в своей теории, когда из зеленоватой биомассы выстрелили сотни костяных крюков, которые впились в моего голема и начали с огромной мощью пытаться не просто оторвать от него как можно больше шматов гнилого мяса, а затянуть некроголема в свои недра целиком.
Именно в этот момент в бой вступили терзатели. Заметив нового, крупного игрока на земле, стая призматических виверн решила заключить с зелёным ковром биомассы временное перемирие и бросилась на Флюга. Сложив свои энергетические крылья, они с сухим треском ринулись вниз, превращаясь в град сверкающих, смертоносных снарядов.
Первый терзатель врезался Флюгегехаймену в спину. Раздался оглушительный звон, тело некроголема всколыхнулось от взрыва, который разорвал костяную пластину эльвиканского таранного монстра в клочья, и россыпь сверкающих осколков впилась в тушу саллеха. Не успел он оправиться от этого и восстановить защиту, как терзатели начали врезаться в него один за другим.
Мой бедный Флюг оказался в аду. Снизу его пожирал постоянно регенерирующий рой, вцепившись в него мертвой хваткой. Сверху его бомбардировали живые осколочные гранаты, разрывая его тело на части. Некроголем отбивался всем, чем имел, начиная от смертоносных лучей из глазниц ящероподобных черепов, заканчивая костяным и призматическим обстрелом, превращая в оружие тех виверн, которых ему удалось подбить и поглотить.
Место схватки постепенно скрывалось в мешанине из облаков чёрного тумана, зелёных лучей, шматов плоти и отблесков сверкающих призм, затрудняя обзор. Холм под ногами ходил ходуном от грохота и вибраций. Флюгегехаймен выкладывался на все сто, но этого было недостаточно. Наверное, мне пора было вмешаться, так как баланс сил сложился явно не в пользу Флюга и ситуация вызывала стремительно увеличивавшееся беспокойство. Казалось, ещё минута — и от него ничего не останется.
Я зашагал вперёд, выбирая подходящее заклинание для удара, как внезапно что-то изменилось.
Поверхность ползучего падального роя внезапно перестала бурлить. Она натянулась, как кожа барабана, и по ней прошла крупная дрожь. Изнутри, из самой глубины хищной биомассы, начало пробиваться болезненное кислотно-зелёное свечение.
А затем рой взорвался изнутри.
Десятки острых костяных шипов и тонких черных щупалец пробили его плоть, стремясь наружу. Туша задёргалась в конвульсиях, из разрывов хлынула зловонная жижа, а Флюг выпустил такую устрашающую жажду убивать, что даже мне стало не по себе, а терзатели ошарашенно замерли на высоте. И через несколько мгновений я понял, что происходит.
Флюгегехаймен воспользовался своей репликацией. Вся та плоть, которую столь жадно отрывал и глотал ползучий рой, что столь усердно забрасывали в его чрево взрывы терзателей, превратилась в оружие некроголема. Его жестокую и беспощадную армию, вылезшую из троянского коня, которого противник сам же затянул в собственное брюхо.
Прямо в теле роя начали формироваться, расти и пожирать носителя десятки мелких, примитивных некроголемов. Гноящиеся опухоли, которые обрели собственные челюсти и волю. Они были повсюду. Как паразиты, они пожирали и выжигали враждебную биомассу изнутри, наращивая свои тела. Область за областью туша роя внезапно чернела и превращалась в некротическую опухоль, послушную воле Флюга, после чего набрасывалась на здоровую часть.
Рой впервые взвыл. Глухим, булькающим звуком, полным боли, недоумения и злобы. Он пытался исторгнуть из себя паразитов, его тело билось о камни, когти и челюсти на щупальцах рвали собственную тушу, но было поздно. Один за другим порождения Флюгегехаймена добирались до сердечных узлов роя, умерщвляли их и делали частью своего тела.
Вероятно, глядя на всё это, обладавшие какими-то зачатками разума виверны не решались на продолжение безрассудной бомбардировки. Но это их и сгубило.
Основное тело Флюгегехаймена, освобождаясь от быстро слабеющей хватки агонизирующего роя, поднялось на дыбы, подобно кошмарной гусенице. Черепа ящеров в туше саллеха, больше не отвлекаясь на наземную угрозу, одновременно дали залп. Тонкие, как иглы, зелёные лучи смерти ударили по зависшим в воздухе вивернам. Не беспорядочно и хаотично, как прежде, а точно и выверенно, пронзая грудные клетки кристальных терзателей.
Флюг бил явно в какую-то уязвимую точку. Подбитые терзатели сразу же лишались своего энергетического сияния и, рассыпаясь на беспомощные призмы, падали вниз, где сразу становились частью тел Флюга и его войска.
Чаша весов в этой бойне теперь была на стороне моего некроголема. Почти пожравшие остатки сопротивлявшейся биомассы, репликанты саллеха тоже начали атаковать виверн. Кто лучами, если в его туше завалялся подходящий череп, а кто просто тентаклями из новой, преобразованной плоти. Маленькие Флюги были ещё более тупыми и прямолинейными, чем их здоровенный «родитель», но зато их было много и всё, что шевелится, они ненавидели ничуть не хуже.
Флюгегехаймен, тем временем, превратился в настоящую зенитную установку. Он больше не пытался стрелять костями. Некроголем всосал в себя горы осколков от павших терзателей и теперь вел обстрел смертоносной призматической шрапнелью, которая рвала энергетические крылья заметавшихся в панике врагов в клочья, на время лишая мобильности и подставляя под хватку щупалец и залпы лучей.
Тем временем, последний регенеративный узел роя был поглощен и его агония окончательно прекратилась. Остатки биомассы обмякли, превратившись в гигантскую, подрагивающую гору некрозирующей плоти. Лишившись своего «союзника» в битве с Флюгом, последние терзатели попытались отступить, но не смогли. Зелёные лучи настигали их во время бегства, одного за другим превращая в груду мёртвых призм, падающих вниз сверкающим дождём.
Разобравшись с вивернами, Флюгегехаймен повернул свою башку в сторону зависших на высоте драконесс, и мне пришлось торопливо охладить его пыл:
— Флюг, нельзя, фу! Это свои!
На плато воцарилась тишина, нарушаемая лишь чавкающими и хлюпающими звуками. Флюг, чуть покачиваясь, послушно опустился на землю, перекатывая по поверхности своей туши костяные пластины и призмы, осваивая новые трофеи и перестраивая тело. А вокруг него копошились его «дети». Десятка два уродливых копий, которые жадно пожирали останки и роя, и терзателей, оставляя после себя лишь голую бурую землю.
Хотя сначала я изрядно перенервничал, это была победа. Абсолютная, безоговорочная и даже немного жуткая.
В мгновение ока покончив с зачисткой, малые некроголемы поползли к Флюгу, вливаясь в его тушу, насыщая его новой плотью и добычей. С каждым поглощённым отпрыском Флюгегехаймен становился ещё больше, чем прежде. И ещё сильнее.
Глядя на это, я преисполнялся странной гордостью за некроголема, словно не просто рядом постоял, а был тренером, который долго и упорно готовил своего чемпиона к схватке всей жизни и карьеры.
— Надеюсь, вы отдаёте отчёт в том, какую тварь держите при себе, — увы, холодный голос Шарайнэ мигом разрушил всю атмосферу.
— Флюг — смирный, послушный мальчик, — вступился я за питомца, покосившись на подлетевшую ко мне эльфийку. — И я держу его на коротком поводке. Без команды он даже мухи не обидит.
В этот самый момент послушный мальчик выстрелил щупальцем к сторону больших камней, измазанных жижей из роя, и вытащил откуда-то из под них мелкую шипастую тварь, сразу же отправив её в свои недра.
Я решил сделать вид, что ничего не видел.
Шарайнэ скривилась и остро глянула на меня.
— Надеюсь, ваш поводок не даст однажды слабину, — хмуро бросила она и сменила тему. — Если вы закончили, нам нужно продолжать путь. И прошу, давайте пока не будем отвлекаться от главной цели. У вас ещё будет время откормить своего… мальчика.
— Ладно, ладно, — проворчал я и махнул некроголему. — Флюг, заканчивай! Нам пора!
Подождав, когда монстр закончит собираться воедино, я отправил его обратно в Хранилище и наша троица продолжила полёт.
Один за другим потянулись бесконечно скучные часы продвижения вглубь Ильвара, во время которых моим единственным развлечением стали попытки приглядеть для Флюга гнездовья или стаи ещё каких-нибудь интересных монстров, чтобы пристроить их в хозяйстве на обратном пути. Но, хоть я и решил больше не играть на нервах старухи, пока она не покажет мне, что хотела, имелось одно исключение из-за которого я был готов в очередной раз прервать наш путь.
Костяной дракон. А лучше, если несколько.
Одна только мысль о том, что благодаря им эта гигантская некроколбаса сможет летать или хотя бы парить над землёй, заставляла меня по-дурацки лыбиться и мысленно мерзко хихикать. Но увы, тот увиденный над побережьем костяной дракон пока что был единственным и неповторимым.
Часов через пять Шарайнэ резко начала снижаться и я увидел, что посреди болота, над которым мы пролетали, торчат покосившиеся руины какого-то здания. От него осталось лишь несколько полуобвалившихся стен, на которых покоилась каменная плита, похожая на ту, что я уже видел по прибытию на Ильвар. И, подтверждая сразу же возникшие ожидания, под этой плитой тоже оказалась платформа телепорта.
— Мы почти на месте, — сообщила Шарайнэ, занявшись активацией. — Напоминаю, руки и хвосты не высовываем.
Азарат в ответ на это лишь фыркнула, брезгливо отряхивая с рук и ног болотную жижу, так как ей сначала пришлось приземлиться прямо в трясину перед тем как трансформироваться. Я же, тем временем, разглядывал остатки руин в поисках чего-нибудь примечательного. Однако, к сожалению, даже если когда-то тут был какой-нибудь роскошный зал с терминалом телепортации, в котором на Азарат сразу же набросились бы за «куды по помытому!», время и ненастья стёрли всякие следы прошлого и вахтёров.
Другая сторона телепорта встретила нас гладкой как стол равниной, покрытой белоснежной крупой и окружённой кольцом высоких непроглядно-чёрных гор. Поначалу я решил, что под ногами лежит снег, но потрогав его, понял, что земля усыпана чем-то иным, сухим и колючим. Словно соль или толчёное стекло.
Открыв карту, я обнаружил, что телепорт забросил нас тысячи так на три километров северо-западней предыдущего места, ближе к середине материка и за пределы экватора. Может, всё-таки снег?.. Я снова набрал в ладонь белую субстанцию, но таять она отказывалась. Да и температура воздуха не походила на северную. Лизнуть, что-ли?..
— Нам туда, — Шарайнэ указала на юг. — Осталось недалеко.
Я глянул на горизонт, отряхивая ладонь, но пока не обнаружил впереди ничего примечательного.
Да, обстановка на континенте, в целом, выглядела плачевно и находилась далеко за гранью того, что на Земле назвали бы «экологической катастрофой». Унылое, безрадостное место, пронизанное гнетущей и депрессивной атмосферой. Однако я пока не ощущал того ужаса и отчаяния, которое мне постоянно пыталась внушить Шарайнэ. Может, я просто становлюсь всё более чёрствым и менее впечатлительным из-за своего Владыческого бытия?
Вскоре я понял, что, возможно, слегка поспешил с выводами.
Место, в которое вела нас Шарайнэ, я ощутил до того как увидел.
Воздух перестал быть просто воздухом, пусть даже полным смердящего смога. Он стал плотным, вязким, словно мы летели сквозь невидимый, холодный сироп. Привычное ощущение полета сменилось борьбой. Каждый магический импульс, поддерживавший меня, давался с усилием, будто кто-то сопротивлялся вторжению. И я видел, что это же касалось и драконесс. Досель трепещущая мантия Шарайнэ обмякла и бессильно повисла, старуха продвигалась вперёд с заметным усилием. Азарат перестала лететь на одной лишь магии и усердно взмахивала крыльями, но те двигались неохотно и тяжело, словно находились под водой.
А потом пейзаж белой пустыни вдруг преобразился, словно мы пересекли незримый барьер. Он перестал быть просто мертвым. Он стал неправильным.
Гравитация здесь была пьяна как гном после всенощной гульбы. Она не тянула вниз постоянно и равномерно, а дышала и пульсировала. Медленный, тяжелый выдох, во время которого из под белого покрывала вырывало в воздух огромные, оплавленные валуны и поднимало на высоту. А после резкий, сжимающий вдох, от которого они с глухо рушились обратно, поднимая облака загадочного белого снега, над которым эти выверты гравитации словно бы были не властны. Мы летели сквозь поле этих колеблющихся то вверх, то вниз камней, и наш путь был не прямой линией, а синусоидой, подчиненной этому безумному ритму. Сил едва хватало на то, чтобы не расшибиться об землю во время усиливавшегося притяжения. О том, чтобы постоянно удерживать одну высоту, не могло быть и речи.
Небо над головой было изорвано. Грубые, уродливые шрамы из багровых и иссиня-черных облаков хаотично пересекали небесный свод, и между ними реальность мерцала, как испорченный кинескоп, демонстрируя не виды неба и солнца, и даже не звёзды, а отражение пустыни под нами.
Разок под нами мелькнула река, но в ней не было ни воды, ни чёрной «смолы». В её русле медленно текли образы. Я видел как рушатся башни, которых, быть может, никогда не существовало или же их ещё не построили. Видел как цветут и увядают за секунду призрачные цветы, как проносятся над ними тени чудовищ — былых, нынешних и будущих. Я не знал, откуда в моей голове взялось это понимание, но я чётко осознавал, что под нами протекала река Времени, точнее крохотный её ручеёк, ускользнувший из материнских берегов. И, пробившись в этот мир, теперь нёс в своём мутном потоке прошлое, настоящее и еще не случившееся будущее, беря исток в Нигде и впадая в Никуда.
Если остаться на его берегу, возможно, ты узнаешь всё, что однажды случится с Тельваром. А возможно, и это куда более вероятно, просто сойдёшь с ума, не в силах разобрать «когда» ты видишь то, что сейчас проплывает перед тобой.
Звук здесь тоже существовал по каким-то особым правилам. Тишина была плотной, почти осязаемой, прямо-таки до боли в ушах. Падавшие валуны грохотали тихо и глухо, на грани слышимости. Зато банальный выдох или шёпот мог превратиться в зудящий потусторонний визг, проникавший тебе прямо в голову.
Даже свет, проникавший через жгуты туч и мерцающие отражения в небе, практически застывал в воздухе кристаллическими иглами, которые медленно таяли, не достигая земли.
А потом впереди показалась она.
Идеально круглая кальдера, похожая на гигантский шрам на теле планеты. Её дно было покрыто не снегом и не камнем, а гладким зеркальным чем-то. Но оно отражало не небо над нами. Оно отражало то, чего здесь не было. Чистое голубое небо с белыми облаками, зеленые леса и стаи пёстрых птиц. Ильвар, каким он должен был быть. Это была пронзительная, тоскующая память мира.
А над самым центром этого зеркала прошлого висело то, что, видимо, и хотела показать мне Шарайнэ.
Это была не вещь. Это было её отсутствие.
Дыра в гобелене Бытия. Крохотная, едва заметная глазу. Не чёрная, но абсолютно пустая. Точка идеального ничто, которая не поглощала, а отрицала реальность и существование чего-либо. Я видел как свет, подлетая к ней слишком близко, в страхе растягивался в тонкие, дрожащие нити и огибал зерно несуществования. Я видел испуганно дрожжит воздух, пытаясь не кануть в бездну Ничего.
— Вот оно, — мрачно буркнула Шарайнэ, когда я поравнялся с ней. — Зерно Скверны. Как вам, Владыка Нотан?
Ничего не ответив, я продолжил лететь вперёд, желая разглядеть зерно получше.
Но очень быстро остановился. Я больше не хотел приближаться. Всё моё естество пыталось держаться от этой штуки как можно дальше и как можно быстрее. Мой разум пронизывало ощущение полной, окончательной и бесповоротной утраты. Ощущение того, что если подойти слишком близко, ты не просто умрешь. Ты перечеркнёшь своё существование на всех пластах времени и пространства.
А после… переродишься в нечто иное.